Текст книги "Лечение сердечных ран. Как стать психологом самому себе"

Глава 4. Гремлины и «серый кардинал»

У нас нет друзей, нет врагов.

Есть только учителя.

Дэн Миллмэн

Прошел месяц. Нога моя зажила, и я снова бегаю по отделению на высоченных каблуках. Анну Петровну выписали, но мы продолжаем общаться. Ведь остается столько вопросов!

Теперь я читаю психологическую литературу запоем. Оказывается, не обязательно превращаться в хабалку, чтобы противостоять другой хабалке. Есть цивилизованные способы, идеально подходящие мне. Можно сохранять спокойствие, улыбаться обидчику. Можно игнорировать попытки уязвить, можно произносить много ничего не значащих слов, отвлекающих агрессора. Но больше всего меня вдохновила техника, заключающаяся в возвращении хаму его слов – отпор, который внешне выглядит как согласие. Впоследствии я разработаю свой тренинг «Шаолиньский лабиринт», и это будет практика противостояния хамству. Но это будет потом, а пока… Беру на вооружение полезные техники и уже чувствую себя увереннее.

Мы, может быть, не так часто сталкиваемся с хамством в жизни. Но готовность противостоять тому, что раньше так пугало, – это уже начало пути. Первое изменение в череде многих.

Захожу в нотариальную контору. Мне нужен один из нотариусов, а чтобы узнать, на месте ли он, требуется пройти мимо очереди в коридоре. Люди сидят давно, им душно, скучно, и они озлоблены. А мне – «только спросить».

Сразу нарываюсь на грубое:

– Тут же написаны часы приема, ты что, слепая?

– Нет, не слепая. Я неграмотная, читать не умею.

Пользуясь возникшей секундной паузой, проскальзываю в кабинет…

На светофоре какой-то мужчина принялся учить меня, как надо ездить, вкрапляя в свою речь нецензурную лексику. Я с обворожительной улыбкой ответила ему, что права купила, но правил, к сожалению, не знаю…

Конечно, в такие моменты я чувствую себя прекрасно. Я сильная. Я справилась, уела хама, я могу! Но потом эйфория проходит. Да, выйти победителем из конфликта со случайным человеком, которого я в первый и последний раз вижу, для меня уже победа. Но муж, который мной манипулирует, свекровь, которая меня третирует, и коллега, которая меня изводит, никуда не делись. «Монстры», которые находятся ко мне близко, знают меня хорошо и бьют гораздо больнее, прицельнее и циничнее.

Но я не собираюсь сдаваться – иду к Анне Петровне. Рассказываю, плачу. Рассказываю. Снова плачу. Слов так много, так много страхов и обид. И слезы никак не заканчиваются. Где она, эйфория, где моя уверенность? Их нет. Есть трясина. Меня все привыкли видеть серой и невзрачной. Безропотной. Удобной.

И сейчас больше всего меня тревожит то, как это сказывается на моей работе и отношениях с коллегами. А вернее, с коллегой.

Когда я только пришла работать в кардиологию, мне, как и всем поначалу, приходилось очень нелегко. Тяжелые больные, несоответствие того, что писали в учебниках, тому, что видишь на самом деле. Ночные дежурства, маленькая зарплата. Но я постепенно осваивалась, я полюбила свою работу. Мне помогали старшие коллеги, и я была полна надежд. Но вдруг появилась проблема по имени Ирина.

Ирина, как мне казалось вначале, была образцом врачебного таланта. Красивая, умная, опытная, звезда отделения – она не могла не восхищать меня. Я хотела быть на нее похожей. Но не все идеалы выдерживают проверку временем. За красотой и уверенностью, как я поняла позже, скрывалась хаотичность знаний и потребность уязвлять слабых. Мы столкнулись с Ириной, когда она вышла из декрета и находилась в поисках жертвы.

