Текст книги "Горбуны1.Калашниковы"

Эдам был создан, чтобы «зажигать» массы.

– А сейчас давайте послушаем my beautiful pregnant wife²¹, – Эдам любил повторять, какая красивая у него жена. Мне Морген не казалась такой уж красивой, но Эдаму виднее. Ну какой муж будет называть свою жену уродиной? Хваля ее, он хвалил, прежде всего, себя. – Ты бы меньше своей шлюхой хвастался, – советовал Эдаму даже Саша. Но Эдаму надо бы делать шоу, отвлекать внимание от его основной цели в России – контрабанды дорогих автоматов.

…На самом деле у Эдама была любовница в Америке, элитная проститутка Мэри, которой он посылал деньги, когда мог… Он ее очень любил… Эта проститутка уже пустила в него глубоко корни и проросла насквозь…

– I am a married man!²² – сказал Эдам и дотронулся до тонкого обручального кольца на безымянном пальце. Он имел в виду, что его сердце принадлежало его элитной проститутке Мари – Mary, игра слов…

Мэри

Лучше всего, если таких набирают из наивных девочек, которых отдают на все закланы родители.

А на самом деле ее звали Энн… Она была из многодетной семьи…

Она пережила изнасилование в девятнадцать. Потом сделала аборт от насильника. Ее продали в проституцию родители…

Его отец дал ее ему.

Он пришел к ней, когда убил первого человека в шестнадцать.

Он пришел к ней, когда стал импотентом. Его отец продал его потенцию за убийства… Она лечила его от наркозависимости… Она поила его живой водой, когда он умирал… Она даже отдала ему свою живую воду… Последнюю воду… Она так не хотела жить.. Не хотела больше принимать клиентов… И пить таблетки жизни…

Она просила смерти и отдала ему свою жизнь…

Только с ней он счастлив…

Ты не можешь лечь спать, если не услышишь ее голос. Он звонит ей каждый день… Не можешь жить без ее губ… Без яда ее губ…

Быть с такой женщиной – это значит, быть собой. Быть без нее – это быть другим… «Она со мной даже целовалась…»

Она тоже все время ускользает. Убегает… и живет для всех, кроме себя…

Яд ее губ нельзя забыть… Такие женщины, как наркотик… Попасть к такой женщине, как потерять себя… Вот они вызывают зависимость… Значит, никогда уже не вернуться… Пойти туда, откуда не возвращаются…

Есть что-то особенное в этом типе женщин… они все время ищут того, кто может их выкупить. И поэтому часто спят с бандитами. И всегда хотят бросить проституцию и никогда не могут. Они могут выбрать только одного настоящего возлюбленного. Кого будут любить всю жизнь… и дарят ему красный цветок, олицетворяющий ее сердце… Остальных делают своими солдатами… А своих солдат держат и на наркотиках, и на эндорфинах… И на своем яде…

– Если бы я смог, я бы это сделал, я бы дал тебе другую жизнь… – И Эдам Хейсонд получил красный цветок от своей Мэри.

Он всегда должен к чему-то стремиться. Он должен стремиться спасти ее.

Ее надо или выкупит, или отпустить… такую женщину ты не можешь себе позволить…

Такие мужчины Мэри уже не могут быть счастливы в семейной жизни… только с ней они счастливы. Они не могут от нее уйти… Они всегда должны к ней возвращаться …

Но это падшие женщины, и они любят любого, кто платит им деньги… Кто может их выкупить…

Есть мужчины, которые не ходят к таким женщинам. Они считают, что ты можешь полюбить только ту женщину, которая тебя родила, которая тебе родит и которая у тебя родилась.

Бабушка Арины говорила, что мужчины, которые ходят к таким элитным проституткам, очень бедовые. К таким женщинам можно зайти, но от них уже никогда не уйти нетронутым… Они запоминаются навсегда… Они тоже используют эндорфины… легкие наркотики, психологию… Такие женщины вызывают зависимость и прорастают в сердце… остаются в душе навсегда…

Такие женщины вызывают наркотическую зависимость, от которой нельзя вылечиться. Такие женщины уже не отпускают своих жертв, особенно тех, кто может снять их с панели… Именно таким был Эдам для своей Мэри.

