Текст книги "Действовать вне рамок"

Шоколад

Тем летом мама отвезла меня на всё лето к бабушке по папиной линии. Та меня выходила, вылечила, научила заново ходить. Это было время, когда ты что-то хочешь понять, но в силу малого жизненного опыта и ещё неумения делать выводы, просто складываешь всё в тайник пройденных уроков. То лето для маленькой Инессы было периодом, когда наконец начинаешь прятать слезы и своё истинное настроение от окружающих, считая, что так будет проще – за бронёй безмолвия и стойкости. Сейчас понимаю, что тогда меня что-то колыхнуло внутри, но я не успела это отрефлексировать и осознать. Понимание своего будущего пришло немного позднее – я смогу всё.

Чайная ложка не дёгтя, но жгучего перца в банке с шоколадной пастой всё же осталась. Я до сих пор иногда телом ощущаю последствия того происшествия: периодически отказывает правая рука, болит в непогоду нога. Плюс работа на заводе через несколько лет «подкосила» немного и спину. В общем, в копилке опыта прибавилось много новых ощущений.

К слову, о шоколаде. Его у нас было, но немного. При папе мы иногда пробовали это лакомство: он приносил с работы по батончику. Когда отца не стало, сладости в доме почти не появлялись. Я это компенсировала краской для волос. В школе я не хотела быть неприметной, поэтому начала красить волосы в разные цвета: красный, синий. В очередной раз купив краску шоколадного оттенка, я оставила её в ванной, а сама пошла на кухню разогреть младшей обед. Тогда у нас гостила бабушка.

Спустя минут сорок я зову сестру есть. Её нигде нет. Обычно она радостная бежит на кухню и щебечет что видела в снах, что делала и что надумала. Но тут – тишина. Наконец, зайдя в ванну, я вижу картину: бабушка вместе с внучкой – моей младшей сестрой – сидят на краю ванны и едят приготовленную краску для волос. Выглядела она точь-в-точь как кружка густого горячего шоколада.

– Ты смотри, какая она, сама ест шоколад, а сестре не даёт, – пробурчала бабушка и полезла ложкой в банку с краской-«шоколадом».

– Это краска для волос, – произнесла я, еле сдерживаясь то ли от смеха, то ли от обиды. – Я хотела волосы красить.

Все выжили, благо не успели они съесть всю банку, но настроение в моменте подняли.

Насколько мы порой обманываемся собственными глазами, чутьём, осязанием. Либо это тотальная вера в зло вокруг? Насколько открытым должно быть сердце, чтобы замечать каждую мелочь и откликаться на любое изменение?

***

В семь не стало папы. Я пошла в школу. Мной никто не занимался, естественно, я стала отставать. Но на предложение со стороны завуча отдать меня в коррекционный класс только вызвало у мамы раздражение: «Все у неё в порядке». Но во втором классе все же я стала учиться с отстающими: не успевала делать домашние задания и в целом не все могла даже прочитать.

Проучилась так я два года. После чего мы переехали на Химиков, 72. Я перешла в другую в другую школу – как раз мне было уже десять лет – в пятый класс. И спустя всего четверть педагог не могла поверить, что я была отстающим ребёнком.

«Хорошие знания на адекватном приемлемом уровне, – восклицала она на итоговом собрании по четверти. – Инессе есть, что можно подтянуть. Но это норма. Она отлично учится и сдаёт все домашние задания».

***

Переезд в новый район для меня был очень сложным. Там я узнала, что бывают женские драки, и вообще это норма в подобных районах и, в частности, в этом. Такие «неблагополучные» районе обходят стороной.

Помню, мы подростками сидели во дворе – я была «своей» в компании родной старшей сестры – и обсуждали новый только вышедший фильм. Видим, мимо идут две девочки. Не скажу, что вплотную, но во взглядах можно бы прочитать всё: они точно хотели драться. Это спустя годы, наработав и набив опыт, понимаешь, как было хорошо мне и как плохо этим девчонкам: насколько их наскучила или достала жизнь, что они при каждом удобном случае готовы лезть на острие бессмертия, чтобы проверить прочность жизненной стали. Но тогда всё показалось прозаичным и понятным: очередным прохожим не понравился мой цвет волос: тогда он был цвета переспелой вишни. Может, и было все подстроено – сейчас это не выяснить, да и неважно. Судьба в любом случае сделает это, если надумала.

