Текст книги "Ночь сурка"

Глава 8
Взрыв

По-видимому, на свете нет ничего, что не могло бы случиться.

Гипотеза Марка Твена

Около трех ночи звякнул будильник. Иван захлопал рукой по тумбочке. Сел, зевнул, потянулся. Нашарил шлепанцы. Встал. Прислушался к дыханию Федора. Накинул халат и отправился в ванную в конце коридора. Вернулся, благоухая лосьоном, свежий и бодрый, бесшумно оделся, взял камеру и помчался в гостиную на ночное рандеву.

Федор слышал сквозь сон Иванову суету, слышал, как осторожно открылась и закрылась дверь комнаты и наступила тишина. Но ненадолго. Не успел он снова погрузиться в сон, как был вырван из него внезапно и резко.

– Федя! Федя! Вставай! – Иван тряс Федора за плечо. – Господи, да вставай же ты!

– Иван? Что случилось? – Федор вскочил с кровати.

– Пошли, Федя! На, возьми! – Иван ткнул в руки Федору какую-то одежду. – Накинь!

– В чем дело?

– Тише! Пошли!

Иван вытолкал Федора из комнаты и побежал по коридору. Федор невольно ускорил шаг. Они влетели в гостиную. Картина, представившаяся глазам Федора, была зловещей. Там царил полумрак, разбавленный светом трехсвечного шандала с каминной доски – он стоял на полу, справа от кресла с Марго-дубль; оранжевые огоньки фитилем метались от сквознячков. С чувством мгновенной оторопи Федор увидел, что женщин было две! Одна, в черном, сидела в кресле; другая, в красном, сидела на полу, прислонившись к креслу, концы длинного белого шарфа лежали на полу… обе пугающе неподвижны, с закрытыми лицами: у той, что в кресле, полями шляпы, у той, что на полу, длинными светлыми волосами. Сверкающая серебряная сумочка на цепочке лежала рядом.

– Она мертвая! – шепотом закричал Иван. – Я пришел, думал, буду первым, подготовлю все… смотрю, горит один подсвечник, стоит на полу. Что, думаю, за хрень, опоздал! Нескладуха получилась… и она сидит, прислонилась к креслу, светотень – фантастика! Кричу: «Привет! Извини, что опоздал, больше не повторится, с меня бутылек!» – пошутил вроде, подхожу к камину, достаю зажигалку, зажигаю второй подсвечник, несу к креслу, она ни слова, молчит… я еще подумал: удачная задумка. Спросил, как удалось проснуться и что сказал Мишка, и вообще, может, сбежим отсюда на фиг, а она опять молчит. Тут меня как по голове шарахнуло… и вроде как шерсть дыбом и холодом обдало… тронул за плечо, а она возьми и повались на бок. Я ее придерживаю, а она валится, валится…

Ивана несло, он говорил и не мог остановиться. Федор тронул его за плечо, и он умолк на полуслове.

– Включи свет, – сказал Федор. – И закрой дверь.

…Зоя была мертва. Федор осторожно отвел волосы с ее лица, рассмотрел белый шелковый шарф и под ним багровую полоску на шее. Рука ее была еще теплой; выпущенная Федором, она безвольно упала ей на колени; он задержал взгляд на длинных кроваво-красных ногтях – на указательном пальце ноготь был сломан.

– Что делать, Федя? – Иван стоял рядом, его трясло. – Может, «Скорую»?

– Поздно, Иван. Да и дороги завалены. Нужно вызвать местную полицию, составить протокол, поговорить со всеми.

– Да тут такой полицейский… мальчишка! Мы журналиста все вместе искали. И помощник такой же.

– Неважно, существует процедура. Телефон есть?

– Прямо сейчас? У дяди Паши есть, надо разбудить.

– Прямо сейчас. Может, фельдшера… есть у них больница или на худой конец какой-нибудь медпункт?

– Они лечатся у бабок вроде Саломеи… не знаю насчет медпункта.

– Как я понял, она пришла раньше? Или ты опоздал?

– Я пришел вовремя. Она… наверное, она перепутала время. Она сказала, что поставит будильник, у нее маленький дорожный будильник… она говорила…

– Ты выходил в ванную комнату, ты что-нибудь слышал? Шаги, шорох, треск пола… любой звук? Может, дверь открылась?

