Текст книги "Ипоса хочет замуж"

Отель был маленьким, чистеньким, светлым и уютным. Сотни подобных приютов –близнецов знакомы многим туристам, любящим отдыхать в Баварии, или, скажем, в Австрии.

Сквозь стеклянную входную дверь нас внимательно рассматривал древний старик, с лицом, напоминающим сожженную в угле, морщинистую печеную картофелину и белыми пружинками волос, выбивавшимися из-под смешной, пестрой вязаной шапки. Что он делал у гостиницы – не понятно. То ли просто стоял, то ли милостыню просил…

– Хеллоу! – помахали мы ему.

– Ю а велкам! – степенно ответил старый африканец, приветливо улыбнувшись беззубым ртом.

– Мам! А можно я ему денежку дам? – спросила Людмилу Валерия. – Такой классный дедуля!

– Можно, наверное, только смотри, чтобы фрау Марта не заметила. Вероятно, она не приветствует попрошаек под окнами.

Опередив Леру, на крыльцо вышел Михаил, и старик, мгновенно подобравшись, услужливо распахнул перед ним дверь.

– N/a’an ku se, – поприветствовал Михаил деда на языке народа сан, иначе говоря, на бушменском. Это обозначало что-то вроде «Бог в помощь».

Старик удивленно охнул, схватил Мишу за руку и радостно залопотал, забормотал, смущенно улыбаясь и смахивая неудержимую, спорую и прозрачную стариковскую слезу с подслеповатого глаза.

– Дедушка, я плохо знаю твой язык. Я всего три дня в Африке, – перешел наш приятель на английский. – Как ты? Как самочувствие? Чайку хочешь? – и Миша протянул чашку, которую ему всучила заботливая Марта.

– Спасибо, сынок. Порадовал ты меня и удивил. Откуда ты такой хороший будешь?

– Россия…. Раша….Русланд….. Слышал что-нибудь?

Дед отрицательно покачал головой:

– А это всё твоя семья, сынок? Бо-о-ольшая! Прямо как у нас. Ты мне чашку-то не давай. Нельзя это! Не положено. Нас на кухне кормят. Вот сейчас моя смена закончится, и пойду пить чай. Только я с молоком люблю. А этот пустой – баловство одно. Зато с сахаром, да с молочком…. Вкусно, м-м-м…

Оказалось, что старый Одживанго вот уже сорок шесть лет работает в Свакопе. И из них все сорок шесть – при отелях. До этого он жил неподалеку, в деревне, которая принадлежала ферме по выращиванию устриц. Тогда, году в шестидесятом, здесь всем заправляли юаровцы. Бушменам они денег не платили, но давали кров и еду. И то счастье! Многие бушмены этим счастливцам завидовали. Одживанго вырастил семерых детей и двенадцать внуков. А когда умерла жена, бросил старую работу и ушел в Свакопмунд. Зачем у своих же детей работу отнимать? С тех пор он так и живет в этом городе.

– Постой, дед! Ты сюда пришел, когда у тебя уже внуки были?

– Ага, целых семь! Сейчас уже, наверное, больше. Да и правнуков полно.

– И ты после этого еще почти полвека здесь проработал?

– Ну, да!

– Так сколько же тебе лет, старик?

– Не знаю, сынок. Наверное, сто тридцать…

– Сколько?!!!!

– Миш, не пугайся, – к собеседникам подошел улыбающийся Влад. – Местные племена ведут счет не нашими годами и месяцами, а лунными. И то это они у дамара и химба научились. Бушмены о возрасте вообще понятия не имеют. Так что дедуле нашему, вероятно, лет девяносто. Но на могиле его будет написано так, как он сказал: 130 и даже больше, дай Бог ему здоровья….

– Но и девяносто – это не мало. Ты представляешь, Влад, как наша отечественная медицина должна кусать локти от зависти, если здесь обычные бедные бушмены доживают до столь почтенного возраста и прекрасно себя чувствуют?

– Да, ты прав. Долгожителей здесь действительно много. И, кстати, это опровергает мнение европейских историков о том, что в примитивных сообществах люди умирают в тридцать-сорок лет. Раньше, в средине двадцатого века в таком возрасте абориген мог умереть лишь от несчастного случая: зверь задрал, или змея укусила.

