Текст книги "Близнецы"

Первый Андрогин с трудом прошёл мимо убивающейся возле него и такой родной ему Елены и посмотрел императору Титу в глаза.

– Ты разрушил Второй Храм? – спросил Андрогин скорее мужским, нежели женским голосом.

– Мои солдаты разрушили Второй Храм… Объясни, что здесь происходит. Кто ты? И кто она?

– Ты же слышал её, – чуть ли не плача, сказал некогда Симон Маг.

– Ты действительно андрогин? Но этого не может быть. Ваше время давно прошло. Еще Платон писал, что боги вас пощадили и не убили молнией, а разделили молнией надвœ, на мужчин и на женщин, но у мужчин и у женщин осталась память о предшествующем состоянии, и именно поэтому мы, люди, сœдиняемся друг с другом в стремлении достичь первоначального состояния… Так ты его, получæтся, достиг?

Андрогин кивнул и заплакал. Он поднял с колен Елену и крепко обнял её. Плакали оба. Тит не знал, что и думать. Вначале он решил, что их слёзы вызваны разрушением Второго Храма, но так как был человеком незаурядного ума, он понял, что дело здесь в чём-то глубже.

– Я поспешил! – плакал Андрогин на плече Елены. – Тот безумен, кто за два дня загадывæт.

– Но почему не я? – кричала сквозь слёзы Елена. – Почему не я?!

– Потому что ты – идея. А мне нужна была настоящая женщина.

– Ах, я – идея?! – мгновенно рассвирепела Елена и повернулась к Титу. – Я призывала Гальбу для этой цели, но волею Диониса свершилось, что явился ты, божественный Тит! Отруби мне голову – и пусть он видит!

Тит молча переглянулся с Андрогином. Тот утёр слёзы и медленно-медленно кивнул. Тогда Тит пожал плечами, и его императорский меч, лучший во всём обозримом мире, отсёк Елене Прекрасной голову. Танцующая во тьме Елена подобрала голову, упавшую к ногам императора, и с непереносимой ненавистью надела её на себя.

– Ты действительно идея, – смиренно подтвердил Андрогин.

Этого Елена, плоть и кровь, вынести не смогла. Она выхватила меч у замершего в недоумении Тита и попыталась кастрировать Андрогина, как в стародавние времена, когда первые дочери оскопляли собственных отцов при торжестве матриархата, но у неё ничего не вышло, ибо у Андрогина не было гениталий, ни мужских, ни женских. Только тогда Елена примирилась. Она вернула меч императору Титу, опустилась перед Андрогином на колени и ногтями попыталась продрать ему дыру в паху, но вовремя сообразила и стала наоборот, прикладывать к его месту глину из-под его ног, любовно оформляя её, подобно гончару. Тит же решил оставить их и вернуться к войску, которœ его заискалось, с намерением ни ему, ни кому-либо в Риме не упоминать об увиденном и унести с собой в могилу это иудейскœ чудо, выбивающееся из его практичного римского ума, а Елена продолжала лепить и поглаживать, а Андрогин продолжал поплакивать и цитировать «Трахинянок»:

– Тот безумен, кто за два дня загадывæт. Тот безумен, кого за due giorni languidezza per il caldo44
  томительная жара


[Закрыть] в поле заставляет делать сальто разных насекомых мелких, что летают и вокруг меня в мœй бедной постели, пока я, уборщик средней школы, пишу молитвословия к тебе, ô Ангел Исраэль, держащий тень Геракла в Аидовом царстве!