С Мэри Эдам был с шестнадцати, а с Морген совсем недавно…

Именно к такой проститутке посоянно ходил Эдам, именно ее любил…именно ей звонил каждый вечер… Именно к ней так ревновала его Морген…

Важное объявление

Теперь Эдам пригласил к микрофону Морген. У Эдама сегодня даже был маленький микрофон с тонкой проволокой у рта. С микрофоном было слышно явно лучше. С микрофонами Эдаму не везло, они то ломались, то барахлили… Он покупал новые, иногда говорил без микрофона. Теперь на американских встречах микрофон стал проблемой.

Морген, в отличие от Эдама, не чувствовала себя уверенно перед большой аудиторией. Она запинаясь тихо говорила, смотря в свои записи… Голос у Морген был старческий и доброжелательный и говорила она с выражением: – Мы хотим пригласить всех девушек в пятницу вечером к нам на вечеринку в пижамах с ночевкой. Спать будем в спальных мешках, потому что «спальных» мест может на всех не хватить. Если у вас нет своего спального мешка, то мы можем одолжить вам свой. – Морген не переставала улыбаться и хотела всем казаться милой женой такого подающего большие надежды человека. – Кто будет, сообщите нам, мы посчитаем количество мест.

Девчонки закричали: «Да»! и захлопали, а Морген быстро и как можно незаметнее отошла от микрофона: не дай Бог еще что-то спросят. Морген казалась мне неуверенной в себе. В апреле американцы уже устраивали вечеринку, значит, в июне опять будет.

– А мы, мальчишки, в пятницу вечером тоже идем на мальчишник… – тут же добавил Эдам. – Да!!!– Теперь была очередь радоваться парней.

– И у нас еще одно важное объявление – мы набираем группы в лагерь для молодых лидеров! Будет три потока – три выходных подряд в июне! Но! – Эдам поднял палец вверх. – В лагерь будет проводиться отбор! Поедут только лучшие из лучших! Уровень вашего языка должен быть не ниже pre-intermediate, и вы должны пройти собеседование. Записаться можно у Морген! Мы опросим всех желающих!

Опять же на доске объявлений на своем факультете я уже видела объявление, что американцы объявляют конкурс в лагерь лидеров.

Эдам продолжал, он говорил с Сашей, но закончил громко, так, что все слышали:

– Русские очень плохо относятся к своим женщинам. – В этот момент я подумала, что в этой тусовке американцев кого-то хотят выдать замуж за американца. – Русские женщины самые красивые! Но американки тоже не плохи!

Когда Эдам говорил о красоте русских женщин, он опять странно посмотрел на меня. Прямо остановился на мне взглядом. Как будто я была самой красивой девушкой среди присутствующих.

– Кого-то ты можешь даже не заметить, а потом уже не сможешь оторвать взгляда, – в этот момент Эдам опять почему-то посмотрел на меня и повернулся к высокому смуглому новому американцу, который в этот момент смутился, Джейку…

Американцы опять угощали бубликами, порезанными бананами и печеньем… Приносили порезанные дольками бананы и апельсины. Я заметила, что эти американцы тоже чистили банан с другой стороны, с «хвостика», что показалось мне удобнее.

Морген составляла списки. Я подошла к ней и записалась на собеседование в лагерь и сказала, что не приду на новую вечеринку в пижамах, не успеваю по учебе.

Эдам тоже увлекался музыкой. И пошел в конец конференц-зала за музыкальную стойку… Он, как и Саша Янченко, тоже писал музыку на компьютере и «миксовал» разные стили. Потом кто хотел, общались с американцами.

В апреле американцы уже устраивали девичники, где мы делали из материалов американцев поделки. Делать поделки очень нравилось маленькой Яне. С новыми американцами мы тоже устраивали вечеринку в пижамах. Яся на этой вечеринке делала видео и аудио переговоров Эдама, ему Байсек опять принес золото за второго похищенного ребенка.