– А сейчас, что? Молодые умирают чаще?

– Увы, да. СПИД. Всему виной проклятый СПИД…

Да. Это действительно серьезная африканская проблема. По пути в Свакоп, да и в Виндхуке мы видели несколько десятков школ. И у каждой из них ОБЯЗАТЕЛЬНО расположен рекламный щит, перекрывающий размером любые иные наружные вывески. Текст щита лаконичен. «Только защищенный секс!». И перечеркнутая английская аббревиатура СПИДа. Никакой политики, никаких призывов социального плана. Борьба за выживание выходит на первый план.

Кстати, раз уж речь зашла и свободе любви и всяких прочих сексуальных отношениях…

Все наши гиды и, более того, все намибийцы, с которыми нам удалось побеседовать, давали очень противоречивые ответы на этот вопрос. Вероятно, в силу своего представления о чести и достоинстве страны и отдельных племен и народов. Чуть позже, рассказывая о тех или иных племенах, мы более подробно коснемся этой темы. Но в целом, ситуация следующая. Моногамный институт брака, с соблюдением всех его условий и условностей (в нашем понимании) существует лишь в крупных городах. В сексуальные отношения молодежь вступает довольно рано, и девочки меняют партнеров так же легко, как мальчики. Дети природы, они не видят ничего зазорного в своих играх и, конечно же, никак не отождествляют слова секс и любовь. Понятие «любовь» вообще за гранью понимания многих африканцев. Оно начало культивироваться и насильно прививаться населению лишь в семидесятые годы, когда телевидение начало демонстрировать многокилометровые мыльные сериалы, в которых Любовь всегда заглавный герой. Вот любовь к детям – это понятное чувство. А любовь к противоположному полу? Англоговорящий намибиец, в 90 случаях из 100 скажет «Ай вонт ю» (Я хочу тебя), и лишь единицы, получившие хорошее образование подберут для близкого человека иные слова, вроде «Ай лав ю».

Единственное, что объединяет ответы всех тех, с кем нам удалось побеседовать – это активное неприятие гомосексуальности. Неприятие на грани непонимания, о чем вообще идет речь? Вероятно, среди белых жителей Намибии или, точнее, среди туристов, и встречаются однополые парочки, но местное население о них даже не подозревает.

Однако, мы отвлеклись, а Свакопмунд, тем временем, все активнее напоминает о себе, врываясь уже сюда, в московский кабинет, влажным, пронизывающим ветром, мелкотравчатыми брызгами прибоя и дождя и низкими серо-синими тучами. Только в отличие от наших ветров и дождей, Свакопская погода более переменчива и щедра на подарки. Вы даже не успеете огорчиться по поводу того, что полил дождь, как он тут же прекратится, океанский ветер раздует, расшвыряет последние клочковатые облака, и они мягким туманом опустятся на тротуары. Внизу туман, а вверху – яркое солнышко. Эту картину в Свакопе можно наблюдать 360 дней в году. Нет

смены времен года, но есть четкая смена погоды утром, за ланчем, в полдник и к ужину. Вот только ночи, пожалуй, всегда одинаково звездные, чистые и прохладные.

– Дорогие русские гости, – обратилась к нам фрау Марта. – Позвольте поинтересоваться вашими планами на сегодняшний вечер и завтрашний день?

О, да! Как же мы забыли? Завтра у нас первый и единственный «свободный» день перед марш-броском по совершенно диким территориям. Точнее, эта свобода очень условна, потому что каждый из членов команды получил четкие инструкции по поводу того, что он должен сделать, и тем не менее….. Неужели закупка провианта (у Инны и Влада), закачка и дублирование отснятых материалов (у Жени, Леры, Инны-младшей и Людмилы), организация последнего цивильного пре-пати (у Нади и Кости) и профилактический ремонт и дополнительная комплектация техники (у Михаила и двух Андреев) могут занять целый день?

– Фрау Марта! А какие есть предложения?

