Текст книги "Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи"

Кармен. От мечты до памятника. Алонсо

Майя Плисецкая сделала то, что до нее никто еще в Советском Союзе не делал: привезла иностранного хореографа для постановки балета в главном театре страны – Большом. «Мне очень многое запрещали, – рассказывала она много лет спустя. – “Кармен-сюиту” разрешили только потому, что Альберто Алонсо кубинец. С Фиделем Кастро отношения портить было нельзя».

Есть знаменитая фотография бородатого Фиделя, любимца женщин и советских партийных вождей, в окружении балерин Большого театра. Он – в своем военном френче, они – в пачках. Сила и хрупкость.

Несмотря на дружбу с Кубой на всех фронтах, включая культурный, пробить Алонсо как постановщика было трудно, вспоминает Борис Мессерер. «Это тогда стоило больших усилий. Несмотря на то что Алонсо – балетмейстер из дружественной нам Кубы, все равно была масса вопросов – как его пригласить, на сколько, когда? Но Майя все это пробила. Я не очень в курсе всех организационных сложностей, но знаю, что это была целая эпопея». Причем «эпопея» длилась практически все время, пока хореограф был в Москве: «Надо было обивать пороги “по инстанциям”, чтобы Алонсо продлили визу, театральный пропуск, – вспоминал впоследствии Родион Щедрин. – Кстати, была и проблема с гостиницей – в течение месяца мы ее сами оплачивали. Словом, все, как и положено быть в нашей родной отчизне».

«СССР был уникальной страной, – вспоминал Алонсо. – Это очень холодная страна, особенно для кубинцев. Когда я приехал, сугробы были по пояс. Очень интересная страна, очень сильный народ. Поэтому немцы не смогли войти в Москву. Очень гостеприимный народ, много курят». Про «много курят» Борис Мессерер ничего не говорит, а вот про гостеприимство – да, было такое: «Мы очень быстро подружились с Альберто, стали проводить много времени вместе. Он же был такой неприкаянный в нашей стране, здесь трудно ассимилироваться после Кубы. Мы проводили время вместе, на этой почве очень сблизились, и потом Альберто начал делать большие успехи в русском языке, потому что он все время вращался в русском обществе, с нашим балетом. Он стал быстро прогрессировать, тем более что в этой среде много профессиональных терминов, которые он все время употреблял и в разговоре с балетными, и со мной. Он вообще был как член семьи, к нему все очень тепло относились. Его во всякие компании затаскивали, которые возникали стихийно».

Сидя в знаменитой мастерской Бориса Мессерера под крышей дома на улице Поварской, я хорошо представляю себе и это время, и эти «стихийные компании». Вот небольшая комната перед собственно мастерской – с массивным столом, массивными стульями с высокими спинками, которые непременно напомнят вам стулья из оформления «Кармен-сюиты», рядом небольшая кухонька. Идеальное место для «стихийных компаний». Особенно когда все молоды и полны творческими идеями. Но главным для Алонсо (как для Плисецкой и остальных героев этой эпопеи) был балет. В предисловии к фильму-балету «Кармен-сюита», записанному в 1978 году, хореограф говорит: «Мы приступили к работе, идя прямо к теме, которая была интересна своей гуманностью с точки зрения человеческих проблем, отдельных личностей, взаимоотношений мужчины и женщины. Меня привлекла мысль Майи Плисецкой хореографическим языком рассказать историю цыганки Кармен. Не переложить на танец гениальную оперу и новеллу Проспера Мериме, нет! А создать балет на эту страстную, темпераментную музыку, весь решить его сквозь образ Кармен».