В общем, я поднялась со скамьи и спросила одну из этих лезущих на кулак:

– Тебе чего?

– А ты кто такая, чтобы отвечать тебе?

– Ещё раз, что не так с моими волосами?

Как видите, разговор был не очень содержательным и продуктивным. И когда они меня позвали кивком, я вышла. Завязалась драка. Вблизи они оказались крупнее и старше. Так и вышло: одной их них было тринадцать, другой – четырнадцать.

Разодрали куртку, выдрали клок волос. Так короткая джинсовая юбка, которой было всего десять дней, получила разрез сзади. Модно, конечно, но не в такой ситуации это делать. Женщины, действительно, сильнее мужчин за счёт своей дикой природной ярости, особенно, если стычка происходит за право обладания ближайшим здоровым самцом. В нашем случае всё было чуть проще, но сила грызения от этого не снизилась. Нас не растащили, просто девочкам досталось от меня, хотя как и мне.

Дома я появилась красавицей, которую можно было сразу забирать сначала на медицинский осмотр, затем в отделение. Мама молча осмотрела меня, вздохнула и, махнув рукой, ушла дальше отдыхать на кухню, где она попутно что-то готовила. Что было потрясающе. Отчим же смотрел, как я медленно стаскиваю с себя куртку, разуваюсь, иду в ванную. Стоя в проходе и наблюдая, как я умываюсь, он спросил:

– Инесса, надо подать заявление в милицию. Ты понимаешь, что нельзя так это оставить? – ладони в карманах домашних брюк, казалось, стали тверже камня.

– Что именно? – мне сложно было говорить, я лишь в зеркале увидела, что над губой вспухает синяк. Хорошо, что зубы на месте.

– Вот это, – отчим был неподвижен. – Не верю, чтобы ты первая полезла на кого-нибудь. Значит, на тебя напали.

– Не нападали на меня, – я аккуратно промокала лицо полотенцем. – Не надо никуда и ничего. Я устала и хочу полежать.

Он сделал шаг назад, выпуская меня из ванной, и только я зашла в свою комнату, как раздался звонок в дверь. Говорят, интуицию надо развивать, потому что она помогает нам неосознанно избегать ловушек наших врагов, в том числе внутренних и неосязаемых на физическом уровне. Казалось, у меня она срабатывала не всегда, но каждый раз по делу и в точку. Отчим открыл дверь и на пороге оказался отец Кати, та же стояла за спиной родителя.

– Привет, – Павел Николаевич вошёл в квартиру, попутно протягивая моему отчиму руку для рукопожатия. – Ваша Инесса попала в драку.

Я глянула на Катю, которая также вошла и теперь стояла, вжавшись во входную дверь. «Донесла отцу. Ну зачем?» – мысленно я спросила подругу, но та только смотрела на меня, будто это её избили, и ей сейчас попадёт за порванную одежду, а не мне. Хотя, мне не попало, мне редко когда попадало – это однозначно плюс того, что тебя в целом мало замечают и интересуются.

– Попала, – ответил отчим и глянул на меня. Я подошла поближе. – Что предлагаешь?

– Однозначно идти в милицию и заявление писать. Я и пришел из-за этого, – теперь он смотрел на меня. Невысокий, инженер, но даже тогда уже нетипичный: мог постоять и за себя, и за свою семью. Попадали под его крыло и другие семьи. И вот я. – Инесса, собираешься в милицию идти?

– Я собираюсь пойти полежать, отдохнуть, – выпалила я, словно пробежала стометровку. Сердце почему-то хотело сбежать, ладони вспотели. – Я устала и мне нехорошо.

– Отдохнешь позже. Понимаешь, что так нельзя оставлять? – Павел Николаевич почти не моргая смотрел на меня. Его уверенный негромкий голос мог бы озвучивать медитации. – Собирайся, поедем в милицию. Я за этим и пришел. Знал, что откажешься.

Я посмотрела на отчима. Мама даже не вышла из кухни, оттуда лишь доносился запах жареной колбасы.

