Текст книги "Небьющееся сердце"

Женщина, живущая в его доме, озадачивала его. Он не считал себя знатоком женской натуры. Если бы не ее сумочка, думал он, если бы не эта дурацкая сумочка на длинном ремешке! Удивительно, что она уцелела. Он раскрыл ее тогда, на лугу, в поисках документов, и оторопел, увидев изящную короткоствольную игрушку белого металла, которую сначала принял за зажигалку или газовый пистолет. У него еще мелькнула мысль о том, как красиво и совершенно оружие, созданное человеческим гением для убийства… И деньги, толстая пачка долларов. Кто же она? Грабительница банков, как предположил Борис? Но ограбленные банки в отместку не сталкивают грабительниц в реку. А может, она член банды, ограбила своих, за что и поплатилась? А может, она из этих, из ночных бабочек? Все в нем восставало против этих мыслей. Он ни о чем ее не спрашивал. А она ничего не стала объяснять, хотя не могла не знать, что он видел деньги и оружие. И эта двойственность, двуличие, умолчание отталкивали его, пуритански честного и щепетильного старомодного зануду.

– Ты живешь не по средствам, – повторял ему Борис, – ты позволяешь себе иметь убеждения, что в наше подлое время непозволительная роскошь. Будь проще! Какая мораль? Где? Оглянись! Нищие не имеют морали. Не могут иметь…

Глава 11
Великосветский раут

Празднества по случаю десятилетнего юбилея банка «Отечество», принадлежащего Константину Семеновичу Крыникову, были назначены на последнее воскресенье июня.

Забот у всех полон рот, особенно у службы безопасности. На войне как на войне: у Крыникова своя служба безопасности, штат секретных сотрудников во главе с Владимиром Григорьевичем Мареничем, всю жизнь проработавшим в некой исследовательской организации, имевшей отношение к секретным службам. Организация распалась из-за недостатка финансирования, и Маренич оказался не у дел; Крыников взял его на службу по рекомендации общего знакомого. Отношения между ними не сложились с самого начала в силу классовых разногласий. Маренич был служакой с понятиями о чести, долге и порядочности, Крыников же – высоко залетевшим бессовестным жуликом. Но тем не менее он добросовестно работал на Крыникова, получая зарплату, которая не снилась его коллегам. А нахрапистый хам Крыников испытывал странную неуверенность в присутствии Маренича, осознавая его существом другой, враждебной ему породы. Маренича несколько раз пытались переманить конкуренты, но тот не уходил, что было Крыникову непонятно, так как о чувстве долга и обязательствах он имел весьма смутные представления, и единственным критерием для оценки службы или человека у него был ответ на вопрос: «Сколько?» Они напоминали неразлучных врагов, но не расставались, считая друг друга за меньшее зло, а кроме того, Маренич очень много знал, о чем Крыников старался не думать. Вот если бы Маренич испарился без следа… Третяк вполне мог бы его заменить, способный парень.

Владимир Григорьевич Маренич, крупный бесцветный блондин с серо-голубыми глазами, которые можно бы сравнить с кусочками льда, да не хочется следовать штампам, был человеком без возраста. Высок, подтянут, прекрасно одет и чисто выбрит, а пахнет от него тем, чем должно пахнуть от настоящего мужчины: хорошим одеколоном, кожей и самую чуточку коньяком. Правда, коньяком от него не пахнет, потому что Маренич не пьет. Обильная седина незаметна в светлых волосах. Держится дружелюбно, но как-то сама собой образуется и удерживается дистанция между ним и окружающим миром. Возможно, из-за того, что улыбка его, когда он смеется шуткам хозяина, больше похожа на оскал зверя. Крыников знал, что Маренич живет один, постоянной женщины у него нет с тех пор, как лет двадцать назад умерла от рака его жена, в «предосудительных» связях не замечен, поддерживает отношения с двумя-тремя бывшими сослуживцами, близких друзей не имеет, потребности в живой душе удовлетворяет, воспитывая добермана по кличке Уинстон. Как-то раз Крыников, по привычке тянуть руки ко всему, что приглянется, протянул руку к Уинстону. У того дрогнула верхняя губа, и Крыников тут же руку убрал, но эпизод этот запомнил и мысленно добавил еще один камешек к тем, которые держал за пазухой, чтобы, когда придет время, бросить их все сразу в огород Маренича.