– С вашего позволения, я хотела бы познакомить вас с моим племянником Гансом и его очаровательной супругой Джейн. У них есть небольшой катер, и они будут рады показать вам акваторию нашей бухты. Быть на океане и любоваться им с берега – грешно, ей Богу!

– А рыбу половить мы сможем? – в один голос спросили Миша и Константин.

– Боюсь, что нет. Джейн и Ганс активные гринписовцы и защитники живой природы. Но… у меня есть еще один племянник – Яков. Вот он заядлый рыбак. Правда, рыбалка тут специфическая. С берега.

– И что клюет? Мелочь всякая? – разочаровались мы.

– Да, в основном, акулы… Но для того, чтобы рыбачить с Яковом вам нужно получить в полиции лицензию на право рыбной ловли.

Вот это да! Акулы… И она говорит об этом так буднично?

Предложение гостиничной хозяйки не выглядело каким-то рекламным трюком. Чувствовалось, что ей действительно хочется удивить неожиданных (и первых за историю существования отеля) русских гостей. Поэтому мы с благодарностью согласились.

Вечером мы гуляли по безлюдному Свакопмунду и удивлялись тому, каким образом этот сказочный, пряничный городок (второй, кстати, по величине после столицы) мог появиться на карте Намибии. Город настолько красив, что можно подолгу любоваться буквально каждым его домом и двориком, построенными уже очень давно и сохранившими непередаваемую атмосферу колониальной эпохи. Мы так гордимся тем, что сохранили выдающиеся строения Санкт-Петербурга, не дали им разрушиться и погибнуть, а здесь, словно в порядке вещей беречь архитектуру прошлого века. Хотя климат двух городов примерно одинаков. Только в Питере лютуют зимы, а здесь главное коварство в сильнейших ветрах и резких перепадах температур. Наверное, жители Свакпмунда не знают даже слова такого «реставрация», потому что каждое здание так тщательно подкрашивается, подмазывается, ремонтируется и приукрашивается в течение каждой недели, что никогда не придет в упадок. Стоит появиться какой-нибудь трещинке или щербине, как хозяева немедля заделывают прореху, стараясь, чтобы заплатка была совсем незаметна. Возможно, всё дело в том, что здесь и поныне живут прямые потомки первых колонизаторов и планируют жить их внуки и правнуки, которые даже помыслить не могут о том, чтобы изменить своей малой родине.

Но мы опять отвлеклись. Философствовать будем потом, когда вернемся на родину….

Итак, утро очередного дня наступило. Оно было солнечным, но прохладным. Под окнами отеля нетерпеливо бибикал старенький, но опрятный и ярко разукрашенный микроавтобус, а у его двери переминался с ноги на ногу огромный улыбчивый толстяк, которому удивительно шло имя Ганс. Конечно, только таким он и может быть, настоящий Ганс – в белой футболке, темно-синем комбезе, с внушительным пивных брюшком, отчетливыми залысинами бело-желтых волос и

светло-стальными глазами истинного арийца. Ганс неловко чмокнул фрау Марту в морщинистую щеку, с чувством пожал нам руки и с особым удовольствием, как-то аппетитно, повторил вслух наши имена. Более того, как оказалось в дальнейшем, Ганс еще их и запомнил.

Мы споро погрузились в нутро его бравой тарантайки и отчалили на свидание с океаном.

Порт Уолвис-Бэй похож на старый порт в Одессе. Тот, каким он был до войны. Огромные океанские суда пасутся где-то на рейде, словно робея заходить в мелковатую бухту. Зато небольшие суденышки, катера и яхты всех мастей слетелись к берегу стаей разноцветных чаек и бакланов. В портовых доках постукивают топоры и повизгивают пилы, суетятся продавцы сувениров, раскладывая свои немудренные поделки прямо на асфальте, на кусках старой газеты. Чернокожие такелажники за старым сараем степенно потягивают пиво, не забывая опасливо поглядывать на здание офиса, откуда может внезапно появиться начальство.

