Текст книги "Ипоса хочет замуж"

– Уж очень хрупкая посудина, – усмехнулась Инна-младшая, покосившись на фирменную металлическую фляжку, прицепленную к поясу супруга.

– Не скажи! Если яйцо оплести особой травой и затем вымазать глиной получается очень прочная баклажка. Но мне бы не хотелось, чтобы вы идеализировали это племя. Вы потом сами во всем разберетесь, когда поживете в буше пару недель.

– Тем не менее, Влад, давай как резюме, для книги: чем тебе самому нравятся бушмены, и что ты не приемлешь?

– Школьный вопрос какой-то, – поморщился наш проводник. – Нравится мне многое. Юные бушменские красотки, например, чудо, как хороши. Нравится их взаимопонимание с дикой природой. Ну, кто бы еще смог подойти к антилопе и прямо из вымени пососать молоко? А бушмены это проделывают запросто. Это с дикими-то животными. Про домашний скот я вообще молчу…. Нравится их отточенное веками мастерство – в охоте, в изготовлении ядов и лекарств, даже в рукоделии. Видели бы вы, какие они замечательные бусы и браслеты делают из позвонков ящерок и кусочков скорлупы страусиных яиц. А не нравится?.... Знаете, есть у них дурная привычка. Если племя перекочёвывает вслед за стадами мигрирующих животных, то стариков с собой никто не берет. Это лишняя обуза. Их просто оставляют умирать в сухом и безжизненном буше, считая, что пользы от них все равно уже никакой и никому не будет.

Повисло тяжелое молчание.

Так же молча, переваривая услышанное, мы расселись по машинам и отправились к воротам заповедника. Стрелки часов приближались к цифре восемь, белесое солнце выплыло из розовой дымки и в легком мареве облаков странно двоилось, напоминая по форме ту же восьмерку. Знак бесконечности. Знак Африки. Знак странных людей буша? Хотя нет! Влад же сказал, что бушмены уникальны еще и своим странным счетом. У них есть всего две цифры – один и много. Всего два числительных. Две грани. Добро и зло. И как тесно они переплетены ….

Еще примерно тридцать километров по пустыне, и мы окажемся в самом сердце Соссувлея. Пейзаж меняется постепенно. Те каменистые красноватые нагромождения, которые мы видели у лагеря и ошибочно приняли за дюны, сменяются своими серыми сородичами, знакомыми большинству россиян по каменистым холмам Хургады и Шарм-эль-Шейха. И лишь десять минут спустя, по каменным склонам то тут, то там, начинают просыпаться водопады песочного дождя. Они струятся по камням, осыпаясь большими лужами у подножья, готовые в любой момент снова взмыть вверх и унестись к океану. Этот песок сбежал из Соссусвлея и лишь на короткий миг присел отдохнуть на каменистом утесе. Он такой же кочевник, как и бушмены….

Фотографируем горы. Хотя фото из окна автомобиля – самое последнее дело, и эти снимки, скорее всего, никогда и никому не пригодятся.

Холмы уплощаются, становятся всё ниже и ниже, почти совсем исчезают, лишь кое-где выглядывая из янтарной травы… Затем, словно в такт неуловимой мелодии пустыни, начинается обратный процесс. Вот один песчаный бугорок приподнялся над землей, вот другой, вот они активно пошли в рост, соревнуясь лишь красотой и буйством окраса: желтая дюна, красная, оранжевая в крапинку, темно-фиолетовая, серо-коричневая. …

Мы не видим с дороги, но готовы поспорить, что в этих горах уже нет ни одного крупного камешка, а сами дюны вымахали почти с десятиэтажный дом, с двадцати-, с пятидесятиэтажный… Говорят, что самая высокая дюна в мире (и она находится именно здесь) превышает триста метров!

– Миша, как думаешь, если бы на дюны посмотреть с высоты птичьего полета, они были бы похожи на песочницу, в которой какой-то огромный малыш играл в куличики?

– Инка, ты просто неисправимая фантазерка! – Михаил рассмеялся. – Сама сегодня все увидишь. Ты же слышала, что Костя договорился с пилотом. Так что полетаем!