– Не пойду я никуда, – пожала я плечами, обвела всех взглядом и хотела развернуться уже, но отчим успел ухватить меня за локоть. Я вскрикнула, потому что чуть выше зарождался чудный синяк.

– Пойдешь, одевайся. И не сопротивляйся. Ты несовершеннолетняя, должна слушаться старших. Если не пойдешь, вызову участкового. Он быстро разговорит тебя.

Я понимала, хотя это случилось позднее, что все хотели мне добра, но в то мгновение мне захотелось выкрикнуть, чтобы сами шли, куда хотят, и держали своё мнение о моей жизни при себе. Я уж как-нибудь без них разберусь.

Через сорок минут мы были в отделении. Я написала заявление об избиении и то, что эта девочка сейчас якобы вымогает у меня деньги за золотой браслет, который я сорвала с неё в драке и украла.

Оказалось, что мы с ней разминулись. Они с мамой вышли отсюда минут десять назад, написав на меня бумагу первыми. Что самое удивительное, что спустя пару дней девочка эта подошла ко мне на перемене – благо, у нас были свидетели в виде моих знакомых – и сказала, даже приказала, вернуть ей деньги.

– За что? – я пожала плечами. – Что вы порвали мне всю одежду?

– Ты украла у меня браслет, – и девочка коснулась левого запястья. – Гони денег.

– Ничего я не крала у тебя. Больно надо, – смотрела на неё и пыталась понять, насколько она верит сама в свою ложь. Мысли материальны, да. Это отличное тому подтверждение. – Не буду я платить, потеряла, ищи сама.

Оказалось, вера в себя у неё была на высшем уровне, потому что на следующий день она назначила мне встречу, на которой опять пыталась вымогать деньги за браслет, который не знаю, был ли вообще. На второй или третьей встрече нас задержали. Вернее, её, мне пришлось опять давать показания и несколько часов провести в тёмном отделении милиции, куда лучше не попадать ни по какому случаю. Ну, только если ваша любовь работает там.

Мама девочки забрала заявление через два часа после задержания дочери. Я предложила отчиму забрать и моё, но меня никто не стал слушать.

– Но ведь не было вымогательств. Не было браслета, – упрашивала я, слез не было, но внутри все обливалось солёным потоком.

– Ты несовершеннолетняя, многого не понимаешь, – сказал на это отчим.

В итоге девочке дали два года колонии. Это ещё долго вызывало бурю эмоций в нашем дворе и соседних, и не только при моём появлении. При любых разборках стали выкрикивать моё имя, воспринимая меня как «красную»: то есть я при любом случае иду стучать. Я никогда не была бандиткой, просто обычным ребёнком, который любит пошалить в свободное от родителей время. Но с тех пор я словно позволила себе нечто большее, чем просто существовать и терпеть кого-либо.

В сценарии к фильму это был бы один из поворотных пунктов, последствия которого неосознанно приведут меня туда, куда я подсознательно хочу: помогать младшим, поддерживать слабых.

Но не в плане нездоровых, а особых.

Ко мне стали обращаться девочки, которых задирали. Мне лишь надо было прийти на тусовку либо на «стрелку» с обидчиками. Меня тут же узнавали, шептали на ухо, что со мной лучше не связываться и уходили. Часто желали много хорошего, дальнего и попутного, но мне было всё равно. Я была словно за стеной, которая не пропускает ничего, кроме необходимого для существования воздуха.

Впрочем, это помогло мне отстоять позднее честь младшей сестрёнки, которую, как и меня, стали задирать. Я тогда уже несколько лет снимала квартиру. Позвонила мама и, не спрашивая, как у меня дела, выпалила:

– Твоя сестра закрылась в комнате, никого не впускает. Не ест уже неделю, – в голосе мамы непривычно было слышать слезы. Она не плакала, но тон и дрожь голоса говорили сами за себя.

– Что говорит? – спросила я. Ничего подобного на моей памяти не было. она росла общительной и добросердечной девочкой.

– Ничего не говорит, – тон маминого голоса полез вверх. В трубке возникли посторонние непонятные шумы.

– Инесса, привет, – это уже говорил отчим. Видимо, мама не смогла сдержаться. – Она мало что говорит. И учителя молчат. Просто приходит домой и сразу запирается в комнате. Почти не ест. Глаза красные.