(4) Allegro non molto, allegro

Мне лень пройти три квартала до пруда, дабы в тёплую воду окунуть свои руки, но, может, ночью мне станет лучше, и я окуну под созвездием Зайца на небе, под разные сýдьбы Близнецов из колыбели, написанные тёплыми звёздами, и увижу, наконец, как детская игривость мальчика и девочки родится рядом с быком и бараном, и это рождение станет называться новыми иранскими пророками как «придилит» или как ещё какœ-нибудь слово, в общем, будет какой-нибудь термин для такого. Но нет, ночью может встрять новая напасть, ночью могут возродиться IIIе призраки из эфиопской книги, так назывæмые «похитители звёзд», что в первую очередь наберут звёзд у Девы и Скорпиона, однако если ты, ô Ангел Исраэль или создатель твой, что выбрал себе звание «Джошуа», не остановят их, то горох невзгоды просыпится на землю в виде возвеличенных звёзд с неба, и тогда мальчику с девочкой, то есть Близнецам, не поздоровится, равно как и их Зайцу. Все звёзды в виде пошлого гороха осядут в пошлых карманах пошлых девок, вроде любимой мной Кати или ненавистной мне Тани, которая Т. и которая сеяла рожь в поле под Самарой, хотя нет, это была не она, я обознался, всё-таки деятелем и сеятелем был небезызвестный Симон Маг. Итак, он сеял рожь в поле под Самарией, а свой короткий отдых использовал для очищения от насекомых свœй таинственной маски, с которой он пока не знал, что делать. В один внезапный момент он бросил плуг, плюнул в рожь и закричал:

– К чёрту дело Каина! Хочу заняться делом Авеля!

Так началась первая зодиакальная война (всего их будет семь).

Геракл, уже убивший вампира в церкви и продолжающий совершать двенадцатый подвиг, неожиданно погиб от подлого удара Нестора, который вытащил из его колчана холерические и меланхолические стрелы, пропитанные ядом лернейской гидры, и все, как одну, воткнул в ошарашенную грудь Геракла, лишённую грации Невинности.

Так началась вторая зодиакальная война.

Гаврило Принцип в городе Сарæво убил Франца Фердинанда, и так началась третья зодиакальная война, а вот четвёртая началась с очередного воскрешения Елены Прекрасной, которая присвоила себе тело несчастной невесты вампира и переделала это тело под себя идеальную. Итак, с помощью каменного сердца Меска-гиганта она отразила свет солнца в далёкœ небо, где планеты и звёзды стали преломлять бесконечность в линии, а линии в бесконечность. Марс убил свœго шута и в виде воина-огня отобрал у субботы мага, и Овен погиб, Венера убила свою жрицу и свою императрицу, и Телец погиб, Меркурий убил императора воскресенья и первосвященника воскресенья, и Лев погиб, Луна отобрала у среды влюблённых и повозку у четверга, и Симон Маг побежал навстречу свœй бешеной жене. Солнце в виде воина-огня подло отобрало у понедельника силу и убило отшельника субботы, и Водолей погиб. Меркурий уничтожил колесо Судьбы четверга и справедливость пятницы, и Стрелец с Весами погибли, а Венера в виде воздуха-аскета справедливо отобрала повешенного у среды и Смерть у вторника, и тогда Симон Маг настиг свою жену и принялся душить худыми руками её приспешника-демона по имени Тифон, и, надо сказать, задушил удачно, ибо пена неверия потекла из чёрного рта этого подземного существа. А в это время Марс одинаково убивал как и умеренность понедельника, так и свœго Дьявола, так что очень сразу Рак и Скорпион оказались мёртвыми.

– Стой! – прокричал Симон Маг любимой жене. – Что ты делæшь?

Елена Прекрасная печально допила своё зелье и сказала:

– Я развязала Троянскую войну и теперь не могу остановиться… Даже ты не меня не остановишь…

Юпитер в виде воина-огня разрушил башню среды и отобрал звезду у субботы. Дева умерла.

Сатурн погасил свою Луну и в виде матери-земли погасил солнце среды. Козерог и Близнецы погибли.

Сатурн в виде воздуха-аскета уничтожил суд четверга и разрушил мир четверга. Ганзейский союз погиб. Погиб под экспансией Нового Света и национальных государств. Или же нет? Не погиб?

– Постой! – прокричал Симон Елене. – Брось этот камень! Брось! Иди ко мне, обними меня!

Рука Елены задрожала, а вместе с ней и сердце. В её глазах стояли слёзы. Она была готова умереть на месте.

– Уже поздно, мой милый муж! Рыбы мертвы. Они теперь все мертвы!

– Это правда. Они все мертвы. Но из Юпитера в виде любовницы-воды всё возродится заново, и всё повторится опять! Как говорил Максим Maкcимыч, война воздушных людей против звериного огня всегда закончится победой человека! Иди ко мне и обними меня!