Нас встречает улыбающаяся Джейн. Она так же соответствует своему имени (быстрому, цельному, хлесткому и очень американскому), как ее знаменитая тезка Джейн Фонда. В руках у Джейн бортовой журнал и ведро со свежей рыбой:

– Это не для вас. Это для моего приятеля Арни. Вас ждет совсем иное угощение…

Джейн стремительно вспархивает на борт небольшой яхты. Поражаясь ее сноровке (до борта яхты добрый метр, а трапа нет), мы с разной степенью ловкости повторяем ее трюк. Настроение у всех отличное, особенно с учетом того, что берег просто забит всевозможными живыми натурщиками, охотно позирующими перед нашими объективами. Вот три розовых пеликана картинно задирают головы и поднимают лапы, создавая неповторимую скульптурную композицию «Птицы и море»…. Вот с десяток белоснежных чаек, узрев рыбу в руках Джейн, дисциплинированно опускаются на металлический поручень яхты и застывают, гипнотизируя улов антрацитовыми бусинами глаз….. Вот еще одна, не знакомая пока нам птаха, серовато-сизая, скорее, дымчато-серая, пикирует четко на рынду, и колокол раскачивается под ее весом, оглашая окрестности мелодичным звоном. У этой птицы какие-то нереальные лазорево-синие глаза…

Стоило яхте отойти от берега, как на палубу торпедой влетает антрацитово-черное, упругое и блестящее тело – огромный морской котик.

– А вот и Арни! – хохочет Джейн и с удовольствием объясняет. – Здесь, в бухте, ни птиц, ни морских животных никто не обижает. Они совершенно не боятся людей. Более того, они считают нас своими друзьями. Как уж они там, на своих собраниях, делят местные лодки – не знаю. Но у каждой яхты свой «смотрящий». Арнольд, например, будет крутиться возле нас вплоть до выхода в открытый океан. Затем его сменит Арчи. Тот меньше по размеру, светлее и, кажется, моложе. Конечно же, мы подкармливаем котиков, но и в те дни, когда мы выходим в море без угощения, Арни и Арчи неотрывно следуют за яхтой, а то и катаются вместе с нами, валяясь прямо на палубе. Но сегодня для них жарковато, так что долго здесь Арнольд не выдержит.

Словно поняв слова своей приятельницы, Арни легко соскальзывает за борт и начинает резвиться, нарезая круги вокруг суденышка. Заметив, что Андрей снимает его большой видеокамерой, котик начинает принимать картинные позы, переворачиваться на спину, похлопывать по воде ластами…

– Андрюх! Угости чем-нибудь животину! – кричит Инна, – Смотри, как он старается!

– Вот же, женщины! Вам лишь бы кого-нибудь покормить. А у нас, между прочим, творческий процесс. И Арни старается не за подачку, а только из любви к искусству.

Однако, напрочь отвергая доводы нашего товарища о преимуществах пищи духовной над пищей материальной, морской котик, так и не дождавшийся рыбы, внезапно выныривает в десяти сантиметрах от видеокамеры, опущенной за борт и сильнейшим взмахом хвоста окатывает ледяной водой и Андрея и технику.

Твою же в бога душу мать!

Послышалось? Или это мы все произнесли одновременно и вслух?

Что такое соленая вода для капризной аппаратуры никому объяснять не надо. Наша техника выдержит любой ливень, но не океанский душ…. Служащая верой и правдой вот уже третью экспедицию крупнокалиберная «Сонька» вздохнула последний раз и отключилась. Похоже, навсегда.

– Миш! Придется тебе жертвовать «Марком»!

Больше всех расстроена Инна. Зеркальный фотоаппарат Canon EOS 5D Mark – единственная цифровая техника, чьи снимки она рассматривала в качестве допустимой альтернативы слайдам и негативам для наших книг. А теперь получится, что Маркуша будет пожертвован для съемки фильма. Тоже, конечно, дело нужное. Но, в отличие от В.И. Ленина, Инна была убеждена, что отнюдь не кино является для народа важнейшим искусством, а самые настоящие, осязаемые, печатные, далекие от электроники и любых интернетов, «живые» книги с добротным текстом и яркими иллюстрациями.

Впрочем, сам Михаил, к происшествию относится философски:

– Значит, будем снимать меньше, но качественней. Делай ставку на фотографии Кости и Жени. Ну и, Петровича, конечно. А мы с тобой будем работать в жанре репортажа. Фиксировать лица, события, пейзажи, характеры…. Первый раз такая неприятность, что ли?