Это был перебор для описания состояния моей сестрёнки, которая выросла у меня на руках, которую я кормила, водила в садик, играла, гуляла. Через одиннадцать лет ничего не изменилось, я по-прежнему любила и люблю свою сестру.

На следующий день я после работы поехала в отчий дом и предложила сестре сходить в Макдоналдс. Они с родителями редко выбирались куда-либо, и я надеялась, что это поможет бы ей расслабиться и раскрыться. Сработало.

– Расскажи, что случилось? – мы сидели за небольшим столиком в почти пустом заведении. Было тихо, даже музыку приглушили, будто догадывались, что разговор будет непростым.

– Девочки пристают, – спустя минуты две ответила сестра, не отрывая взгляда от стакана с газировкой. – С нашей улицы.

– Они старше тебя? – внутри все закипало, но внешне я держалась и выглядела спокойной.

– На год или два, – тихо ответила сестрёнка.

– Вы дрались?

– Ну, – голос дрожал. – Инесса, я не умею драться, да и не хочу. Они просто не дают пройти мимо их двора, словно караулят.

– Вы дрались? – я повторила свой вопрос. Ногти впились в ладони, почему-то стало жарко.

Сестра молчала. Она доела последние ломтики картофеля, допила колу и отодвинула поднос. Затем почему-то коснулась левого бока.

– Они дрались раньше. У меня синяк один не заживает, – тихо вымолвила она наконец, сглотнула и коснулась грудной клетки.

– Дай посмотреть, – я пересела к сестре и безцеремонно подняла её свитер. На левом боку тёмным огнем рисовался синяк. – Больно дышать?

– Да, и поворачиваться в любую сторону.

– Да у тебя перелом рёбер может быть. Тебе в больницу надо, – воскликнула я так, что менеджер за кассой посмотрел на нас. – Пойдём в травмпункт. Он тут недалеко должен быть.

Сестра недолго сопротивлялась. Хвала тому или тем, кто там наверху наблюдает за нами, всё было цело, рентген показали лишь трещину в рёбрах.

Мир такой тесный, особенно, если он заключён в небольшом городке в стадии становления и развития. Поэтому найти адреса и телефоны этих девочек мне удалось на следующий день. Я всегда была общительной, поэтому друзья у меня были. Набрала номер Ирины: у меня был сотовый кнопочный телефон.

– Ирина, я сестра твоей соседки по двору, которую вы почему-то сильно любите, – начала я сразу. – Меня зовут Инесса.

– И что, Инесса? Никто твою сестру не трогает. Не надо угрожать, я отцу скажу, – мне показалось, что она задумалась на мгновение, голос в конце слегка дрогнул, будто последние слова были однозначным фейком.

– Я не угрожаю. Просто прошу не трогать мою сестру больше, – я была спокойной. Почти спокойной.

– Инесса? – спросила Ирина после долгой паузы. – Так она твоя сестра?

– Да. И я лишь прошу не трогать её.

На этом мы распрощались. И больше сестрёнку мою никто не беспокоил.

***

Никто не скажет, как может помочь та или иная ситуация, пока ты не оказываешься в другой подобной или противоположной, но после тебя настигают такие инсайты, что волей-неволей признаешь: нет никакого «трудного детства», «переходного возраста», «поломанных судеб» – чем обычно мы пугаем друг друга и себя, из поколения в поколение перенося поговорки и страхи. Есть опыт и наша жизнь, в которой ничего не происходит просто так. Есть возможности и наши желания, иногда встречающиеся с желаниями других людей – так и возникают условные «конфликты»: это лишь мы не получаем что хотим и перекладываем за это ответственность на своего партнёра. Неважно кто это: продавец, муж, коллега, партнёр, сосед – каждый человек – партнёр нам, которого мы встречаем в необходимый момент.

В общем, сестрёнка оправилась и стала вновь наслаждаться жизнью. Я же пошла своей.

Репетиция сценария жизни

Детство требует активного изучения, ничегонеделания. Я же не ощущала детства, да и надо было помогать семье, денег нам не хватало даже с помощью из школы. Поэтому в 11 лет мы с подругой решили найти подработку. Спустя недельного поиска наткнулись на набор менеджеров от косметической компании Avon. Пришли, нам провели мини-лекцию про косметику и важность ухода за собой. Тогда впервые что-то щёлкнуло: «Как, женщина ещё и может ухаживать за собой?»

