Текст книги "Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев"

Мы долго ходили, несколько дней, прятались в лесу. Иногда заходили в деревни, но это было очень опасно, так как крестьяне часто выдавали евреев. За сданного немцам и полицаям еврея давали стакан соли. Люди были разные.

Например, был случай со мной. Я был еще небольшим и попрошайничал. Однажды я зашел в деревню Задрожье. Над первым домом висели крест и изображение Иисуса Христа. Я зашел в этот дом. Было, конечно, видно, что я еврейский ребенок, и хозяйка взяла меня за шиворот, быстро засунула под печь. “Сынок, у меня в хате полно полицейских и немцев. Сиди тихо”. Когда она меня оттуда вытащила, то сказала, что в этой деревне немцы, дала кусок хлеба и отправила.

Вот еще история с дядей Виктора Дименштейна, Гевесом – братом его матери Рохи. Когда в Пудоти начали стрелять и на нас напали немцы, то Виктор Дименштейн побежал в одну сторону, его сестра с матерью были в другой деревне, но они в панике потерялись, а рядом с Рохой оказался ее брат Гевес. Во время нападения немцев его ранило в живот, и он попросил, чтобы она его в яму спрятала. Но в панике она его бросила, потому что пыталась в такой суматохе найти своих детей. В конце концов они все нашлись, но надо было идти дальше, и она сказала, что Гевес погиб.

Через два года, когда Роха с детьми, ее сестра Маша с детьми жили уже в Челябинской области в эвакуации, однажды ночью раздался стук в дверь, и вошел Гевес. Оказывается, когда он уже умирал, его нашли крестьяне, повезли в партизанский отряд, там ему сделали операцию и он выжил. Потом стал искать своих и нашел.

Надо сказать, что мы в деревни западной части Белоруссии старались не ходить. А больше на восток, так как знали, что крестьяне западных районов чаще выдавали евреев.

В один из дней, когда проходили через речку Вилию возле деревни Погост, услышали еврейскую речь. Спрятались, а потом вышли. Это были евреи из партизанского отряда “Мститель”. Они сказали, что, когда будут возвращаться назад, заберут и нас.

Так и вышло. Мы попали в еврейский семейный лагерь, в котором было человек 30–40, и находился он возле партизанского отряда[50]50
  Родошкович И. Воспоминания. Интервью. Записано 5 августа 2005 г. в г. Рамат-Ган, Израиль. Фрагмент 1. (Архив И. Герасимовой.)


[Закрыть].

Из воспоминаний Виктора Дименштейна (Израиль)

Я родился в местечке Долгиново в 1926 году. В нашей семье детей было двое – старшая сестра и я.

В начале войны из нашей большой семьи маминых и папиных родных первой погибла Ходос Вихна, мамина сестра. Ей было 24 года, она работала телеграфисткой, и, когда немцы входили в деревню, она передала это русским по телефону. Кто-то из крестьян рассказал об этом, и немцы ее сразу же расстреляли.

В первый погром, когда еще не было гетто, отец нас спрятал, а сам не успел, и его убили. Во второй погром, уже в гетто, мы с мамой успели спрятаться в “малине”, на чердаке. Там нас увидел Федька, местный полицай, но он не выдал нас, сказав: “Пусть жидочки еще поживут”. А наши родные все погибли. Среди них и мамины родители: отец – Юде-Лейб Ходос, мать – Ципора и многие другие.

Третьего погрома мы уже не ждали, мама нас увела в деревню Мильча. Там мы у знакомых крестьян спрятались. Мы заплатили за то, что они нас прятали, и вскоре туда же пришла мамина сестра с мужем. Во время нашего там пребывания со мной произошли серьезные изменения.

До войны я был очень религиозным человеком. Очень. Даже в гетто все соблюдал и не давал возможности своим родным нарушать кашрут и другие религиозные законы. Но когда я увидел, что немцы делали с евреями, как приходили в гетто, брали маленьких детей, которые играли на улице, и раскраивали им черепа, издевались над нами, я не мог прийти в себя. Думал: “Если Б-г смог допустить такое со своим народом, значит, его нет?” А эти мысли были невозможны для меня, с этими мыслями я не мог жить. И тогда я повесился в хлеву у крестьянина, где мы прятались. Случайно зашел туда его сын и перерезал веревку, на которой я висел. С этого времени я перестал быть религиозным.

Мы все находились у крестьян приблизительно до мая 1942 года. Недалеко от деревни в партизанском отряде был мой дядя, мамин брат, он пришел за нами и забрал нас в отряд.