– Эдам говорит, что рабство не должно затухнуть! – говорила мне Морген по секрету у заднего стола с печеньем. Морген, держа список на собеседование, показывала на мужа, который делал важное заявление. Я иногда сомневалась в адекватности Морген. Хотя поживешь с контрабандистом, еще не то запоешь.

Потом мы стояли в коридоре Интернет-центра и разговаривали. Теперь Морген часто разговаривала со мной. Морген увидела бегающего по коридору мальчика девяти-десяти лет. – Ой, ты посмотри, бегает… – С таким подтекстом, как будто он даже бегает, и никто еще не схватил. И никто за него не боится. Даже бегать рядом со мной осмеливается. Как будто вместо этого ребенка Морген видела горшок с золотом… Так и сделала тетя-мачеха Эдама год назад – увидела на улице ребенка и запихнула в машину…

Эдам мечтал возобновить работорговлю в Америке. А Европа ближе к Америке, чем Россия. Ведь если работорговля процветает в Европе, то в Америке может процветать и подавно. Работорговля в Европе – еще один шаг к работорговле в Америке. Эдам собирался передать пламя рабства, контакты Байсека и Али Рашида, дальше в Европу, в Литву. Зажиточные американцы южных штатов, которые часто спонсировали его поставки оружия, были не в восторге от отмены рабства более ста лет назад. Они были бы не против вернуть рабство и в Америку, и процветание рабства в такой серьезной стране, как Россия, играло им на руку. Если есть рабы в России, в Америке рабство тоже может существовать в той или иной форме. Эдам даже хотел схватить на улице в Америке негритенка и отправить его за золото в Казахстан… Посмотреть, что будет. В итоге он схватил двух десятилетних детей на улицах Нью-Йорка, белого и черного, и отправил на корабле в Казахстан, золото за детей он отдал в общаг в Америке на развитие оружейного бизнеса. Но не прижилось, эта идея никому не понравилась! Свои, контрабандисты оружия, в том числе его спонсоры, его не поддержали, им не понравилось хватать маленьких американцев на улицах, заворачивать их в ковры и делать рабами в Казахстане, отправлять в рабство на всю жизнь. Им хотелось вернуть «черное» рабство именно в Америке, чтобы черные опять работали на них, белых американцев целые жизни напролет бесплатно… Эдаму, как и всем богачам южных штатов, хотелось вернуть времена, когда рабами были именно негры. И горбатиться рабы должны были на благо Америки, а не на благо Казахстана. Рабство в той или иной форме было выгодно американцам. Ку-клус-клановцам хотелось вернуть рабовладельческое прошлое. И сделать Америку супердержавой, вернуть ей былое, потерянное сейчас величие!

Эдам проводил переговоры с поставщиками оружия, на некоторых я была переводчиком, и в итоге вышел на Марину Шайн, внучку известной в России контрабандистки Калашниковых. Марине было тринадцать, и она собиралась бросать семейный бизнес. А Эдам, известный оружейный барон Америки, хотел этого не допустить. Он хотел наоборот ее поддержать, чтобы контрабанда Калашниковых процветала.

Марина несколько раз уже была на американских встречах. Это была тринадцатилетняя девочка, очень высокая для своих лет, смуглая, худая и жилистая. Ростом уже с меня. У нее было широкой лицо, выраженные скулы и прозрачно-голубые глаза. И немного мальчишеское поведение… В свои тринадцать она запросто могла бы сойти за студентку первых курсов. Поэтому ее и пропускала охрана университета, принимая за студентку. Марина ходила в темной толстовке с капюшоном и широких джинсах.

На паре встреч она демонстрировала свой товар, приносила автоматы и показывала их Эдаму и компании. Они разложили их на самом дальнем столе от входа. Мы смотрели разные винтовки, ружья, автоматы, в том числе и Калашниковых. Даже могли подержать.