Хореографу нужен был символ, который одновременно был бы близок Кармен, был современным и резко обнажал противоречия жизни. Возникла идея противопоставить враждебные друг другу начала: механичное, бесчувственное, безличное – толпу, у которой вместо лиц маски, и человека, решившегося на свободу мыслей и чувств – Кармен. Как это сделать? Не знаю, рассказывал ли ему Борис Мессерер историю про то, как выбежала Майя на арену, чтобы выразить свой восторг выигравшему бой рехоньеро, или Алонсо это увидел в ней сразу. Жизнь Кармен, как и жизнь Майи, – на арене. Арене для корриды, где идет игра жизни и смерти. Кармен/Майя борется со всеми, кто пытается ее сломить, переделать, подчинить. Не покоряется, протестует, утверждает свое «я». «Судьба Кармен – как судьба тореро и быка, всегда на грани жизни и смерти, – объясняет Алонсо. – Стремление Кармен к свободе чувства, мысли, поступка приводит ее к конфликту, к трагедии. Нельзя жить правдой чувства среди людей, которые не следуют логике чувства». Но если жизнь Кармен – арена, где играют со смертью, эту женщину никто не увидит жертвой. Она будет драться за свою свободу. Хотя жертва в этом спектакле есть – Хозе.

«Кармен – цыганка, свободная женщина, воровка. Она всегда делает только то, что ей хочется в данную минуту, – поясняет Алонсо. – Хозе – воин. Он жил в иной системе координат, где понятие “долг” превыше всего. Он должен слушаться приказа, но нарушает все устои, потеряв голову от страсти, идет против законов солдата, лишается службы, становится изгоем, а потом теряет любовь – единственный оставшийся смысл жизни, любовь, ради которой он пожертвовал социальным статусом. У Хозе не остается ничего, кроме бешенства отчаяния. Он не солдат и не любовник. Он никто». Победить отчаяние такой силы можно только ножом, направленным в сердце той, что вызвала страсть, заставила забыть о долге. И о своем мужском – человеческом – достоинстве тоже.

«Испанцы все доводят до крайности, – говорила Плисецкая/Кармен. – И каждый момент жизни для истинного испанца – это восхождение к идеалу. Будь это любовь или свобода. Такова Кармен. Балет дышит чувственной страстью. Но это духовная чувственность. В сцене смерти Алонсо ставит танцевальный дуэт Кармен и Хозе на фоне боя быков. Тореро сражается с черным быком. Это и сюжетная подробность, и многозначительный символ, который “расширяет” границы содержания. Черный бык – традиционный в Испании символ, это и ярость, и страсть, и смерть. В нашем спектакле он символизирует еще и Рок, трагическую судьбу Кармен».

Но балет этот был, по признанию хореографа, не только историей страсти. Много лет спустя, в 2005 году, когда дышать стало легче и привольнее, он признался, что делал еще и… политический балет. Ведь он противопоставил Кармен, живущую по собственным внутренним законам, толпе – обществу, государству. Алонсо воспел не страсть (вернее, не только страсть) – он воспел подвиг духа, величие протеста одной личности – пусть и безрассудного, пусть заранее обреченного на провал – против власти грубой силы, против привычных устоев. Алонсо увидел драму любви по-новому: человек и общество, столкновение общественных и личных интересов. Но Плисецкая сказала об этом гораздо раньше: «Угнетение нравственное, моральное, посягательство на свободу личности, сопротивление, ненависть к любому насилию – эти понятия в “Кармен-сюите” наполнены большим трагизмом, нежели у Мериме и Бизе. Что ж, это и понятно: мы, создававшие балет, обладали историческим опытом нашего века».

Свой первый состав Алонсо считал идеальным, потому что «артисты понимали сердце “Кармен”, они жили в том времени». Наталия Касаткина, в первом составе танцевавшая Рок, рассказывала мне: «Мы все были в главных ролях. Каждая – Кармен. Я – Кармен. Я-то – естественно, я ее суть. Хозе – Кармен. Все были Кармен. Вот тогда и Майя была Кармен. Кармен складывалась из нас всех. Потому что Алонсо каждому объяснял, что ты вот здесь играешь главную роль. Это очень важно».

Сразу после премьеры в Большом театре 20 апреля 1967 года спектакль хотели запретить (не нужно недооценивать советских партийных чиновников: они если не увидели четко, то почувствовали политический подтекст). Но он выжил и пережил своих создателей. На Кубе, где Альберто Алонсо сделал второй вариант «Кармен-сюиты», исходя из индивидуальности и технических возможностей звезды кубинского балета Алисии Алонсо, ситуация была такой же. Беспартийного Алонсо уволили с должности директора Кубинского балета. «Ведь этот балет не только о свободе женщин. Кармен не проститутка, она цыганка, ее не волнует то, что происходит вокруг, она идет к своей свободе. Думаю, Майя это тоже чувствовала, поэтому у нас было такое стремление друг к другу».

