Текст книги "Недочитанный роман"

Но тем не менее после этого прошло еще несколько дней без него. Без его обычного «Добрый вечер». И она поняла, сколько еще придется претерпеть и пережить. Привычка… Она уже так привыкла к нему, что не могла спокойно уснуть без его письма.

Наконец, он объявился.

– Ура! Мне починили Интернет. Я скучал по вам. Как вы?

– Да… настроение не очень. У мужа проблемы с работой. Я, кажется, говорила вам, что он собирался продолжить работать за границей. Но возникли какие-то неувязки. Похоже, он никуда не уедет и ему придется искать новую работу… Для мужчины это мучительно. Да и бытовые проблемы не замедлят явиться. Мы не так богаты, чтоб он мог позволить себе долго не работать. Впрочем, все это ерунда по сравнению с тем, что вы скучали.

– А вы? Вы скучали? Хоть чуть-чуть?

– Вам солгать или сказать правду?

– Всегда лучше правда.

– Ох, я в этом как-то не уверена… Ладно. Признаюсь. Скучала… хоть чуть-чуть.

– Спасибо. И даже если это ложь, то все равно спасибо.

– Да что с вами сегодня?.. Вы сомневаетесь во мне?

– Разве можно сомневаться в прекрасной девушке? Ее можно только ревновать…

Она замерла.

– Вы ревнуете, Александр? Я боюсь поверить… вы?

Он некоторое время молчал, видимо, поняв, что сказал больше, чем хотел, потом ответил:

– К мужу глупо ревновать…

– Но ведь, если вы ревнуете, значит, вы… нет, это сумасшествие…

– Не теряйте ваш светлый ум, – попытался отшутиться он.

– Не смейте уходить от ответа! Или я сейчас умру… Ведь я тоже… ревную.

– И вы? Не умирайте… Произнести это сложно, но ответ вы знаете.

Минут десять она просто сидела перед монитором, не в силах совладать со своими чувствами.

– Неужели вы уже ушли? – забеспокоился он.

– Нет…

– Тогда почему не пишете мне?

– Потому что не знаю, что сказать.

– Совсем?

– Мне сказать еще сложнее, чем вам… и вы тоже все знаете.

– Как тяжелы бывают слова…

– Но почему же, почему? Вам страшно?

– Нет… это не страх…

– Так что же?

Ответа не было.

Странно, хотя она и не верила в подлинность этого романа Кретьена, но он все больше занимал ее мысли. Хотя далеко не все было понятно, а ее попытки расшифровать и откомментировать каждое темное место только еще больше запутывали дело.

Кем был этот рыцарь, которого в начале романа мы видим едущим по берегу туманного северного моря? Несомненно, он относится к кругу приближенных короля Артура: дальше мы встречаемся с именами Ланселота и Гавэйна. Но в романе нет никакой предыстории героя. Почему он в одиночку отправился в дальний путь? Было ли таково желание его дамы, Светлокосой Эйлин? Какие подвиги совершил он в честь нее? Отчего постучался в ворота странной башни? Неужели только из желания передохнуть и пообедать?

Имя его – Vulpes, что значит Лис, – никогда не упоминается в других романах бретонского цикла. Хотя, возможно, это вообще не имя, а лишь прозвище, намекающее на его герб, который, как и доспехи, довольно подробно описан в романе. Щит варяжской формы, на серебряном поле – червленый лис, вздыбленный, с опущенным хвостом и закрытой пастью. Надо сказать, противоречивый герб. Изображение говорит о хитрости, а цвета – о любви, честности и благородстве.

И кто была эта Рыжекудрая Дама? В дальнейшем мы несколько раз находим упоминание о драконе, прилетавшем в ее жилище. Была ли она узницей дракона, жила с ним в любви и согласии или же он находился у нее в услужении, остается не совсем понятно.

Кстати, странен и сам цвет ее волос, никогда не встречающийся у героинь рыцарских романов. Рыжие волосы… что это? Намек на ирреальность героини? Возможно, она волшебница? Но если так, то как объяснить печальный финал?