* * *

И вот наконец наступил замечательный день последнего воскресенья июня. Константин Семенович Крыников со своей половиной Еленой Николаевной, ослепительно красивой женщиной с выражением высокомерной брезгливости на лице, не смягченной любезной улыбкой, стоят в празднично разукрашенном фонарями, цветами и гирляндами холле «Английского клуба», самого крутого городского ресторана, где снят за баснословные деньги банкетный зал.

Елена Николаевна в скромнейшем туалете от Тахари – длинном до пола платье темно-синего атласа, открывающем плечи и грудь, с пышной юбкой, заложенной мягкими складками, с большим бантом внизу почти полностью открытой спины («на заднице» по определению Крыникова) и какой спины! Несмотря на возраст – Елене Николаевне около сорока, – она великолепно сохранилась, и, если бы не неприятное выражение лица, старившее ее, ей бы никто не дал больше тридцати. На вкус Крыникова, платье было простовато – за такие-то бабки! На фоне раззолоченных туалетов жен его друзей-соперников оно действительно смотрелось простовато. Правда, туалет довершало бриллиантовое колье, и Крыников не мог не признать, что, если бы, скажем, английская королева удостоила своим посещением банкет, то супруга его, Крыникова, смотрелась бы рядом с ней как ровня, а вот других в приличный дом дальше прихожей не пустили бы, и личики у них нахально-растерянные… изображают тут из себя, жу́чки! У его супружницы порода на лбу написана, хоть и стерва, и характер, как у их ротного старшины… сколько лет прошло, а вот, не забылся!

Он покосился на жену – улыбается, а в глазах – лед и презрение, хоть бы, зараза, ради праздника постаралась. Крыников поежился. Хотя, с другой стороны, голова у нее варит, дай бог всякому, и если снисходит до совета, то надо закрыть глаза и молча делать, что велела. Как она тогда приказала убрать Виталика из фирмы, глаза убийцы у него, говорит, будут неприятности. И правда ведь, как в воду смотрела, ведьма!

А гости все прибывали. Смех, радостные возгласы, звуки поцелуев; легкая музыка – Штраус, Вивальди; красиво сервированные столы, море цветов, сверкание серебра и хрусталя; расторопные официанты во фраках с подносами, уставленными бокалами с шампанским и закусками: крошечными канапе с черной икрой, полушариями грецкого ореха в майонезе на палочке аспарагуса, крекерами с листиком салата и микроскопическим кусочком копченой семги – все, как в лучших домах Европы. Ну, ничего, после приема останутся самые-самые и будут гулять до утра. Сидя за столом, никаких фуршетов, никаких аспарагусов, тьфу! А потом…

– Басти! – завопил вдруг Крыников в полнейшем восторге, бросаясь навстречу очередному гостю и обнимая его самым сердечным образом.

Гость, красивый человек романского типа, смуглый и черноволосый, не только великолепно одетый, но и умеющий носить фрак, что выдавало в нем человека светского и какого-то не нашего, чужеродного, говорил меж тем:

– Рад, безмерно рад, Константин! – И похлопывал Костю по плечу небольшой смуглой рукой. Алмаз в его запонке метал снопы сине-желтых искр в такт движениям руки.

– Елена, – повернулся Крыников к жене, – это мой друг и деловой партнер из Аргентины, я тебе рассказывал, помнишь? Господин Себастьян де Брагга! – Улыбаясь, он любовался своим другом, с гордостью представляя его красавице жене. – А это моя лучшая, так сказать, половина, Елена.

– Прекрасная Елена, – галантно произнес господин де Брагга и склонился над ее рукой, сверкнув безупречным пробором.

Крыников повертел головой и сказал озабоченно:

– Ты, Ленушка, развлекай гостя, а я займусь остальными. Извини, Басти, я скоро! – И исчез.

– Надолго ли вы к нам, господин де Брагга? – церемонно спрашивает хозяйка дома.