– Ничего, было тихо. Не помню… Понимаешь, я был… как тебе сказать… Она мне нравилась, и я думал… мы вдвоем, ночью, понимаешь? Я был на взводе, как после бутылька, я вообще ничего не слышал, одна мысль долбила: мы вдвоем ночью…

– Понимаю. В коридоре горел свет?

– Горел ночник.

– Ты знаешь, где комната дяди Паши?

– Знаю. В конце налево.

– Нужно разбудить. Займись снимками, а я схожу к нему, пусть вызовет полицию. Потом к Рубану, посмотрю, как он.

– Народ будить?

– Пока не нужно. – Федор посмотрел на часы. Было без двадцати четыре.

– Что это, Федя?

– Убийство.

– За что?

– Скорее почему. Не знаю. Мотив нам пока неизвестен.

– Федя, это Мишка! Он ревновал! Он так на меня смотрел… сожрал бы заживо! Дрянной тип!

– Не знаю, – повторил Федор. – Ты ее сфотографировал?

– Господи, нет! Конечно, нет!

– Нужно.

– Рубану скажешь?

– Если он спит, будить не стану. Попрошу дядю Пашу посидеть. Сказать придется, сам понимаешь.

– Я не понимаю, при чем здесь она?

Иван то ли намеренно, то ли случайно избегал называть Зою по имени.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… все! Всю эту чертовщину! Ты же сам говорил… что-то варится вокруг! Журналист, собака, письма! Теперь… она. Каким боком она? Она вообще случайный человек, ее Мишка привез. Ей здесь не нравилось, она хотела уехать… Лучше бы она уехала! А теперь сидит около куклы… теперь их две… неживых! – Иван, вытаращив глаза, смотрел на Федора. – Почему около куклы? Никто не знал, во сколько мы договорились встретиться… вроде Мишка мог проснуться, проследить… больше некому! Или убийца ожидал ее, или она застала его врасплох… что-то он там делал…

– Не думаю, – сказал Федор. – Она бы окликнула того, кто там был, ты бы услышал голоса… хоть что-то.

– Не факт, Федя. Она вошла, увидела, сказала что-нибудь, принимая за игру, шепотом… ну вроде: «Ты тоже на фотосессию?» Могло так быть? Понимаешь, ее поза вполне естественна, поверь… ее туда не принесли, понимаешь? Я же вижу… Когда ее… она сидела, понимаешь? Она сама уселась у ног куклы… – Он вдруг ахнул: – Убийца стоял за креслом! Когда она вошла, она никого не заметила! За портьерой!

– А кто зажег свечи?

– Она! Пришла, зажгла, села рядом с креслом. А он сзади…

Федор с сомнением покачал головой:

– Не факт, что сама. Не мог он стоять за шторой. Она курила?

– Нет!

– Значит, зажигалки у нее не было, спичек я тоже не вижу.

– Почему он не мог стоять за портьерой?

– Потому что первым мог прийти ты, а не Зоя. И ему пришлось бы стоять за шторой все время, что вы там были. То, что ты опоздал, случайность.

– Тогда я вообще ничего не понимаю! Откуда он знал, что я опоздаю?

– Он не знал, или… стоп! Дай-ка твой мобильник! Ты поставил будильник на два тридцать, так?

– Так, я же говорил. – Иван достал из кармана брюк мобильный телефон, протянул Федору. Тот посмотрел, протянул обратно Ивану. Тот вытаращил глаза:

– Что за черт! Три часа! Этот чертов будильник стоит на три часа! Я не опоздал… то есть опоздал… не понимаю, как я мог так облажаться!

– Ты когда выставил будильник?

– После ужина.

– Мобильник был все время с тобой?

– Черт его знает! Помнишь, мы потом еще пошли прогуляться, светила луна, прояснилось…

– Или ты, по твоим словам, облажался, или убийца выставил другое время. Кто еще ходил гулять под луной?

– Да все вроде. Кроме тебя, ты сказал, что пойдешь к Рубану. Знаешь, Федя, если ты прав и убийца переставил время, то неважно, кто ходил. Все пошли одеться и выходили кто раньше, кто позже. Если я оставил мобильник в гостиной, кто угодно мог, а потом пошел гулять.