Укрощение стихии

Первой любовью Майи был артист балета Вячеслав Голубин, тоже из знаменитой балетной династии. Его отец Владимир Голубин был солистом Большого театра и танцевал в том числе и с Суламифью Мессерер. Слава Голубин оказался, пожалуй, единственным ровесником Майи из всех мужчин, с которыми ее связывали близкие отношения. Плисецкая всегда тянулась к молодым – и в искусстве, и в жизни. В интервью по поводу вечера, посвященного 50-летию ее творческой деятельности (он прошел в Большом театре 10 октября 1993 года), она, смеясь, говорила: «Меня больше устраивает партнер, которому двадцать лет, а не сорок. Замечательный испанец Хоакин Кортес, который танцевал фламенко, – вот бы мне партнера такого…» Борис Акимов подтверждает: «Очень любила молодежь – посидеть там, поговорить… Очень любила».

Роман с Голубиным был недолгим: на репетиции «Лебединого озера» в Праге в 1947 году Майя случайно сломала ему локтем нос. Слава срочно улетел в Москву, больше они вместе не танцевали, а вскоре и отношения разладились. Как рассказывал в книге «Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров» Азарий Плисецкий, все мужчины в семье Голубиных, к сожалению, пили. Вячеслав покончил с собой, когда ему было 30 лет.

Известно и о молодом романе Майи с артистом балета красавцем Эсфандияром Кашани, наполовину персом: его отец родом из Ирана. В 1956 году из-за полуиностранного происхождения его не пустили на гастроли: вдруг сбежит? Майя тогда тоже осталась в Москве. Говорят, именно Кашани, стоя у театра с группой «неблагонадежных» артистов, провожавших коллег в Лондон, вдруг предложил: «Они все в Гайд-парк, а мы айда в зоопарк!» – и Плисецкая с оставшимися без гастролей коллегами станцевали несколько раз на сцене Большого «Лебединое озеро» так, что задыхавшуюся от восхищения публику вызывали на собеседования в КГБ: а не политический ли это демарш? Я рассказывала об этом в главе «“Лебединое озеро” как оружие».

Кашани был на пять лет моложе Майи и жил в коммуналке на Шаболовке. Отношения казались вполне серьезными: Майя познакомила Эсфандияра с мамой, его хорошо приняли в семье Плисецких. Но роман внезапно оборвался, и о причинах разрыва ни она, ни он никогда публично не говорили. В 1969 году Кашани вышел на пенсию (балетную, конечно), ушел из Большого театра и начал работать с тренером по фигурному катанию Татьяной Тарасовой. Он ставил хореографию для танцев на льду, в том числе знаменитой паре Ирина Моисеева – Андрей Миненков, дважды чемпионам мира (1975, 1977), серебряным призерам Олимпиады-1976 в Инсбруке и бронзовым призерам Олимпиады-1980 в Лейк-Плэсиде.

Во время фестиваля латвийского искусства в Большом театре Майя познакомилась с Марисом Лиепой, который был на одиннадцать лет младше. «Не увлечься Марисом было невозможно, – писал в своей книге Азарий Плисецкий. – Высокий статный красавец, очень самоуверенный, породистый, по-европейски холеный…» Роман (если это был роман) оказался ярким и стремительным. Лиля Брик, в доме которой Майя часто бывала, написала в письме в Париж своей сестре Эльзе Триоле 5 февраля 1956 года: «Майя вышла замуж за прелестного мальчика – великолепного танцовщика, и сегодня улетает с ним в Будапешт танцевать “Лебединое озеро” и “Бахчисарайский фонтан”».

Брак с «прелестным мальчиком» официально продлился всего три месяца. Многие, размышляя на тему «что это было», говорят, что брак изначально был не настоящим, а фиктивным, заключенным ради этих самых гастролей в Будапеште, куда неженатого Лиепу не хотели брать. Стал мужем Плисецкой – поехал. Но Азарий Плисецкий все же вспоминает об этом браке как о самом настоящем, пусть и очень коротком: «Майя с Марисом не ссорились, не колотили тарелки, просто очень скоро осознали, что не подходят друг другу. Официально их брак просуществовал около трех месяцев, но совместная жизнь продолжалась не больше пары недель».