– Трудно сказать, – неторопливо отвечает гость, – зависит от того, как пойдут дела, в частности, с вашим супругом, господином Крыниковым.

– Бывали у нас раньше?

– Нет, – с легкой заминкой, оставшейся незамеченной, отвечает гость, а сам думает, что, даже когда готов к вопросу, соврать не так уж легко. – Но влюбился в вашу страну с первого взгляда. – Он, улыбаясь, смотрит на собеседницу. – Ваши женщины, чудо, как хороши.

– Красивых женщин и у вас в стране предостаточно, я думаю.

– Вы правы. Но ваши другие.

– В чем же разница? Красота всегда трогает одинаково, что северная, что южная.

– Дело не только в красоте. В наших женщинах главное – характер, а в ваших – душа, в наших – огонь, в ваших – покой, наши – молния, ваши – свет… список сравнений можно продолжать бесконечно.

– Вы говорите, как поэт, господин де Брагга, – улыбается Елена, – и наши бывают разные, с душой и без…

Так, непринужденно беседуя обо всем и ни о чем, они неторопливо передвигались по залу. Время от времени к ним приближался вышколенный официант с крошечными канапе, орешками на стрелках аспарагуса и бокалами шампанского. Елена представляла господина де Брагга гостям, рекомендуя его: «Наш старинный друг, господин де Брагга». А гости все прибывали и прибывали. Ожидалось около трехсот человек: друзей, деловых партнеров, «нужников» всякого ранга, государственных людей, представителей местного бомонда, культовых актеров и певцов, узнаваемых в любой толпе, и, конечно же, прессы. И еще многих других, никем не приглашенных, правдами и неправдами доставших пригласительные билетики, рыб-прилипал при сильных мира сего. Завидующих, недовольных, маскирующих под любезными улыбками неприязнь, а то и ненависть.

* * *

Марта и Арнольд собирались на прием к господину Крыникову, с которым Арнольд был знаком довольно близко. Несколько лет назад они крутили бизнес с горючим, и Арнольда тогда оттерли от корыта, не дав как следует развернуться. Потом дело лопнуло, кто-то подсел надолго; у Крыникова были неприятности. Время от времени они пересекались, но деловыми партнерами так и не стали. Арнольд завидовал Крыникову, считая его придурком, и не оставлял надежды на возобновление знакомства; кроме того, были кое-какие идейки насчет возможного сотрудничества в будущем.

Он зашел в спальню, где Марта, сидя перед зеркалом, красилась. На ней было длинное красное платье на тонких черных бретельках. Свои темные блестящие волосы она заколола на затылке ракушкой. Арнольд критически оглядел жену и остался доволен: красавицей не назовешь, пресновата, но что-то в ней есть… мягкость… женственность, пожалуй, и, главное, никакой тебе стервозности на роже.

– А это что? – спросил он, увидев подвеску на груди жены. – Откуда?

– От тети Леоси, папиной сестры.

– Не помню что-то, – напрягся Арнольд.

– Она умерла прошлой зимой, помнишь, я ездила на похороны? Она меня очень любила. Это от нее.

– Ничего, – одобрил Арнольд, – тебе идет. Но на мой взгляд, великовата. Запомни, – сказал назидательно, – настоящие украшения, как правило, маленькие. Чем меньше вещь, тем больше цена. – Этим исчерпывались его познания в ювелирной области. – А этот красный камень прямо булыжник! – Он взвесил подвеску в руке. – Тяжелый!

Он зажмурился от снопа разноцветных искр, брызнувших от бесцветных камешков, впаянных в оправу белого металла. И снова его чутье ничего ему не подсказало, так как камни и металлы не были его стихией. Они предполагают терпение и образованность, а Арнольд был совсем по другому ведомству, и его потолком была продажа несуществующей собственности или фальшивых туристических путевок.