– Ты прав. Если предположить, что убийство было подготовлено, то часы переставили. Если нет… то убийца рисковал и очень спешил. Я думаю, он ожидал ее за дверью, и когда она вошла, он накинул ей на шею шарф… сразу. – Он помолчал, потом добавил: – Он мог сразу уйти, но он зажег свечи и перетащил ее к креслу… на платье сзади хвойные иголки, они налипли, когда ее тащили через гостиную. Зачем так рисковать? Похоже, он придавал какой-то смысл антуражу.

– Не заметил иголок, – пробормотал Иван. – А свечи она могла зажечь сама. А перетаскивать зачем? Ты уверен? Поза естественная…

– Я заметил. Поза естественная, потому что… – Федор взглянул на бледного Ивана и замолчал.

– Потому что не наступил ригор мортис[2]2
  Rigor mortis (лат.) – трупное окоченение.


[Закрыть]…

– Верно. Ей можно было придать любую позу. И если он это проделал, значит, не торопился. Он знал, что у него есть минут двадцать до твоего прихода.

– Я мог прийти раньше…

– Мог. Убийца рисковал, согласен. Это говорит о том, что у него крепкая нервная система или он был, как говорится в старых книжках, одержим чувством. Ты не помнишь, когда ты пришел, дверь в гостиную была открыта или закрыта?

Иван задумался.

– По-моему, закрыта. Не помню. Черт! – Он яростно потер затылок. – Прикрыта! Точно! Не закрыта, а прикрыта.

– Случайно не знаешь, чей шарф?

– По-моему, ее… она носила его с шубой.

Федор кивнул и сказал:

– Не будем терять времени. И начинай снимать.

…Рубан спал. Федор слышал его тяжелое дыхание. Он постоял на пороге мастерской и бесшумно закрыл дверь. Подождал в коридоре дядю Пашу. Тот прибежал с ружьем, взглянул вопросительно.

– Паша, звоните в полицию, у нас чэпэ, убита Зоя.

– Убита? – Дядя Паша вытаращил глаза. – Мишкина невеста? Как это – убита?

– Ее задушили. Нужно вызвать полицию.

– Задушили? – Дядя Паша потрясенно помолчал, раздумывая. – Полиция… да с них толку как с козла молока. Им только кур гонять. Где… ее?

– В гостиной. У них с Иваном на три ночи была назначена фотосессия, он пришел, а она… там. Надо закрыть дверь, чтобы никто туда не совался.

– Кто-то из своих. Сделаем, Федя. Я так и знал, что добром это не кончится.

– Что добром не кончится?

– Иван вокруг нее так и вился мелким бесом, а Мишка злился. Лиза сказала, что они сильно ссорились после ужина. Он ей выговаривал, а она его матом! Артистка эта носатая тоже ее не жаловала, сам слышал, как они с Марго ей кости мыли: и дура, и необразованная, только и радости, что денег немерено. А Мишка дурак, мол, если женится. Понимаешь, она тут чужая была… тут все свои, а она чужая. И адвокатишка этот так и шныряет вокруг, присматривается. Тоже чужой. Хозяину надо бы сказать, а как скажешь? Он из-за собаки убивается, а тут человек. Она ему нравилась, говорил, красивая женщина, похожа на его вторую жену. Горе-то какое… Он последнее время сдал, никого не хочет видеть, сидит один… раньше с ружьишком ходили… в прошлом году еще, а теперь не хочет. Я предлагал, говорю: пойдем к леску, погода хорошая… до снега еще, зайцев полно, а он говорит: отходился я, Паша, все. Может, врачи нашли чего, вот он и переживает… сам не свой. Лиза говорит, приехал сюда вроде как попрощаться…

Он продолжал говорить, вспоминая прошлое житье, про одиночество мастера – даже друг не приехал, сломал ногу, а что дальше… видать, ничего хорошего. Старость не радость. А теперь еще и это…

…Полицейский и его помощник прибыли в пять утра. Молодые необтертые парни, оба местные. Постояли над жертвой, явно не представляя, что делать. Иван снова повторил свой рассказ. Федор сказал, что нужно написать протокол; упаковать в полиэтиленовый пакет подсвечник – тот, что, возможно, зажег убийца. Хотя может и жертва. И шарф. А также проверить время на будильнике…

…Миша спал или делал вид, что спит. Федор тронул его за плечо. Он открыл глаза, уставился на них, в глазах его было изумление. Рывком сел на кровати, забормотал:

– В чем дело? Что вам нужно? Что случилось?