Для меня это был тогда иной мир, словно Джей Ло, которой после года выступлений в сомнительных ночных клубах пригласили участвовать в мюзикле и гастролировать по Европе. Лишь один момент: Лопес уже была совершеннолетней, мне же пришлось оформиться на работу по документам матери.

Всё в мире связано, каждая наша мысль влияет на поступки другого. Учёными давно доказано, что есть такое понятие как «коллективное сознание»: вселенная всегда будет подтверждать наши мысли. Если каждый из нас начнёт думать, что вокруг всё плохо и мы живем и работаем в ужасной компании, городе, стране – так и будет. Но это действует и в обратном направлении: если мы решим, что компания, двор, государство делают всё для нашего блага – так и будет.

Поэтому, возможно, моё оформление на работу по чужим документам стало толчком, который подсознательно позволил матери требовать денег, которые по факту заработала я, но по документам – она. Или же я оправдываю её поведение? С 16 лет я работала уже по своим документам, но требование денег от матери так и продолжались.

В Avon я проработала почти семь лет. Это было время открытий, знакомств и первых денег, которые я тратила на семью.

***

В детстве не хватало поддержки. Мне приходилось всего добиваться самой, пробиваться там, где могли был вступиться за меня родители. Это не камень в пучину детских воспоминаний, это лишь подтверждение того, что тому, где я сейчас, я обязана родителям.

Но были и чудесные мгновения, которые память почему-то не всегда хочет показывать. Мне было лет шесть, когда мама работала в киоске, продавала всякую мелочь типа шоколада, зажигалок, сигарет и прочих радостей в жизни человека маленького городка. Киоск был недалеко от нас, поэтому я могла прийти к ней в любой момент.

В тот день у неё был приход товара. Я после садика забежала к ней и обомлела: блоки сигарет, коробки с мелочью, пакеты с едой. И среди этого моя мама, которая из-за невысокого роста и чуть пухлых форм смотрелась школьницей. Мы стали принимать товар, оформлять бумаги, считать количество. Это было волшебно и по-настоящему по-семейному – иначе не могу сказать. Между нами возникла паутина близости, ещё почти незаметная и непрочная, но в тот день я стала догадываться, про что говорят психологи, когда говорят про «настоящее детство».

Ближе к вечеру, когда мама увидела, что я стала потягиваться слишком часто, оторвалась, казалось, от нескончаемого числа коробок, и спросила: «Кушать хочешь?»

Я вскинула голову. Конечно, я всегда хотела есть. Растущий организм требовал подпитки постоянно. Кивнула. Мама улыбнулась, отложила бумаги, порылась в карманах и, ничего не сказав, вышла из киоска. Вернулась она минут через пять с пластиковым контейнером, который поставила передо мной – я удобно сидела за импровизированным столиком, который был по совместительству прилавком.

С детства не переношу картофельное пюре, но в тот день мне пришлось его съесть. Мама принесла пюре с котлетой. Положила передо мной вилку, слегка погладила по голове и вернулась к работе. Я же посмотрела на неё, затем на еду и на какое-то мгновение замерла. Было слишком хорошо для реальности. Несмотря на нелюбимое мною блюдо, рядом была мама, которую я люблю, несмотря ни на что и ни на кого. Сейчас какой-нибудь писатель назвал бы это «сюром»: нереальностью и невозможностью происходящего, но я это ощущала каждой клеточкой своего тела. Ужин я съела как всегда быстро – без покрытия физиологических потребностей никуда.

Мама потратила дневной заработок, чтобы купить мне обед. По району каждый день ходила женщина, которая продавала обеды работникам рынка. Тогда я съела и не подумала, что мама тоже голодная. Лишь сейчас я понимаю, что она отдала мне последний обед, если она вообще планировала есть.

Вечером мы вместе пошли домой. Я продолжала делиться новостями из садика и своими рассуждениям по поводу некоторых «коллег». Мама, казалось, внимательно слушала, потому что иногда посматривала на меня и что-то спрашивала. Дома же день закончился как обычно, но тогда мне было всё равно: день с мамой насытил меня во всех смыслах. Спать я легка наполненной, как принято сейчас говорить. И не ужином, а новыми ощущениями и эмоциями.