В лесу прятались многие евреи, убежавшие из гетто. Они старались быть ближе к партизанам и, конечно, очень мешали им. Меня сразу взяли в отряд, дали винтовку и поставили на караул. Комиссаром отряда был Тимчук, и благодаря ему спаслись сотни евреев, так как позже он собрал тех, кто смог спастись из гетто и находились в лесу. Так был организован отдельный отряд из еврейских семей[51]51
  Дименштейн В. Воспоминания. Интервью. Записано 28 августа 2005 г. в Тель-Авиве. Фрагмент 1. (Архив И. Герасимовой.)


[Закрыть].

Из рассказа Шмуэля Кугеля из местечка Плещеницы

Я возвращался с работы с четырьмя евреями. Возле местечка нас предупредили: “Немедленно бегите в лес, у нас гестапо забирает оставшихся евреев”. Я хотел бежать домой, чтобы спасти жену или погибнуть вместе с ней. Спутники меня не пустили и увлекли за собой в лес. Немцы стреляли в нас, но не попали.

Я не мог поспеть за молодыми, сел на опушке и просидел под холодным дождем до темноты. Ночью я пробрался к себе. Я надеялся, что жена спряталась где-нибудь возле дома и ждет меня. Но я никого не нашел, и хата была заперта на чужой, не наш замок. Надеяться было не на что.

Я залез под стог сена, чтобы согреться и обдумать, что делать дальше; оставаться до утра, чтобы попасть немцам в лапы, я не хотел. Я хотел жить, чтобы видеть своими глазами, как будет отомщена кровь невинных.

Я решил отправиться в Долгиново, в Польшу. Шел дождь, у меня не было ничего теплого. Я нашел только большой мешок, накинул его на голову, взял в руки посох странника и, оставив родину и дом, последним из местечковых евреев ушел в темную ночь.

Четыре дня пробирался я к Долгинову. Шел лесом и полями, ночуя в стогах сена у крестьян, которые кормили меня и плакали над моей и своей судьбой.

В Долгинове я встретил своего родственника. Мы залились слезами. У него было свое горе. Дней за пять до моего прихода у них побывал карательный отряд. После его ухода несколько бандитов вернулись с заявлением, что у них пропала нагайка, и, если через 10 минут она не найдется, они зарежут несколько евреев. Нагайки не нашли, и убийцы тут же расстреляли пять молодых рабочих, возвращавшихся домой. Один из них был зятем моего родственника. Молоденькая дочь его, оставшаяся с двухмесячным ребенком, оплакивала мужа.

В Долгинове я провел зиму. Здесь всееврейского побоища не было, евреи страдали только от насилий, налогов и контрибуций.

После праздника Пурим[52]52
  Весенний праздник в память об избавлении евреев Персии от гибели. Название праздника происходит от слова “пур” – жребий.


[Закрыть] прошел слух, что в Польше начались массовые убийства. Мы стали готовить себе тайники, чтобы не попасть в лапы убийц. Незадолго до Пасхи приехали машины с гестаповцами. Они тут же на улице стали расстреливать евреев, не разбирая ни старых, ни молодых. Мы спрятались на чердаке и через щели в крыше видели это избиение. Но гестаповцам этого было мало. На другой день они мобилизовали всех полицейских из окрестных деревень и целый день рыскали с ними по домам, сараям и чердакам; скрывавшихся забрасывали гранатами. Всех, кто попал в их руки, раздевали донага, избивали и гнали на убой за пределы местечка. Тех, кто не мог быстро идти, расстреливали на месте. Кровь мучеников брызгала на стены домов. За городом расстреливали пачками и убитых оставляли непогребенными. Несколько сот человек загнали в сарай, облили керосином и сожгли заживо.

В Долгинове было 3 тысячи евреев. За два черных дня истребили 1800, спаслись 1200. Мы были в их числе.

На третий день убийцы уехали, сказав, что большинство евреев убито, а оставшихся не тронут, пусть только придут в полицию на регистрацию, неявившиеся же будут расстреляны. Явились почти все, через несколько дней их переселили в гетто, в 40 маленьких домишек. Гетто огородили проволокой и дощатым забором. Все это должны были сделать сами евреи. Но мы тут же в гетто стали устраивать себе тайники. Все понимали, что верить людоедам нельзя.

Однажды от нас потребовали, чтобы мы вступили в военный обоз возчиками. Ни у кого не было охоты лезть в пасть зверя. Люди попрятались. Когда мой родственник лез на чердак, его заметили и прострелили ему ногу.