– Ваша подруга была убита сегодня ночью, – сказал Федор, глядя на него в упор.

– Убита… что вы несете? Как убита? Зоя? Где она?

– В гостиной. Вы знали, что у нее ночная фотосессия?

– Знал! Она сказала. Я был против, но она… Я могу ее увидеть? Что с ней?

– Она была задушена. Вы выходили из комнаты ночью?

– Нет… – Лицо у него было перевернутое. Не то хороший актер, не то действительно потрясен. – Я даже не слышал, как она ушла.

– Вы слышали будильник?

– Нет, я принял снотворное. – Он потер лицо руками. – Совсем не могу спать в этом проклятом доме. Лучше бы мы уехали… ушли пешком! Зоя просила…

– Я могу взглянуть на будильник?

Миша кивнул на тумбочку. Федор достал из кармана носовой платок, осторожно взял изящную вещицу – часы в виде шара на тонкой ножке, похоже, золотые. Будильник был поставлен на два тридцать…

…В семь Федор попросил Лизу собрать всех в кухне. Гостиная была закрыта. Они собрались – недоумевающие, сонные, ничего не понимающие. Недовольные. Федор рассматривал их лица и медлил; ему казалось, что он заметит! Должен заметить. Выражение лица, гримасу, отведенные глаза, уклончивый взгляд… что угодно! То, что укажет на убийцу. Убийца был единственным, кто знал, что случилось. Но он ничего не заметил. Они все таращили на него глаза и перешептывались. Елена криво ухмылялась…

– Я попросил вас собраться, чтобы сообщить, что ночью в доме произошло убийство.

Федор видел, как улыбка на лице Елены сменилась растерянностью. Как побледнела и облизала мгновенно пересохшие губы Марго. Как они переглянулись и тут же отвели взгляд. Как беззвучно охнула Стелла. Дим пристально всматривался в его лицо, словно боялся пропустить хоть слово. Наташа-Барби сидела с опущенными глазами, ее руки были сложены на коленях; на ее лице не отразилось ровным счетом ничего…

– Позвольте! Как – убийство? – поднялся Артур. – Что вы… как это понять? Кто убит?

– Зоя! – выпалила Елена. – Ее здесь нет. Это Зоя?

– Иван, это Зоя? – спросил Дим. – Она говорила, что у вас ночная сессия! Что случилось?

– Она была мертвая, когда я пришел, – сказал Иван.

– Какой ужас! – вскрикнула Стелла.

– Как ее убили? – спросил Артур.

– Она была задушена, – сказал Федор. – Постарайтесь припомнить, возможно, вы слышали что-то ночью, шаги, голоса…

Они переглянулись. И… промолчали.

– Кто знал о фотосессии?

– Я знала! – Елена подняла руку. – Мы с Марго знали, нам Зоя сказала. Все знали! Она рассказывала в гостиной, все там были.

– Все знали, – повторила Марго.

– Мы ничего не знаем, – прошелестела Стелла. – Наша комната на втором этаже.

– Я не выходил. Принял вечером и провалился… – сказал Дим. – И мы тоже на втором. Правда, Натка?

Наташа-Барби промолчала.

– А где Миша? – спросила Елена.

И наступила тишина. Они не смотрели друг на дружку. Пауза затягивалась. Федор рассматривал их лица. Похоже, они уже нашли убийцу…

– Они вчера ссорились, – сказала Елена. – Как я понимаю, из-за фотосессии. Миша был против.

– Это ни о чем не говорит, – сказал Артур. – Я тоже был бы против.

– Они ссорились вечером, – сказала Стелла. – Я тоже слышала, перед ужином.

– После ужина!

– Я ничего не слышала, – сказала молчавшая до сих пор Наташа-Барби. – Когда мы шли на ужин, было тихо.

– Какая разница! – резко сказала Елена. – Господи, да что же это творится! И не убраться отсюда из-за проклятого снега. И ведь не хотела ехать, как чувствовала… Марго уговорила!

– Ты сама напросилась! – выпалила Марго. – Сказала, пригласить для тебя стоящего мужика.