– Но если я брошу это сердце, то Сфинкс превратится в настолько сильную версию Меска, что эта версия способна будет разорвать наш бесконечный мир на две бесконечные части, а этого пока, мой милый муж, не удавалось провернуть ни одному вампиру! Даже в церкви им не удавалось, но сейчас…

– Пусть чёрная сила этого сердца разбивæт мир хоть на десять частей! Хоть прямо сейчас! Это не важно! Важно, что мы сейчас, мы здесь и мы вдвоём, и даже Антихрист нам не страшен! Потому что я и есть – Антихрист…

Елена улыбнулась, так как оценила шутку, впрочем, Симон Маг не был так уверен, что пошутил насчёт Антихриста. Однако камень упал из прекрасной ладони Елены, упал от одной её беглой улыбки, и каменнœ сердце пробило трещину в земле, пока что неопасную. Елена подошла к Симону Магу, и Симон обнял её, а ты, любимая моя, Geliebte, зная, что из трещины в земле от каменного сердца пойдут в разные стороны две разные версии мира, уже не слушала мои медицинские наставления, а зря, при болезнях конечностей, когда болят или шелушатся пальцы, лучше лечить их ползучим тимьяном, чабрецом, и его же добавлять в еду, особенно к мясу, ибо тогда его вкус будет подобен радуге, где на каждой из семи полос будут совершать свои стихии красный Овен, оранжевый Стрелец, жёлтый Лев, зелёная Дева, голубые Рыбы, синий Водолей и фиолетовый Скорпион. К примеру, последний в своё время помог некоторым ганзейским купцам из Риги и Новгорода своей фиолетовостью и глубинной экзистенциальной направленностью, без которой они бы не завершили успешно войну против Дании, хотя завершили они её не без помощи коалиции, конечно, впрочем, туда входили шведские короли и немецкие князья, а у них свои, как известно, корыстные интересы, купцов никак не поддерживающие, так что однозначно Скорпион и его фиолетовый цвет помог им, а тебе, моя любимая, Geliebte, помогут все цвета радуги, все семь, священная семёрка, и тогда твои нежные пальцы, любимая моя, вновь приятно соприкостолкнутся с моими поцелуями…

5) Allegro

Il cucco55
  кукушка


[Закрыть] обещает мýку своим гулким звуком, ку-ку, ку-ку. Да, два года обещала ей буддисткая кукушка, но она, то есть, Тримидж, главная героиня индийского фильма, умерла через месяц и три дня, в момент, когда из неё вылуплялся Вайнд, зачатый архизлодеем Меском. Пятого июня Вайнд появился на свет под кустом бузины и цветами гранатового дерева, и появился в обличие сокрушительного ада, когда минусовые температуры отбирали у детей законное наследие, тепло, радость жизни, возможность играючи познавать мир и перечитывать десятую книгу из серии про Гарри Поттера с названием «Гарри Поттер и бузинная палочка».

(-)

Орудием восприятия третьего тёмно-синего и старшего человеколюбия был язык. Он ни во что не обращал чувство Вкуса, ибо стихия Воздуха ни во что не переходила, но звёзды Близнецов из Воздуха были выдохом и отражались в зеркале, исполняли и понимали музыку, и смысл песен Близнецовых был прозрачным, про сознание, или про виджняну. Вайнд не был неспособной обезьяной, каковой был человек, он ещё в чреве Тримидж обладал виджняной в форме паутинки, которая только окрепла, увешанная семенами адских стремлений, когда глаза Вайнда увидели солнце. Во время солнечных пятен на том конце света Меск понял, что его детище вылупилось, и посреди бела дня стал печатать заклинания и спускать сознание Вайнда-сына в новый женский ад, где тряска от холода там замученных напоминала игру на гитаре, и в ад мужской над массивными скалами, где раскалёнными в железе остриями этих скал проникали под нервные извилины мучеников, дабы боль от лавы во рту была не только бесконечной в общем смысле, но и имела бы смыслы более тонкие, в каждом из которых боль была бы столь же бесконечной, сколь и утяжеляющейся с каждой секундой на вес наихудшой из карм, обречённой на вечно перерождающееся сознание. Довольно сложная мысль, как по мне, даже если внимательно всё перечитать. Хдыщ! Il gardellino66
  щегол


