Текст книги "Психология счастья и оптимизма"

Заметное уменьшение за последние годы числа тех, кто счастлив и удовлетворен жизнью, совсем не означает, что сегодня стало меньше людей, желающих или мечтающих о счастье. Скорее, наоборот. Однако при неизменной и неослабевающей тяге к счастью произошло заметное изменение ценностного пространства счастья в представлениях россиян. Оно значительно сузилось и оказалось сконцентрированным на уровне «Я – моя семья – личные цели».

Ограниченность счастья рамками «Я – личная жизнь», что в принципе вполне естественно и объяснимо с позиций индивидуального сознания, тем не менее не представляется безупречным с позиций общественной нравственности, поскольку таит в себе опасность перерастания в такие формы жизни, когда собственное благополучие и довольство заслоняет все остальное, когда блокируются «души прекрасные порывы «(А. С. Пушкин) и многое из того, что определяет «вертикальную ось» (Н. А. Бердяев) человека, не позволяя строить собственное счастье на несчастии других. Конечно, такая опасность существовала всегда, в том числе и при социализме, но сегодня она стала особенно реальной и ощутимой. Как избежать ее? Как добиться того, чтобы сосредоточенность на личной жизни и личном благополучии не становилась некой ширмой, отгораживающей человека от всего остального мира, от проблем и жизненных затруднений других людей, от благополучия и процветания страны, в которой живешь и в которой родился? Вот главные вопросы, на которые сегодня трудно найти ответы каждому в отдельности, но которые должны быть, по крайней мере, сформулированы и осознаны обществом в числе важнейших и решаться общими усилиями.

К некоторым из поставленных вопросов, связанных с ценностными основаниями и представлениями о счастье в современном российском обществе, мы еще вернемся в следующих главах книги, в которых будут проанализированы материалы соответствующих эмпирических исследований.

Глава 2
Проблема счастья и удовлетворенности жизнью в современных психологических исследованиях

Исторически сложилось так, что разработка проблемы счастья в психологической науке началась с негативных его значений или с того, что З. Фрейд называл «нормальным несчастьем повседневности». На протяжении десятилетий в трудах ученых разных психотерапевтических ориентаций начиная с З. Фрейда наблюдался явный «перекос» в сторону рассмотрения и изучения отрицательных эмоций и депрессивных состояний человека, лежащих в основе внутренних конфликтов, неудовлетворенных влечений, противоречий между «желаемым» и «должным», «притязаниями» и «достижениями» и т. д.

На основе многолетних изысканий и эмпирических поисков этому направлению психологической науки удалось достаточно глубоко и всесторонне, хотя и на специфическом материале неврозов, изучить реальную картину человеческих несчастий, душевных конфликтов, разработать и предложить различные способы и специальные методики «выхода» из этих негативных состояний. Напротив, проблема положительных переживаний и позитивных проявлений человеческой психики, радости и счастья человеческой «повседневности» долгое время не была выделена психологами как специальный предмет исследования и конкретно не изучалась.

Подобный дисбаланс в психологических исследованиях счастья и несчастья отражал общую ситуацию, сложившуюся в науке в целом и прежде всего в философии на рубеже прошлых веков, когда в обществе был отмечен резкий рост пессимистических чувств и упаднических настроений. Вообще следует отметить, что научный интерес привлекала то одна, то другая составляющая парной категории счастья – несчастья, поэтому и развитие этих понятий не было параллельным и равномерным от эпохи к эпохе. Так, например, более ранние периоды человеческой истории термина «несчастье», по существу, не знали, и он является достоянием и особенностью современных языков. Древнегреческие философы говорили о счастье чаще всего в смысле идеала, а не характеристики жизни, поэтому они использовали слово «счастье», не акцентируя его альтернативного смысла. Как пишет В. Татаркевич, один из самых глубоких исследователей этой проблемы, еще в воззрениях мыслителей XVI в. счастье преобладало над несчастьем, а в XVII в. «чаши весов» уравновесились. В XVIII в. несчастье взяло вверх. «И, собственно, отношение к жизни, свойственное новому времени, – как пишет ученый, – проявилось только в XVIII веке» (120, с. 243).