Эдам тоже считал, что Марина Шайн – плохой поставщик. Очень была запятнана ее бабушка поставками, слишком много наших убили нашими же автоматами ее руками. Ее бабушка перешла границы дозволенного. Она сотрудничала с серьезной колдуньей, которая ей помогала во всем. Но Эдам считал, что несколько поставок через Шайн – это нормально… На его долю ее Калашниковых хватит…

На одной из встреч Марина Шайн сидела за одним из последних столов. Ее сначала проверяли, ее реакцию – она положила растопыренную ладонь левой руки на стол, взяла нож и стала быстро тыкать нож между пальцами. Ее движения пугали меня, она в любой момент могла промахнуться и проткнуть себе палец. Но ее движения был верны и точны. Она со скоростью пули тыкала нож между пальцами в одну и другую сторону. Марина проделывала этот фокус несколько раз и один раз оцарапала себе указательный палец с внутренней стороны…

Собеседование

Мое собеседование проходило в пятницу. В понедельник вывешивали списки, а в лагерь мы выезжали в следующую пятницу утром.

Эдам для лагеря устраивал серьезный отбор. Уровень владения языком – не ниже pre-intermediate. Все желающие должны были пройти собеседование. Было три потока – в горы ездили три уикенда подряд. Я хотела попасть во второй поток – он мне больше подходил по расписанию экзаменов.

Отбор в лагерь проводили Эдам и Морген.

Собеседование было в общежитии для иностранцев, где жили недавно приехавшие американцы. Но не в своих комнатах, а в пустующей комнате недалеко от лестницы, которую им предоставил для собеседований комендант этого общежития. В комнате стоял небольшой открытый шкаф для книг со стеклянными верхними дверьми, стол и пара стульев для Морган и Эдама и несколько стульев у стен. В шкафу было только несколько книг за стеклом, что меня удивило: шкаф был не полностью забит книгами, как обычно бывало. Собеседование проводили по потокам, в каждый поток отбирали примерно по пятнадцать человек.

Я подошла к назначенному времени. Сначала мне дали тест на знание английского на листах формата «а-четыре», который я заполнила в коридоре, пока Эдам и Морген опрашивали прибывшего до меня, Аню Петрилину. Я видела, как в соседней комнате над картами стояли и что-то обсуждали Марина Шайн и Келвин-Джош. Я бы сказала, что уровень теста был не pre-intermediate – ниже среднего, а скорее advanced-продвинутый. Потом Эдам и Морген пригласили меня в полутемную комнату и стали задавать вопросы. Морген сидел за столом, светло-желтом, невысоком, деревянном, как учительская парта. Я села на низком деревянном стульчике без стола в центре практически пустой комнаты и чувствовала себя психологически достаточно неуверенно. Если бы рядом стояли другие столы или стулья, я могла бы за ними спрятаться, они бы создавали своеобразную защиту, скрывали меня от посторонних проницательных глаз Эдама и подобострастных глаз Морген, которая, как мне казалось, находилась под сильным влиянием мужа, что было заметно. Хотя, наверное, мы все находились под влиянием харизматичного Эдама… Я сидела на стульчике в полупустой комнате, и была полностью на виду. Эдам и Морген бегло проверили мой тест и сказали, что моего языка вполне достаточно:

– Ну, мы знаем, что ты хорошо говоришь по-английски! Тест ты прошла! – сказал мне Эдам, махнув рукой, мельком пробежав глазами по тесту и сверив ответы… Я внутренне запищала от счастья! – Свободна ли ты в следующие выходные… – Эдам смотрел в свои бумаги.

– Да, конечно,.. – уверенно, охотно и радостно кивнула я. Вряд ли я бы стала подавать в лагерь в выходные, в которые была несвободна. Но спросить все равно стоило. Список вопросов Эдама предполагал такой вопрос.

–У меня же есть спортивная форма? – Да, конечно!

– А спальный мешок? – Я могу найти! – мешок я брала у тети.