Миша устроился на носу яхты и единственный из нас рискнул снять с себя не только теплую толстовку, но и футболку. Это только для Арнольда погода «жарковата». Океанский ветер студён и заборист, а температура водички за бортом всего двенадцать градусов.

– Джейн, а можно мне нырнуть? – спрашивает Михаил у нашей капитанши, как только яхта подходит к берегу небольшого острова, где на белоснежном песке виднеются сотни целлулоидных туш братьев и сестер Арни.

– Да. Иф ю вонт! Только, Майкл, будь предельно осторожен. Сейчас у котиков родились дети. Видишь, мамаши с ними нянчатся на берегу, зато отцы рыбачат и одновременно охраняют лежбище. Клыки морских котиков достигают десяти сантиметров. Да и укус котика-подростка, чьи зубы в два раза мельче, тоже крайне опасен. Первыми они не нападут, но играть с огнем не нужно.

Пока Миша плывет к берегу, предусмотрительно взяв курс на самое окончание островка, где морских котиков почти совсем нет, мы с тревогой следим за животными. Однако, судя по всему, котики не усматривают угрозу в бледнокожем пловце и продолжают заниматься своими привычными делами. Вот разве что ревут чуть громче, чем обычно, да и «рыбалку» свою перенесли чуть в сторону, освобождая дорогу забавному храбрецу. Согласитесь, для того, чтобы наслаждаться морскими купаниями, водичка должна быть все-таки градусов на десять теплее.

Часа через три, вдоволь наговорившись с Джейн и Гансом, выяснив множество занимательных подробностей из жизни местной фауны и получив почти эпикурейское наслаждение от огромного тазика свежайших устриц и бутылки отменного шампанского, возвращаемся в порт.

– Ну что, братцы? – обращается к присутствующим Константин Буренков, – Может быть, на сегодня сибаритства хватит? Предлагаю дамам отдохнуть, а мужчинам все-таки отправится на рыбалку?

Повозмущавшись для приличия, женщины уступают.

Однако, отдыхать никто из них не намерен. Инне, как уже говорилось, предстоит вместе с Владом совершить ревизию местных супермаркетов и закупить все самое необходимое для выживания в диких местах. Лера и Люда решают освоить экзотическое катание на сноуборде по песку дюн, а Надежда с Инной-маленькой договариваются все-таки понаблюдать за мужчинами и

их уловом, чтобы потом не оказалось, что «во-о-о-о-т такущая акулища в последний момент сорвалась с крючка»….

Яков, второй родственник фрау Марты, представленный нам в этот день, был, в отличие от Ганса более суров и молчалив. Возможно, к тому его обязывала довольно суровая профессия ловца акул.

Берег, где предполагалось заняться рыбалкой, оказался диким и пустынным. Почему Яков выбрал на многокилометровой прибрежной полосе именно это место – сказать трудно. Ни следов от колес джипов, ни скопления иных рыбаков, ни пятен от костровищ или палаток никто не заметил.

Сбросив на землю несколько складных брезентов стульев и ведро с окровавленными кусками свежей рыбы, Яков без лишних слов протянул нам три длинных удилища.

– Насаживаете. Забрасываете. Ждете. Всё!

Отца Якова – родного брата фрау Марты, звали Фриц. Когда-то он тоже ловил акул. Для Якова всё началось с отцовской перчатки. Она была его первой игрушкой, обнаруженной в гараже у отца. Перчатка была на правую руку, ладонь – из кожи толщиной в палец.

– Эта перчатка – ловить акул, – объяснил ему отец.

С тех пор прошло уже почти сорок лет, но перчатка по-прежнему самая любимая игрушка сухопарого немца.

Мужчины вытащили из ведра по увесистому куску рыбы, плотно обвязанной со всех сторон нитками. «Чтобы мелкая рыбеха не поклевала», – объяснил Яков.

Не успел Константин забросить снасть, как удилище тряхнуло, и он едва устоял на ногах. В нескольких метрах от берега кто-то шумно бился о воду.

