Текст книги "О том, как богатыри на Москву ходили. И другие былинки"

Глава 11. Последний бой Микулы Селяновича и Вольги Святославовича

 
Запрягли коней богатыри,
кота с собой взяли, пошли.
Идут, о подвигах богатырских гутарят,
о Москве-красавице мечтают.
 
 
Вдруг кони фыркают, останавливаются.
Войску нашему сие, ой, не нравится!
А там, в ракитовых кустах,
на змеиных тех холмах,
отдыхает, кашу варит, веселится
Вольга со змеёй сестрицей.
 
 
Та ругает вольную волю,
обещает спалить все сёла
да великие грады, а церкви
в пепел-дым обратить, на вертел
надеть стариков, жён и деток,
а мужей полонить да в клетку!
 
 
Ой да раздулись ноздри богатырские:
Микула Селянович фыркнул,
меч булатен достал и с размаху
отрубил башку змеище сразу!
 
 
Покатилась голов в костёр-кострище.
Озверел тут Вольга, матерится
на Селяновича лютым матом:
– Не мужик ты, не казак, а чёрт горбатый!
 
 
Закипела кровушка богатырская
у обоих разом, и биться
они пошли друг на друга!
У лошадок стонала подпруга.
 
 
Ой как бились они, махались:
три дня и три ночи дрались,
три дня и три ночи не спавши,
не одно копьё поломавши,
три дня и три ночи не евши
секлись, рубились, похудевши.
 
 
Устали дружиннички ждать
чья победит тут стать?
 
 
Плюнул Добрыня, поднялся:
– Давно я, братцы, не дрался
в боях кулачных, перекрёстных
(забаву помню на пирах почёстных).
 
 
И пошёл, как бык, на оборотня:
подмял под себя он Вольгу,
тот лежит ни дых, ни пых.
Завалил змея на чих!
 
 
И взмолился тут Вольга Святославович:
– Отпусти меня, Добрыня, славить буду
твоё имя я по селениям,
по городам. А со временем
породу змеиную забуду,
киевским богатырём отныне буду,
в дальние походы ходить стану.
Хошь луну? А и её достану!
 
 
– Ты не трогай луну, дружище,
там баба Яга томится,
пущай она там и будет.
А породу твою забудем.
Так и быть посему, будь нам братом.
 
 
Лишь Селянович хмурится: – Ладно,
посмотрим на его поведение, —
и набравшись терпения,
попыхтел тихонечко рядом.
 
 
Маленьким, но могучим отрядом
богатыри на Московию двинули.
Кота Вольге за пазуху кинули:
пущай оборотень добреет!
 
 
Месяц на небе звереет,
красно солнышко умирает,
дружина на Кремль шагает.
 
 
А в Кремле наши ёлки и ели
на века, казалось, засели
и вылазить не хотят,
греют пихтой медвежат.
 

Глава 12. О том как Чурило Пленкович без нас женился

 
Пришла дружина на место.
Сели, ждут: мож, созреет тесто?
Что же делать, куда плыть?
Нужно елочки пилить.
 
 
Тащат пилы мужики:
– Айда, былиннички, руби!
 
 
Но злые ёлки, ели
заговор узрели,
кличут ряженых баб:
«Надо киевских брать!»
 
 
А бабы ряжены,
рты напомажены,
в могучий выстроились ряд,
гутарят песни все подряд
да поговорки приговаривают,
дружинничков привораживают.
 
 
Вот дева красна выходит вперёд
да грудью на Чурилу прёт,
говорит слова каверзные,
а сама самостью, самостью:
– Ты не привык отступать,
ты не привык сдаваться,
тебе и с бабой подраться
не скучно,
но лучше
всё же на князя ехать,
руками махать и брехать,
мол, один ты на свете воин!
Я и не спорю,
поезжай хоть на князя.
Всё меньше в округе заразы!
Но до меня доехать всё-таки надо,
я буду рада
копью твоему и булату,
а также малым ребятам
и может быть, твоей маме,
дай бог, жить она будет не с нами.
 