«Взяв вверх» в XVIII в., тема несчастья со всем многообразием его проявлений в реальной жизни уже не сдает своих ведущих позиций ни в XIX в., ни тем более в первой половине XX в., причем не только в конкретных науках и философии, но и в искусстве, литературе, поэзии и т. д. Весьма примечательным для этой ориентации является следующее высказывание С. Кьеркегора, родоначальника экзистенциализма и философии жизни: «…счастлив тот, кто умер в старости; более счастлив тот, кто умер в молодости, еще счастливее тот, кто совсем не родился» (см.: Гайденко, 1970, с. 11).

Более того, пессимистический мотив, определяемый позицией «изначальной скорби бытия», вечности и исключительности человеческих страданий, становится определяющим началом не только в ряде известных философских учений (А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Э. Гартмана, О. Шпенглера и др.), но получает распространение и в других науках, в том числе и в психологии.

В психологии эта деформация и односторонний подход в изучении человеческих форм жизни в пользу их негативных аспектов начинает исправляться только со второй половины ХХ в. под влиянием, прежде всего, работ гуманистически ориентированных психологов (А. Маслоу, Г. Олпорта, Э. Эриксона, К. Р. Роджерса, В. Франкла и др.).

Развитие гуманистической психологии определило появление в мировой науке новых исследовательских тем и направлений, к числу которых относится и проблема субъективного благополучия личности (Subjective Well-Being). Обращение к этой, первоначально широко сформулированной проблеме, включающей в себя не только понятие счастья (Happiness), удовлетворенности жизнью (Life Satisfaction), но и позитивно окрашенного самочувствия, положительной аффективности, психологического здоровья (Mental-Healt), моральности (Morale) в значении стойкости духа и т. д., было в известной мере «обратной реакцией» на психоаналитическую ориентированность мировой психологической науки, в которой преобладающее внимание уделялось изучению негативных аспектов психической жизни людей.

Существует прямая связь между исследованиями, посвященными психологии счастья и удовлетворенности жизнью, с одной стороны, и общесоциологической концепцией «качества жизни» (Quality of Life), с другой. Причем ведущее влияние первоначально исходило со стороны качества жизни. Как социологическая концепция была выдвинута и стала активно развиваться в 1960-е годы, прежде всего, учеными США применительно к новому, постындустриальному этапу социально-экономического развития своей страны. В структуре этой концепции важное значение придавалось понятию субъективного благополучия (Subjective Well-Being) личности, которое имело четко выраженный психологический смысл, связанный с понятиями счастья и удовлетворенности жизнью.

Как известно, концепция Quality of Life, которая наряду с другими модными социологическими теориями тех лет, например, общество «всеобщего благоденствия», «изобилия», «массового потребления» и т. д., отражающими новые тенденции развития западных стран, была резко отрицательно воспринята советским обществоведением. Она критиковалась прежде всего по идеологическим мотивам, поскольку, как тогда считалось, была «призвана в конечном счете «доказать» мнимые преимущества буржуазного образа жизни над социалистическим» (Попов, 1996, с. 150).

Вполне понятна и объяснима эта общая негативная позиция наших ученых к данной концепции: в годы коммунистического единомыслия вряд ли можно было ожидать научной объективности и аргументированного анализа каких-либо общественно-политических теорий и моделей, чуждых идеологическим ориентациям марксизма.

В этой связи интересно выделить основания, по которым в 1970-е годы советское обществоведение решительно отмежевалось от термина «качество жизни», взяв на «вооружение» другой термин – «образ жизни». Дело здесь не только и не просто в том факте, что первый из них был, как выразился М. Н. Руткевич, «захватан» буржуазной социологией, имел политико-пропагандистскую окраску, страдал крайней неоднозначностью и т. д., что чаще всего отмечалось в нашей философской и социологической литературе (Руткевич, 1976; Попов, 1977). Совершенно очевидно, что все эти замечания и упреки не с меньшим основанием можно было бы адресовать и к понятию «образ жизни». Более важным представляется нам в данном случае другой аргумент: «образ жизни» имел прочные марксистские корни и в теории исторического материализма был непосредственно связан с основной для нее категорией способа производства материальных благ. И если в определении «качества жизни» акцентировались индивидуальные аспекты жизни, связанные с личностными ценностями, психологическим самочувствием человека, его субъективными ощущениями жизни и т. д., то в содержании «образа жизни», напротив, доминирующее значение придавалось ценностям общественного бытия, связанным с системой общественных отношений, социально-экономической жизнью людей, со способами их практической деятельности. И в соответствии с этим значением субъектом жизни здесь выступает не столько конкретная эмпирическая личность, сколько более широкие сообщества людей – народ, классы, социальные группы, этнические общности и т. д.