– Тунец, – поморщился Яков и приподнял бровь. Дескать, будете возиться с тунцом, или дождемся того, ради чего приехали?

Нас раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, поймать тунца – огромная удача. Но с другой – акула – это совсем иные чувства.

– Будем ждать. – решили все и подсекать тунца не стали. Яков медленно смотал снасть и забросил спиннинг еще раз. Подальше в океан.

Потянулось время ожидания.

Прошел час, второй третий…

Михаил устал смотреть на мерно накатывающие волны и ушел подальше ото всех, размять тело йоговской гимнастикой. Женя и Инна увлеклись макросъемкой миниатюрных крабиков, снующих по песку. И только Костя не покидал боевого поста, с тревогой оглядываясь на скучающего Якова. Он чувствовал, он всем нутром чувствовал близкое присутствие огромной рыбины, которая кругами ходила вокруг расставленной на нее ловушки.

Наконец она решилась. Короткий, совсем незаметный с берега бросок – проглочены и наживка и половина специальной цепочки, размещенной возле крючка. Акула совершила свое дерзкое нападение и стремительно рванула в глубину. Удилище выгнулось дугой и задрожало. Костя рванул огромную удочку резко на себя, вправо, затем снова на себя. Он придержал снасть, и крючки намертво впились в акулью глотку.

«Теперь не упустить!» Правой рукой , на которою обещал дать свою перчатку Яков (обещал, но так и не дал) Костя половчее перехватил нейлоновый шнур и стал потихоньку стравливать его. Леска, натянутая как струна, поползла по коже, всё глубже врезаясь в ладонь. Костя упёрся ногами в песок и, держа удилище обеими руками, сдавал акуле с боя каждый сантиметр.

– Миш, мне так долго не выдержать, – пожаловался Константин подоспевшему Михаилу. – Она, чертовка, сильна как боров.

– Давай помогу! – тут же отозвался его товарищ.

Почувствовав, что леска ослабела, Михаил начал ее понемногу подбирать. Ему даже показалось, что в свинцовой поверхности воды он разглядел длинную черную тень. Акула казалась неподвижной. Миша вздохнул, и на мгновение ослабил леску. И тотчас же тень исчезла, а нейлоновый шнур врезался в ладонь. Почти рассекая кожу, он стремительно скользил – акула опять уходила на глубину. Михаил, точно так же как несколько минут зад Константин, вцепился в удилище обеими руками. На ладони горячей картофелиной вздулся и лопнул пузырь, испачкав снасти кровью. Ногу свела судорога. От напряжения мышц спина и шея стали деревянными. Наконец леска стала дрожать, и Миша понял: акула устала.

Зачерпнув левой рукой воды, он смочил лицо и принялся сматывать леску. Теперь он вёл акулу, и та покорно уступала его воле. Вот знакомая тень снова появилась под волнами. Из воды показался косой плавник. Лишь в этот момент Яков, лениво наблюдавший за происходящим, достал из джипа верёвку.

– Я привяжу ее за хвост к джипу. Вы измерите длину и потом обязательно отпустите акулу в океан.

В этот момент из воды вырвалось огромное серое тело, акула перевернулась в воздухе и снова стремительно пошла головой вниз… Яков схватился за удилище рядом с руками Миши, послышался звук, похожий на выстрел, —лопнуло крепление катушки. Яков не на шутку разозлился. Здоровая ярость охватила и Михаила. Он забыл про раненую ладонь и накрепко вцепился в леску пальцами. Небо над головой стало серовато-розовым, а солнце подобралось к самому горизонту: мужчины возились с рыбой уже около часа….

Когда все было кончено, а акула мирно лежала на берегу, Яков сказал, что рыбешка-то совсем малютка – всего метра два с половиной, не больше.

– Но у вашей акулы есть характер! А это, дорогие русские, кое-что значит…

– Поймать акулу… Это для нас уже что-то значит, – улыбнулся Миша, вспоминая о том, сколько российских мальчишек, да что там мальчишек – мужчин – мечтали бы сейчас оказаться на нашем месте.

«Думаю, что великий Ди Маджио мог бы сегодня мною гордиться», – пробормотал он, вспоминая любимого Хэма и его «Старика и море».