 
Чурило на девушку засмотрелся,
в пол-рубахи уже разделся,
кудри жёлтые подправил,
губы пухлые расправил
и к невестушке идёт
да котомочку несёт.
 
 
Глядь, они вдвоём ушли
в далеки, чужи дворы,
и мы их боле не видали.
Ходят слухи, нарожали
они шестьсот мальчишек.
Нет, ну это лишек!
 

Глава 13. Тяжёлая битва за Кремль

 
А другие воины
с войском ряженым спорили:
– Уходите отсель, бабы,
мы припёрлись не для свадеб.
Ну уж ладно, на одну —
Добрыню сватать за княжну,
девицу очень знатную.
Расступитесь, чернавки, отвратные!
 
 
И попёрла дружина на лес:
– Есть у нас тут интерес! —
бились они, махались,
ёлки пилили, старались.
Три года и три дня воевали.
 
 
/ Сколько ж елей полегло тогда? Узнаем
мы, наверно, не скоро,
потому что сжёг амбарну книгу снова
царь русский, последний да нонешний./
 
 
Ну а покуда бой тот шёл, без совести
мужик по России шлялся
и над Муромцом изгалялся:
– На лесоповале великан наш батюшка,
вот куда былинну силу тратит то! —
подтрунивал народ над подвигами смелыми.
И смеялся б по сей день он, но сумели мы
отодвинуть, оттеснить те ёлки, ели.
 
 
И казалось бы уж всё! Но захотели
отстоять свои права медведи,
вылезли из бурелома и навстречу
нашим воинам идут, ревут да плачут:
«Пожалейте вы нас, сирых. С нашей властью
всё в природе было справедливо!
На снегу следы лежат красиво:
где мужик пройдёт, где зверь лесной – всё видно.
А и задерёшь кого, то не обидно.»
 
 
Рассвирепели вдруг богатыри,
вытащили штырь с земной оси…
У-у, сколько медведей полегло тогда!
Об этом знаю только я.
 
 
Но вот из полатей выходит
Михайло Потапыч, выносит
он корону царскую: «Простите,
люди добрые и отпустите!
Я не ел ваших детушек малых
да не трогал хлопцев удалых,
девы красной не обидел,
а на троне сидел и видел,
как крестьян бояре топтали.
Бояр сечь-рубить! Они твари.»
 
 
Тут бояре гуртом сбежались,
отобрали корону, и дрались
за неё тридцать лет и три года.
А потом на трон взошла порода
с простой фамильей Романовы.
О таких не слыхали вы?
 

Глава 14. Свадьба Добрыни Никитича, а Настасья Петровична снова посылает соколка

 
Ну а пока бояре рядились,
вояки в баньке помылись,
приоделись в рубахи шелковые,
с голытьбы собрали целковые,
чтоб женить Добрыню
на Настасье Микуличне —
не на княжьей дочке, и не с улицы,
а на полянице удалой почему-то.
Но об этом пока не будем.
 
 
А тем временем, телега катила
и прохожим всерьёз говорила:
«Ай люли-люли-люли,
не перевелись бы на Руси
княжий род и барский
да в придачу царский!»
 
 
И медведь последний на дуде играл.
«Эт не царско дело!» – мохнатого хлестал
скоморох противный, набекрень колпак.
– На кол их обоих, если что не так!
 
 
Весёлая была свадьба, однако,
с пиром почёстным, где драка
гоголем бравым ходила
и дробила тех, кого не убила
стрела чужеземца.
 
 
Нунь Сердце
у Настасьи Петровичны ёкнуло,
тарелку волшебную кокнула,
как Алешу хмельным увидала.
Разозлилась баба, осерчала,
кликнула сокола ясного:
– Лети, спеши, мой прекрасный!
Выручай из беды, из напраслины
муженька моего несчастного.
Пущай домой воротится,
тут есть на кого материться,
и пиры ведь наши не хуже,
да и киевский князь получше
бояр московских купеческих.
Возвращается пусть в отечество!
 