При коллегах она ставила под сомнение мои диагнозы, критиковала меня и выставляла некомпетентной. Старалась застать врасплох. Я обычно не успевала ничего возразить. Чувство вины, боязнь навредить пациенту и сомнения в себе не давали мне постоять за себя…

Дошло до того, что мне стало страшно ходить на работу. Я не могла сосредоточиться, переписывала истории по несколько раз. Перепроверяла все снова и снова, и опять сомневалась. Держала в столе валокордин.

Конечно, сейчас я понимаю, что если больному стало хуже – это не всегда вина врача. Что все мои назначения контролирует заведующая. И что коллега просто развлекалась, самоутверждалась за мой счет. Но тогда я находилась на грани нервного срыва. Ирина этого не замечала – или не хотела замечать. Мне казалось, что надо мной все смеются, что на меня показывают пальцем. Что я вообще не на своем месте, всех обманываю, никакой я не врач, и вот-вот мой обман раскроют, и тогда, тогда…

Медсестры сочувственно поведали, как Ирина «сожрала» мою предшественницу. Девчонка уволилась через полгода. Остальные коллеги, кажется, с любопытством наблюдали за развитием ситуации. Заведующая сделала Ирине замечание. Это помогло на пару дней…

Рассказываю об этом Анне Петровне, и чувствую, как проблема, облеченная в слова, становится не такой тяжелой. Озвученная, она уже потеряла часть своей власти надо мной. К тому же против нее теперь двое – я и Анна Петровна.

– А молодец Ирина! Всем дала понять, кто «серый кардинал» в вашем отделении!

– Как? Я думала, вы мне поможете! – я от растерянности даже начала заикаться. – Всю душу раскрываю, а вы!

Из глаз брызнули слезы.

– А ты подумай об увольнении. Она же уже одну выжила. К тому же ты привыкла всегда радовать других. Так почему не порадовать старшую коллегу своей беспомощностью?

Голос Анны Петровны жесткий, каждое слово – словно камень, с грохотом падающий на железную крышу. От злости, накатившей горячей волной, мои слезы высохли моментально.

– И не подумаю уволиться!

– Ты смотрела мультик про гремлинов?

Анна Петровна задает мне вопрос, которого я меньше всего ожидала, а голос ее заметно потеплел.

Мультик я смотрела. Вспомнила маленьких, злобных существ, которые хором пели «We are gremlin from the Kremlin», и голос гнусавого переводчика: «Мы маленькие гремлины из Кремля».

– Гремлины – это наши страхи. Смотри, мы с тобой поймали одного. Дай ему имя, прежде чем задушить его.

– Его зовут «Я ее боюсь»! – развеселившись, отвечаю я.

– Да, но сделаешь!

– Но я никогда этого не делала!

– Вот! «Я никогда этого не делала»! Еще один, – смеется Анна Петровна. – Гремлин теряет власть, стоит человеку разглядеть его истинную сущность и начать осознанно рассматривать все варианты действий и выбирать самый подходящий. Давай посмотрим. Что ты можешь сделать, чтобы изменить ситуацию? Какие конкретные действия предпринять?

– Совершенствоваться в своей профессии… Стать более грамотным специалистом, наработать опыт.

– Но ведь это долгосрочный план. А прямо сейчас ты что можешь сделать?

– Я должна поставить ее на место! Но… я не могу. Я никогда этого не делала.

– Гремлин начинает отзываться на свое имя! – улыбается Анна Петровна.

– Но она опытный специалист, к тому же уверена в себе. У меня нет ни того, ни другого…

– А как еще можно назвать ее манеру поведения?

– Наглостью, – не задумываясь отвечаю я.

– Не обижайся. Мне очень нужно было, чтобы ты разозлилась, – говорит мне, прощаясь, мудрая черепаха.

Наглость. Хабалки на улицах. Презрительно усмехающиеся санитарки, которым я боюсь дать распоряжение. «Отзеркаливание» им их же слов. Эйфория победы, отступающий страх перед конфликтом…

И я вдруг отчетливо понимаю, что должна делать.