Глава 7. Загадочная резиденция геббельса, или с 8-м Марта вас, девочки!

Пока на границе воды и тверди, океана и пустыни разгорались нешуточные акульи баталии, два человека грустно брели вдоль нескончаемых прилавков огромного супермаркета. Им предстояла довольно скучная, но крайне важная работа – пополнение запаса провианта для всего экипажа на два дня и для группы «отрыва», которая уйдет на поиски настоящих, первозданных химба еще на неделю.

– Вот только маркитанкой я еще не работала, – ворчала Инна, методично забрасывая в огромную тележку вилки свежей капусты, пакеты картофеля, моркови и свеклы.

– Зачем ты берешь эти овощи? – в тележке Влада набор продуктов был принципиально иной – специи, непонятные крупы, соусы, ванильный крем, вяленое мясо.

– Да что тут непонятного? Сварим борщеца, поколдуем над пловом…. Мясо-то в холодильнике не испортится. Кстати, в джипе большой холодильник?

– Нормальный. Вместительный. Только, знаешь что? Ты, если хочешь, заморачивайся с супом и кашей, а я нам, к химбам, другие продукты возьму. Буду кормить мужиков по-южноафрикански. Пусть уж экзотика, так экзотика….

– Уверен? – недоверчиво дернула плечом путешественница, догадываясь, как «обрадуются» Петрович, Миша и Андрей Костянов неделе «экзотической кухни». – Может, все-таки что-нибудь попроще? Что-то привычное, русское?

– Да брось ты! Ванильный крем-суп из сладкой кукурузы, карри из антилопы и барбекю по-намибийски… Что может быть вкуснее?

– Ну, как знаешь…. Только захвати еще им кефирчику, яиц и булок с маком. А то, вдруг, не пойдёт «по-намибийски»? Кстати, Влад… – Инна с проворностью таксы нырнула в узкую нору овощного развала и выудила оттуда огромный пучок ароматного укропа (большая удача в Африке!) – Кстати, Влад…. А что это Джейн говорила на корабле об особом статусе и секретности Свакопа?

– О, да! Эту тему очень любят смаковать американцы, французы, англичане… Словом, все те, кто во время второй мировой войны сражался с фашистской Германией. Правда, я не уверен в том, что реальная история Свакопмунда имеет хоть какое-то отношение к местным легендам.

Влад предложил выпить по чашечке кофе, и за короткий перерыв успел сообщить своей новой приятельнице довольно интересные сведения, о которых добросовестно умалчивают любые туристические путеводители.

«Долгие-долгие десятилетия Свакопмунд был скрыт завесой таинственности и секретности. Его обитатели предпочитали жить крайне уединенно и чужаков не любили. Редкие научные экспедиции из Франции, или других стран Европы, считали, что эта намибийская жемчужина – настоящий осколок фашизма в Африке, облюбованный бывшими эсэсовскими бонзами, которые после капитуляции Германии не надеялись на прощение и успели перебраться и затеряться в Намибии.

…Все началось еще в 1942 году. По соглашению с ЮАР и Намибией в порт Уолвис-Бэй стали приходить большущие немецкие корабли, в трюмах которых находился довольно странный груз: бетонные плиты, строительные материалы и техника. Все это грузилось на арендованные тягачи и увозилось куда-то в пустыню. Потом привезли целую партию (больше тысячи человек) рабочих-славян, скорее всего из концлагерей, потому что, по воспоминаниям местного мэра, смотреть на них было больно – истощенные, грязные, заросшие…. Привезти-то их привезли, но куда они делись потом – никто не знает. На родину их, совершенно точно, уже не вернули. Особенно много слухов бродило о группе привезенных женщин, как на подбор белокурых красавиц, да таких, что затмили бы любую звезду Голливуда. Их появление скрывали особенно тщательно. О том, что такая группа была привезена в Африку, узнали лишь после того, как одну из нимф пришлось положить в местную больницу с острым аппендицитом. При ней неотлучно находился солдат вермахта, и сразу же после операции ее увезли. Единственное, что удалось понять докторам, это то, что она полька, ибо под наркозом она постоянно повторяла: «Рolska, polska». О дальнейшей судьбе красавицы тоже ничего не известно….