 
Топнула Настенька ножкой,
брякнула серёжкой
и сокола в небо пустила.
Тот с невиданной силой
полетел, помчался к былинным.
 
 
Через три дня он был у дружины.
Опустился на стол самобраный,
нарёкся гостем незваным
и стал потчеваться, угощаться
да пенным пивком баловаться.
 
 
А как наелся, напился,
вставал средь стола, матерился:
«Ах ты, чёрт Алешка окаянный,
в чужом доме холёный, званный
сидишь на пиру, прохлаждаешься.
Нунь супруга твоя убивается,
ждёт мужа домой скорее,
час от часу стареет!»
 
 
Как услышал богатырь слова такие,
вставал со стола: – Плохие,
ой да поганы мы, братцы,
пора нам домой сбираться!
 
 
Домой так домой. Чё расселись?
Богатыри оделись,
обулись попроще, походно.
И взглядом уже не голодным
московские земли окинули
да к Киеву-граду двинули.
 
 
А кота с собою прибрали,
пригодится ещё голодранец
с нечистью всякой бороться.
Добрыня же пусть остаётся.
Ну и Пленкович Чурило остался,
за ним бегать никто не собирался.
 
 
Ай да шесть богатырей,
ай да шесть ратных витязей
через луга, поля, леса перешагивают,
через реки буйные перескакивают,
озёра глубокие промеж ног пускают.
В общем, от края до края
Россию-мать обошли,
на родную заставу пришли.
 
 
А на заставушке богатырской
Василий Буслаев с дружиной
границы свято оберегают,
щи да кашу перловую варят.
Вот те и ужин,
в пору не в пору, а нужен.
 
 
– Вы столовайтесь, вечеряйте,
а я поскачу к Настасье! —
сказал Попович, откланялся,
на кашу всё же позарился,
и прямоезжей поехал дорожкой.
 
 
Вот к жене он стучится в окошко,
та выходит, супруги целуются
(раззявила рот вся улица)
и в покои идут брачеваться.
 
 
Ну и нам пора собираться
да по домам расходиться.
Пусть мирно живёт столица,
ведь пока Кремль стоит, мы дома.
/ До свидания, автор Зубкова. /
 
 
Ой Русь царская да столичная,
и кого б ты ни боялась – безразлично нам!
 

Баба Яга на Луне

Глава 1. Начало сказки

Я выхожу на сцену и начинаю рассказывать сказку про бабу Ягу. А там сидят гусельники развесёлые, песни поют. Моё внимание переключается на гусельников и на себя любимую. Я говорю:

 
– Ай вы, гусельники развесёлые,
слушайте сказы печальные,
сказы веские,
о том как ни жена, ни невестка я,
а бедняжка и мухи садовой не забидела,
человека не убила, не обидела,
тихо, мирно жила, никого не трогала,
ходила лишь огородами,
ни с кем никогда не ругалась,
в руки врагам не давалась,
имя своё не позорила
и соседей не бранила, не корила.
 
 
Но почему-то муж меня бросил,
а любовник характер не сносил,
убежала от меня даже собака,
и с царём не нуждалась я в драке,
он сам со мною подрался,
как залез, так и не сдался.
 
 
Вот сижу брюхатая, маюсь,
жду царевича и улыбаюсь.
А вы, гусельники, мимо ходите!
Проклятая я, аль не видите?
 

Гусельники плюют на пол и уходят, освобождая сцену. Я, оставшись наедине со зрителями, вещую:

 
– Сказка сказке рознь,
а эта берёт начало
из другой
«Как богатыри на Москву ходили»,
читай её сначала.
 

Глава 2. Баба Яга на Луне встречает старых своих приятелей

 
Как закинул Илья Муромец бабу Ягу на Луну,
так она там и лежит ни гу-гу.
Ан нет, зашевелилась,
собрала косточки, разговорилась
матершиной да проклятиями
в сторону богатырей и Настасии.
 