На следующий день возобновились убийства. За два дня вырезали еще 800 человек, но около 400 человек немцы так и не нашли.

В доме, где я жил, многие так устали, что уже не скрывались, так как все равно не спасешься, только измучаешься. Но 10 человек, и я с ними, спрятались на чердаке. Бандиты взломали крышу. Несколько раз побывали на чердаке, но нас не нашли. Таким образом, я вторично остался жив.

Уезжая, немцы опять распорядились о регистрации, обещая явившимся жизнь. Однако никто не торопился – разве можно было верить их собачьему слову?

Мы стали готовиться к побегу, и ночью около 200 человек выломали ограду и ушли в леса Белоруссии[53]53
  Из рассказа старого человека Шмуэля Кугеля из м. Плещеницы об уничтожении евреев в Долгинове // Черная книга / Сост. В. Гроссман, И. Эренбург. М., 1991. С. 164–167.


[Закрыть].

Холокост в деревне Илья

Илья (Илия) – деревня в Вилейском районе Минской области. Евреи появились здесь в конце XVI века. С 1842 года деревня входила в состав Виленской губернии. В 1847 году в Илье проживали 894 еврея, а по переписи 1897 года – 829 (57, 9 % от всего населения). С 1921 года деревня находилась в составе Польши, и по переписи 1931 года здесь жило около 1200 евреев.

В годы Первой мировой войны, в 1915-м, произошел погром, зачинщиками которого стали казаки русской армии. Еврейские лавки и дома были разгромлены, несколько евреев убито[54]54
  Российская еврейская энциклопедия. Т. 4. М., 2000. С. 508.


[Закрыть].

В 1939 году деревня вошла в состав БССР. Перед войной в Илье проживали 586 евреев. 3 июля 1941-го деревню заняли немцы. Но еще до оккупации местные жители в течение нескольких дней грабили еврейские дома, а с приходом немецких войск и созданием гетто принимали активное участие в издевательствах над евреями и их уничтожении.

В марте 1942-го прибывший из Вилейки отряд СД расстрелял 520 евреев. Летом того же года вместе с немцами в акции участвовали латышские и местные полицейские. Расстрел продолжался несколько часов, и каратели уничтожили 300–400 евреев не только из Ильи, но и из ближайших деревень: трупы облили бензином и сожгли.

В мае 1942-го в Илью прибыл отряд гестаповцев из Вилейки численностью 200 человек, с ними – 30 белорусских полицейских. Каратели вырыли на улице Советской большую яму. Евреям, которых собрали из близлежащих деревень и местечек, приказали раздеться и встать на край ямы. Потом начали стрелять в упор из пулемета и автоматов. Когда яма заполнилась доверху, туда залили бензин и подожгли тела убитых. Во время массового убийства расстреляли и сожгли около 1500 евреев, включая 150 детей в возрасте до 10 лет[55]55
  Холокост на территории СССР. Энциклопедия. Гл. редактор И. А. Альтман. М., 2009. С. 348.


[Закрыть].

В конце 1990-х проживающие в Израиле ильянцы установили на месте трагедии памятник с именами погибших.

В настоящее время в Илье проживает около 1000 человек. Евреев среди них нет.

Из воспоминаний Залки Гитлица (Израиль)

Илья. Черные дни

Через несколько дней после начала войны крестьяне из местечка и окружающих мест напали на евреев и стали грабить их добро. Правда, человеческих жертв при этом не было, потому что никто из евреев не отважился сопротивляться. Евреи оставили свои дома, и крестьяне забрали оттуда что хотели. Они не могли забрать все потому, что за несколько дней до этого евреи спрятали свои более дорогие вещи и ценности.

В воскресенье, 29 июня 1941 года, немцы вошли в наше местечко Илья. Когда мы их увидели, у нас оборвалось сердце. Как длинная грязная лента, тянулись железные автомобили, и через их радио они призывали на русском языке громить евреев: “Каждый гражданин имеет право постоянно делать с евреями то, что он считает нужным, и не будет за это наказан”.

Через некоторое время после входа немцев в местечко был создан немецкий штаб. Сам по себе этот факт произвел на евреев большое впечатление. Когда в штаб первый раз позвали евреев на собрание, то мы все думали, что это для нас всех конец. Когда нас всех позвали, то пришли все евреи: старые и больные, мужчины и женщины, даже все дети. Нас построили в шеренгу и сообщили, что все, даже 10-летние дети, должны носить на одежде на рукаве желтую лату. Если кто появится на улице без латы – сразу будет расстрелян.