– Я не смогу, – Инна вздохнула, – Я сама себе епитимью наложила: буду всю вторую половину дня сидеть у компа. Сколько раз давала себе слово не лениться, записывать хотя бы по две странички каждый вечер. Но вечная лень никогда не дает осуществить задуманное. Так потом и получается, что я должна вечно просить каких-нибудь Васю, Колю, Петю, Машу, а чаще тебя и Петровича, записывать имена, фиксировать обряды, отдельные слова какие-то, выражения, ритуальные сказки.

– Но у тебя же все это есть на диктофоне?

– А знаешь, Миш, я его боюсь. Честно! Включаю для подстраховки, но никогда не прослушиваю. Помнишь, я рассказывала, что наш преподаватель, профессор Шнайдеров, говорил, что журналист кончается там, где начинается диктофон, и на полном серьезе называл его «убийцей памяти и таланта».

– Так ты серьезно намерена остаться в лагере? Ты же любишь летать?

– Не трави душу, дружище. Епитимья – это серьезно.

– А мне кажется, это просто отговорка. – Петрович внимательно посмотрел на супругу. – Что-то раньше я не замечал за тобой такой усидчивости и рвения. Скажи лучше, что тебе просто охота посидеть в теньке, на завалинке и отдохнуть от нас в одиночестве?

– Намекаешь на то, что я старею? Кстати, кто запомнил дословно бушменскую присказку о возрасте человека? Ту, что Влад процитировал?

Экипаж «Бригантины» дружно наморщил лбы, пытаясь вспомнить забавную фразу, услышанную час назад.

– Ага! Не помните! А я подскажу: «Я молода, как самое прекрасное желание моей души, и стара, как все несбывшиеся мечты моей жизни».

– Верно. Только, помнится, Влад цитировал слова одинокого старца, спасенного туристами от верной гибели посреди буша. Так что не приписывай себе слова человека, чья мудрость, действительно, выстрадана.

За разговорами не заметили, как вплотную подъехали к подножью дюн. Дальше идти можно было только пешком. Машины бросили под огромным раскидистым деревом , вероятно, дальним родственником нашей акации: всё оно было усыпано огромными зелеными стручками, похожими на стручки фасоли. Еще больше таких же плодов, но уже почерневших и растрескавшихся валялось в радиусе пятидесяти метров.

(Кстати, именно этот импровизированный тент, эта гигантская крона позволит нам на обратном пути на собственной шкуре почувствовать, что имел в виду Ной, создавая свой ковчег. Раскаленная пустыня вокруг заветной тени заставляет всевозможных животных,

насекомых, птиц и пресмыкающихся забывать о вражде и опасности. Все эти «твари по паре», а то и по доброму десятку пар абсолютно безбоязненно слетаются и сползаются в вожделенную прохладу, скачут почти по людским головам, ползают у ног, замирают у колес…. И лишь самое резкое движение, или громкий звук могут вспугнуть эту вселенскую гармонию, заставив мышку-полевку, или огромного скорпиона отползти чуть-чуть в сторону.

Акация, в конце нашего путешествия по дюнам, послужит замечательным развлечением для дам, которые догадаются нарвать сочных стручков и покормить «бедных мышат», а мужчины, вдоволь нафотографировавшись песчаных откосов природных пирамид, переведут технику в режим макросъемки и получат с добрый десяток отличных кадров самой разнообразной живности).

Само же восхождение на дюны было не столь интересным и захватывающим, как нам об этом мечталось. Скорее всего, правы были те, кто настаивал на сверхраннем подъеме. Если бы песок не был столь сух, сыпуч и горяч, если бы он хоть чуть-чуть сохранил рассветную прохладу, мы бы почувствовали полный восторг. А так … Представьте: любой шаг погружает ногу по щиколотку в пушистую кварцевую пыль. Два твоих шага вверх по склону обозначают автоматическое сползание вниз почти на те же два шага. Точнее, ты делаешь три шага вверх и сползаешь на два назад. Несложный подъем, который по прикидкам самых нетренированных должен бы занять минут тридцать, растягивается на добрых два часа. Кожа, густо смазанная кремом от загара, умудряется сгореть и обветриться. К тому же, на нее непостижимым образом попадает огромное количество песка, производящего такой глубокий «косметический» пиллинг, какой не получишь в самом дорогом СПА-салоне.