В начале первой части романа она напоила рыцаря каким-то зельем. Автор подчеркивает, что дама сама поднесла герою кубок, но не уточняет, что это было: любовный напиток или же снадобье, отнимающее память… И чем был вызван ее поступок: был это любовный порыв Калипсо или коварство Цирцеи?

Как бы то ни было, после трапезы рыцарь остался в башне, и не на одну ночь, а на долгие, долгие дни. Хотя сам он не знал, сколько времени прошло. Доспехи его пылились в сундуке, а щит висел на стене. Днем он выходил в сад, обнесенный высокой оградой, и бродил там, внимая пению чудесных диковинных птиц, гнездившихся на деревьях. В саду сладко благоухали цветы на многочисленных клумбах и росли лекарственные травы и пряности. Эти запахи туманили его разум, и, одурманенный, он возвращался в башню, где Рыжекудрая Дама подносила ему неизменный кубок сладкого вина, а ночью вела его в свою спальню. Однако, как бы ни было сильно в нем желание, что-то заставляло его класть свой меч между ней и собой, и, лежа рядом с ней обнаженным, он ни разу не посмел коснуться ее прекрасного тела.

Но не клятва верности даме своего сердца удерживала его и не память о прошлом. Он не помнил более ни о товарищах своих, ни о прекрасной Светлокосой Эйлин. Что-то в самой таинственной хозяйке не давало ему разделить с ней ложе, как она того желала, и познать ее, как мужчина женщину.

Однажды, гуляя в саду, он увидел, как серебристый дракон влетел в самое верхнее окно башни. Сердце его встрепенулось к битве. Он спросил о драконе у Рыжекудрой Дамы, желая вызвать его на бой, но она лишь грустно улыбнулась и сказала, что время для этого еще не настало.

Так заканчивалась первая часть.

Их беседы в сети становились все реже и короче. Он поздно приходил, а она рано ложилась, потому что утром нужно было идти на занятия или в библиотеку. И короткие встречи стали больше похожи на прощания: пара фраз между «добрый вечер» и «спокойной ночи».

Ожидая его редких реплик, она снова отвлекала себя рисованием. На этот раз это была дама с рыжими волосами, сидящая на подоконнике рядом с горящей свечой. За окном дышала тихая звёздная ночь, в комнате на стуле мирно спала кошка, а на столе стоял букет белых лилий и лежало только что распечатанное письмо. Дама пристально вглядывалась в темноту и словно прислушивалась к ночным звукам.

Она поставила эту картинку на аватар… и ждала.

Он отозвался на следующий день.

– Куда же смотрит прекрасная дама, что ищет она там? Может, просит ответа у тихой луны или хочет увидеть что-то в темноте? Ночь так хороша и спокойна… Может, смотрит она на дорогу, которую освещает ее свеча? На столе лежит бумага: может, это письмо? Может, она кого-то ждет? Может…

– Это письмо, и если увеличить картинку, то можно даже разобрать несколько строк… Я ждала вас вчера до двух часов ночи. А потом не могла заснуть – до трех. Встала, выпила яду… о нет, снотворное… и только так заснула. Мне было так одиноко… Меня спасала только эта картинка, я рисовала весь вечер. Так что она – тоже вам, мучитель.

– Надеюсь, она рисовалась все же с хорошими чувствами, а не с одной только грустью. Мне очень жаль, что я так поздно пришел…

Он замолчал. Она подождала с полчаса, а потом написала:

– Я ухожу через двадцать минут.

– Так почему же вы не пишете?.. Я думал, вы уже ушли, и очень расстроился.

– Я и так сказала слишком много. И картинкой, и словами. А вы держитесь так отчужденно…

– Я не отчужден… Я просто не знаю, что сказать… Знаете, бывает, понимаешь и чувствуешь, но сказать не можешь. Ведь слова, они от ума, а чувства от сердца…

– Если бы слова были от ума, я никогда бы не сказала вам то, что сказала… и не сожалела бы теперь об этом.