– Какой у меня уровень физической подготовки… – Спецгруппа по физкультуре в школе…

Эдам держал черный клипборд, доску-планшет с прижимом, на которой были прикреплены несколько листов с вопросами, и переворачивал листы по ходу интервью, то пролистывал на пару листов вперед, то возвращался назад. Вопросов наверняка было не так много, и мне показалось, что он слишком часто, излишне листал страницы, как будто на каждом листе у него было только по одному-два вопроса, создавая тем самым видимость занятости и морально подавляя собеседуемого…

– Нет ли у меня ограничений по здоровью? – Вроде нет… Только плохое зрение, минус четыре с половиной и тахикардия…

Эдам посмотрел на мои длинные ногти – тогда они росли лучше… Я всегда любила длинные ногти и красила их в яркие цвета. В день собеседования мои ногти были синие.

– Все в порядке, – сказала Морген, поймав взгляд мужа и тоже остановив свой на моих ногтях. Для американцев, видно, ногти – показатель физического здоровья.

Я заметила, что Морген во всем слушалась Эдама. Я смотрела на их пару и думала, что ей с ним очень повезло… Тогда я еще не знала о работорговле и контрабанде оружия…

– Есть ли у меня теплые вещи? В горах ночью холодно. – Да, конечно.

Потом Эдам и Морген начали задавать мне вопросы о моей вере. И мои ответы на эти вопросы им не понравились.

– Верите ли Вы в Бога? – Да, конечно.

– Что значит Христос в Вашей жизни? – Я больше верю в триединого Бога… Я православная…

Мой ответ вызвал недоумение, как будто до этого Эдам и Морген не знали, какой я веры.

– По сути, мы верим в одно и то же, – сказала я словами Дженнифер, видя замешательство четы Хейсонд. – И не собираюсь отказываться от религии моей семьи, – сказала я уже менее уверенно…

– Да, – ответила мне Морген. – Но… – Ее интонация подразумевала, что она недовольна моим ответом. Она как будто в растерянности стала просматривать дальнейшие вопросы анкеты, тоже переворачивая листы на своей темно-синей доске-планшете. Ее вопросы повторяли вопросы Эдама. У них у каждого был свой картонный планшет-доска. Как я поняла, все дальнейшие вопросы на собеседовании были о вере протестантов или Иисусе Христе и мне не подойдут.

Эдам тоже бегло посмотрел следующие вопросы на своей черной лаковой твердой картонке, пролистал две страницы вперед, потом отмотал эти же страницы назад и… закончил интервью:

– Ну, тогда все! Интервью окончено… – сказал он и встал со стула, как будто со мной больше нечего было обсуждать и интервью я не прошла. Но кто возьмет меня такую «неверующую» в лагерь лидеров? Я спокойно вышла.

А в соседней комнате второй Эдам договаривался о поставке Калашниковых с тринадцатилетней Мариной Шайн… Она столкнулась со мной, когда выходила из своей комнаты в общежитии. Она также была в темной широкой болотной мастерке и натянутым до бровей капюшоном. Мы столкнулись с ней лицом к лицу… И это был поворотный момент моей жизни!

После собеседования я была уверена на сто процентов, что в лагерь меня не возьмут, и это было для меня шоком. В полном коматозе я приехала на трамвае домой… Хотя в объявлении не говорилось, что лагерь христианский и туда едут только верующие баптисты. В объявлении говорилось только о лидерстве и лагере для молодых лидеров.

Я помню, как я тогда была обескуражена после собеседования. Что не прошла… Почему-то мне показалось, что жизнь кончилась… Как будто от этого лагеря зависела моя жизнь…

Собеседование проводили в пятницу, все выходные я была уверена, что меня не возьмут. За выходные в принципе смирилась. Почему-то дедушка считал, что я пройду. Но в понедельник Эдам вывесил списки принятых, и мое имя в списке, конечно же, было…

И много лет спустя я думаю, как было бы хорошо, если бы меня в тот лагерь все-таки не взяли. Сложилась ли моя жизнь лучше? Несомненно!