Поход на вершину грозил провалиться, едва начавшись, так как азарт куда-то быстро улетучился, оставив взамен чувство недовольства и разочарования….

Так могло бы быть. Но так не случилось. Миша, Петрович, Костантин и Лера решили освоить традиционное развлечение песчаных дюн – сэндбординг. Это такой вариант скейтбординга, где все как на настоящем снежном склоне, даже доска такая же, только катание происходит на песке. Маленькое уточнение: досок у нас с собой не было. Поэтому покатушки, которые устроили русские путешественники, смело можно было назвать попасэндбордингом. Скатывались, (как следует из названия), на пятой точке. Если вы думаете, что это легко, то вы ошибаетесь. Относительно быстро спуститься с горы можно лишь перекатом, либо вытянувшись в струнку и старательно втянув в себя ягодицы. В противном случае, та самая «пятая точка», которая должна была послужить скейтом, проваливается глубоко в песок, а человек не съезжает с горы, а вгрызается в нее, проваливаясь все глубже и глубже.

Немудреное развлечение вернуло хорошее настроение, но совершенно вымотало физически. В волосах, ботинках, карманах, ушах и даже зубах, словом, везде, был песок. Носы покраснели и залоснились.

– Давайте-ка, братцы, по машинам, и в лагерь! – скомандовал Влад. – Дома моемся, отдыхаем минут пятнадцать и едем на аэродром. Потом, если еще останутся силы, прокатимся к каньону Сессрием.

– Конечно! Что за вопрос! Обязательно прокатимся! И еще спустимся в этот каньон!

Влад лукаво усмехнулся и опустил глаза: «Ну-ну… Посмотрю я на вас через пару часов. Вот разве что Михаил, возможно, Женя, ну, еще и Костя смогут ноги переставлять. Остальные вряд ли. Хотя, бог их знает, этих моих бывших соотечественников. Носятся, как угорелые. Все им надо, все им интересно. Всего хочется. И, главное, чтобы без гидов и экскурсий. Только сами!»

– Влад! Если у наших орлов силы кончатся, я им сама о Сессриеме расскажу. Так, на всякий случай. У меня много материала, – Инна отвела проводника в сторону. – Нам же не нужно, чтобы в

первый день у всех был солнечный удар и температура. Мы же Соссусвлей выбрали в качестве зоны адаптации, акклиматизации и релакса пред основным, сложным маршрутом. А получится, что они себя здесь измотают.

– Поживем – увидим.

Глава 5. Три «Летучих Голландца» на сундук мертвеца и другая мистификация…

Конечно же, вековая народная мудрость о том, что «утро вечера мудренее» существует для того, чтобы кто-то ее опроверг.

Кто?

А вы не догадываетесь?

Естественно, мы решили пойти по пути наибольшего сопротивления и доказать себе и остальным, что при большом желании вечер можно растянуть до невозможности, и тогда мудрое утро уже не будет так актуально ….

Напомню: в 15-00 минувшего дня, проведя примерно 6 часов на сорокаградусной жаре, мы вернулись из Соссусвлея и тут же отправились на импровизированный аэродром, чтобы успеть полетать над дюнами. Не смотря на то, что знающие люди советовали перед полетом основательно подкрепиться, но исключить воду, большинство решило поступить по-своему: основательно утолить жажду, игнорируя обед. Итог печальный. Авантюрный полет все-таки состоялся, но адекватно воспринять красоты легендарной пустыни смогли не все. Зеленый от усталости и болтанки, потерявший ориентир лево-право и низ-верх, Андрей Костянов смог лишь произнести:

– Не волнуйтесь, товарищи, кино будет! А маманьке передайте, что пал ее сын смертью храбрых в коварной пустыне, но погиб он не зазря и в обнимку с кинокамерой.