В личном архиве Плисецкой, который сейчас хранится в Театральном музее имени Бахрушина, сохранилась телеграмма, которую 30 марта 1956 года Марис из Риги отправил Майе в Москву:

«Москва Большой театр Союза ССР Плисецкой Майе

Сердечно поздравляем присвоением звания Народной артистки Лиепа».

Действительно, суховато для любящего мужа.

Они еще долго танцевали вместе, но не всегда ладили в жизни и на сцене. Помните, как Михаил Лавровский рассказывал о том, как они сидели в разных углах сцены в балете «Дон Кихот»? Но все же, как говорят коллеги, Марис всегда восхищался Майей – для него лучше балерины на свете не было. Часто повторял, что от ее глаз могут загореться декорации, такой у нее темперамент.

В 1989 году популярный в Советском Союзе эстонский журналист Урмас Отт спросил Плисецкую:

– Извините, с Щедриным у вас первый брак?

– Да, – ответила она без тени сомнения.

Так, значит, брак с Лиепой был фиктивным? И поэтому не был для Майи настоящим? Однажды в программе «Судьба человека» с Борисом Корчевниковым у дочери артиста Илзе Лиепы спросили об этом. Илзе отрезала: «Они договорились о джентльменском соглашении никогда об этом не говорить. Я думаю, что мы будем соблюдать эту договоренность». Наверное, и нам гадать смысла нет. Да и не важно это уже сейчас: партнерство на сцене, даже если иногда и омрачалось разногласиями, важнее.

С главным мужчиной ее жизни Майю свела Лиля Брик – легендарная женщина, муза поэта Владимира Маяковского, в светском салоне которой (если понятие «светский салон» в принципе применимо к советской жизни) бывали самые интересные и разнообразные люди – от сотрудников спецслужб до легендарного французского актера Жерара Филиппа. Хотя, конечно, не будь балета, и Лиля Брик не помогла бы «Маюшке» (так ласково называл Плисецкую Щедрин) и «Робику» (так называли Щедрина близкие, знавшие, что при рождении ему дали имя Роберт, а потом поменяли на более русское Родион, все-таки он внук священника, и семья всегда была крепка православными традициями) встретить друг друга.

Сначала Щедрин Майю услышал: было у Лили Брик и Василия Катаняна увлечение – записывать на магнитофон голоса друзей. Плисецкая спела им балет «Золушка» Сергея Прокофьева. Щедрин, которому Брик – Катанян дали эту запись прослушать, был потрясен: балерина в этом своем «хореографическом» пении изображала и барабаны, и «звенящие флейты, и пленительные, терпкие прокофьевские мелодии». Потом он будет говорить, что у Майи абсолютный слух. Личная встреча произошла у Бриков в 1955 году. Искра как будто вспыхнула, но быстро затухла – романа не случилось. Тогда.

Но в 1958 году Родион Щедрин увидел Плисецкую в роли Эгины в балете «Спартак» в постановке Игоря Моисеева и не устоял – позвонил после спектакля и рассыпался в комплиментах. В то время по заказу Большого театра он работал над партитурой балета «Конек-Горбунок» и напросился к Майе на репетиции – посмотреть вблизи, что такое балет, чтобы «лучше понять жанр». Говорил, что это поможет писать музыку. Но Майя прекрасно понимала: дело не только в музыке. И достойно подготовилась к встрече с молодым (Родион на семь лет моложе) композитором: «Занималась я в черном обтягивающем трико – была одной из первых, кто репетировал в купальнике-эластик. Он к моей фигуре здорово подошел, выгодно выделив ее достоинства. То соблазнительные па Эгины, теперь часовая разминка в облегающем торс одеянии! На Щедрина обрушился ураган фрейдистских мотивов». А он и не отрицает: действительно обрушился. Разве может кто-то устоять перед Майей? Он и не пытался: «Я, как теперь модно говорить, “запал” окончательно. Я был очень настойчивым – когда мужчине нравится женщина, его мало что может удержать. И Майя ответила мне взаимностью. Меня считают большим любителем балета. Но это не так. До сих пор балетоманом я себя назвать не могу. Я – майяман».