Он был так увлечен предстоящим разговором с виновником торжества, что не обратил внимания ни на странно-напряженный взгляд Марты, ни на то, как сильно она покраснела: сначала вспыхнули щеки, потом плечи и грудь. Он воспринимал ее настолько, насколько ему было удобно ее воспринимать. Если в периоды затишья он, расхристанный, небритый и жалкий, слонялся по квартире, она жалела его и готовила ему любимые блюда. А когда он, обдумывая очередное жульничество, грыз ногти, уставившись невидящим взглядом в телевизор, она приносила ему крепкий чай или кофе с сухариками и уходила на кухню, откуда вскоре доносился ее тонкий голосок, старательно выводящий: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…»

Арнольд нарядился в черный вечерний костюм и нацепил лиловую бабочку. Разноцветные бабочки были его слабостью. Он терпеть не мог черные бабочки, считая, что выглядит в них как распорядитель на похоронах. В его коллекции были темно-зеленая, синяя и клетчатые бабочки, а также в горошек, и еще одна, снабженная крошечной электрической батарейкой, периодически вспыхивающая красными и зелеными огоньками.

Они сели в такси и отбыли. Марта была задумчива и всю дорогу молчала; Арнольд, наоборот, был оживлен и поучал простушку-жену, как вести себя на таком важном приеме.

– К Крыникову подойдем вместе, – говорил он. – Улыбайся почаще, похвали костюм, спроси о детях, у него, кажется, дочка, расспроси о ней, ну, ты сама знаешь… Расскажи, что твой отец был профессор медицины. – Арнольд был уверен, что тесть-профессор придает ему вес. Ни у кого из его знакомых не было тестя-профессора, чьи книжки продолжают издаваться даже после смерти.

– Хорошо, скажу, – рассеянно пообещала Марта.

– Не пей, – продолжал заботливый муж, – ты совсем не умеешь пить, лучше ешь, хотя нет, лучше просто держи в руках бокал с красным вином, к платью, а то будешь жевать в самый неподходящий момент…

Атмосфера праздника, музыка, красиво одетые люди, от которых за версту несло большими деньгами, приятно возбудили Арнольда. Ноздри его раздувались, как у зверя, вышедшего на охоту, а глаза перебегали с одного женского лица на другое.

– Арнольд! Какими судьбами? – спросил Крыников подошедшего Арнольда без особого любопытства. – Сколько лет, сколько зим! Ты где сейчас?

– Везде понемногу. Надо бы сбежаться, дело есть, расскажу при встрече. Знакомься, моя жена Марта.

– Марта, – сказала Марта, протягивая руку. – Мне у вас очень нравится – прекрасный зал и люстра, а паркет… я такого никогда не видела!

– Правда? – обрадовался Крыников и неожиданно для себя стал рассказывать, что паркет ему укладывал мастер-итальянец, единственный в своем роде художник, который работает исключительно для коронованных особ, реставрирует полы в родовых замках, чьи услуги расписаны на пять лет вперед.

Арнольд стоял рядом, держа скрещенные на удачу пальцы в кармане, прислушивался к разливающемуся соловьем Косте Крыникову и радостно думал: «Зацепило! Ну, Марта! Ну, простота святая! Молодец, девочка!» А Крыников, рассуждая о свойствах паркета из ореха и дуба, вдруг заметил украшение на груди молодой женщины. Если Арнольд ничего не понимал в драгоценных камнях, то Костя, который три года назад провернул дельце с камешками совместно со своим лучшим другом Басти, кое-что о них знал. Пришлось узнать. Подчитать литературку, пролистать десяток-другой альбомов, походить по музеям. Имея даже подобное «любительское» представление о камнях и украшениях, он понял, что подвеска Марты уникальна, художественная ценность работы, даже если это подделка, а не настоящий антик, баснословно высока, а камень, рубин, скорее всего, вообще бесценен.