Немецкий штаб выбрал 250 человек для работы красивых евреев, мужчин и женщин, в возрасте от 15 до 50 лет и послал на работу. Евреи должны были стоять на базаре с 6 часов утра, и оттуда распределяли на работу. Каждый христианин имел право брать из группы людей для работы у себя.

Последним из них не давали никакой работы, задача была издеваться и замучить человека, чтобы ему не захотелось жить.

У нас не оставалось выбора, и мы должны были это делать. Эта работа заключалась в чистке клозетов. Крестьяне добились, чтобы это мы делали голыми руками. Мы руками это дерьмо из ямы выбирали, ложили в ящики и тащили на плечах в поле. Это казалось мистикой. Эту вынужденную работу делали обычно перед летом. Человек потел, неся эту массу, а из ящика текло дерьмо на голову, и вонь проходила внутрь. И еще, эта работа отбивала аппетит к еде. Возвратившись назад с этой работы, мылись в реке, помогая один другому отмыться.

Но даже не доводилось отдохнуть, маленькие дети бросали в нас камни, но мы не должны были реагировать на это.

Если нас использовали в другой работе, то она была очень тяжелой, выше человеческих возможностей. Позже осенью нас заставили из реки выбирать поленья, когда река уже начала замерзать. Такое полено весило больше, чем две лошади могли везти.

Евреи не могли пользоваться тротуаром, это было строго запрещено и каралось смертью. Такая жизнь стала.

Каждый не знал, что с ним произойдет через минуту. Главное, понятно, какое настроение стало после первых двух уничтожений: Зямы Хайкина и Бориса Зисмаха, которых арестовали как коммунистов и в этот же день убили. Они также нашли Маню Копелевич, которая выступала на официальном собрании сразу после фашистского нападения и призывала: “Смерть фашистам!” Маня убежала из местечка, и вместо нее была арестована ее мать, Гитл, которая позже была освобождена. Но ведь нельзя убежать от своей судьбы, и позже все вернулось: горе, каждый раз новое, горести и несчастья.

Точно за два дня до Пурима прибыла в местечко группа гестаповцев на машине. На наше несчастье этот автомобиль испортился. Так они мобилизовали 20 молодых парней, и они должны были толкать машину до маленького местечка Сосенка, что находилось не так близко – в 14 километрах от Ильи. Парни взяли с собой лопаты, чтобы снег от колес машины отгребать и толкать ее. Это продолжалось целый день. Наконец, к вечеру они уже без сил, еле живые прибыли в Сосенку. Гестаповцы спланировали “благодарность” за их честный труд, устроили “гладиаторские” игры. Они приказали парням взять лопаты и стать в две шеренги, одна против другой, одна шеренга чтобы стояла спокойно, в то время как другая шеренга лопатами била. Когда избитые были уже сильно окровавленные, задача менялась. Теперь уже избитые и окровавленные избивали первых.

Немцы стояли в стороне и наблюдали.

Один из 20 ребят, Яков Радунский, сын Леи Сосик, 18-летний крепкий парень, увидев это представление, начал убегать отсюда. Немцы в него стреляли из автоматов, но не попали. Он быстро бежал и почти спасся, но тут попались навстречу крестьяне, они его поймали и передали немцам. Можете представить, что с ним сделали. Немцы его били почти до смерти, потом его бросили в машину, чтобы отвезти в Вилейку. Остальных парней они отпустили, и те вернулись домой. Но его они привезли в лес и били там до смерти и потом бросили в болото. Это рассказали через некоторое время видевшие все это крестьяне.

В среду, 17 марта 1942 года, прибыли гестаповцы из Вилейки, они оцепили местечко со всех сторон. И полиция – местные крестьяне – заняли улицы и начали проводить акцию. Правда, много евреев приготовили убежища, где они могли спрятаться и находиться там длительное время. Но в критический момент это мало помогало. Правда, все же часть евреев спряталась.

Я оделся и хотел выйти на улицу посмотреть. Как раз в этот момент открывается дверь и входят пять человек – три гестаповца в сопровождении двух полицаев. Дети еще спали, они приказали нам одеться и идти с ними на рынок. Моя жена разбудила детей, и из-за сильного мороза она одела их тепло.

Так мы шли в наш последний путь.