Елена вспыхнула:

– Я шутила! Шуток не понимаешь? Нужно позвонить ее родным, Миша должен знать…

– Отец знает? – спросил Дим.

И снова настала тишина. Они переглядывались и молчали…

Глава 9
Нащупывание истины

Не задавайте людям вопросы, на которые у них нет определенного мнения или на которые они не будут отвечать правдиво.

Из законов Энона

– Что случилось, Федя? Я же чувствую. Нашли журналиста? Живой? – Такими словами встретил Мэтр Федора Алексеева, переступившего порог мастерской. Он всматривался в его лицо, готовый к дурным новостям, и тем не менее надеясь на лучшее.

– Нет, Леонард Константинович. Пока не нашли. Тут такое дело…

– Паша пришел с ружьем, я думал, на охоту, сидел тут, как в засаде… ничего не понимаю! Нора спит, зову, не откликается…

Федор потрогал собаку, неподвижно лежащую в ногах Рубана. Нора была мертва.

– Что, Федя? Что с ней?

– Леонард Константинович, Нора… – Федор запнулся.

– Умерла? – Рубан откинулся на подушки, отвернулся к стене и закрыл глаза. – Бедная старушка Нора, моя верная подруга…

– Леонард Константинович… – сказал Федор и умолк.

Он стоял посреди комнаты, чувствуя себя беспомощным; Рубан не шевелился, отвернувшись к стене. Труп собаки лежал в его ногах.

– Федя, достань там виски, в шкафу. Помянем Нору. – Рубан уселся в кровати.

Полный сомнений, Федор повиновался. Рубан плеснул виски себе в чашку, Федору в стакан. Они выпили.

– Нечем закусить, – сказал Рубан. – Я не подумал.

– Я принесу вам поесть. – Федор поднялся.

– Спасибо. Принеси. Жизнь продолжается, Федя, и нужно благодарить за каждый день.

Дверь вдруг распахнулась, в комнату влетела Марго и закричала:

– Рубан, они убили Зою! Они ее задушили! Ночью! – Она зарыдала.

– Как – убили? Федя! Что происходит? – Рубан вдруг стал хватать воздух широко раскрытым ртом; захрипел, схватился за сердце и упал на подушки.

– Леонард Константинович! – Федор бросился к Рубану, приподнял, подсовывая подушки. Крикнул Марго: – Позовите Пашу!

Марго выскочила из комнаты. Через пару минут прибежал дядя Паша.

– Паша, Рубану плохо, нужно врача… тут есть врач?

– Сейчас сгоняю за Саломеей!

– И заберите Нору… пожалуйста.

– Подохла? Отмучалась, бедолага. Хорошая собака была, умная, как человек, все понимала. – Кряхтя, дядя Паша поднял Нору и пошел к двери: – Федя, открой! Ты посиди с ним, на столе лекарство от давления и от сердца, дашь, а я сейчас за Саломеей.

Дверь за ним захлопнулась, и Федор подумал, что вчера Саломею Филипповну вызывали к больной собаке, а теперь к человеку… Аналогия напрашивалась сама собой, и Федор с усилием отогнал от себя неприятную мысль.

Он сидел у изголовья Рубана, прислушиваясь к его тяжелому дыханию; время от времени подходил к двери, надеясь услышать голоса и шаги дяди Паши и Саломеи Филипповны.

Она шумно вошла, протопала к кровати, взяла руку Рубана. В комнате резко запахло влажной шерстью и сухими травами. Лицо ее было кирпично-красным с морозу, густые черные брови нахмурены. К удивлению Федора, она вытащила из своего саквояжа стетоскоп.

– Ну что? – спросил он, когда она повернулась к нему, выдергивая из ушей гибкие трубки.

– Плохо. Надо бы в районную больницу… Плохо.

– Что же делать?

– Надеяться. Я заварю траву. Поить через каждые два часа. Ну и то, что он обычно принимает. Посмотрим.

– Вы не могли бы остаться… хоть на пару часов?

– Останусь. Покажи, где кухня, пойду заварю. И закрой окно, не дай бог, воспаление легких схватит.

…Гнездо притихло. Все сидели по своим закуткам, не высовывая носа. Короткими перебежками добирались до кухни, получали от Лизы тарелки с едой и летели обратно. В комнате Рубана бессменно сидели Саломея Филипповна и Федор. Иногда заглядывал дядя Паша, спрашивал с надеждой: «Ну как?»