– Что, дружище, совсем укачало?

– А то! От меня персональное спасибо Андрею и Майклу за их дружескую договоренность с пилотом о демонстрации фигур высшего пилотажа. Снимать кино в момент, когда самолет выполняет бочку или мертвую петлю, доложу я вам, удовольствие несказанное!

– Мужчины, вам не стыдно?! – набросилась на друзей Инна .– О чем вы вообще думали, там в небе?

– А ты разве не рассмотрела снизу? – невинно потупил глазки Михаил. – Наш самолет писал в облаках фразу «Дорогие девочки, поздравляем с 8 Марта!». Андрею поплохело как раз на восклицательном знаке, а до этого он вел себя просто геройски.

– Балаболы…. – обиделась Могилева.

– А хочешь, мы сейчас полностью искупим свою вину и прямо с аэродрома поедем в Сессрием?

– Вы с ума сошли! Вы же уже на ногах не держитесь от усталости.

Через несколько минут джипы бодро катили в сторону знаменитого каньона. Справедливости ради стоит сказать, что над женщинами все-таки сжалились и оставили их отдыхать в лагере.

Сессрием оказался, с одной стороны, первым намибийским «городом» вне основной цивилизации, который увидели наши путешественники, а с другой наглядно продемонстрировал им, с чем реально придется столкнуться в будущем, добравшись до севера страны. «Городом» Сессрием называют только сами намибийцы. Для европейского путешественника – это всего лишь

автозаправка, десяток киосков, где можно купить воду и самые простые продукты, станция шиномонтажа и пара палаток от туристических агентств, продающих ваучеры в кемп-сайты и в сам каньон. Есть еще так называемые «бары», но если ты не падаешь с ног от голода, обедать там не захочется. Вот, собственно, и вся инфраструктура. Сами жители Сессриема обитают где-то по соседству, стараясь не мозолить никому глаза невзрачными хижинами и неухоженными двориками.

Нужно сказать, что этот город на карте Намибии появился не сегодня. Точнее, сама стоянка Сессрием, как объект туризма, существует лет двадцать, двадцать пять, а вот путешественники, пастухи, кочевники самых разных племен облюбовали ее уже несколько веков назад. Да что там несколько веков! Геологический возраст каньона Сессрием – тридцать миллионов лет! Формировался он постепенно, но два миллиона лет назад, когда уровень моря катастрофически упал, реки потекли к океану по самому короткому пути, который как раз и проходил в данном месте. Так и получилось, что вода за сотни тысяч лет промыла себе достаточно глубокую ложбину, добравшись, в некоторых местах, до подземных источников. Поэтому теперь в каньоне, длина которого чуть менее километра, а ширина колеблется от двух до тридцати метров, всегда можно найти живительную влагу. Глубина каньона тоже не одинакова. Самые глубокие места его достигают сорока метров, кое-где каньон значительно «мельче». Но то самое, заветное, место постоянной воды, постоянного источника жизни как раз и дало название каньону, городку и всему району. На языке африканос – «sessriem» – (правильнее было бы написать «Sess Riem») – шесть ремней. Ровно столько поясов из шкуры орикса требовалось связать вместе, чтобы привязанное к ним ведро могло зачерпнуть воду.

Нагулявшись по острым уступам и сделав без особого энтузиазма несколько снимков (солнце ушло, в каньоне стояли зеленоватые сумерки) мужчины засобирались домой.

На вечер у всех были грандиозные планы.

Во-первых, было решено провести первую отрядную сходку, дабы члены экипажей могли попить чайку и лучше узнать друг друга. Во-вторых, отказавшись от обеда ради самолета, все вдруг зверски проголодались. Ну а в-третьих, требовалось заранее укомплектовать и заправить джипы, сделать запас технической и питьевой воды, чтобы в завтрашнем марш-броске до атлантического побережья уже не останавливаться. Собственно говоря, останавливаться там и негде, дорога идет по безлюдной пустыне. И хотя путь не очень долгий – что-то около 300 с лишним километров – но не самый простой. В начале – горные перевалы, затем – бескрайняя пустыня. Влад, в ответ на наши возражения о том, что пустыней нас уже не испугаешь, только усмехнулся: «Да вы ее еще и не видели совсем. Ничего, завтра познакомитесь!».