Леша и Маша

Эдам пару раз меня просил работать переводчиком при его общении с поставщиками оружия. Но моего языка было явно недостаточно для оружейной терминологии. Лене Ситоковой тоже Эдам сначала предлагал ей переводить поставщикам оружия – она хорошо знала английский. Но в основной переводчиком был Саша Янченко. Эдам искал поставщиков Калашниковых и вел переговоры сразу с несколькими. В итоге нашел Марину Шайн…

Даже меня Эдам просил переводить одному из контрабандистов. Я однажды разговаривала с невысоким щетинистым мужчиной в серой толстовке с капюшоном европейского типа и с крупными наростами на лице. Я его хорошо запомнила. Эдам его называл «пес бродячий», а по имени Лешей, он тоже занимался контрабандой Калашниковых. Он был «актер», специалист по камуфляжу и гриму, как-то приходил на одну из наших встреч, переодетым женщиной. Однажды приходил на ходулях под штанами – так он хотел загримироваться под высокого мужчину, ходил с горбом и говорил, что это я. Потом ходил на корточках – маскировался под невысокого… И даже без грима приходил: европейского типа, с тонким ртом, светло-русыми волосами «ежиком», небольшими впалыми, глубоко посаженными глазами и обычным небольшим ровным носом, с ярко выраженными скулами, среднего роста. На его внешность обратил внимание Эдам на одной из встреч: – Посмотрите на него, таким его можно увидеть редко… Саша Янченко даже зарисовал его портрет ручкой. Леша был из серьезных оружейников, не из богатых, но из серьезных. Его дед выиграл состояние в карты у своего босса, подпаивал его сначала, а потом забрал состояние, босс подписал дарственную, а потом застрелился. Дед долго гримировался под босса. Отец Леши был игрок и проиграл все состояние семьи, весь бизнес потомку этого босса, а потом застрелился, не смог отцу в глаза смотреть. Дед убил его жену, мать Леши, думая, что она неверна сыну, мать переспала с врачом за здоровье Лешика. Дед Лешу воспитал под роль «актера». Знал, что нужен будет новый «актер», научил хорошо накладывать грим. Леша выиграл конкурс среди таких же «актеров», стал лучшим, выбрали именно его.

Чтобы сделать ему хорошее здоровье, дед сделал инвалидом сильного военного.

Дед считал, что форма лицо очень меняет внешность человек, поэтому его называли «овалом». У Леши было заостренное лицо, но он накладывал грим и становился круглолицым, таким большинство его и видели. Редко кто его видел без накладных щек и скул, таких было единицы.

Леша гримировался и под Ясю Воронину, и под Сашу Янченко и даже под меня. Он был хорош в своей роли. Эдам говорил, что ему редко удавались молоденькие девушки из-за широкой спины. Он уже убил пару «генеральских» и нарастил мышечную массу таблетками.

Поэтому Эдам избегал убивать «генеральских», боялся набрать слой мышц. Худым и субтильным, он мог гримироваться под подростка и выглядеть моложе, также ему легко было гримироваться и под сутулых стариков. Эдам предпочитал убивать «генеральских» другими способами, ослепив, например. Меня тоже приравняли к «генеральским».

Леше плохо удавались лупоглазые – выпуклые глаза не держались на лице, «лупоглазость» можно было создавать только с помощью макияжа – визуальный эффект. Лешу называли «человеком-поясом», потому что он мог, завязав пояс на бедрах, стать на ходулях визуально выше, а, завязав пояс на груди и присев, визуально ниже. Каждый такой «актер» должен был привнести что-то новое в профессию. И Алексей привнес пояс и овал. Он любил яркие красно-алые рубашки. Он носил специальные нашивки на одежде, две красные ленточки с синим, они означали, что он подстрелил в перестрелке двух генеральских… и одну зеленую, значит, он серьезно ранил еще одного, но тот выжил… Леша, как и его отец, был игрок.

Его хозяйка, Маша, была из Сибири. Ей контрабанда тоже досталась по наследству от отца. Высокая, худая. С тонким небольшим острым носом, большими светлыми глазами, средним ртом. У нее было квадратное лицо с ярко выраженными скулами. Внешности типа «колобок». Леша звал ее «мамой», значит, матерью она никогда бы не стала. Она исповедовала малоизвестную восточную религию. У Маши были вывернутые немного толстые для ее комплекции ноги. И женщины такого типа могли сильно набрать вес.