 
Но как бы бабушка ни плевалась,
над ней пространство само насмехалось:
одиноко вокруг и пусто,
ни волчьей ягоды, ни капусты,
ни избушки на курьих ножках.
 
 
Села бабка: «Хочу морошки!»
Но ни морошки, ни лебеды,
ни ягеля, ни куриной тебе слепоты.
 
 
Стало бабе Яге тоскливо,
окинула взглядом блудливым
она пространство Луны:
«Пить охота!» Но до воды
надо идти куда-то.
 
 
Шмыгнула носом крючковатым,
проглотила водорода
и попёрлась пехотой
куда злые глаза глядели:
океаны лунные, мели
и неглубокие кратеры.
Что же они там прятали?
 
 
А скрывали они Хлыща,
разбойничка Кыша и Малыша
ростом с гору:
те сидят, едят помидоры
да в картишки играют.
 
 
Бабка в шоке, она шныряет
к старым своим дружкам:
– Здрасьте, родимые, вам!
 
 
Разбойники: – Год который
на нашем дворе, бабуся?
– Тебя каким ветром, Ягуся?
 
 
– Меня сюда забросил Илья.
А год какой? Не помню сама.
Вы должны же быть в аду.
Где мы? Никак не пойму!
 
 
– Гы-гы-гы! – ржут детины. —
Мы мертвы, мы духи! – и вынули
большую книгу амбарну,
открыли. – Вот печечка, баня
и домик на курьих ножках,
а это Микулы сошка.
Так, так, а где ты, Ягуся?
Вот, лежишь кверху пузом
на той стороне Луны. Чи сдохла?
 
 
– Да нет, стою, не усохла.
 
 
– Ты дух! – ржут детины. —
Лови помидор! – Кыш кинул
овощем в бабку Ёжку.
 
 
Застрял помидор: немножко
повисел в её тонком теле,
на пыль опустился и двинул
внутрь планетки куда-то.
 
 
У бабушки ножки ватны
сразу стали. Старуха
слюну проглотила: – Сухо!
 
 
Села в кратер прямо
и провалилась, будто в яму:
пролетела насквозь Луну,
вернулась к телу своему.
 
 
Посмотрела на себя:
вся распластана она.
И заплакала горько-прегорько.
 
 
Така у тебя теперь долька!
Летай и не думай плохо.
Охай, ведьма, не охай,
а кончилось твоё время —
размозжил богатырь тебе темя!
 

Глава 3. Баба Яга и приятели просят Духа степного о новых телах

 
А время было такое:
прошлое встало стеною,
а будущее не пришло;
да зло, говорят, умерло
и не воскреснет боле.
 
 
Нынче летает на воле
Дух степной и голодный,
ищет уродство в природе.
На корявое деревце смотрит,
порядки свои наводит:
пригнёт ещё больше к земле
это дерево, а по весне,
в три погибели скрутит,
в ствол душу гнилую запустит,
и воскресит злой каликой перехожей,
та не кланяется прохожим,
лишь в спины кидает проклятия.
Думаю, вы таких знаете.
 
 
А баба Яга, на беду,
знала о Духе степном. В дуду
старушечка лихо подула
(и откуда она её она вынула?)
да Дух степной громко позвала:
– Всемогущий, мне тело надо!
 
 
Дух прилетел и вынул
волшебную книгу: «Вымя
есть для тебя коровье,
быть тебе, ведьма, тёлкой!»
 
 
– С тёлки немного толку,
найди лучше бабу Ольгу,
да чтоб девкой была брюхата.
Мой дух в её плод и впечатай!
 
 
Возмутились разбойнички дюже,
заголосили дружно:
– Ах, ты старая, хитрая бабка,
мы тоже хотим в дитятки,
в малышей-крепышей побойчее,
найди нам, Дух, матерь скорее!
 
 
Вздохнул Дух, на Землю спустился,
облетел её три раза. Прибился
к самой убогой хате:
там три брата родных и матерь
брюхатая, вроде, девкой;
отец в могиле, и древко
из старого мужнего платья
развевается. «Эх, сорвать бы!» —
шепнул Дух степной и обратно.
 