Первая «общая» ночь удалась. Штаб-квартирой для чаепития была выбрана палатка четы Буренковых, отсутствие чая мы попытались компенсировать джином, а сухарей и сушек – разнообразными фруктами и сыром, которые Михаил и Влад достали на местной кухне.

Керосиновый огонек единственного фонаря покачивался у входа в палатку, не рассеивая, а усиливая ночной мрак, звезды мигали, словно сам ветер вечности ерошил их золотые головы. Сладко пахло какой-то травой. На родине так пахнет медуница, а тут, в центре Намибии, этот запах легко мог оказаться смертельно ядовитым. Где-то совсем рядом, скрытые ночной темью, смачно хрупали траву антилопы или зебры, всхрапывая и периодически переходя с места на место. Нам подумалось, что давненько уже мы не видели такой темной ночи с ветхозаветным фонарем и россыпями звезд, не слышали такого теплого шелеста летнего ветра в пустынной высушенной траве, потрескивания веток в малюсеньком импровизированном костерке, сооруженном на старой перевернутой бочке, мирного, успокаивающего хрупанья невидимого стада…. Сразу посыпались рассказы. У кого какие…. О садах Ватикана, скальных монастырях Каппадокии, смешных памятниках Банги, фантасмагорийных полотнах первобытно-современной Вамены.

Конечно же, больше всего говорили о Намибии. До первых встреч с красавицами-дикарками оставалось всего пару дней. Но и за то время, которое мы провели в относительно цивильных условиях столицы, столичного тракта и облюбованного туристами всего мира ландшафтного заказника, все наглядно убедились, что в розысках вселенской гармонии и красоты маршрут был выбран верно. Уж сколько их повстречалось нам по пути – худеньких, полных, миниатюрных и статных, иссиня-черных, шоколадно-коричневых, желтовато-смуглых, с пухлыми губками, с огромными оленьими глазами, пышными бюстами и не менее аппетитными бедрами – и не перечесть. Удивительно, но женская половина команды полностью и с не меньшим восторгом разделяла восхищение мужчин.

– Миша, а что для тебя женская красота? Какой идеал ты сам ищешь? – с интересом спросила Людмила.

– Когда-то давно я прочел книгу Ефремова «Лезвие бритвы». Ну, ты, наверное, и сама ей зачитывалась. Я не процитирую точно, но подлинно анатомическую красоту (а не очарование, обаяние или шарм) автор, и я вмести с ним, считал плодом эволюции, естественного отбора. Разрез глаз, форма брови или прямой нос в том случае красивы, если идеально подходят для жизни в определенных природных условиях. Восприятие красоты, чувство высшей эстетики – это опыт, накопленный в миллионах поколений при определении того, что совершенно, что устроено анатомически правильно, что лучше всего отвечает своему рабочему, функциональному назначению… Понимаешь? Решительно все виды чувств, доставляющие нам ощущение красоты, в своей основе имеют важное и благоприятное для нашего организма значение, будь то сочетание звуков, красок или запахов. Линии, которые мы воспринимаем красивыми, гармоничными, построены по строгим математическим закономерностям, и это бесспорно. Другими словами, красиво то, что целесообразно для жизни.

– Получается, что те люди, которых мы считаем красивыми, генетически лучше и правильнее тех, кого бог красотой обделил?

– Понимаю, звучит обидно. Но, вероятно, в этом есть какой-то высший смысл? Давай рассуждать логически…. Красота повышает ценность наших «акций» в глаза окружающих представителей противоположного пола. Красивая женщина родит привлекательных детей, которым в свою очередь будет легче найти партнера, тем самым, обеспечив непрерывное продолжение рода. Красивому мужчине легче отыскать красивую же партнершу, которая тоже родит ему красивых детей. Все, круг замкнулся! Кстати, именно о красивых детях родители заботятся более тщательно. Такой вывод, насколько я помню, сделали какие-то американские ученые, наблюдавшие поведение родителей с детьми в супермаркетах. Просматривая записи с камер наблюдения, ученые обратили внимание, что некрасивые дети часто оказывались одни в отделах без присмотра, в то время как привлекательные чада всегда были в пределах видимости родителей. Так это или нет, но здравое зерно в этом выводе явно присутствует.