В семье Плисецких Щедрина встретили с распростертыми объятиями: «Мы с Аликом обрадовались появлению в нашем доме Щедрина, – пишет в своей книге Азарий. – Приняли его как третьего брата. Подкупали не только природное обаяние, легкость и талант, но и сходство увлечений. Так же как мы с Аликом, Щедрин любил лодки, автомобили, водные лыжи, занимался спортом, поэтому общий язык с новым ухажером сестры был найден моментально. К тому же ему удалось невозможное – укротить стихию по имени Майя, за что к нему сразу очень прониклась и мама. Она непрестанно переживала за дочь, буйный и взрывной характер которой часто толкал ее на необдуманные поступки. Когда она “взбрыкивала”, мама обреченно констатировала: “Ну вот, Майечке опять вожжа под хвост попала”. Щедрин с самого начала уверенной рукой взялся за эти вожжи и всю их с Майей совместную жизнь мастерски справлялся с ее неконтролируемым и спонтанным характером».

Но если Плисецкие Щедрину обрадовались, вторая главная женщина его жизни – мама Конкордия Ивановна Щедрина – соперницу не жаловала. «Она очень ревновала Родиона к Майе и поначалу всячески противилась их связи, – утверждает Азарий Плисецкий. – Как и каждая мать, она была абсолютно уверена, что находиться рядом с ее сыном – большая честь, которой достойна не каждая женщина». Мне рассказывали люди, знакомые с ситуацией, что скандалы Конкордия Ивановна, прибегавшая в квартиру к жившим буквально за Большим театром Плисецким (сама она работала старшим экономистом в бухгалтерии Большого), случалось, закатывала знатные. Но ни Родиона, ни Майю это не остановило.

Плисецкая и Щедрин поженились 2 октября 1958 года. Невеста потом признавалась: это была ее инициатива. Родиона штамп в паспорте не слишком интересовал, а вот Майе этот брак был нужен: ей и министр культуры СССР Екатерина Фурцева прямо говорила, что «к замужним доверия больше», и этак по-женски, по-дружески (но на самом деле начальственно-настоятельно) рекомендовала выйти замуж, чтобы получить возможность выезжать на гастроли за рубеж. У Щедрина ситуация была прямо противоположная: как вспоминал позднее сам композитор, на репетиции какого-то концерта к нему подошел заведующий сектором музыки ЦК КПСС Б. М. Ярустовский и заявил без обиняков: «Нам сообщили, что у вас роман с Майей Плисецкой. Надеюсь, вы не собираетесь на ней жениться. Вы испортите себе репутацию». Но любовь победила. «Благодаря Родиону с Майи сняли ярлык шпионки», – заявит потом Азарий. И на гастроли она действительно поехала, и в немалой степени именно благодаря Щедрину, но об этом я расскажу в соответствующей главе. «Он находился на лучшем счету у советской власти, чем Майя, – признавала Суламифь Мессерер, – и даже сам факт их брака Майе сильно помог, как и светлая голова Робика».

Но тогда, в октябре 1958 года, никто вокруг (а возможно, и они сами) и предположить не мог, что они проживут вместе 57 лет. Щедрин вспоминал: «Мы пошли в ЗАГС Киевского района города Москвы, и нам поставили печати в паспорта, тогда это делалось сразу. Потом в гастрономе “Украина” купили бутылку водки, сыр, докторскую колбасу, хлеб и пошли к Лиле Брик, которая жила с Василием Катаняном в нашем же доме. И провели у них запомнившийся день, ушли глубоко за полночь. Вот такая непритязательная у нас была свадьба». Эльза Триоле, узнав о ней, радостно написала сестре Лиле в Москву: «Очень мне нравится, что Майя с Щедриным поженились!»