 
Схватил разбойничков в охапку
и летит, их чуть ли не душит —
к хатке земной спешит.
Подлетел к той хате и выдохнул:
мёртвых разбойников выпустил
в головы сирым младенцам.
 
 
Ну держись, мать, теперь не деться
тебе никуда от зла!
В дом твой пришла беда.
 

Глава 4. Василий Буслаев увозит дурных деток в лес

 
Ой беда, беда, беда!
Летит, свистит сковорода:
сынки в вышибалу играют,
со всей дури как  вдарят
по соседским мальчишкам!
Дух с них и вышел.
 
 
И пошла дурная слава
от края деревни до края:
«Во дворе у Ольги
три чертёнка и Лёлька
маленькая, но злая:
то кричит, то ругает
страшным голосом мать.»
Народ пошёл знахаря звать.
 
 
Вот знахарь Егор
к вдове припёр
травы да лампадку
в её хромую хатку.
Подул, пошептал,
злых духов, вроде бы, изгнал
и удалился далеко,
аж в соседнее село,
где и сгинул.
Никто его боле не видел.
 
 
А Кыш, Хлыщ, Малыш подрастали,
имена свои взад верстали.
Даже «бабушка Яга»
говорила, что она
не девка Лёлька,
а бабка Ёжка и только!
 
 
Их мамка Ольга
терпела это недолго:
собрала котомку да вон со двора,
добралась до монастыря
и постриглась в монахини.
 
 
А дети её мордяхами
дел в деревне наделали:
убивали, грабили. Но уделал их
Василий Буслаев с дружиной:
проезжал, было, мимо он,
да кликнули мужики воеводушку на подмогу.
 
 
И помог ведь! Гадёнышей кинул в подводу
да в тайгу непролазну увёз,
там и бросил их. Лес
закряхтел, зашумел, застонал,
когда богатырь уезжал.
 
 
Но Василий всё же уехал —
куча подвигов впереди! Брехал
народ о коих исправно:
«Экий Буслаев славный!»
 

Глава 5. Неравный бой мужиков с разбойниками

 
А разбойникам пришлось в лесу обосноваться.
Избу рубить – это не драться!
Но у бабки помощников куча,
один другого могуче!
 
 
Избу срубили. Баньку поставили,
грибников в ней уваривали
да редких калик перехожих.
Разбоями тешились тоже.
 
 
Пошла тут дурная слава
от края земли до края
о Кыше, Хлыще, Малыше
да злющей бабе Яге.
 
 
До жути народ их боялся,
в тайгу совсем не совался,
хоть и ягода нужна, и пушнина,
да лес – возводить домины.
Род людской совсем загибается.
 
 
Мужик плачет: – Доколе маяться
мы будем, как холопы?
Надо леших прихлопнуть!
 
 
Решено так решено,
в лес пойдёт одно звено,
а второе послужит прикрытием:
– Грабли, вилы тащите!
 
 
И пошли мужики рядами,
в руках топоры да знамя
из старой отцовской рубахи.
Вот ходи, размахивай —
при на адовых деток!
 
 
Услышали хруст веток
Кыш, Хлыш, Малыш да баба Яга,
берут с поленницы дрова
и идут на крестьян в наступление.
 
 
/ Всё, закончилось стихотворение.
Ан нет, пошутила. /
 
 
Бой шёл с невиданной силой!
Матерились с утра до утра:
рать мужичья на демонов шла.
 
 
Но всё хорошо кончается
лишь у тех, кто шатается
по боям да пирищам княжьим.
 
 
– Не, это усё не у наших!
 
 
А нашу мужичью силу
очень быстро свалила
та мала разбойничья рать.
Пахать бы мужам и пахать!
Ан нет, по кустам валяются.
 
 
«Чи живы», чи мертвы»?» – разбирается
с ними баба Яга.
Печь в красен жар вошла!
 