– Что ж, в этой поездке нам сулили встретить самых красивых женщин планеты. Посмотрим, насколько они счастливы и насколько присмотрены и ухожены их дети.

– Люд, ты же понимаешь, всё равно для нас – вы, дорогие наши, самые красивые.

– За прекрасных дам! – поднял тост Женя.

– За самых прекрасных дам экспедиции! – поддержал его по-гусарски Константин.

Утро началось с зычного крика Влада: «По машина-а-ам!».

Какого черта? Шесть утра. Голова трещит немилосердно, мышцы гудят, носы алеют ярче рассветного солнца, кисти рук и шеи покрылись пупырчатыми волдырями фотодерматита…

– А я говорил вам, что солнце здесь коварное. Ваши защитные кремы – двадцатки и тридцатки – для Намибии сущий пустяк. Пользоваться надо только восьмидесяткой, и не какой-

нибудь французской безделицей, а произведенной в ЮАР. Хорошо хоть вчера все были с длинными рукавами и в ботинках. Носы, руки и шеи мы быстро вылечим. Но на будущее – имейте в виду! – Влад придирчиво осмотрел первые боевые увечья.

Через полчаса мы завтракали на той же АЗС, где вчера заправляли машины.

– Кость, как дела у твоего экипажа? – бодро поинтересовалась команда «Бригантины», ушедшая вчера по-английски, раньше остальных.

– Колдуем! Шаманим и всячески ворожим! – хохочет Константин. – Девчонки изгоняют джина, просят-просят: «Джин, Джин, выходи!», а он – ни в какую!

– Следующий раз будем пить ром. Тоже не самый вкусный напиток на свете, зато переносится организмом значительно легче джина, а от малярии защищает не хуже.

– Господа! – вмешался Евгений Соловьев, – Очень рекомендую тоник из нашего холодильника, единственное, что РЕАЛЬНО спасает от малярии. А все эти свои сказки про джин и ром будете бабушкам рассказывать.

Женя был полон жизнелюбия и энергии. Их источник, не выдержав, он назвал буквально через несколько минут. Оказывается, Влад рассказал им с Инной, что бодрость духа после подобных тяжелых ночей в Намибии возрождают с помощью безалкогольного пива Джинджер – настоя имбиря и еще десятка трав.

Поправив здоровье и перекусив, отправляемся в дальний путь. Но на будущее даем себе зарок – никаких сверх усилий днем, только рабочий график, без перевыполнения плана. Никаких возлияний, даже самых задушевных, только вода, соки и тоник. Никаких «я загорю совсем чуть-чуть», только минимальное количество открытого тела хотя бы еще дней пять! Как вы думаете, мы сдержим слово?

Следующие несколько часов показали нам, что о Намибии мы не знаем совсем ничего, а рассказы Макса о загадочных ржавых машинах-призраках, с экипажами из скелетов, которые по образу и подобию легендарного «Летучего Голландца» рассекают безлюдные пустыни – наверное, не совсем и выдумка…

Ну вот, скажите, поверили бы вы, жители XXI века и граждане цивилизованной России, что три джипа с опытными водителями, не менее опытными экипажами, едущие по одной дороге и в одном направлении могут потеряться более чем на 4 часа? И это при наличии какой-никакой (периодически пропадающей) телефонной связи между машинами, навигатора в одном из джипов, отсутствии других транспортных средств и почти полном отсутствии дорожных ответвлений. Чего, казалось бы, проще? Выехать из пункта «А» и следовать гуськом в пункт «Б»…. В крайнем случае, можно не гуськом, а с приличной дистанцией, чтобы не захлебнуться в пыли впереди идущей машины. Поначалу мы так и ехали: «Маяк», «Бригантина», «Якорь». Примерно через полтора часа от начала пути, Михаил забеспокоился:

– Что-то я перестал видеть сзади пыль от «Якоря». И связи, как назло, нет. Может, остановимся, подождем ребят?