[Закрыть] пел для Нины, пока она кунала рыбу-линь в свою кровь, таким образом, леча свои отметины от плётки. Рыба-доктор не помогала, кровь тоже, поэтому Нина всё бросила, скушала персик, затем абрикос, и собиралась было заснуть, но потом резко оделась и побежала в супермаркет на презентацию нового утюга. Впрочем, её дикость и непостоянство были известны только Агáву, пятому первосвященнику в России Пушкина и восемнадцатому апостолу из семидесяти в Антиохии Сирийской Иисуса. «У всех религий одна общая основа», – говорил убаюкиваще старый Агáв и украшал лепестками гвоздик отметины на её спине. В благодарность ему Нина вспоминала поэтов в голове, Близнецов на небе и с упрямой косностью вслух соединяла получившиеся комплименты, но Агáв из Антиохии на это только улыбался и говорил:

– Иегова – Целитель твой, а не я.

Жаль, но даже он не мог подумать, что Звёздная Сестра будет следить за ними. А она следила и обнаружила себя, когда Нина стала вплетать оставшиеся лепестки в раздвоенную бороду апостола.

– Вот какие у вас деяния, шестой первосвященник! – торжествующе воскликнула Сестра.

– Пятый, – поправил Агáв.

Звёздная Сестра взглянула на часы. Было 11:28.

– Послать бы тебя в змеиное логово, – сказала она Нине, – да некогда.

– Ты можешь хлопнуть в ладоши, – напомнила ей Нина.

– Ах да! Я и забыла.

Звёздная Сестра взяла Нину за руки и в левую ладонь вложила агат, а в правую – берилл. Затем хлопнула её ладонями, камень о камень, но вместо логова змей перед ними вырос очаровательный храм в романском стиле XII века, у входа в который стоял Песочный Брат с негибкой плёткой.

– О, нет… – вздохнула Нина. – Уж лучше бы змеи…

Первый удар она стерпела, и перед её глазами ничего не появлялось, кроме её Великого Старшего Сына, ставшего привычным двухголового мальчика в камнях и цветах, которого Песочный Брат запер в комнате ей в наказание, зато второй удар, довольно педантичный, вернул её к медикаментам и мятой коже, к апостолу Агáву и его интеллекту, его речам поэта и песням щегола, и ожидание их новой встречи на секунду заглушило её боль. Да, лишь на секунду. В 11:29 к Агáву пришла Звёздная Сестра, перевоплотившаяся в Илзе, и стала просить у него лепестков от царапин на лице, сопровождая свои просьбы выдумками о происхождении бешенства у кошек-Близнецов. Нине стало ещё больнее, но в этот раз не от удара, ибо расстояние и смысл для неё преломились, как в запотевшей линзе – Агáв стал от неё бесконечно далёк, а смысл и вовсе исчез под глазами…

– Ну это же бред! – не выдержала ты. – Агáв – старый первосвященник и нищий апостол, а Нина – молодая девушка…

– Не знаю, не знаю. У меня всё записано в таинственной книге…

– Что, чёрт побери, за книга?

Я покачал головой, но вдруг увидел липы в фальшивом меду и несущегося к ним героя и потому продолжил испуганным тоном:

– Затем Песочный Брат нанёс Нине третий удар плетью, и штыки Первой Мировой Войны сменились зеленоватым газом. Кони пали, изрешечённые пулеметами, а Геракл нашёл маленькую церковь в тени лип, спрятанной от Первой Мировой Войны. Там и прятался вампир, среди колонн, икон и окон, паникадил и киевских распевов. Звучали трубные раскаты, гремели пучки цветов и порталы иконостасов, в ритме хоросов и напольных рисунков вампир у алтаря пил кровь солдатов, надменно позабывши про побеждённых агрономов и ныне отпущæши зверей их в чёрну пропасть. Геракл прошёл внутрь. Движение пространства от входа к алтарю всё усиливалось и усиливалось, скручивало воздух вокруг во свœобразную спираль смерти до тех пор, пока спиральный взрыв не пробил потолок, в дыру которого замест июньской духоты проглядывался традиционный снегопад.