– Сожалеет теперь ум…

– Я ухожу. Прощайте, мой милый, вы не очень нравитесь мне сегодня. Вы какой-то совсем чужой. Я скучала – а вы нет. Я ждала вас… и ждала от вас другого. Прощайте.

И она поставила смайлик. Как легко поставить смайлик в конце фразы! Как трудно было бы ей улыбаться ему, если бы они разговаривали лицом к лицу.

– Если я не сказал вам, что скучал, это не означает, что этого не было. Я тоже скучал и хотел с вами поговорить вчера, но… не получилось. Компьютер барахлит, и я только сегодня его настроил. Вы обиделись… Но я не хотел вас обидеть! Мне дороги вы и ваше настроение. И, если бы была возможность, я променял бы неделю общения с вами здесь на одну встречу и прогулку, такую, как в тот раз. Не обижайтесь на меня! Вы рано уходите в последнее время, а я все позже прихожу. Вы все больше молчите… а я вас каждый вечер ищу…

– Беда не в краткости встреч, а в бесполезности наших разговоров.

– Вы считаете разговоры бесполезными? Ну, раз вы решили…

– …то вы с готовностью смиритесь. Так? Тогда я права… И… кто вам сказал, что я что-то решила? Это не решение – это ощущение.

– Нет. Я не готов смириться, – поспешно возразил он. – Бороться надо до конца. Писать вам и ждать ответа… На что-то надеяться и терять на листах среди мыслей о вас так и не отосланные строчки… Слушать ваши упреки… Искать утешения и успокаивать вас… Ловить минуты по вечерам и понимать, что день прошел не зря…

– Зачем же терять неотосланные строчки? Отчего не отослать их, если их ждут?.. На что-то надеяться?.. А разве вы не знаете, что я готова шагнуть вам навстречу, несмотря на свой страх… только протяните мне руку? Вы написали так, словно я отталкиваю вас. Но ведь это не так. Нет, мой друг. Вы выдумываете это, потому что подсознательно хотите, чтобы я вас оттолкнула и вы смогли бы благополучно вздыхать на расстоянии. Вы просто боитесь. И я вас не осуждаю.

– Как легко давать советы – и как трудно им следовать! Я когда-то советовал вам просто разобраться, понять… Наверное, и мне стоит сделать то же самое: понять, понять это умом и осознать.

– Ну что же… Попытайтесь понять. И решите… трезво. А я буду ждать… Только не нужно манипулировать моими чувствами и играть словами. Один день вы ведете себя так и говорите такие слова, словно… словно любите меня… И ваш напор заставляет меня делать шаг вам навстречу, хотя я знаю, что это нереально: вы молоды, вы так ужасающе молоды! Вы заставляете меня преодолеть страх. Но на другой день вы отчужденны и холодны, в вас побеждает разум – и я чувствую себя обманутой и жалею о том, что шагнула вам навстречу и сказала слишком много. И общение становится мучительным.

– Я не играю словами… Я просто… Я не знаю… Не понимаю…

– Как тяжело иметь дело с мальчишкой!.. Не обижайтесь. Да, вы просто не понимаете самого себя… Вы слишком молоды для этого испытания. И всё же мне хотелось бы, чтобы вы не забывали о том, что я тоже живой человек. Хотя… Главное, конечно, чтобы вам было хорошо. А сейчас мне пора.

– Вы уже уходите? Спать… Сон – это хорошо, там тихо и спокойно. Там есть мир, который создаем мы сами. Без слез и без боли, без молчания и без прощаний. Там хорошо… Надо просто думать о нем, засыпая: думать, мечтать… засыпать… Вдруг и вправду приснится то, чего желает сердце?

– А для чего мне оставаться? То, чего желает сердце, должно быть не во сне, Александр.

– Я знаю… Не буду вас останавливать. Всё куда-то движется, а меня что-то мучает. Судьба… или что-то иное? Не обижайтесь на меня и не думайте обо мне плохо, пожалуйста.