Тем самым марксистская концепция «образа жизни» вряд ли могла стимулировать проведение конкретных психологических исследований, в которых на индивидуальном уровне анализа изучались бы различные проявления субъективного благополучия людей, в том числе ощущения счастья и удовлетворенности жизнью и т. д., как это имело место в русле другой. В этом отношении научный потенциал и продуктивность социологической концепции «качества жизни» оказался в целом выше «образа жизни».

Конечно, в новой социологической формуле «качество жизни» был тоже свой идеологический и политический компонент. Как утверждает американский социолог С. Маккола, словосочетание «качество жизни» впервые использовал в своей речи президент Л. Джонсон в 1964 г. в связи с празднованием 200-летия США и достигнутыми страной успехами во всех сферах жизни (Maccola, 1975, p. 229). Было бы наивно отрицать его пропагандистскую направленность.

Однако сейчас нам представляется важным обратить внимание не на эту возможную идеологическую и пропагандистскую ангажированность данной формулы и понятия, а на содержащуюся в них новую стратегию исследования и оценки социальных процессов, связанную с переориентацией конкретных показателей благополучия людей с внешних показателей на субъективные индикаторы. С позиций социологической концепции качества жизни акцент ставится уже не столько, например, на сам по себе уровень потребления и материального благосостояния граждан, равно как и не на их семейное положение, профессиональную работу, участие в делах сообщества, различных неформальных групп и объединений, проведение досуга и т. д., а на то, как все это воспринимается и оценивается самим индивидом, насколько он при этом чувствует себя психологически комфортно, испытывает чувство удовлетворенности, считает себя счастливым человеком. Можно обладать – и это стало особенно очевидно в условиях постиндустриального развития западных стран – многими внешними атрибутами благополучия и счастья и тем не менее не чувствовать себя соответствующим образом. Поэтому с позиций такой стратегии главным для понятия «качество жизни» выступает не некоторая объективная характеристика, не количественные показатели уровня жизни, а субъективно переживаемые характеристики, индивидуально воспринимаемое или внутреннее «ощущаемое качество» (Perceived Quality) жизни.

Другими словами, в исследованиях качества жизни акцент ставится не только и даже не столько на сам по себе уровень жизни в его внешних количественных проявлениях, а на его преломление относительно оценивающего восприятия и субъективного ощущения самих людей с позиций своего внутреннего благополучия и счастья.

Таким образом, «качество жизни» является, по существу, не обезличенной социальной характеристикой человеческого существования в мире, а мерой психологической вписанности человека в свой социум, мерой их соответствия и адекватности. Выражением этой меры выступает эмоциональное самочувствие и субъективное благополучие человека, чувство его удовлетворенности или неудовлетворенности жизнью.

Психологическая ориентированность понятия «качества жизни» многим авторам представляется настолько очевидной и существенной, что они даже предпочитают прямо определять его как «внутреннюю удовлетворенность» или «чувство субъективного благополучия» личности (Campbell, Converse, Rodgers, 1976; Rodgers, Converse, 1975). Соответственно и свою задачу они видят в том, чтобы посредством самооценок измерить удовлетворенность жизнью на максимально большой выборке респондентов, раскрыв влияние и долю различных социально-демографических и других, в том числе и личностных факторов, на ее показатели (Campbell, 1981). Поэтому иногда бывает трудно определить, направлена ли та или другая конкретная работа на исследование качества жизни или она посвящена психологии счастья и общей удовлетворенности жизнью. Показателен в этом отношении тот факт, что с 1974 г. стал выходить специальный международный журнал «Social Indicators Research», в котором в равной мере стали публиковаться исследования этого направления, как работы непосредственно по качеству жизни, так и по проблеме счастья и общей удовлетворенности жизнью. И нередко в этих работах счастье определяется как «целостная оценка качества жизни личности в соответствии с выбранным ею критерием» (Shin, Johnson, 1978, р. 478).