Правильное предложение. Надо ждать.

Ждем. Десять минут, пятнадцать…

– Наверное, что-то случилось, – Петрович тоже занервничал.

Разворачиваемся, и примерно через километр замечаем клубы пыли, вместе с которыми нам навстречу подкатывает… «Маяк».

– Влад, привет! А как вы сзади всех оказались? Вы же первыми ехали?

– Не знаю. Вы нас не обгоняли.

– А Костина машина где?

– Вероятно, сзади нас….

Ждем теперь уже двумя экипажами. Не выдержав, снова едем назад. Километров через пять становится понятно, что «Якорь», вероятно, чудом проскочил вперед, ибо мы доезжаем до того места, возле которого телефоны еще работали и мы проводили перекличку личного состава.

В головах полная каша. Наши телефоны работают, но связи с «Якорем» нет.

– Что будем делать? Как можно потеряться на дороге, где всего один указатель. – Андрей Костянов не особенно нервничает, вот разве что время для съемок неумолимо уходит, солнце поднимается все выше и выше, отбрасывая короткие и малохудожественные черные тени. – До Уолвис-Бэя и Свакопмунда еще 230 километров! Опять мы приедем к вечеру. А у меня на этот городок были особые планы. Макс говорил, что там есть чудные магазины фото– и видеотехники, где я перед визитом в племена все-таки докуплю нам всё необходимое с тройным запасом.

– Ребята! Я дозвонилась! – голос Инны полон ликования. – Люда, Лера, привет! Вы где? Мы вас потеряли!… Сколько?!!! Хорошо. Ждите нас… Мы отстали.

– Ну, что там?

– Они стоят возле указателя «До Свакопмунда 100 километров».

– Чертовщина какая-то. Каким образом они за полчаса сто тридцать километров проскочили, если на всех машинах ограничитель скорости сто двадцать?

– Не знаю, но они там…

Подобные скачки в пространственно-временном континууме дороги «Дюны – Океан» случались еще не единожды. Проявляя бдительность, мы старались с «Маяком» не терять из виду хотя бы друг друга, но джипы каким-то чудом то и дело менялись местами, и в каждую отдельную минуту нельзя было сказать наверняка едет твоя машина первой или последней. А на конечном участке горного серпантина вообще случилось непредвиденное. Михаил, который был за рулем, внезапно свернул с дороги и довольно споро начал продвигаться по каменистым ухабам в сторону заброшенного моста и пересохшей речушки. Петрович и Андрей дремали на заднем сидении, а Инна (вечный штурман «Бригантины») посчитала, что Миша увидел на обочине нечто особенное, что необходимо срочно сфотографировать и промолчала. Она вообще была занята книгой Маргарет Якобсон посвященной племени химба, которую Андрей Костянов купил в букинистическом магазинчике Виндхука. Первые сомнения закрались в ее голову лишь тогда, когда машина с огромным трудом перепрыгнула через десяток валунов и, захлебываясь от натуги, начала пробираться по влажной грязи каменистого русла. От толчков и тычков проснулись оба пассажира галерки.

– Эй, мы где? – протирая глаза, спросил Андрей.

– А? Что? – Михаил тоже словно очнулся и огляделся по сторонам.

Инна глазам своим поверить не могла. Последние три минуты она внимательно смотрела на Мишу и тот вел себя абсолютно спокойно и уверенно: крепко сжимал руль, с любопытством поглядывал по сторонам, ей подмигивал и даже сделал несколько фотографий, высунув руку с цифровиком в окно. Теперь же он выглядел так, словно только что проснулся вместе с ребятами.

– Какого лешего нас сюда занесло? – Петрович не злился, просто уточнял.

– Бог его знает, я и сам не понял. – Миша рассмеялся и начал выворачивать руль.