В свое время Крыников был удивлен, узнав, что красный корунд, или рубин, – один из самых дорогих драгоценных камней, и цена его часто превышает цену алмаза того же веса и зависит от интенсивности окраски. Особенно ценится «мужской» рубин, насыщено-красного, глубокого тона, в отличие от «женского» – более нежного, бледно-красно-розового камня. И среди «мужских» рубинов самым ценным считается рубин цвета «голубиной крови»: карминово-красный с едва уловимым легчайшим лилово-голубым мерцанием внутри, заметным в бликах света. Говорят, такой же оттенок имеет кровь только что убитого голубя. «Дельце», которое Крыников провернул с господином де Брагга, заключалось в переброске из Бразилии партии недорогих необработанных рубинов, изумрудов, александритов и алмазов, огранке их на полуподпольной крыниковской фабричке и превращении в украшения-дубликаты из всемирно известных ювелирных коллекций. Не подумайте, что друзья торговали подделками известных украшений, выдавая их за настоящие, нет, упаси бог! Они торговали репликами, прекрасно выполненными, с настоящими камешками, и по сравнительно умеренной цене, благодаря копеечной стоимости труда местных художников-ювелиров. Имея за плечами подобный опыт, Костя смекнул, что за камень украшал грудь Марты.

– У вас красивое украшение, вам очень идет, – сказал он, и это прозвучало иначе, чем просто вежливый комплимент, что-то такое было в его голосе… Арнольд, до которого доходили слухи о ювелирных интересах Крыникова, насторожился.

– Спасибо. – Марта покраснела от удовольствия. – Это мне тетя оставила, сестра отца, она умерла зимой. Мне тоже очень нравится.

– А что еще вам тетя оставила? – шутливо спросил Крыников. И снова в его голосе прозвучало нечто большее, чем просто вежливый интерес.

– Книги по медицине, – улыбнулась Марта. – Она, как и отец, была профессором медицины, только папа занимался костным туберкулезом, а тетя Леося была кардиологом.

«Молодец Марта! Как впаяла этому жлобу про папика!» – мысленно потирал руки Арнольд.

А Крыников с возрастающим интересом смотрел на Марту и спрашивал себя, как удалось этому дешевому жулику снять девочку из профессорской семьи. У молодой женщины, стоявшей рядом с ним, было нежное овальное лицо, темно-серые серьезные глаза и гладкие блестящие волосы, заколотые высоко на затылке костяным гребнем; несколько прядок выбилось из прически… Ничего особенного, но такой искренностью дышало ее лицо, такое тепло было в глазах… Крыников вспомнил свою ледяную половину, вздохнул и сказал:

– Хотел бы и я иметь такую… тетю!

Через несколько минут, высмотрев в толпе гостей своего друга Басти в обществе Елены, он подошел к ним, взял де Брагга за локоть и, бросив жене:

– Извини, я уведу Басти на минутку, – потащил его прочь, объяснив кратко: – Дело есть!

Он остановился, высматривая красное платье Марты. Женщина стояла одна у картины с незатейливым отечественным пейзажем: речка, ивы, луг и лес вдалеке, темное предгрозовое небо.

– Нравится? – спросил Крыников, подходя к ней.

– Очень, – ответила Марта, оглянувшись.

– Мой друг и гость, господин де Брагга, – представил Крыников своего друга. – Из Аргентины.

– Можно просто Себастьян, – сказал де Брагга, целуя протянутую руку Марты и рассматривая ее ладонь. – А я знаю, почему вам нравится эта картина!

– Почему? – Марта смотрела на него, улыбаясь, словно ожидала чуда.

– Напоминает детство.

– Откуда вы знаете?

– Моя бабушка с материнской стороны была известнейшей в Аргентине колдуньей, – сказал де Брагга серьезно, – а у нас в Аргентине, надо вам заметить, каждый второй умеет колдовать, заговаривать болезни или напускать порчу, но всем им, конечно, очень далеко до моей бабушки.

– А она еще жива?

– Боюсь, что нет… к сожалению, – сказал де Брагга печально. – Ее сожгли на костре. Давно уже.

– Правда? – поразилась Марта. Глаза ее недоверчиво перебегали с одного мужского лица на другое.

– Истинная правда! – сказал де Брагга торжественно. – Я и сам немного наследил… нет, наследовал ее талант. Хотите, скажу все про вас?

– Хочу! – сказала Марта, и такое детское любопытство прозвучало в ее словах, что мужчины рассмеялись.

– Это значит, вам нечего скрывать! – воскликнул Крыников.