Саломея Филипповна качала головой, и дядя Паша, постояв минуту, бесшумно исчезал.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказал вдруг Федор.

Саломея Филипповна остро взглянула и кивнула.

– Паша сказал, что вы каждый день гуляете с собаками, утром и вечером. У вас три собаки, и вы с ними гуляете. Он сказал, что вы обычно идете в сторону поселка, там ровная местность… так?

Она молча смотрела на Федора.

– Саломея Филипповна, если вы были там в день аварии, то могли что-нибудь видеть… – Фраза повисла в воздухе.

Женщина все так же молча и выжидающе смотрела на Федора.

– Я хочу спросить… что вы видели?

– Паша сказал, что тут у вас убили женщину. Задушили. Правда? Насмерть задушили?

– Правда.

– Когда?

– Ночью, примерно в три утра.

– Кто? Артистка? Я поняла, что не Мария, Паша сказал бы. Не Наталья, не приведи господь?

Не сразу Федор сообразил, что Мария это Марго.

– Не артистка и не Мария. И не Наташа. Убили невесту Миши, ученика Леонарда Константиновича.

– Помню ее, видела с фотографом позавчера. Он заставлял ее лезть в сугроб, она отбивалась и хохотала. Невеста Миши, говоришь?

В тоне ее прозвучали странные нотки.

– Считалось, что невеста. Говорят, он ее ревновал.

Она кивнула.

– Ревность – поганое чувство… много бед от него.

– Я спросил, кого вы видели…

– Ты спросил? – перебила Саломея Филипповна. – А кто ты такой, чтобы спрашивать? Ты приехал позже всех, никогда раньше тебя не видела… откуда ты взялся?

– Меня пригласил Леонард Константинович.

– Ты не из их компании. Должно, из сыщиков, так?

– Так, – усмехнулся Федор, отдавая должное ее проницательности.

– Что случилось, не скажешь?

Федор смотрел на нее, раздумывая. Потом сказал:

– Леонард Константинович получил несколько писем с угрозами. Пропал журналист… он был не журналистом, а телохранителем. Отравили Нору, она умерла ночью или утром. Сегодня ночью задушили женщину, около трех…

– Видела что-то… мало ли. – Она помолчала. Спросила после паузы: – Почему я должна тебе верить?

– Потому что я приехал после аварии.

– Резон. – Она перевела взгляд на Рубана. – Ты прав, видела кое-что.

– Что?

– Выгляни в коридор, – приказала Саломея Филипповна.

Федор повиновался. За дверью было пусто. Он вернулся, сел, выжидающе уставился на ведьму.

– Я видела аварию. Машина ехала от Гнезда в поселок. Уже темнело, по дороге шел человек, навстречу машине. Я его не распознала, далековато мы были. Он остановил машину, возился… не видно было, кажется, сел внутрь, а через минуту выскочил и побежал. А машина пошла своим ходом до поворота, не свернула, сбила ограду и покатилась вниз по скосу.

– Человек, которого вы видели, спускался к машине?

– Не видела, вряд ли. Говорю: уже темнело. Когда мы подошли, там никого не было. Внизу горели фары, машина перевернулась несколько раз и встала на колеса, только завалилась набок. Мы спустились…

– Вы нашли его?

– В машине никого не было.

– Что значит – не было? Куда же он делся? И собаки не взяли след?

– Собаки стали выть.

– Выть? Почему?

– Испугались, должно. Жались к ногам.

– Через сколько времени вы спустились к машине?

– С полчаса прошло. И еще час мы ходили вокруг.

– Как вы это объясните?

Она смотрела насмешливо.

– Бывает, что нету объяснения. Нету, и все. Не все можно объяснить.

– Послушайте, что за… – с досадой сказал Федор. – Сверхъестественные силы вмешались?

Она пожала плечами.

– Думай сам, если сыщик. Леонард Константинович сказал, что ты философ. Когда я пришла к собаке, сказал, что у него, мол, новый гость, философ. Ты правда философ?

– Правда.

– Вишь как, и сыщик, и философ. Вот и думай, тебе все карты в руки, понял? Соображай, какие тут силы вмешались или не вмешались. И один тут убийца действует или двое.

Она с ухмылкой смотрела на него в упор, и Федор понял, что ничего больше от нее не услышит.