 
Ну вот,
снова беден сельский род.
Где брать подмогу
на неугодных богу?
 

Глава 6. Крестьяне просят Василия Буслаева спасти мир

 
Пригорюнились крестьяне, обиделись,
трёх прихвостней возненавидели,
а также злыдню Ягусю.
 
 
Вдруг вспомнила знахарка Дуся
о русских могучих богатырях:
– Васятка Буслаев на днях
опять с дружиной проскакивал,
мечом булатным размахивал,
бахвалился: нет ему равных!
Гутарил, что подвигов славных
у него, ой, немерено,
всё проверено.
 
 
Спохватился народ,
в Новгород прёт —
кланяться, челобитничать,
Василя Буслая на помощь звать.
 
 
А тот в Новгороде сидит, бражничает,
медами сладкими стольничает,
да купцам с похмелья морды бьёт.
Молва ходит: «Чёрт Буслая не берёт!»
 
 
Народ не чёрт
и в «чёт-нечет»
играть не умеет,
с лишь сохою легонько огреет.
 
 
Но тут дело тонкое,
в ноги кинулись, звонкими
голосами зовут-взывают,
к совести Буслая призывают:
– Ты поди, богатырь, да во буйный лес,
там старушка Яга, её надо известь!
 
 
А Василь ни мят, ни клят;
попыхтел, побурчал, оторвал свой взгляд
от мёда сладкого, пива пенного,
поднялся и сказал: – Будет пленная
ваша ведьма Яга да её друзья,
али я не я, иль хата не моя!
 
 
– Ну уж хаты твоей давно след простыл, —
народ откланялся, отошёл, остыл.
 

Глава 7. Василий Буслаев во второй раз пытается спасти мир от зла

 
Собрался Вася, поскакал в тёмный лес;
знал дорогу, сам братву туда завёз.
Нашёл избу на курьих ножках,
слез с коня, идёт в сапожках.
 
 
Распахнул дверь дубовую и заходит.
Глядь, а по горнице лебёдушкою ходит
дева краса: длинны, чёрны волоса;
песни поёт заморские,
пословицы сыпет хлёсткие
да брагу пьяную варит,
сама пьёт и крепость её хвалит.
 
 
Но про Буслаева слава дурная
не зря ходит, брага хмельная
дюже на глаз ложится
Воеводушка пьёт, дивится
какой мир вокруг стал красивый:
солнце, поле, кобылы сивы
скачут, скачут и скачут,
какую-то тайну прячут.
 
 
И пошёл за ними Василий,
зовёт кобыл. Небом синим
его с головой накрывает.
Упал былинный. В сарае
заперла его бабка.
 
 
И к дружине выходит, сладко
зовёт всё войско обедать,
мол, надо бы ей поведать
некую страшную тайну:
– Входите, соколики, знаю
одно верное средство
как получить наследство
из Московской де казны.
В дом идите, там волшебные сумы.
В них желаньице шепните
и казну «за так» берите!
 
 
Ох, ты глянь на эти рожи,
совесть их ничуть не гложет:
молодцев чи хлопцев бравых
кучеря-кучеря-кучерявых.
 
 
Заходят они в избушку,
кланяются старушке
и в большущие сумы
суют длинные носы.
 
 
Бабка сумочки связала,
села сверху и сказала:
– Кто на чужое позарится,
от того природа избавится!
 
 
И печь топить приказывает
Малышу, Кышу. Обязывает
Хлыща тащить воинов к баньке:
– Закатаем их на зиму в банки!
 

Глава 8. Илья Муромец снова закидывает бабу Ягу на Луну

 
Но сказка была б не сказкой,
если б чёрт в ней не лазил.
Говорит он Яге: «Погоди,
не уваривай хлопцев, беги
бабуся скорее отсюда,
Илья Муромец едет покуда.»
 
 
– Покуда – это куда?
 
 
«Едет Илья сюда,
шеломом своим потряхивает,
копьём булатным размахивает,
говорит, что закинет ведьму
на Луну иль отдаст медведям
на жуткое поругание:
на съедение и обгладание!»
 