– Миш, ну правда, что это было? – не мог успокоится Костянов. – Ты хотел, чтобы мы эту речку сняли? Она показалась тебе «фотогеничной»?

– Говорю же, бес попутал…

Похоже, Михаил и сам не мог объяснить своего внезапного порыва.

Выезжать на дорогу оказалось значительно сложнее и дольше, чем искать приключений на обочине. Машина рычала, ворчала, стонала, упиралась всеми четырьмя колесами,

демонстрируя нам, что еще чуть-чуть и жидкая грязь засосет ее почти до порогов. Помогло водительское мастерство, полный привод и закалка, полученная на российском бездорожье. Потратив всего какой-то час, мы выбрались на трассу.

Очередной раз все экипажи встретились в полном составе уже километрах в двадцати от Свакопмунда, основательно, до изнеможения устав от тех пугающих пустынных пейзажей, о которых нас любезно предупреждал опытный Влад.

Мы не могли бы сказать точно, сколько времени пробирались по этой пустыне. Может быть, пару часов, дней, месяцев, а, может быть, годы. По крайней мере, иногда нам казалось, будто мы навсегда затерялись в бескрайних ледяных просторах. (Почему «ледяных»? Трудно сказать. Но в холодном кондиционированном воздухе джипа, при плотно закрытых от пыли окнах, пустыня нам казалась именно такой. Она была заполнена чем-то безжизненным, белым, колким, не холодным, но и не тёплым. Никаким.).

Мы даже успели забыть, как выглядел мир раньше. Когда вокруг не было пустыни. Когда всё вокруг было зелёное, голубое, золотое, яркое, живое, сочное…

Но, конечно, думалось нам, это было не с нами, или было во сне. Да-да, скорее всего, именно во сне! Ведь не может же быть, думали мы, что мы помним это, действительно, помним. Это же, вероятно, было много-много лет (веков? тысячелетий?) назад…. И мы гнали эти странные воспоминания о странном сне. Потому что ужасно устали от белого и безжизненного. Потому что безумно хотели зелёного. (Что такое «зелёное»? И зелёным ли называется то, что мы помним?) И когда, наконец, в призрачной дымке надоевшего белесого марева бледной тенью цвета хаки заколыхался силуэт первой пальмы, мы испытали такое чувство невозможной, щенячьей, детской и слезливо-нестыдной радости обретения привычной тверди под ногами, что вспоминать об этом как-то даже и неудобно. Не солидно как-то…. Посему будем считать, что все сказанное десятью строками выше, переживали только особо эмоциональные представительницы женского пола. Да и то не все, а, скажем, Инна, Люда, Лера и Надя. Точнее, Инна и Надя. А еще точнее… Инна.

Через полчаса мы уже вдыхали обжигающе-острый запах Атлантического океана и глупо улыбались, во все глаза рассматривая нереальные, пряничные домики города-шкатулки, настоящей Баварии на самом краю света – удивительного Свакопмунда.

Глава 6. Море, в котором нельзя купаться. Слишком идеальный Свакопмунд.

– Дом, милый дом! – выдохнула Инна знойный воздух улицы вместе с киношной английской фразой и обессиленно рухнула на мягкий диван, стоящий в холле отеля.

Очаровательная немецкая бабуля, в мягких парусиновых брюках и клетчатой рубахе – хозяйка гостиницы – заохала, заулыбалась, захлопотала вокруг уставших путешественников, точно так же, как хлопочут наши бабушки при виде внуков, приехавших на каникулы. Она ловко и всем одновременно протягивала влажные полотенца, сквозь сдвинутые на нос очки рассматривала багаж, между делом, но настойчиво подсовывая гостям кружки с ароматным крепким чаем и вполне приличным кофе:

– И печеньица берите, не стесняйтесь, с дороги же, голодные же…

Фрау Марта демонстративно не замечала поднос с прохладительными коктейлями, выставленный на стойке регистрации, считая, что этот традиционный гостиничный «комплимент» новоприбывшим – сущая ерунда в сравнении с ее чайком, дань какой-то непонятной моде.