Но нравилось не всем. Азарий Плисецкий вспоминал, что когда «вопреки желанию Конкордии Ивановны Родион и Майя все-таки расписались, она стала завидовать успехам Майи, получавшей все свои звания раньше Щедрина». Народной артисткой СССР Майя стала в 1959 году, Родион – в 1981-м, лауреатом Ленинской премии Майя стала в 1964-м, Родион – в 1984 году. В 1985 году Плисецкая стала Героем Социалистического Труда, Щедрин этого звания удостоен не был, зато у него есть Государственная премия СССР (1972) и две Государственные премии России (1992, 2018). Сами они вряд ли мерялись званиями, но стали едва ли не единственной семьей в СССР (а потом и в России), в которой и муж, и жена – народные артисты СССР, и оба – полные кавалеры ордена «За заслуги перед Отечеством». Зря все-таки волновалась Конкордия Ивановна.

Если сегодня вы придете в Музей-квартиру Майи Плисецкой и Родиона Щедрина на Тверской улице в Москве, то увидите, что на прикроватной тумбочке в их спальне стоит фотография Конкордии Ивановны. Как бы ни складывались отношения свекрови и невестки, две главные женщины Щедрина всегда были рядом с ним. Да, и обе в спальне. Кстати, один из самых популярных вопросов от посетителей музея – кто с какой стороны кровати спал. По-моему, очевидно: вряд ли бы Майя стала держать портрет свекрови на своей тумбочке.

Восемнадцатого сентября 1960 года в Большом театре прошла премьера балета «Конек-Горбунок» – того самого, ради которого Щедрин напросился на репетицию к Плисецкой, ставшую судьбоносной. Понятно, что партию Царь-девицы Плисецкая и танцевала. «Музыка к балету “Конек-Горбунок” моя ранняя, очень ранняя работа, – говорил Щедрин через 25 лет после постановки. – Но работа этапная, важная для моего творческого самоутверждения, многое в жизни моей определившая. Работа, на которой “поймал” я в свои музыкантские руки неземную Жар-птицу – Майю Плисецкую. Ей эта партитура и посвящена…» Это была первая партитура, посвященная Майе. На ней написано просто – «Майе Плисецкой». Потом пошло по нарастающей: на партитуре балета «Анна Каренина» – «Майе Плисецкой, неизменно», на партитуре «Чайки» – «Майе Плисецкой, всегда», на партитуре «Дамы с собачкой» – «Майе Плисецкой, вечно». «Вечно» – ко многому обязывающее слово. Щедрин прекрасно понимал, что оно означает. Плисецкая тоже знала: «Мне кажется, что до него я творила в некоем вакууме, просто плыла по течению творческой жизни и, честно говоря, не очень задумывалась о том, что будет в будущем. И вот он смог организовать меня и как человека, и как актрису. Многим может показаться, что все довольно просто: Щедрин пишет музыку к балетам, а Плисецкая их исполняет. Далеко не так. Все сложнее, значительнее и выходит за рамки “автор – исполнитель”. Наше духовное родство возникло благодаря тому, что Щедрин полностью понял мои творческие устремления, желание делать что-то совершенно новое, непохожее на то, что я делала раньше. Все то, о чем думала, мечтала, может быть, и не всегда осознанно, он сумел понять и реально воплотить в жизнь. Уж не говорю о том, что, написав музыку к “Кармен-сюите”, “Анне Карениной”, “Чайке”, он продлил мою творческую жизнь, причем жизнь, наполненную глубоким содержанием».