 
Испугалась старушка:
– Илюшенька едет, неужто?
 
 
Да, да, богатырь наш ехал,
за версту его слышно, брехал:
– Один я на свете воин,
(кто же с этим поспорит?)
один я храбрец на свете!
Эге-гей, могучий ветер,
разнеси эту весть по свету,
лучше Илюшеньки нету
богатыря на вотчинах русских!
 
 
Ветру вдруг стало грустно:
«Не на пиру ты, Илья,
в лесу бахвалишься зря.
Ну кому это надо: лисам
или полёвкам мышам?
А товарищи твои в беде.
Поспешай-ка к бабе Яге,
та хочет сварить былинных:
Василя Буслая с дружиной;
закрыла она их в амбаре,
скоро в печурку потянет.»
 
 
Натянул поводья Илья:
– Да я, де, буду не я,
ежели не подсоблю;
скачи, Сивка, друже спасу!
 
 
И калёной стрелой помчался!
А кто б на пути ни встречался,
сёк, рубил даже не глядя.
Сколько ж калик прохожих погадил!
 
 
Прискакал наш воин к избушке:
ни разбойников там, ни старушки,
лишь баня красна кипятится.
Илья туда! Там свариться
успели бы храбрецы,
но Муромец опрокинул котлы
и вытащил еле живых.
 
 
Каждому дал под дых:
– Не слушай нечисту силу,
не ведись на слова красивы,
эх, бесстыжие ваши рожи,
а ну вставайте на ножки!
 
 
Но дружинушка пала,
сопела, не вставала.
Оставил Илюша их тут, а
сам поскакал покуда.
И пока нечисть искал,
забыл, покуда скакал?
 
 
Надышался он зелья,
что в бане варилось. С похмелья
слез с коня богатырь и в поле —
ловить бабочек. Вскоре
голос услышал с неба:
«Илья, один ты на свете
такой распрекрасный воин;
жаль, на голову болен!» —
и смех покатился протяжный.
 
 
С Муромца пот сошёл влажный.
Сивка верная друга боднула,
в бока его больно лягнула
и говорит: «Хозяин,
давай отсюда слиняем,
мы ведь ведьму искали;
знаю где она, поскакали!»
 
 
Очнулся Муромец Илья,
вскочил на сивого коня
и за бабкой вдогонку!
Лишь стучали звонко
у бегущей лошади зубы —
богатырь натянул подпругу.
 
 
Ох, и долго они рыскали,
но всё-таки выискали
лежанку бабы Яги.
Вот Яга, а с ней хмыри
суп из мухоморов суп варят,
сами едят, похлёбку хвалят.
 
 
Ой да, старый казак Илья Муромец,
ты приехал в тёмный бор, конечно, с Мурома;
да и подвигов у тебя тьма-тьмущая!
Но гляди, сидит Ягуща в ад не спущена.
 
 
Достаёт богатырь палицу могучую,
и идёт ей бить да ноги скручивать
у разбойничков окаянных,
у брательничков самозваных.
Как скрутил их всех, так размахнулся,
закинул на Луну, не промахнулся,
и бабу Ягу туда же.
 
 
– Отродясь я не видал рож гаже! —
плюнул Муромец в костёр, суп вылил
и волшебное зеркальце вынул,
посмотрел на поверхность Луны:
там летают четыре души,
призывают кого-то, вроде,
но этот кто-то к ним не приходит.
Не приходит он и не надо.
 
 
Век за веком уходит куда-то.
О Яге больше слухи не ходят.
Лишь по улицам калики бродят
и нечисть всякую поминают,
да о том, как Буслаев скакает
и народ зачем-то всё топчет,
а Илюша Муромец ропщет
и спасает мир тридцать три раза,
потому как он боится сглаза
ведьмы бабы Яги.
 
 
/ И ты себя береги,
не ходи в болота далёко,
говорят, там не только осока… /