– Я знаю, что не остановите. Вы никогда не останавливаете, ни на чем не настаиваете и всегда готовы смириться. И, конечно, разум в вас сильнее, чем чувство. Я не обижаюсь. Я сама пыталась вас остановить… и остановиться. С вами я, кажется, преуспела. И теперь вы мучаете меня и мучаетесь сами.

– Я не хочу делать вам больно. Я не лгал вам, не обманывал ни в чем… Я не хочу вас потерять.

– И я не хочу, чтобы вы страдали, милый… Отпустить вас теперь, оттолкнуть… может, это будет лучше всего? Но как нам прожить друг без друга? Ведь уже поздно… Отчего вам так плохо? Оттого, что мы нарушаем все нормы обыденной жизни? Что между нами возникло то, чего не может быть? Не может быть… но есть?

– Столько вопросов… А ответов ни у меня, ни у вас нет…

– У меня есть ответ. Но он касается лишь моего сердца. Он в том, что, если любишь – доводы рассудка не имеют никакой силы. В любви рассуждать не должно… Вот я и сказала вам все. А теперь я пошла спать. И вы сейчас вежливо пожелаете мне спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

– Я так и знала. Да, знала. А ждала… опять другого. И что же это мне так не везет!

– Вы же попросили вежливо пожелать вам спокойной ночи. Я решил, что если напишу что-то другое, то вам будет трудно уснуть.

– Знаете, по-моему, у вас проблема с пониманием текста. Во всяком случае, небольшой спецкурс вам не помешает. Я не попросила, я предсказала… С горечью предсказала, надеясь, что вы этого не сделаете. Впрочем, если это, как я понимаю, было лучшее из того, что вы могли сказать мне в ответ на мою откровенность… то пусть будет так. Не стоит набиваться на то, что вы напишете что-то такое, отчего мне, как вы говорите, будет трудно уснуть.

– «В любви рассуждать не должно»… Очень сложно не рассуждать. Я мужчина. Мужчина слишком привык думать, искать ходы и решения… и, наверное, этим и создает себе столько проблем. Ведь мы не можем положиться на интуицию, как женщины.

– Что же… думайте, если вам так нужно… Но если мы так и будем думать и общаться на расстоянии, боюсь, все просто кончится. Конечно, мы оба заняты. Но… если мы не сможем найти друг для друга хотя бы часа времени, значит, мы друг другу не нужны. Поэтому, если вы назначите мне встречу… я соглашусь.

– Вы мне нужны. Я хочу увидеть вас, просто я был очень занят. Давайте встретимся, но только после пятницы, хорошо? У меня в пятницу экзамен. И если я его не сдам… будет неприятно. Но после пятницы… я приду. А знаете, я сегодня проходил мимо вашего дома! Как будто специально автобус сломался именно так, чтобы я выбрал эту дорогу. Я думал о вас… Я когда-то давно написал одно стихотворение. Ни я сам, ни кто-либо другой не мог понять его смысла. Стихотворение постепенно забылось, но сейчас я вспомнил первые строчки и понял, про что оно. Посылать их я вам не буду: опять начнете меня ругать за ужасные рифмы. Тем более, что записать их сложно, я помню только смысл, общее впечатление…. Это как песня, которую не можешь напеть, но которая звучит внутри. А строчки – про наше с вами знакомство, встречу и башню…

– Башню? Какую башню?

– Не знаю… Там было про башню на берегу моря, которая служила маяком. Я не знаю почему, но сейчас мне кажется, что это о нас.

Она долго молчала. Потом спросила:

– Вы не жалеете о нашей встрече?

– Я никогда не жалею о прошлом. Значит, так оно и нужно было. Я не жалею ни о плохом, ни о хорошем: ведь все нас учит чему-то. А уж о знакомстве с вами я точно не жалею.

– Но мне кажется, вас что-то гнетет.

– Да… многое. Беда, как говорится, не приходит одна. Надеюсь, что и счастье ходит тоже не одно и в пятницу я смогу сдать экзамен и договориться с вами о точной дате нашей встречи. Настроение ужасное… Нет ничего хуже, чем депрессия с каким-то оттенком злости. Все дело в том, что я сам не знаю, что меня так гнетет… Хотя внешних проблем много, но все они решаемы, нужно просто собраться. Самое интересное, что с ними тоже нужно разобраться до пятницы. Пятница стала днем «икс», которого я боюсь и жду. Такое чувство, что в этот день все решится.