– Пускай с ним ночью Паша посидит, – сказала Саломея Филипповна после паузы. – Не оставляйте одного.

– Как он?

– Плохо. Даст бог, переживет ночь, утром полегчает. Я буду утром, принесу траву.

Он проводил Саломею Филипповну до двери, стоял на пороге, смотрел ей вслед. Она обернулась и сказала:

– Все, что спрятано человеком, способен найти другой человек. Все равно вылезет, лишь бы поздно не было. Бывай, философ!

И была такова. Последние слова ее прозвучали как пророчество. Федор прислонился плечом к стене, перебирая в памяти рассказ ведьмы. Был мужчина, который остановил машину, сел внутрь и тут же выскочил, а машина покатилась до поворота и слетела с полотна. Когда она с собаками подошла ближе, мужчины не было, куда он ушел, она не видела. Внизу около перевернутой машины тоже никого не было. Куда же они делись? Мужчина мог пойти или в сторону поселка, то есть ей навстречу, или в сторону Гнезда, то есть от нее. Больше здесь идти некуда. И если она его не видела, то вывод напрашивается сам собой: он ушел по направлению к Гнезду. Таким образом, вырисовывается следующая картина: некто ожидал машину метрах в пятистах от Гнезда, перед поворотом на поселок; завидев, пошел навстречу, остановил, уселся внутрь, ударил журналиста… чем-то и выскочил из машины. Подождал, пока машина слетит с дороги, и пошел к Гнезду. А почему он не спустился вниз, чтобы убедиться, что жертва мертва? Возможно, заметил Саломею Филипповну с собаками и поспешил убраться прочь. А возможно, был уверен, что тот мертв… В машине следы крови, то ли от аварии, то ли от удара убийцы… Свой? Других здесь нет. Свой. Кто? Мужчина. Вряд ли женщина. Хотя всякие бывают женщины.

Федор мысленно перебрал гостей: Миша? Наследник Дим? Адвокат? Дядя Паша? Рубан? Иван? Кто-то догадался о его роли телохранителя? Встречал раньше? Подслушал его разговор с Рубаном?

Догадки как карточный домик, дунь – разлетится. Пока нет мотива. И ведьма Саломея… тоже! Собаки выли, исчез, вмешались потусторонние силы… что за кликушество! Мощная самоуверенная ироничная старуха, повидавшая в жизни всякого, и вдруг потусторонние силы… Не верю! Сказала, что объяснения нет, потому что не все можно объяснить. И тут же добавила, что все, что спрятано человеком, может… нет, способен! Способен найти другой человек. Не женщина, а Сфинкс с загадками, с досадой подумал Федор. И как это прикажете понимать? Два взаимоисключающих заявления. Не может, а способен. Может – это может, а способен… это скорее из области соображений и рассуждений, так? Аналитика, рефлексия, воображение, расстановка фигур… Черт! Не будем усложнять, одернул себя Федор.

* * *

– Иван, нужна твоя помощь, – сказал Федор Ивану Денисенко.

– Ты представляешь, Федя, а я-то нагадал ей долгую и счастливую жизнь! – простонал Иван, глядя на Федора несчастными глазами. – Сидели за столом, трепались, смеялись, пили… Зоя была обвешана мишурой… я так и не понял, золото или бижу… да и неважно, на ней все смотрелось. И нагадал счастье и хорошего мужика… еще подмигивал, вроде с понтами, вот он, мол, этот мужик, рядом, не надо далеко ходить. И Мишка был, кидал косяки, злился. Ты сидел у Мэтра, а мы с ним чуть не подрались. Он сказал, что некоторые как отметятся в третьесортной выставке, так думают, что схватили судьбу за хвост… Это он на мою канадскую выставку, сволочь, намекал. Ну, я ему и врезал, говорю, правильно, а еще есть такие, что схватили за хвост, блеснули авансом с подачи учителя, а потом этот самый хвост и выпустили, потому как король оказался голым, ни на что путное не годным. Он вскочил, а Марго заорала, чтобы прекратили. А Зоя хохотала… – Иван тяжко вздохнул. – Ослепительная женщина… Нагадал счастье, а получился пшик. Не ирония, скажешь? Ирония и есть. Человек предполагает, а Бог располагает… бабка моя любила повторять. Вечером нагадал, а ночью ее… Своими руками прибил бы гада! Я ставлю на Мишку! Он никогда мне не нравился, одни понты и кислая рожа – все дерьмо, а я гений! Они накануне поссорились, все слышали. Я все сделаю… – Иван сжал кулаки. – Что нужно, Федя?