– Вы замужем, – торжественно начал де Брагга, нахмурясь и внимательно рассматривая ее ладонь. – У вас нет детей, братьев у вас тоже нет, вы с сестрой единственные дети в семье. Я прав?

– Не совсем. Сестер у меня тоже нет! – засмеялась Марта. – Но все остальное верно!

– Неужели нет? Как же это я так? Старею! – Де Брагга шутливо ссутулился, по-стариковски опустил уголки губ, сделал пару семенящих шажков и, тут же испуганно охнув, схватился за поясницу. Марта расхохоталась, запрокинув голову, а потом, словно подбадривая, погладила его по плечу.

– Бывает, – утешил его Крыников, улыбаясь до ушей. – Может, про меня попробуешь?

– Про тебя не нужно угадывать. Про тебя я и так все знаю.

– Не все! – хохотнул Крыников.

– Хочешь услышать прямо здесь?

– Не надо! – с преувеличенным ужасом вскричал Крыников, и они снова засмеялись. Де Брагга с удовольствием рассматривал Марту.

– А хотите, я подарю вам эту картину? – вдруг спросил Крыников.

– Почему? – изумилась Марта.

– Просто так. Вам же она нравится. А у меня все равно нет времени смотреть на нее. – Кивком головы он подозвал неприметного молодого человека, крутившегося неподалеку, и, когда тот подошел, приказал ему: – Снимешь картину, завернешь и отошлешь по адресу… Где вы живете? – обратился он к Марте.

Марта, чуть смущаясь, назвала адрес и сказала:

– Спасибо, вы себе даже не представляете, как я рада! А вам не жалко?

Это прозвучало так наивно, что мужчины улыбнулись. Когда они отошли от Марты и смешались с толпой, Крыников спросил:

– Ты видел?

– Да! – кратко ответил де Брагга.

– Ты думаешь, подлинник?

– Похоже. Я эту вещь знаю. Но нет, не думаю. Вряд ли. Но даже если подделка, то очень качественная. И камень прекрасный, «голубиный», если я не ошибаюсь.

– Сколько?

– Не знаю точно, но думаю, что на миллион зеленых потянет.

– Сколько?! – не поверил Крыников.

– Ну, пятьсот-шестьсот кусков. Нужна оценка эксперта. Если реплика, то меньше, разумеется.

– Откуда ты ее знаешь?

– Видел в каком-то каталоге, точно не помню, – задумчиво ответил де Брагга.

– Вспомни! – приказал Крыников.

– Слушаюсь, сэр! – вытянулся де Брагга, и они снова рассмеялись.

Тут к ним подошел один из неприметных молодых людей и что-то прошептал на ухо хозяину, после чего Крыников сказал:

– Извини, Басти, я тебя покину, не скучай. – И оба исчезли.

Де Брагга оглянулся вокруг в поисках Елены и, увидев ее, двинулся через толпу, поминутно извиняясь, кланяясь и пропуская дам.

– Я вернулся, – сообщил он, наконец добравшись до нее.

– Я рада, – ответила Елена, беря его под руку и думая, что, удивительное дело, ей, такой разборчивой в знакомствах, удивительно легко с этим чужаком, увиденным впервые в жизни. Просто странно, что он друг ее мужа. Что у них общего? Неужели жажда денег делает человека всеядным? И заставляет дружить даже с таким ничтожеством, как Крыников?

«А разве ты сама не пользуешься грязными крыниковскими деньгами? Разве это не одно и то же? – упрекнула себя Елена. – Не одно, – тут же решила она. – Я слабая женщина, куда мне деваться? А он, – она украдкой взглянула на спутника, – сильный и богатый. Он-то мог выбрать себе порядочного партнера. Или бизнес и порядочность несовместимы?»

Она снова взглянула на де Браггу, и он, почувствовав ее взгляд, сказал ни с того ни с сего, без всякой связи с предыдущим разговором:

– Знаете, я всегда старался быть честным, даже в бизнесе.

Елена вспыхнула, подумав, а что, если он умеет читать мысли, и усмехнулась собственному предположению.

– И легко это – быть честным в бизнесе? – Она не привыкла уходить от щекотливых тем, и насмешка, прозвучавшая в ее голосе, была вызовом.