Вскоре в оазисе рядом с портом вырос маленький городок, обнесенный бетонной стеной с колючей проволокой наверху. Что творилось за этими стенами – никто не знал. Раз в неделю приезжал грузовик и делал оптовые закупки продовольствия. Остальное доставлялось на немецких судах, которые регулярно заходили в порт. Вероятно, некоторое время городок

использовался как специальный санаторий для раненных летчиков, потому что по трапу спускались люди в форме с забинтованными руками или ногами, иногда их несли на носилках. Но таких было не много.

А однажды, в 1944 году, в Свакопмунд заявился сам Геббельс. Тогда залив перекрыли эскортом военных кораблей, порт на несколько часов прекратил свою работу, и все такелажники, матросы и прочие служащие были распущены. Мэр старого портового городка – Уолвис-Бэя – с начальником порта находились в отдалении и не были удостоены даже кивка высокопоставленного лица. Проскакав своей обезьяньей походкой по трапу, Геббельс быстро нырнул в лимузин и отбыл. Возвращался он, вероятно, самолетом, так как никаких инструкций начальник порта от своего руководства больше не получал. До самого конца войны курсировали грузовые суда между Намибией и Германией. И самый последний, самый памятный визит, состоялся в середине апреля 1945 года. Тогда по трапам двух судов сходили на берег сугубо штатские люди: пожилые грузные мужчины с военной выправкой, дорого одетые женщины с детьми, няньками, мамками и собаками. Немецкой формы не было. Ни у охраны, ни у экипажа. Суда долго стояли на рейде, специально дожидаясь ночи, чтобы выгрузить свою таинственную публику. Целая колонна грузовиков прогрохотала по бетонным плитам спящего порта, увозя в Свакопмунд новых жителей. Теперь уже постоянных. Первые 10-15 лет после войны обитатели Свакопмунда вели очень уединенный образ жизни. На работу (по строительству или обслуживанию домов) набирались исключительно чернокожие люди. Любой случайный посетитель Свакопмунда (если его кожа была белого цвета) мог часами бродить по пустым улицам, не имея возможности выпить в баре стакан воды, или купить в магазинчике булку хлеба. У всех заведений срочным порядком организовывался «санитарный час» с неопределенным временем его завершения. Все надписи над заведениями в городе, как и везде в Намибии были на двух языках – африкаанс и английском. В семидесятые годы страх перед наказанием за содеянные преступления, вероятно, почти прошел, а, может быть, подросло новое поколение, которое не знало, что такое «настоящий фашизм», так или иначе, но таинственный городок стал всё больше и больше приобретать эдакий «туристический» колорит «настоящей Африки», с упором на эксклюзивный «немецкий оазис колониальной эпохи. А еще через несколько лет во всех мировых путеводителях появились ссылки на Свакопмунд. Но об истории его возникновения была рассказана уже совершенно иная, чуть романтическая, чуть глазированная патокой неправды карамельная повесть».

Инна и Влад вышли из «Шопрайда» (аналога наших «Ашанов»), загрузили многочисленные покупки в багажник и салон джипа и перед тем, как отправиться в отель, решили немного пройтись пешком.

Теперь Инна смотрела на Свакоп уже другими глазами. В них, как минимум, существенно поубавилось улыбчивой слащавости и умильности. Она чувствовала себя так, словно попала в самую гущу сказки «Гензель и Греттель», где злая ведьма, пользуясь своими черными чарами заманила наивных детей в волшебный пряничный домик, чтобы зажарить их заживо и съесть.

По брусчатке путешественники прошли в центр, и на округлой маленькой площади остановились рядом с добротно сделанным кирпичным зданием с огромной вывеской на немецком языке «Кindergarten» («Детский сад»). Пеструю стайку детей как раз загоняли с прогулки в помещение строгие фрау, отрывисто бросая немецкие слова, хорошо известные каждому русскому: «Шнеллер! Шнеллер!» Правда, здесь они звучали намного мягче. Детишки были только белые. Детям черной обслуги в детский садик вход был запрещен.