Маша выросла без матери, ее мать умерла в детстве от рака, и отца никогда не знала. Ее воспитывала тетка по матери, а отец всегда присылал деньги. Маша всегда хотела познакомиться с отцом. Потом Маша встретила отца, «осьминога» из-за количества убитых солдат, и приняла его бизнес. Ее отца не любили, он был из «проштрафихшихся», он как бы украл бизнес у более опытного контрабандиста Владимира, переманил его клиентов, пока тот «незаконно» хоронил единственную дочь от рака, полиция разрешила, думая, что Никита будет личше Владимира, но главный за это получил от Никиты дом и ста его протектором. Этот Владимир несколько раз звонил мне с номера 8800, узнавал, хочу ли я убивать, не пью ли я кровь и ем ли трупы животных.. Он перепутсла меня с Ирой Штоляровой…

Один раз Леша приходил, загримировавшись под нее, Машу – они сидели, как близняшки. Леша все скукоживался, чтобы визуально казаться меньше, а Маша наоборот хотела казаться шире и под него расправляла плечи. Так их и различали…

– Посмотрите, они примерно одного роста, – опять же тогда обратил наше внимание Эдам. Один раз Маша пришла с красным лицом – у нее была то ли аллергия, то ли разыгрывался псориаз, весеннее обострение.

– Видишь, какой у него рот! Какой он мужественный! – однажды сказала мне Маша.

У Маши было странное поведение. Она смеялась над несмешными вещами, например, что я ослепну.

– Она ослепнет. Я же говорила. Ха-ха-ха…– она показала на меня пальцем на одной из встреч. Дура. – А она сойдет с ума,. – она показала на Ясю и громко смеялась, то откидываясь назад, то сгибаясь. А «актер» Леша ударил ее под локоть и говорил: – Пс, пс. Это не смешно….Над этим нормальные люди не смеются…

– А он? – и она показала пальцем на Сашу.

– Я еще буду думать, – ответил ей Эдам.

– Эдам, ты должен убить ее, – она опять показала на меня вытянутой прямой рукой, уже уходя, и практически кричала. – А если она не ослепнет? Она «проснется» после тридцати пяти. Ее надо убить… Она же писатель…

– Я подумаю…

– Пошли уже, – и «плешивый пес» Леша потянул ее под локоть к двери.

Говорили, что за такое поведение Маша периодически лежала по психушкам.

Она была «гидрой», у нее после специальных таблеток, когда в перестрелке отрывали голову, вырастала новая. Эту способность она отдавала и псу – он с ней периодически по дружбе спал.

А у Леши была способность растягиваться, он был «жвачкой», «тянучкой», мог тянуться в разные стороны, выпив специальный препарат, «пояс», как говорится.

Но Эдам, как глава операции, пока предпочел этой веселой парочке Марину Шайн, оставив их с носом. С живым носом для обучения Леше.

Я видела только этих двух контрабандистов Калашниковых и Марину Шайн.

Говорили, что я «кошка» на четырех ногах – одновременно свидетельница работорговли, контрабанды Калашниковых, наркоторговли и убийств. В центр организованной преступности меня отправили с разрешения Яна Абдуловича и генерала Александра. Если уж работорговцы меня до сих пор не убили, то контрабандисты тоже не убьют…

Часть 3. Уикенд, изменивший мою жизнь / Life changing weekend

Американский лагерь / American camp

Что я попаду в лагерь я, честно, не ожидала. Итак, в понедельник вывесили списки, во вторник я внесла две тысячи рублей, а в пятницу в шесть утра уже села в автобус в горы. Стоимость лагеря, две тысячи, очень дешево для трех дней в горах с доставкой, питанием, проживанием и еще скалолазанием. В лагере предполагалось начальное обучение альпинизму, оборудование предоставляли американцы. Мы ехали в лагерь в Лаго-Наки.

Таня Сонянская не поехала в лагерь – не смогла набрать две тысячи, ее бабушка не смогла выделить из пенсии – их единственного семейного дохода… Или просто не отпустила внучку, от греха подальше. Говорили, что Таня редко ела даже куриное мясо.

Перед лагерем Эдам предупредил всех не забыть ручку и тетрадку.