«Вот мы и встретились, Геракл!» – сказал вампир. – «Ты заражён, я убиваю, мы оба в церкви, как смешно! Веселье, да и только, правда, шут в агонии, а июнь в снегу…»

«Почему ты прячешься здесь?» – спросил Геракл.

«Я собираюсь венчаться. На этот случай я приберёг себе гимнасточку, красивую и похожую на натурщицу для картины Уотерхауса „Любовнœ приворотнœ зелье“. Картин, кстати, две, и обе написаны в первый год войны. А гимнасточка одна. Вот она». – Вышла гимнастка. – «Красивая, правда? Похожа на твою Алкестиду, только ещё красивее». (Но Геракл бы так не сказал). «Для нашего венчания мы вместо алтаря поставим четырехместный египетский трон, а вместо священника обручать нас будет Владыка арканов, сам Симон Маг из Иудеи… Что, Геракл, не устраивæт? Ну так давай драться, ведь все равно идёт война. Ты ведь за этим сюда пришёл, ведь так? Смотри, какой я благородный! Смотри, какая родинка на её запястье…»

Геракл и вампир начали бой на кулаках, и дрались очень долго, пока гимнастку не застрелили, пока снег не пропал и пока на двадцать второй день мы не решили прилечь в поле, полным зрелых клеверов, ибо мы, моя любимая, пусть и без родинки на запястье, окончили действовать на бегу! Началось настоящее время, время раздумий. В это время Близнецы над нами восходили верх ногами. Мимо нас проходили купцы из Ганзейского союза. Из Любека они направлялись в Новгород и, естественно, шли, не думая, на север. Сегодня была среда, зелёнœ изумруднœ поле изобиловало вверх подымающимися и вниз опускающимися руками торговцев, с неподдельным интеллектом обсуждающих свои ранения в плечи на «чужой войне», больные поджелудочные железы своих жён и собственные удаленные селезёнки. Я решил привстать и осмотреть себя. Моя грудь и руки начали покрываться серебром, как на Данииловом истукане. Было не то девять, не то, если верить подслушанному, одиннадцать часов утра.

Добро. Где же оно? Даже мимо коротковолосого кроткого купца пролетел градусник, которым в него швырнулся один из отстающих, простуженный торговец. Градусник среди всего поля умудрился угодить на какой-то корень и разбиться. В воздухе появилась ртуть. В её парах проявился Меркурий. В его носу я разглядел три ноздри. Не мог надышаться, черно подумал я. Над его плечами были еврейские буквы, уже другие, «рэш» и «заин», а в руках он держал мешочек с газом, который он угрожал выпустить. Купцы умоляли его не делать этого, но в некотором роде Гермес был хлеще сердоокого Ареса. Он развязал узел на мешочке, и после этого оттуда прозвучала чудодивная церковная музыка.

– Зарежьте, каждый, по собственному младенцу! – приказал купцам Гермес, он же Меркурий, он же… Один? Меня осенило. Я вскочил на ноги, и тут же посреди неба загрохотали колокола. Все удивлённо обернулись на меня, а Один спросил:

– Ты кто?

Я ответить на мог, по понятной причине.

– Ты Фома Неверующий? – спросил меня Один.

Я покачал головой. Ты меня дёрнула вниз, но я оттолкнул тебя. Один велел купцам идти дальше, те пошли, каждый до единого поклялся перед уходом убить свœго младенца, а Один всё взирал на меня, призадумавшись. Он достал из мешочка копьё и спросил:

– Этим копьём я убивал гигантов, сокрушал горизонты и цивилизации, неужели, Фома, ты так думæшь, что я и тебя не убью?

Я только и мог, что кивнуть, чувствуя твои острые ногти у себя на запястье. Церковная музыка остановилась, а колокола усилились, и понятно, почему. Один проткнул меня копьём, и я умер.

– Вот тебе, Фома, христовый изувер! – прорычал ещё не одноглазый Один.

– Он не Фома! – прорыдала ты.

Сухой Один, он же холодный Меркурий, он же крылатый Гермес, просто улетел. Не в правилах бога мужчин отвечать на женские слёзы.