В самом начале отношений с Щедриным Плисецкая забеременела. Но сделала аборт, и историю эту не скрывала: обо всем написала в своей книге. Как и о том, что это было ее решение, которому Щедрин был не слишком рад, но – принял. Много лет спустя он говорил: «В прошлое не всегда хочется заглядывать, потому что ничего не можешь скорректировать. Только себя растравлять. Балет предусматривает помимо всего прочего замечательное телосложение и отличную физическую форму. После родов с любой женщиной происходят изменения. Многие балерины потеряли свою профессию. Хочешь не хочешь, и Майя Михайловна пишет об этом в своей книге, надо было делать выбор». И она сделала. Но тогда еще, надеялся Щедрин, тема не была закрыта окончательно: «Несколько раз мы обсуждали этот вопрос. И каждый раз Майя обещала: вот станцую это, вот отрепетирую то». Но – не сложилось: Плисецкая не хотела рисковать. И не только карьерой: «Мы бы заботились только о нем, думали только о нем, жили бы только ради него. А я тогда к такой жертвенности не была готова. Рождение ребенка – это минимум один пропущенный год карьеры. Я была не уверена в том, что, испортив фигуру и пропустив год, смогла бы вернуться на сцену. Риск был огромен. И я не рискнула». Сегодня балерины легко рожают, быстро возвращаются и в форму, и в театр. Например, у народной артистки Республики Беларусь, примы-балерины Большого Ирины Еромкиной трое детей и выдающаяся балетная карьера. У артистки Мариинского театра Олеси Сарафановой четверо детей. Мир – и балетный в том числе – сильно изменился с тех пор, как Плисецкая была в нем главной звездой. Жалела ли Майя Михайловна о том, что у них с Щедриным нет детей? Этого мы никогда не узнаем. Елена Радченко, балерина и жена первого Тореро, вспоминает, как однажды они оказались вместе в лифте, когда Елена была беременна:

– Вот казалось бы – Плисецкая, такая глыба! Вы знаете, что она сделала? Я стою с животом: «Ой, такая лапочка, какая прелесть!» – и показывает, как Майя Михайловна тянулась губами к ее животу. – Представляете? Это Плисецкая!

– Вообще она детей не любила, – вмешивается Сергей Радченко.

– Она очень трогательная была.

Любила или нет, но, например, игрушки детям белорусского хореографа Валентина Елизарьева после их совместной работы в фильме «Фантазия» возила даже из Японии. Много игрушек, целые чемоданы – они долго потом хранились в семье.

Тема детей Плисецкой самым неожиданным образом вновь всплыла в 1999 году, когда одна дама (не буду называть ее имя, дабы не делать рекламы) объявила, что в 1976 году Майя Михайловна тайно родила ее от внебрачной связи с художником Большого театра Валерием Левенталем. Вся эта история – выдумка от начала до конца: Плисецкой было уже за 50, и во время «родов» она была на гастролях в Австралии. Майя подала в суд, прошла экспертизы, установившие: она никогда не рожала. А вот анализ ДНК сдавать отказалась: «На всех моей крови не хватит!» Левенталь отмолчался. Впрочем, самозванку он и не интересовал.

Уж сколько раз Плисецкую со Щедриным «разводили», уж сколько судачили об их браке! Говорили, что «Щедрин въехал в Большой театр на Плисецкой», что на самом деле неправда: заказ на балет «Конек-Горбунок» Родион Константинович получил еще до знакомства с Майей Михайловной. Да и был к тому времени не только знаменитым, но и состоятельным композитором: катал возлюбленную на машине, которую купил на авторские отчисления от песни «Не кочегары мы, не плотники», которую пела вся страна. С годами Майя Плисецкая говорила: «Я живу ради него, так же как он – ради меня. Это необыкновенный человек с необыкновенным отношением ко мне». Щедрин признавался: «Наши отношения мне кажутся идеальными. Мы во всем помогаем друг другу. Однажды меня спросили, не мешает ли мне, что иногда меня воспринимают лишь в качестве мужа Майи Плисецкой. Я ответил, что не ощущал такой ситуации. Впрочем, был такой случай. Один очумелый балетоман все требовал, чтобы Майя Михайловна подписала ему фотографию, а ее не было в Москве, и я так рассердился, что расписался на ней: “Муж Майи Плисецкой”. Он был шокирован, но потом, видно, решил, что, может, для коллекционера в этом есть своя прелесть».

И Плисецкая, и Щедрин, как утверждают хорошие знакомые звездной пары (но не все из них готовы подтвердить свои слова под включенный диктофон; случалось, после дозы откровений они говорили мне: «Но если вы сошлетесь на меня, я буду все отрицать»), были людьми… скажем так, увлекающимися. И уж если не романы, то флирт случался у каждого, и не однажды. Ревновал ли Родион Майю?

«Конечно, во мне всегда присутствует все то, что заложил в мужчине Господь Бог. Но у нас отношения превосходнейшие.