***

Из дома мне не дали сбежать. Вернее, позволили, но ненадолго. В свои четырнадцать я ощущала себя жутко взрослой. И это было объективное восприятие мира. Младшая сестра была мне дочерью, уход за которой лёг полностью на мои плечи. Продукты и готовка всегда были на мне. Отчим видел это и помогал, конечно. Но в какой-то момент он сдался. Хотя это другая история.

Меня приютила семья моего друга, в которой я прожила до 16 лет, но даже после этого мы общались. Провели воспитательные беседы и отправили в приемную семью. Порядочную, добрую, отзывчивую. Но это было не то. Представьте, вы оторвали лепесток розы и пробуйте на это место подселить лепесток от ромашки. Получится ли? Безусловно, нет ничего невозможного, но если смотреть трезво, каждый из нас – ребёнок своих родителей, связь с которыми прервётся только в момент физического ухода кого-либо из нас в другой мир. До этого момента мы невидимыми нитями подпитываемся от родителей либо они от нас. Хотим мы этого или нет, ведь негатив, боль, обиды, недопонимание и недосказанность – также энергия, только чуть иного рода, чем радость, прощение или улыбки.

А сбежала я просто: объявила бойкот и сказала, что мне надоели их пьянки – всё банально. Приёмные родители пытались, как могли, но я периодически общалась с мамой, поэтому настрой мой не особо улучшался. Я им благодарна, но характер у меня такой, что я уже тогда понимала, что положиться могу только на себя.

***

С сестрёнкой мы гуляли каждый день: старшей сестре было некогда, мама была занята собой. Я одевала её, укладывала в коляску и после школы выходила во двор. Мне повезло с мальчишками – это я признаю. Нет, я не выбирала их как мальчиков для ухаживаний, они оказались чуткими и заботливыми в свой переходный возраст.

Общаться с ними было приятно, поэтому я проводила время либо с ними, либо с друзьями старшей сестры. Но почему-то когда у меня была младшая на руках, старшей не оказывалось рядом, чтобы помочь. Зато кто-нибудь из пацанов подбегал, видя, как я второй час гуляю с малышкой, мы роемся в песочнице или пробуем гулять, и спрашивал:

– Ты как? Давай посижу.

Хотя я лукавлю. Они замечали меня, как только мы с младшей появлялись во дворе. Ваня даже не давал мне и получаса погулять с сестрой, как сразу:

– Иди отдыхай, мы присмотрим с пацанами.

Всё. И деловито забирал коляску. Я улыбалась, и мы с подругами пару часов гуляли по району или в соседнем дворе. Это было мило и мега актуально, потому что постоянно быть готовым к атаке сложно.

По мнению психологов, себя ни с кем лучше не сравнивать – так безопаснее. У каждого свой путь и время для реализации. Мне повезло, я родилась с этой встроенной опцией. Небольшой молодой город, неизбалованные сверстники – просто нечем особо было баловать нас. Про гаджеты даже взрослые ещё не знали, заграничные сладости и одежда только начали появляться в России, поэтому доходило до нашего городка медленно.

Детство было детством. Уличным, игривым, наивным, местами слезливым – это жизнь. Все дети плачут, я не исключение. Сейчас популярно слово «трансформация». На мой взгляд, её важность преувеличена. Наверно, вам попадались тренинги с этим словом в названии или описании: «Трансформируй свою жизнь», «ваша трансформация пройдет быстро – и вы сразу сможете внедрить знания» и т. п. Моё детство не было трансформационным, стараюсь все реже его использовать. Я лишь рано пришла к своей сути, к себе настоящей. Мне не пришлось ждать сорока лет и кризиса среднего возраста – или во сколько он там начинается – я рано поняла кто я такая и что мне необходимо.

Хотя основной поворотный пункт, можно сказать, кульминация, ещё впереди. Судьба готовила меня к переходу в новое состояние. И это не трансформация, это раскрытие своей сущности, которая становится, если познаёшь и обретаешь её, твоей путеводной звездой.

Принцип: обращайтесь с окружающими так, как вы хотите, чтобы обращались с вами.