Я никогда не забуду ужасные события, которые я видел собственными глазами. Когда мы шли мимо дома Реувена Кагана, оттуда вышла его дочь Шифра с красивым мальчиком на руках. Гестаповец подгоняет ее быстрее, и вдруг Шифра бросает ребенка и начинает убегать. Ребенок остался лежать на снегу, плакал и кричал. Моя жена, которая также шла к своей гибели, не могла видеть несчастного ребенка, она подняла его и понесла к месту общего убийства.

Полицейские стреляли в Шифру, но ей повезло убежать и спрятаться на некоторое время. Позже ее нашли и убили.

Когда мы пришли на рынок, там находились многие, стояли в шеренгах более 400 человек – мужчин, женщин и детей, но этот процесс еще не начался. Позже привезли больных на санках, и так они собрали всех ильянских евреев. Многие из них были одеты в талиты и тфилины[56]56
  Талит – полотно с кистями, которым мужчины покрывают себя во время молитвы. Тфилин – 4 кожаные коробочки, внутри которых находится пергамент с текстом из Торы. К коробочкам прикреплены кожаные ремешки. Во время молитвы накладывают на руку и на лоб.


[Закрыть] и хотели умереть со словами “Шма, Исраэль”[57]57
  Молитва “Шма, Исраэль” (“Слушай, Израиль”) – девиз национального единства. С этой молитвой шли на смерть еврейские мученики во все времена.


[Закрыть] на губах. И те полицейские, которые были из местных и хорошо знали всех евреев, отдавали команды, объясняя: “Евреи, это ваши последние минуты”. Позже они избивали каждого палками до крови и требовали деньги и золото. Они действовали психологически, приговаривая каждому еврею, что если он отдаст, то его оставят в живых.

Как только евреи услышали, что есть возможность остаться в живых, они хотели откупиться от своей страшной смерти. Каждый из нас знал, что все прятали свои вещи, и сказали, чтобы их вели домой и они могли бы передать все это. Немцы поверили евреям и приказали провести к нашим домам. Там все отдали, что у кого было. Но позже многих евреев снова вернули на рынок и уничтожили[58]58
  Гитлиц З. Илья. Черные дни // Илья. Община Ильи: главы из жизни и разрушения. Тель-Авив, 1962. С. 373–420. (Пер. с идиш.)


[Закрыть].

Из воспоминаний Файвла Соломянского (Израиль)

Илия. Борьба за жизнь

Я родился в 1909 году в Илии и жил там, пока ее не уничтожили, и передаю мое описание, чтобы оставить навечно случившееся разрушение и уничтожение для будущих поколений. Навечно останутся отмечены на моем сердце ужасные и кровавые события, которые уничтожили тысячи еврейских общин и среди них – мое местечко Илия, которое было вычеркнуто под небом Б-га нацистами кровожадными и теми всеми, кто им помогал.

Ночь 16 марта 1942 года. Это дата, когда была проведена первая резня. Меня разбудил топот маршировавших солдатских сапог, воинские команды и распоряжения, а также плач детей и женщин. И я понял, что наступил конец всем нам. Я решил спрятаться: может, мне удастся убежать?

Я вышел из дома. Все было покрыто снегом, падавшим несколько дней. Быстро сделал ямку в снегу. Так я пролежал тихо, и снег укрыл меня, и я ждал, какова будет моя судьба. Много раз я чувствовал, как немцы и их помощники ступали по мне, а также оставшиеся в живых. Они не окончили свою кровавую норму.

Я не знаю, сколько я так пролежал, но я сердцем просил, чтобы они меня не нашли. Потом я понял, что я пролежал в снегу 24 часа.

Медленно освободился я от снега. Тело мое замерзло, руки мои закоченели, и я с трудом шевелил ими, будто свинцом налитыми. Я был голоден, и хотелось чего-нибудь теплого. Хотелось услышать голос знакомого.

Напуганный и смертельно усталый, я вошел в знакомый дом, но в страхе перед немцами передо мной закрыли дверь, и я остался на дворе. Ноги мои вели к другому дому, стучал в дверь, со страхом, что и здесь не откроют и я останусь на дворе. Но дверь скоро открылась и меня впустили в дом, накормили и дали ночлег.

Когда организовали гетто, то я как специалист по мельничным механизмам получил разрешение – специальное – ходить на работу. Несмотря на это, я различных мучений и страданий не избежал. И путь из гетто до мельницы, где я работал, был как один шаг между жизнью и смертью. Между мной и моей смертью.

Однажды вечером, вернувшись с мельницы, меня задержали немецкие жандармы. Я шел не останавливаясь, и они открыли огонь. Я испугался и побежал, перепрыгнул колючий заборчик и вошел в сарай, затем в другой и спрятался в сене и пролежал несколько часов.