– Как удается сохранить их?

– Мы ничего не пытаемся делать специально. Все идет само по себе. Я смотрю на многих моих знакомых и вижу, как часто их друг в друге все раздражает: как кто держит вилку, сидит, говорит. Меня, наоборот, все умиляет в Майе. Как она говорит, как она встает со стула, как звонит по телефону, как открывает дверь, как она себя ведет, когда утром просыпается. Смех ее мне нравится. Мой у нее тоже не вызывает отрицательных эмоций. Я думаю, что это естество. Намерено искать какие-то рецепты, чтобы сохранить свои отношения, – мне кажется, их на свете нет».

В своей биографической книге Щедрин признавался: «Ходить надутой, затаившей злобу, с перекошенной “ведьминой” физиономией ей совсем несвойственно. Тут уж позавидуйте мне, господа мужчины, сполна! Это редкое для женской половины человечества достоинство так облегчает совместную супружескую жизнь. Должна быть Любовь. И все! Только обязательно с большой буквы. Без всяких “но” и “если бы”. Когда за любимую горой. Когда можешь стерпеть даже упреки – “карьеру сделал благодаря жене”, и обидное прозвище, пущенное по кулуарам коллегой: Салтыков-Плисецкий».

Сама Майя признавала: «Бывает, творческие люди, даже близкие, как-то завидуют друг другу. С ним этого не может быть. Он болеет за меня как никто». А на вопрос «чем гордитесь?» отвечала: «Мужем – я им постоянно восхищаюсь».

Идиллия? Похоже. Но лично я в идиллические отношения (любые) не очень верю: есть то, что видят окружающие, и есть то, о чем знают только двое. Или трое.

О флиртах друг друга они, как правило, знали. Окружающие тоже. Многие ждали скандалов и развода, но ни того ни другого не было. Как вспоминает народная артистка СССР Маргарита Дроздова: «Родион Щедрин на эти разговоры с улыбкой кивал: “У меня потрясающий вкус, я могу понять мужчин, которые, когда Майю видят, сходят с ума. Я сам в свое время сошел с ума!” Майе Михайловне просто требовалось для творчества поклонение сильного пола».

У звезды должны быть поклонники – конечно. Народная артистка РСФСР Наталия Касаткина, первая исполнительница партии Рока в балете «Кармен-сюита», говорила мне:

– Я могу сказать только, что это одно целое. Мы жили вместе в Снегирях. Он спускался вниз ловить рыбу. И они приходили к нам. Оба рыжие, конопатые, такие смешные. Это один организм – Родион и Майя. Я знаю, что там… Мне много вопросов задавали, и я на них никогда не отвечаю.

О романе Щедрина с швейцарской актрисой австрийского происхождения Марией Шелл знали все. И Майя, конечно, тоже. Ей это очевидно не нравилось, но поделать она ничего не могла – только ждать. Почему «очевидно»? Когда в феврале 2020 года я была дома у Родиона Щедрина в Мюнхене, мы, конечно, говорили о Майе Михайловне. Чтобы понять, какой она была на самом деле, Щедрин посоветовал посмотреть документальный фильм 1987 года «Майя Плисецкая – знакомая и незнакомая». Сказал, что в этом фильме она больше всего похожа на себя настоящую. Я, конечно, посмотрела. В самом начале фильма есть кадры, снятые в Литве, гражданство которой Плисецкая и Щедрин получили почти сразу после распада Советского Союза. У них была усадьба в Тракае, куда они любили приезжать летом. Кадры сняты в микроавтобусе – автобус едет, а две женщины в кадре слушают популярную тогда итальянскую эстраду и пританцовывают. Вернее, танцует одна – ворожит руками, которые весь мир называет волшебными. Напротив Майи сидит и широко улыбается Мария Шелл. Она, конечно, не танцует: кто осмелится конкурировать с несравненной? Есть в этой сцене какая-то неловкость, нарочитость – и в извивающихся руках Плисецкой, и в улыбке Шелл. Две женщины, любящие одного мужчину, находятся в замкнутом пространстве и делают вид, что все хорошо, – цивилизованно, по-европейски, без скандалов.