Следует отметить, что социологическая концепция качества жизни не только заострила внимание гуманистически ориентированных психологов на необходимости специального изучения всех личностно-психологических проявлений субъективного благополучия индивида, но и явилась мощным толчком к разработке соответствующего инструментария для их диагностирования и более точного измерения. На основе этих работ в западной науке сформировалось новое направление в изучении психологии личности, нацеленное на выявление и оценку различных аспектов ее оптимального, благополучного и эффективного функционирования в процессе жизни. Центральными для этого направления стали понятия счастья и удовлетворенности жизнью[2]2
  С 1973 г. «Psychological Abstracts International» стал включать «счастье» в список понятий-указателей (индикаторов), что является свидетельством признания международным сообществом его самостоятельного научного статуса в системе психологического знания.


[Закрыть], а исходный принцип исследования был обозначен как «avowed happiness» (Wessman, Ricks, 1966). Последний термин правомерно перевести как «признаваемое» счастье или «декларируемое» счастье. Введением этого принципа подчеркивается тот факт, что предметом исследования является счастье конкретного человека, который не только его осознает и субъективно ощущает, но и открыто об этом заявляет, оценивая силу и степень своего чувства. Обозначенный с самого начала принцип «avowed happiness», в свою очередь, определил и соответствующие методы исследования. Важнейшими из них стали различные методики самооценивания, тесты-опросники, специальные психометрические шкалы и т. д.

Как известно, метод самооценивания таит в себе возможность определенных искажений и связан со значительным разбросом субъективных мнений. И это понятно, поскольку слишком разными бывают иногда те критерии и стандарты, которыми руководствуются люди в своих оценках вообще, а с точки зрения счастья-несчастья, удовлетворенности-неудовлетворенности, благополучия-неблагополучия тем более. В то же время для психологического изучения счастья и удовлетворенности жизнью именно эти целостные переживания и их оценки самими субъектами являются основным источником информации для исследователей.

Не случайно, что во многих работах этого направления большое внимание уделяется исследовательскому инструментарию, связанному с конструированием особых самооценочных «шкал счастья» (Scale of Happiness) (Kozma, Stones, 1980), с разработкой и использованием специальных методических приемов, способных существенно снизить субъективизм индивидуальных суждений и добиться большей объективности исходных эмпирических данных.

В конкретно-научных и, прежде всего, социологических исследованиях широко используются факторы, которые в отличие от самооценочных суждений имеют объективную основу, поддаются точному количественному замеру и одновременно обнаруживают статистически значимые связи с тем, насколько счастливыми и удовлетворенными чувствуют себя люди. К таким объективным индикаторам благополучия относится широкий спектр социально-экономических и демографических показателей (материальный достаток, социальное положение и профессиональная занятость, работа, возраст, пол, образование, расовая принадлежность, здоровье, досуговые занятия и т. д.), влияние которых на общий уровень удовлетворенности подробно изучено современной социально-психологической наукой. И сегодня акцент ставится не столько на выявлении каких-то новых, ранее не учтенных факторов, способных оказывать воздействие на субъективное благополучие (например, экологическое состояние окружающей среды, степень скученности населения, качественный состав пищи, уровень психических расстройств, число разводов, самоубийств, степень алкоголизации общества и т. д.), сколько на раскрытие особенностей и различных опосредованных форм такого влияния, на выявление структуры межфакторных связей, на обнаружение тех новых зависимостей и закономерностей, которые возникают на фоне общего роста благосостояния и уровня жизни людей в наиболее развитых странах Запада.