Она не знала, что ответить. Эй было странно тревожно. И не выходили из головы его слова про башню. Этот необычный образ из романа Кретьена не давал ей покоя и раньше, когда она читала текст. Почему башня? Почему маяк? А не зачарованный замок, как можно было бы предположить? А теперь она не могла понять, отчего этот образ пришел в голову Александру.

– Где же вы? – встревожился он. – Не молчите… Пошлите хотя бы смайлик…

Рыжеволосая дама сидела возле окна, поставив на подоконник канделябр с горящими свечами, и вглядывалась в сад. Где-то там, в темноте, бродила Русс, тщетно пытаясь встретить следы лиса. Осенний листок задержался возле окна и заглянул в комнату. На столе лежало нераспечатанное письмо.

Неделю она ждала этого письма, ждала, надеялась и боялась. А теперь оттягивала ту минуту, когда придется сломать печать и прочесть… что?

Наконец, она встала, взяла письмо, вскрыла конверт, вернулась к окну и начала читать…

«Мадам, наверное, вы сердитесь на меня за столь долгое молчание. Поверьте, я написал вам десяток писем… Я писал их, рвал… и снова писал. На бумаге все получается слишком грубо и прозаично.

С тех пор, как вернулись ваш супруг и ваша племянница, нам стало почти невозможно видеться наедине. Две случайные встречи на людях принесли нам больше боли, чем счастия. Я скучал по вам, но мне хотелось разобраться в себе и что-то решить.

Я не желал бы причинять вам боль, но мы должны объясниться. Можете ли вы принять меня у себя дома в качестве жениха вашей племянницы?

Я хотел бы увидеть вас на следующей неделе. Кстати, к этому времени я надеюсь закончить чтение вашей книги и вернуть ее вам. Я дочитал до того момента, как к рыцарю вернулась память.

Искренне ваш. Ренар».

Дама выронила письмо и, почувствовав резкую боль в груди, судорожно схватилась за штору.

Часть вторая

А искушенье было – быть любимым,

Но в безрассудстве сердцу отказать.

(Йовин)

Глава пятая

Пятница. День «икс». Целый день ее мучили странные сомнения, и к вечеру напряжение усилилось до предела. Он не писал. Было уже совсем поздно. Она сидела за письменным столом, пытаясь сосредоточиться на романе Кретьена.

Однажды, когда рыцарь Вулпес гулял по саду, к нему в руки с небес камнем упала птица. Это был его верный друг, о котором он совсем забыл, его охотничий сокол, оставленный на родине. В клюве он держал золотое кольцо с сардониксом. То самое, что рыцарь надел, уезжая, на руку Светлокосой Эйлин. То самое, что должно было скрепить их помолвку. Сокол уронил кольцо на его ладонь и, изможденный, упал замертво. И рыцарь внезапно вспомнил о своей оставленной невесте и о том, как отправился он в путь на поиски подвигов и приключений, как переплыл море, как ехал по берегу в туман и непогоду, пока не поравнялся с этой зачарованной башней… И в ту же минуту, как к Вулпесу вернулась память, верный конь его заржал в конюшне… Быстро прошел рыцарь в отведенные ему покои, надел доспехи, снял со стены щит, опоясался мечом, вскочил на коня и покинул башню, не простившись с хозяйкой…

Днем она говорила со студентами о Жофре Рюделе, о его «любви издалека», о прекрасной грёзе и ее обреченности. О двойственности и парадоксальности средневекового культа Прекрасной Дамы, по-своему переосмысленного романтиками.

Возвышенную или плотскую любовь воспевали трубадуры и мейстерзингеры?