– Нелегко, – честно признался де Брагга. – Очень нелегко.

– А в чем трудность?

– Трудность в том, что невозможно остановиться. Растут запросы, начинаешь привыкать к компромиссам, связываешься с теми, кому еще вчера не подал бы руки. – Он с улыбкой смотрел на Елену, и она снова подумала: «А что, если он действительно читает мысли?» – Знаете, это как лавина, или нет, как трясина, затягивает, хочется больше и больше, любой ценой. Деньги – это свобода, сила, власть… А потом, когда это все уже есть, наступает момент, когда важен уже не результат, а процесс. Он затягивает, как наркомания.

– А вы богатый человек, господин де Брагга?

– Себастьян. Думаю, что так. Но не из наркоманов. Знаете, у меня в доме уже много лет живет китайская семья, мои слуги, так вот Ли Чен – это имя главы семьи, – часто говорит своей расточительной жене: «Зачем тебе столько одежды? Ведь у тебя только одно тело!» Так вот я в отличие от его жены всегда помню, что у меня только одно тело.

– А что вам дает ваше богатство? Вы счастливы?

– Я здоров, мне интересно жить, я много работаю и много путешествую. Помогаю, когда могу. А что такое счастье по-вашему?

– Счастье – это когда радостен каждый день, когда любишь… – Елена запнулась и замолчала. – У вас есть семья? – спросила она после паузы.

– Есть, – ответил де Брагга. – Мои слуги. Многие из них со мной уже долгие годы.

– Я не это имела в виду.

– Тогда нет.

– А почему? Извините! – Спохватившись, она одернула себя.

– Ничего, ничего, спрашивайте, от друзей у меня нет тайн. Не помните, кто сказал, что вопросы не бывают нескромными, а только ответы? Прекрасно сказано. Я был женат когда-то, и…

Тут до их ушей откуда-то из центра зала донесся истошный женский визг. Елена и де Брагга переглянулись. В центре зала что-то происходило, разворачивалось некое действо, как магнит притягивавшее толпу. Народ поспешил туда, не желая ничего пропустить.

В центре зала возвышалась гротескная фигура уже знакомой читателю стриптизерши Риеки, красы и гордости «Касабланки», в боевой раскраске индейца из племени сиу: сине-перламутровые веки, ярко-красные щеки и рот. Юбка из ткани «под леопарда» едва прикрывала круглые, прекрасной формы ягодицы, легкая блузка-лифчик, усыпанная блестками, также больше открывала, чем скрывала. На ногах Риеки красовались высоченные босоножки-платформы, снова вошедшие в моду, а через плечо была переброшена «леопардовая» торба устрашающих размеров, набитая чем-то тяжелым. Привел ее на презентацию один из завсегдатаев кабаре, шныроватый репортер бульварного листка «Вечерняя лошадь», специализирующегося на светских сплетнях и скандалах. Выпив пару коктейлей в компании девушки, репортер чмокнул ее в щеку, для чего ему пришлось привстать на цыпочки, и, бросив на прощание: «Риека, ты, детка, давай, потусуйся тут сама, я же на работе, сама понимаешь, меня, как волка, ноги кормят. Не скучай!» – испарился.

А Риека стала веселиться. Она выпила четыре или пять бокалов шампанского, потом отправилась к бару и спросила водки с апельсиновым соком, потом водки с кампари, потом закусила все это двумя крошечными крекерами с маслом и икрой и уже некоторое время стояла в центре зала, чуть покачиваясь, чувствуя себя Гулливером в стране лилипутов и раздумывая, что же делать: выпить еще или свалить восвояси. Ей было скучно. Знакомых не было. Интересных незанятых мужиков тоже не было. Она неторопливо протянула руку над головой проходящего мимо официанта, взяла с подноса бокал с шампанским и уже собиралась его пригубить, как вдруг кто-то толкнул ее сзади, и она опрокинула шампанское на себя. Шампанское оказалось ледяным! Риека охнула, обернулась, покачнувшись, и в упор уставилась на даму средних лет с невыразительным овечьим лицом в шикарном блестящем вечернем платье.