Для психологического анализа, ориентированного на индивидуальный уровень восприятия и ощущения счастья, результаты таких социологических исследований имеют в основном косвенное значение, дополняя и уточняя собственные выводы и заключения. К тому же объяснительный потенциал большинства этих внешних факторов не очень высок. В среднем на долю, например, всех демографических влияний, по данным разных исследований, приходится не более 15 % расхождений в субъективном благополучии личности (Subjective Well-Being – SWB) (Diener, 1984, p. 558).

С точки зрения «факторного» влияния на уровень удовлетворенности жизнью, наибольший удельный вес приходится на некоторые личностные характеристики. Показательны в этом отношении сравнительные данные, которые приводятся в работе А. Кэмбэлла, одного из первых и наиболее известных исследователей качества жизни и субъективного благополучия в национальных масштабах США на рубеже 1980-х годов (Campbell, 1981). Согласно его данным, самую высокую корреляцию с общей удовлетворенностью жизнью показывает такой личностный параметр, как удовлетворенность собой или своим Я (0,55). Отметим, что психологи в содержание понятия удовлетворенности собственным Я обычно включают самоуважение и чувство «внутреннего контроля». По сравнению с влиянием этого обобщенного параметра значение всех других факторов на уровень общей удовлетворенности заметно ниже: семейные отношения (0,50), жизненные стандарты (0,48), работа (0,37), жилье (0,30), здоровье и община (0,29), образование (0,26). В ряде собственно психологических исследований на самых разных выборках также была обнаружена высокая степень влияния на общую удовлетворенность жизнью не только самоуважения и самооценки, но и таких личностных характеристик, как интернальность, экстраверсия, нейротизм и др.

К сожалению, отечественная наука не располагает подобными исследованиями, поскольку долгие годы оставалась вне общего русла движения научной мысли в этой области знания, в то время как в западных изданиях, начиная с середины 1960-х годов, ежегодно публиковалось и продолжает публиковаться по нескольку десятков работ, посвященных проблемам счастья, субъективного благополучия и общей удовлетворенности жизнью[3]3
  Так, один из ведущих специалистов в этой области знания, американский психолог Э. Дайнер, в частности, подсчитал, что за период с 1967 по 1983 г. было опубликовано свыше 700 работ по этой проблематике (Diener, 1984, p. 542).


[Закрыть], количество отечественных работ на подобные темы за тот же период не превысит, пожалуй, и одного десятка. В основном это локальные и небольшие социологические исследования, посвященные отдельным сферам жизнедеятельности людей, таким, например, как работа, учеба, семейно-брачные отношения и т. д. Причем удовлетворенность в каждой из этих сфер не соотносилась с удовлетворенностью жизнью в целом.

В советское время проведению конкретно-научных исследований проблем счастья и общей удовлетворенности, как, впрочем, и многих других социально острых проблем обществознания, вряд ли могла способствовать идеологическая ситуация в стране, поскольку в обществе победившего социализма, где «и жизнь хороша, и жить хорошо», уже по определению не должно было быть несчастливых и неудовлетворенных жизнью людей. Однако и сегодня, когда идейно-политические барьеры и соответствующие догмы, казалось бы, устранены, ситуация с научной разработкой проблематики счастья существенно не улучшилась, хотя определенные подвижки, безусловно, произошли. Так, более четко обозначился общественный интерес к самой этой проблеме, появилось понимание ее значимости и актуальности разработки не только для социально-психологических теорий личности, но и для современного гуманитарного знания в целом.

О наличии такого интереса свидетельствуют, прежде всего, социологические опросы, которые широко и регулярно стали проводиться в стране многими недавно созданными службами, центрами, различными институтами по изучению социальных процессов и тенденций развития современного российского общества. Авторы многих таких опросов наряду с другими социально острыми вопросами нашего бытия периодически включают в них и вопросы, связанные со сферой субъективного благополучия и социального самочувствия граждан, фиксируя уровень их удовлетворенности или неудовлетворенности не только отдельными сторонами своей жизни, но и жизнью в целом. Так, например, с 1993 г. Всероссийский центр по изучению общественного мнения (ВЦИОМ) проводит ежегодные мониторинговые исследования населения страны по широкому кругу острых вопросов, публикуя их в журнале «Социологические исследования».