С одной стороны, Прекрасная Дама никогда не была женой рыцаря, она принадлежала другому. И, казалось бы, возвышенный культ был далек от плотского вожделения. На смену античному эросу пришла любовь агапе – чувство неземное, духовное, жертвенное и не требующее взаимности. Все земное, телесное – лишь прельщение. «От целомудрия рождается любовь», – учил Иоанн Златоуст. И рыцарь Тангейзер, поющий на состязании певцов в Вартбурге о прелестях чувственной любви, был осуждаем и гоним, а высшим доказательством чувств двоих любящих была ночь, которую проводили они, обнаженные, в одной постели, смирив вожделение и не касаясь друг друга.

Однако, с другой стороны, куртуазная любовь, возникшая в двенадцатом веке, сохранив в себе феномен агапе, отнюдь не исключала желания. Когда-то давно, познакомившись еще в детстве с историей Тристана и Изольды по опере Вагнера, она восприняла ее как гимн духовному единению любящих. И позже, прочитав роман, была поражена его чисто плотским, эротическим характером: на протяжении всего повествования автор скрупулезно описывал, каким образом рыцарю удавалось проникать в постель к своей возлюбленной. И песни труверов уже говорили о влюбленных, проведших вместе всю ночь до рассвета.

Но как же тогда история о Жофре Рюделе и графине Триполитанской, которую он полюбил, основываясь лишь на рассказах паломников о ее красоте и добродетели? Это посильнее, чем виртуальный роман в Интернете… даже портрета ее у него не было. Разве в этой истории присутствовал эротизм?

Она сняла с полки книгу, к которой не раз обращалась за разрешением своих сомнений, – «Осень Средневековья» Хейзинги – и прочла: «…и только в куртуазной любви трубадуров именно неудовлетворенность выдвигается на первое место. Возникает эротическая форма мышления с избыточным этическим содержанием, притом, что связь с естественной любовью к женщине нисколько не нарушается. Именно из чувственной любви проистекало благородное служение даме, не притязающее на осуществление своих желаний».

Чувственность, не притязающая на удовлетворение… Эротическое томление, излитое в поэзии и находящее разрешение в рыцарских турнирах и подвигах. Отношения, для которых желание было стократ важнее, чем его осуществление.

За окном уже была ночь. Муж спал. Громко тикали часы, и посапывал во сне кот. Нужно сходить на кухню, заварить себе кофе… Она не ляжет, пока не получит известий от Александра.

Когда она вернулась к компьютеру, ее ожидало его письмо.

«Я никогда не обманывал вас и не буду лгать сейчас… Я любил и люблю Алину. Я только сейчас понял, насколько сильно. Очень сильно… очень… Но она… У меня нет сил ни на что. Ни на эмоции, ни на чувства больше… так пусто… Хочется плакать, но я не умею… И слёз нет».

Она почувствовала резкую боль в груди. За пятьдесят лет жизни ей не раз приходилось испытывать разочарования и удары судьбы, получать неприятные известия, быть отвергнутой или обманутой, любить без надежды и расставаться… Но никогда при этом она не ощущала такой боли… физической боли. Возможно, это то, о чем она раньше только читала. Или просто сердце с годами стало слабее?

Несколько минут она боялась пошевелиться и просто глотала ртом воздух. В висках стучала кровь, голову обручем охватывала резкая боль, а перед глазами мелькали темные пятна. Наверное, только в эту минуту она поняла, как сильно она его любит.

Потом боль и жжение в груди немного притупились. Почти час она сидела за столом, оглушенная, отупевшая, не зная, что делать… Сидела, ни о чем не думая. Потом, наконец, заплакала, но легче от этого не стало. Все еще чувствуя сове сердце она с трудом набрала несколько строк:

– Простите, что долго не отвечала. Смеюсь над собой. До слез. Это неправда, что вы не лгали. Но я сама виновата, что поверила. Чего вы теперь ждете? Сочувствия? Вам не от кого его получить: бабочка сожгла крылья, а огонь погас. Но все правильно, все так, как должно было быть. А вы утешитесь. Не переживайте.