– Задержать Мишу. Я хочу обыскать его вещи. Сможешь?

– Задержать? Как?

– Пригласи его в поселок, скажи, посидеть в баре… или что там у них. Есть ведь что-то? Кафе! Скажи, помянуть Зою, вырази соболезнования, дай понять, что вы друзья по несчастью. Покайся, что Зоя тебе очень нравилась… как-то так.

– Он не поверит.

– Поверит. Ему сейчас плохо, от него шарахаются как от зачумленного. Ему нужно выговориться.

– Не уверен, что у меня получится, – высокомерно сказал Иван. – Я не умею притворяться.

– А ты постарайся, больше некому. Всякий художник в душе актер. Сделаешь?

– Ну… не знаю. Если нужно, я попробую… но не обещаю, он меня терпеть не может. И я его.

– Теперь вы товарищи по несчастью, делить вам нечего.

– Знаешь, Федя, а ведь она мне нравилась! Между нами как будто искра проскочила. И то, что она согласилась прийти ночью… Я все время вспоминаю, кто предложил эту встречу…

– И кто же?

– Я! Но она только смеялась, говорила, что раньше десяти утра не встает. А потом вдруг говорит: подумаю.

– Вы были одни?

Иван задумался.

– Нет, это было в гостиной… не одни.

– Кто еще был с вами? Кто знал о ночной встрече?

– Понимаешь, Федя, это прозвучало как шутка, так это и восприняли. Елена, помню, сказала, что ночью здесь полно привидений, сама слышала в коридоре шаги и шорохи. Дим сказал, что рассчитывает на фотку «ню». Марго врезала ему, что «ню» это его морозоустойчивая Барби, а он ответил… причем так самодовольно, что да, согласен, что «ню» то «ню». Его невозможно обидеть, прыгает как мячик. Но знаешь, мне иногда кажется, что это напускное… иногда он так смотрит на Марго, с таким выражением… злорадства, что ли, с ухмылкой. Неудивительно, соперница, рано или поздно придется делить наследство.

– А она как на него смотрит?

– Никак не смотрит. По-моему, она его ненавидит. Несколько раз зацепила Наташу-Барби, но та не обратила внимания. Вот кто человек в себе – спокойная, как слон, с улыбочкой, голосок мягкий, как у сирены… помнишь, они заманивали моряков на мель? То-то и оно. Поверь, Федя, недаром она Рубана за ручку держит, все они нацелились на папины миллионы. И сеансы йоги в строчку, а старик слюни пускает. Вот Марго и кидается. Та еще штучка. Вообще Дим и Наташа интересная парочка, такие разные, и вместе с тем много общего: все по фиг, он спит, она в нирване.

– Я думал, Наташа тебе нравится, – заметил Федор.

– Очень нравится! Ты же видел ее на веранде… красотка! Я бы на ней женился, но, понимаешь, с такими как Зоя или Марго все ясно, даже с Еленой, а с Наташей… черт знает, что варится в ее черепушке. Еще возьмет и яду в чай насыплет, и с улыбочкой поднесет, и будет смотреть, как ты пьешь. А потом усадит на диван и подсунет подушку, возьмет за руку… Она йог, а для них что жизнь, что смерть – без разницы.

– Ты действительно думаешь, что Наташа способна насыпать яду?

– Да нет! – Иван махнул рукой. – Это я так, творческие мысли вслух. Ночные события навеяли. Зачем ей? Уж скорее Марго. Человек за деньги на любую подлость пойдет. Причем жадность! Все мало. А насчет способна или не способна, сам знаешь, ты же оперативником был. Только непонятно, при чем тут Зоя. – Иван вздохнул. – Ладно, Федя, пошел на боевое задание. Сколько его держать?

– Мне хватит часа. Спасибо, Иван.

– Да ладно, не жалко. Только ты поосторожней, вдруг он вырвется.

– Если вырвется, позвонишь.

– Если будет связь…

Иван, вздыхая, ушел, и Федор остался один…