По результатам всех известных нам публикаций и интерактивных опросов, проведенных за десятилетний период реформ, складывается весьма удручающая картина о социальном самочувствии и настроениях в стране. Причем результаты всех этих опросов, несмотря на некоторые расхождения в формулировках вопросов, практически совпадают. На протяжении последних лет число неудовлетворенных жизнью устойчиво удерживается на уровне 73–75 %, в то время как прекрасное настроение отмечают только 3 % опрошенных. Общество давно живет в состоянии психического напряжения, неослабевающего раздражения, глобального недоверия, растерянности и во власти других отрицательных чувств. Как правило, нет уверенности в завтрашнем дне, отсутствуют идеалы, люди не чувствуют себя участниками событий, происходящих в стране. Чуть ли не каждый второй россиянин не верит в то, что когда-либо будет жить лучше. Социальное отчаяние в наибольшей степени присуще сегодня людям в возрасте 60 лет и старше, хотя чувства безысходности и пессимизма испытывает и значительная часть людей более молодого возраста (Мониторинг…, 1998; Бетанели, 1997; Сикевич, 1999).

Все это очень тревожно, поскольку речь идет о состояниях, ведущих к фрустрации и социопатии населения страны. И, к сожалению, проводимые ежегодные мониторинги и опросы не фиксируют пока заметных положительных тенденций и улучшений в морально-психологическом состоянии общества.

Однако социологические замеры психологического самочувствия и социальных ожиданий граждан на каждом конкретном этапе современного развития российского общества при всей их значимости и актуальности не могут заменить специальных научных исследований данной проблематики. Для специалистов важно раскрыть более глубокие основания того или иного состояния общественного сознания, важно выявить его разные формы и внутренние структуры, их личностные и нравственные потенциалы, определить различные взаимосвязи и детерминанты, механизмы формирования и динамику изменений.

Опыт проведения подобных исследований в отечественной науке, как уже отмечалось, весьма невелик. Наибольший интерес, с точки зрения обсуждаемой нами темы, представляет небольшое эмпирическое исследование К. Муздыбаева, в котором сделана попытка соотнести удовлетворенность жизнью, ощущение счастья и переживание смысла собственного бытия (Муздыбаев, 1981). Результаты исследования дали основание автору сделать общий вывод о том, что средняя удовлетворенность смыслом жизни намного ниже средней удовлетворенности жизнью в целом. Более конкретные результаты были получены им в отношении влияния различных социально-демографических факторов – прежде всего возраста и социального положения – на ощущение счастья и удовлетворенность жизнью рабочими ряда промышленных предприятий г. Ленинграда в конце 1970-х годов.

Для измерения удовлетворенности смыслом жизни К. Муздыбаев первым в нашей стране адаптировал оригинальный тест «Целенаправленности жизни» (Purpose in Live Test, сокращенно – PIL) Дж. Крамбо и Л. Махолика. Тест-опросник из 20 пунктов был разработан этими психологами еще в начале 1960-х годов для эмпирической валидизации логотерапевтической теории В. Франкла с центральным для нее понятием «стремление к смыслу». Тест PIL, который сами его создатели определили как «переживание индивидом онтологической значимости жизни», был вскоре использован многими другими исследователями в разных странах мира, подтвердившими не только основные положения логотерапевтической теории мотивации В. Франкла, как считает ученый, но и высокую валидность и надежность самой этой методики (Франкл, 1990, с. 26, 28).

Вторая русскоязычная версия теста PIL была несколько позже предложена Д. Леонтьевым с соавт. (Леонтьев, Калашников, Калашникова, 1993). Проведенный ими факторный анализ ранее уже адаптированного Е. Муздыбаевым опросника Дж. Крамбо и Л. Махолика позволил преобразовать последний в «многомерный тест смысложизненных ориентаций» (СЖО). Наряду с общим показателем осмысленности жизни он включает еще пять субшкал, три из которых отражают разные типы собственно смысложизненных ориентаций (1. Цели в жизни; 2. Процесс жизни или интерес и эмоциональная насыщенность; 3. Результативность жизни или удовлетворенность самореализацией), а две другие характеризуют, по мнению автора, определенные аспекты внутреннего локуса контроля (4. Я – хозяин жизни; 5. Жизнь или управляемость жизнью).