– Мне не нужно сочувствие, – немедленно отозвался он. – И я не лгал. Если бы я хотел обмануть вас, я бы не сказал того, что сейчас сказал. И если бы мне нужно было сочувствие, я бы просто его попросил. Огонь горит и будет гореть, даже если он больше не видит цели.

– Опять играете словами? Честное слово, я пыталась остановить это. Но я боялась, что сгорите вы… а сгорела сама. И все же… вы дали мне несколько дней счастья… счастья заблуждения. Спасибо и на том. Мой милый, жестокий мальчик, если бы вы знали, как вы мне дороги! И как ужасно, что я не могу вам помочь! Ведь мои чувства, моя душа, мое тепло вам не нужны.

– Я не жесток… Я не хочу никому зла и боли.

– Вы жестоки, как все дети. Вы долго пробивали стену моего страха, недоверия, здравого смысла. Наконец, пробили ее… но зачем? Из любопытства? Из спортивного интереса? Из любви к игре? Впрочем, какая разница, какое все это теперь имеет значение! Вам плохо… и это важнее. Что мне сделать для вас? Чем помочь?

– Я пробивал ее не из-за какой-то причины. Причина от разума, а чувства от другого. Если бы я знал, чем мне помочь! Да и надо ли? Зачем вообще все надо? Кому?

– Какие чувства, Александр? Что вас толкало ко мне? Вы перечитайте свои письма: в них нежность, и трепет, и ревность, и готовность взять на себя ответственность… но любите вы при этом, оказывается, Алину. Ну, конечно, не могли же вы полюбить старуху, не могла же я полюбить мальчишку! Не могло этого быть! Я и сама сначала думала, что наши отношения никак не могут задеть ни моего мужа, ни Алину. Но это тяготение двух душ друг к другу – хорошо, пусть не любовь, называйте это, как хотите – оно было или я его придумала? Вы спрашиваете, зачем все нужно? Что все? Смысл жизни, единственное, что позволяет забыть о смерти – соединение душ… или хотя бы соприкосновение. Наверное, я говорю непонятно. Но мы живем, чтобы любить и согревать друг друга. Вот и всё, что нужно знать о жизни.

– Я запомню ваши слова и буду хранить их, можно?

– К сожалению, это все, что я могу вам дать. Я не знаю, кто я для вас… Но думаю, что всё же нужна вам: ведь вы сейчас написали мне. Поэтому я вас не оставлю до тех пор, пока вы сами этого не захотите… и даже потом. Я всегда рядом, если вам от этого легче. И не расстраивайтесь так. Я не спрашиваю, что случилось у вас с Алиной, но ей восемнадцать лет… Сегодня вы поссорились, а завтра все может измениться.

– Жизнь покажет… Спасибо вам за то, что вы рядом. Я давно хотел нарисовать для вас одну картинку. Но я не умею так хорошо рисовать, как вы. И всё же надеюсь, что когда-нибудь сделаю это. На переднем плане – нос корабля и мужская фигура со спины. Ночь… Мужскую фигуру освещает только свет луны. А впереди – берег, и там, на скале около дерева виден огонь фонаря… Это девушка, которая ждет возращения корабля домой. Это свет надежды. Я хочу сделать рисунок как будто наоборот. Помните, вы рисовали девушку со свечой? А я хотел изобразить то, что я вижу, – свет надежды.

– Я буду зажигать фонарь. Каждую ночь. Милый, как мне хочется сейчас оказаться рядом с вами! Просто взять вас за руки… Это расстояние, это бессилие, чувство, что вы сейчас уйдете и… как трудно! Ладно, выпью яду и пойду в постель. У меня голова раскалывается… Но я сильная. Все пройдет…

– Пейте лучше лекарство… Хороших снов!

– Какие уж тут хорошие сны, Александр. Но вам – доброй ночи. С бедой надо переночевать. Завтра все будет иначе. До завтра. И… до встречи? Может быть…

– Почему «может быть»? Мы ведь хотели увидеться на днях.

– И вы не передумали? Хотя… Ведь наши чувства, они же не изменились… Нам обоим больно, но, может быть, мы сумеем помочь друг другу все пережить. Идите спать.

– Спасибо…