В лагерь выезжали в пятницу утром, должны были вернуться в понедельник днем. Ехали на автобусе, если не считать американцев, то поехало человек пятнадцать, с американцами двадцать шесть, – неполный автобус, много задних сидений пустовало – Эдам заказал очень большой автобус на сорок мест. Отбирали только пятнадцать человек – конкурс на место действительно был серьезный!

С собой мы брали сухой паек на один обед и завтрак. Эдам в воскресенье вечером отпускал повара и утром в понедельник мы ели свой сухой паек. В пятницу, когда мы приехали, у нас был заказан только ужин.

Спальный мешок я взяла у двоюродной тети. У кого не было спальных мешков – можно было взять у американцев. Они давали напрокат. Американские спальные мешки были легкие и тонкие. Они легко сворачивались в черные «бомбочки». Мой мешок был лоскутный, шитый, красный атласный с одной внутренней стороны и цветочный с другой внешней, как лоскутное одеяло. Он не сворачивался в маленькую черную «бомбочку». Я его свернула в большую трубочку и несла в большом пакете. Мне кажется, что американцы немного над нами посмеивались, видя наши старые спальники или неспортивных девушек. Потом они смотрели на своих неспортивных жен таких, как Морген, и думали, что девушки везде одинаковы.

Все американцы были со специальными «горными» черными рюкзаками не меньше, чем в половину их роста, У рюкзаков по бокам были свернутые пенки для сидения. Русские были редко по-горному укомплектованы – я была с большим пакетом, совсем не подготовлена к горам, как и большинство.

Мы ехали в горы в Лаго-Наки – Эдам нашел домики на поляне… Несколько часов езды от Краснодара. Комфортабельный автобус привез нас к лагерю в горах. В дороге с утра спали, к полудню доехали. Везде была высокая трава с белыми мелкими полевыми цветами, невысокими деревьями вокруг полянки с домиками. В горах все благоухало, и после пыльного и душного города мы все в душе порадовались этой поездке. Вышли из автобуса и вздохнули полной грудью – тишина, слышно дрожание воздуха от трепещущих крыльев быстрых стрекоз. Сразу подумали, как хорошо, что выбрались в горы! В горах воздух другой, более насыщенный что ли, концентрированный и полный… На горных цветах порхали белые непуганые капустницы. В горах, как только мы вышли из автобуса, меня, прежде всего, поразила тишина по сравнению с постоянно шумным пыльным городом, его непрекращающимся отдаленным гулом машин, разговорами людей… Тишина гор завораживала… Надышавшись чистого озонистого кислорода, все сразу же начали зевать.

На расчищенной площадке стояли маленькие домики-крыши с белым фасадом, с трубами, домики-треугольнички, как разноцветные деревянные палатки или поставленные на землю крыши белого, ярко-синего, темно-красного, блекло-черного и зеленого цвета, что со стороны выглядело мультяшно. Домики в горах были по форме гор – треугольными. Дорожки были посыпаны желтоватым песком. Полевая трава между узкими усыпанными желтоватым гравием дорожками была по пояс.

Как только приехали, расселились по домикам, пошли обедать своим сухим пайком – Эдам заказал в день приезда только ужин. Можно было есть в столовой. а можно у себя в домике. Я взяла с собой соленое печенье, крекеры, яблоки, бананы.

Еду привозили в больших кастрюлях на газели – в лагере никто не готовил. Столовая-беседка была на отшибе лагеря. По типу полуоткрытого кафе. Это была большая крытая деревянная беседка с длинными деревянными столами и совмещенными скамейками. Столы, деревянные, давнопокрашенные в темно-синий, с облезлой краской, стояли под навесом. Столовая за раз вмещала всех «молодых лидеров» кэмпа. Эдаму привозили еду в железных кастрюлях и кормили из своей посуды. Еду по тарелкам тоже раскладывал приезжий повар, ему помогал кто-то из американцев – еду возили из столовой из близлежащего населенного пункта, что наверняка было дорого. Грязную посуду тоже забирали – готовить и мыть в горном лагере было невозможно.