Мы, в свою очередь, продолжили традицию этих конкретных исследований, использовав тест СЖО в сочетании с другими методиками в одном из своих экспериментальных исследований счастья. В отношении методик с самого начала учитывалась их соотнесенность с содержанием тех основных положений общепсихологической теории счастья, которых мы придерживаемся и на которые хотим обратить внимание в дальнейшем анализе.

* * *

Отмеченное уже ранее обилие теоретических подходов и точек зрения на всегда волновавшие людей и все еще остающиеся не решенными вопросы о том, что есть счастье, кто становится счастливым и почему, привело в последнее время к закономерному, хотя и во многом противоположному эффекту. Многие современные исследователи отказались от необходимости связывать себя с огромным зданием теоретических схем и умозаключений, выстроенным учеными прошлых поколений, перестали пытаться дать исчерпывающие ответы на глобально поставленные вопросы счастья, а обратилось к конкретным эмпирическим и экспериментальным исследованиям, способным с достаточно высокой степенью объективности получить фактический материал по отдельным, порой весьма частным аспектам этой большой и сложной проблемы. Именно по такому пути пошла зарубежная психологическая наука с середины 1960-х годов в отношении проблемы счастья и удовлетворенности жизнью, накопив за эти годы большой массив конкретно-научных данных, не делая каких-либо серьезных заявок на высокую теорию и широкие обобщения.

Однако вопросы теории, как известно, не исчезают сами собой, тем более по воле или желанию отдельных ученых. От них можно отмахнуться, их можно обойти или не принимать во внимание и т. д., но рано или поздно в той или иной форме они обязательно напомнят о себе, особенно в тупиковой или трудной исследовательской ситуации. Этот общий методологический тезис находит свое убедительное подтверждение и в отношении современных разработок проблемы счастья. Сегодня все громче звучит голос ученых о необходимости более тесной связи теории и конкретных эмпирических исследований в этой области знания (Diener, 1984; Diener, Brief, Butcher, George & Link, 1993), о более широком теоретическом осмыслении всего комплекса эмпирических фактов для выявления новых точек роста и определения путей дальнейшего развития научных представлений о счастье, о его субъекте и закономерностях формирования. Причем предпринимаются и реальные шаги в этом направлении (Diener, Brief, Butcher, George & Link, 1993).

При конкретно-научном, психологическом исследовании счастья и общей удовлетворенности жизнью надо иметь в виду, на наш взгляд, два основных теоретико-методологических положения. Во-первых, счастье, как и удовлетворенность жизнью, является оценочной категорией, мнением самих субъектов о своих переживаниях и восприятии жизни с точки зрения внутренних критериев и эталонов, независимо от того, что об этом думают другие люди и насколько эти эталоны соответствуют или не соответствуют общепринятым взглядам и стандартам. Психологическая реальность счастья предполагает, что индивид знает о нем, чувствует его и не сомневается в нем. Именно эти субъективные оценочные мнения, индивидуально-личностные самоощущения респондентов являются основным источником информации не только для современных социально-психологических представлений о счастье, но и для дальнейших более широких философских обобщений и выводов. Как справедливо отмечает в этой связи известный английский психолог М. Аргайл, если люди утверждают, что они счастливы, даже если живут в глинобитных хижинах и на сваях или, напротив, испытывают депрессию и неудовлетворенность при внешних признаках благополучия, значит, дело обстоит именно так независимо от того, что мы думаем по этому поводу (Аргайл, 1990, с. 11, 28).

Во-вторых, счастье и в особенности чувство общей удовлетворенности являются характеристиками не просто личности, а личности как субъекта жизни, поскольку приобретают свой истинный смысл только в соотношении с масштабом целостной человеческой жизни – в единстве не только ее прошлого и настоящего, но и будущего. Без будущего и устремленности к нему, у человека нет и не может быть полноценного счастья. В осознании счастья проявляется качественная оценка и переживание индивидом своего бытия как особой целостности, как неповторимой судьбы в категориях благополучия –  неблагополучия, довольства – недовольства, радости – страдания и др.