– Простите, я вас не задела? – ядовито поинтересовалась она у дамы.

Дама смерила Риеку с ног до головы и, бросив: «Нет!» – отвернулась. Коротенькое слово, сумевшее вместить в себя больше, чем долгие объяснения, выяснения и разговоры, подействовало на Риеку как красная тряпка на быка.

– А мне показалось, что задела, – сказала она, схватив с подноса подвернувшегося официанта очередную порцию ледяного шампанского, обойдя даму и снова оказавшись с ней лицом к лицу, – мне показалось, что я вот так взмахнула рукой и… – Риека показала, как она взмахнула рукой, и при этом выплеснула содержимое бокала на открытую грудь дамы. Дама взвизгнула и отшатнулась.

– Ну, ты, – сказал хамским голосом спутник дамы, наступая на Риеку, – ты… это…

– Это вы мне? – Риека повернулась к мужчине. – Мы знакомы? Встречались раньше? Не припоминаю!

Она стояла в центре зала, пьяная, полураздетая, расставив ноги, в своей знаменитой позе – живот и бедра вперед, торс откинут назад, ни дать ни взять богиня воинствующего эроса со сверкающим взором, наэлектризованными, стоящими дыбом короткими волосами и копьем наперевес. В ее голосе появились истеричные нотки:

– Что такое? Кто вы такой? Проходу нет от этих козлов!

Мужчина беспомощно оглянулся.

К ним уже спешил неприметный молодой человек в темном костюме.

– Простите, – сказал он, беря Риеку за локоть.

– В чем дело? – Риека резко выдернула локоть и с размаху ткнула молодого человека в грудь растопыренной пятерней. – Вот этот тип, – она указала на спутника дамы с овечьим лицом, – пристает ко мне! Все видели!

– Неправда! – завизжала дама с овечьим лицом, вырываясь из рук молодого человека. – Она первая начала!

– А вы, мамаша, сынка не защищайте! – рявкнула Риека.

– Хамка! – завопила базарным голосом дама. Ее невозмутимость и высокомерие исчезли, как исчезает позолота с самоварного золота.

– Я хамка? – возмутилась Риека. – А кто меня шампанским облил? Я вся мокрая!

Она схватила в горсть ткань блузки на груди, с силой рванула. Блузка, символическая блузка – лоскуток на бретельках, – остался у нее в руке, и Риека предстала перед всем честным народом обнаженной до пояса, выставив на всеобщее обозрение свою маленькую красивую грудь. Толпа радостно ахнула.

А меж тем на помощь неприметному молодому человеку спешили еще двое, и несдобровать Риеке – что может слабая женщина против троих дрессированных рейнджеров, – но тут к живописной группе присоединился еще один персонаж – бесцветный блондин с безукоризненным пробором. Мановением руки он остановил молодых людей и негромко сказал, обращаясь к Риеке:

– Здравствуйте, Риека! А я вас знаю! Бывал у вас в «Касабланке. – Он стоял перед девушкой, приветливо улыбаясь. – И лично знаком с папой Аркашей, славный он у вас, настоящий художник… – Он словно усмирял Риеку голосом и взглядом – так укротитель тигров усмиряет разбушевавшихся подопечных. – Хотя с такими кадрами, как вы, это нетрудно. Мне очень нравится ваш номер… э-э-э… «Богиня Кали», кажется…

– Богиня Майя, – поправила Риека, переключаясь на блондина, почти усмиренная. Но она не была бы Риекой, если бы сдалась сразу. – Эта корова меня толкнула, и я облилась шампанским! – громогласно сообщила она мужчине. – И теперь я вся липкая! – Она громко похлопала себя по груди ладошкой. – И сладкая!

После чего неторопливо облизала все по очереди пальцы правой руки и собиралась проделать то же самое с пальцами левой.

– Идемте, Риека, я провожу вас в дамскую комнату, – предложил мужчина. – Там можно привести себя в порядок. Хотя, – прибавил он галантно, – вы мне и так нравитесь.

– В чем дело? – Крыников протискивался к ним через толпу. Он уставился на обнаженную грудь Риеки.