Так мы жили в гетто обособленно, не имея связи, общения с окружающим миром. Среди нас был ребе из местечка, Авром-Эле Ремез со своей женой.

Условия жизни были невыносимыми. Всего не хватало. Еды не было. Люди были смертельно голодны. Каждую ночь я приносил с собой немного еды, сколько я мог.

Так проходили дни и ночи, пока однажды мы не почуяли особенное и необычное движение и суету возле немецкого штаба, размещавшегося в школе возле гетто. Мы чувствовали, как они окружают гетто, но, когда пришел приказ выходить на работу, я пошел, как обычно, но чувствовал, что все не так, как всегда. И так оно и случилось.

Ночью, когда я пришел с работы, гетто было окружено военными и полицией. Они выгоняли людей из домов и собирали вместе, и я понял, что готовится акция.

Вместе с Шименом Фейгельманом, Фейглом Сендером, Раше Гутманом с двумя детьми и другими мы спрятались в подвале. В щель мы видели, как ведут людей в их последний путь. На площади всех убивали. Мы слышали крики женщин и детей. Также и команды убийц к расстрелу: “Огонь!” Долго еще слышна была стрельба. Потом все стихло.

Мы лежали тихо, на сердце – тяжесть ужасная. Ночью светила луна, в ее свете мы в щели видели гестаповский патруль. Они приближались к дому. Я решил и сказал товарищам: “Нельзя оставаться здесь, они нас обнаружат, а утром мы уже не сможем бежать”. Мы собрали все деньги, что были у нас, и ползком выбрались через заднюю дверь. Прошли немного, и тут нас заметили немцы.

Мы бежали через проволочные ограждения, чтобы добежать до реки. Немцы бежали за нами и стреляли. Я прибежал к реке первым, прыгнул в воду, поплыл из последних сил и переплыл реку. Я оглянулся и увидел, что за мной переплыл и Фейгельман. Остальные еще не прибыли, и мы не знали их судьбу. Было ясно, что времени нет у нас ждать остальных товарищей по укрытию, и мы побежали к лесу.

Лес не был мне чужим, я знал его в прошлые, добрые времена и был проводником Фейгельману, и мы пошли лесными стежками[59]59
  Соломянский Ф. Борьба за жизнь… Фрагмент 2.


[Закрыть].

Об уничтожении евреев в Илье имеется и свидетельство крестьянина Ивана Коляды[60]60
  Иван Флорианович Коляда, 1919 г. р., до войны окончил польскую школу и сельскохозяйственный техникум в м. Илья. Работал агрономом. Во время немецкой оккупации работал в Илье на молокозаводе. Помогал партизанам и подпольщикам. После войны был арестован и без предъявления обвинения 2 года был в ссылке в Ухте. Затем вернулся и продолжил работать агрономом в Илье.


[Закрыть].

Воспоминания Ивана Коляды из деревни Любовщина Вилейского района

В деревне Илья постоянно убивали евреев. Я помню, что их убивали возле ямы. Там же расстреливали и отдельных людей. Однажды я проходил мимо и увидел, что там были тела убитых дочери и отца – евреев. Я с Лилей, так звали дочь, учился вместе в польской гимназии, и мы часто обменивались книгами.

Рассказывали, что когда их расстреляли в первый раз, то Лиля была только ранена, ночью выбралась и ушла. Но ее выдали, полицаи снова привели к яме и расстреляли вновь.

Еще был знакомый – Янкель Рабунский. Я с ним был в польской армии, работали на аэродроме Скиделя. Потом я вернулся домой и думал, что Янкель погиб, но он оказался тоже дома. Он работал на кухне у солдат вермахта, и офицер хотел его отпустить, и даже привезли его домой, но потом все изменилось.

Евреям приказали собрать 100 пудов овса. Из Вилейки приехали немцы, евреи загрузили этот овес и поехали, но машина забуксовала, и евреям приказали откапывать ее. Евреи сделали это. Кауфман, староста еврейский был, и ему приказали, чтобы они все встали в ряд, и расстреливали. Янкель и на этот раз убежал, но лесник его задержал и привел к немцам. Они привязали его к машине и потащили. Так он погиб. Остальных евреев из гетто привели к яме и там расстреляли. Это было в марте 1942 года[61]61
  Воспоминания И. Ф. Коляды записаны в д. Любовщина Вилейского района 24 декабря 2004 г. (Архив И. Герасимовой.)


[Закрыть].