Изучила несколько историй болезни – этих пациентов ведет моя коллега. «Не такая уж ты непогрешимая», – с удовольствием отметила про себя, обнаружив явные нестыковки в рассуждениях, интерпретации анализов и постановке диагнозов.

– Инна Викторовна, почему вы Иванову не назначили кордарон?

– Обратите внимание, кордарон назначен не в таблетках, а инфузионно. А вот почему у вас Петров получает дигоксин? Он же после инфаркта, а это противопоказание.

Я смотрела не Ирине в глаза – своему страху. Своему гремлину «Я никогда так не делала». Я никогда не давала отпор, а теперь – даю. Потому что я могу, я сильнее не только случайных хамов на улицах! Могу бороться с демонами, которые рядом со мной. И они тоже потеряют надо мной власть.

Это победа. Пускай коллега потом обсуждала меня с другими врачами за спиной, я избавилась от ее прилюдных нападок и задушила своего первого гремлина.

Но впереди был следующий монстр. Куда страшнее.

Тот, кто не владеет своими мыслями, не распоряжается и своими действиями.

Монарх повторяет вслух, подлинный властитель диктует шепотом.

В. Гюго

А еще у нас в отделении есть свой «серый кардинал». Это сестра-хозяйка, Валентина Константиновна. Все зовут ее Констанцией. Климактерическая особа с рыжими крашеными кудрями считает себя полноправной хозяйкой отделения, когда заведующей нет рядом. Оно и неудивительно: сестра-хозяйка оказывает начальнице различные услуги – лепит для нее пельмени и забирает ребенка из школы. И поэтому пользуется привилегиями. Наушничает обо всех. Констанции боятся и медсестры, и санитарки, и некоторые врачи.

Я тоже боюсь. Она изводит меня по мелочам. Например, я прихожу на дежурство, и моего халата нет на месте. И тогда я судорожно роюсь по шкафчикам, примеряя чей-то подходящий. А Констанция в это время верещит, что я свой халат не сдавала в стирку. Докладывает заведующей, кто на минуту опоздал, раздает медсестрам указания, забыв, что не она – старшая медсестра. Девчонки с ней не связываются – будет хуже. Констанция уже выжила из отделения одну молоденькую медсестру, из-за того что заметила на девчонке стринги под белыми медицинскими брюками. «Разврат!» – заверещала рыжая ведьма, и принялась методично «капать» заведующей…

Примерно с десяти утра, плотно позавтракав больничной кашей, она занимает наблюдательный пост, как раз напротив входа и кабинета заведующей. Ставит на пол ведро с водой и берет швабру, делая вид, что моет пол. А на самом деле – раздает распоряжения всем, кто подвернется под руку, «строит» больных и ругается с посетителями. Когда показывается в дверях заведующая, идущая из реанимации, Констанция начинает имитировать бурную деятельность, возя тряпкой по полу и «отирая» с лица пот. Чуть позже она заносит Ларисе Александровне в кабинет завтрак, приправленный сплетнями.

Однажды ко мне на работу пришла дочь. В дверях отделения она натолкнулась на мощный бюст Констанции:

– Ты к кому, девочка?

– К Инне Викторовне.

– Сюда нельзя, здесь отделение!

– Я к маме иду на минутку.

– А это неважно, что к маме. И вообще, не знаю никакой Инны Викторовны!

– Как это вы не знаете? – удивилась Алиса, пытаясь протиснуться боком. – Она у вас врачом работает.

– Не пущу! – возопила Констанция.

– А вообще, что вы тут командуете? – Дочь не знала, что нужно бояться. – Вы что здесь, заведующая?

– Да, заведующая, – гордо выдала та, подбоченясь и опершись на швабру.

– А, ну вот и мойте пол, раз вы заведующая!

Констанция от изумления не нашлась, что ответить. А дочь спокойно пошла в ординаторскую.

Надо ли говорить, что после этого случая сестра-хозяйка стала меня покусывать с удвоенной силой. Я молчала, поскольку не хотелось портить отношения с заведующей, но напряжение копилось. Желание поставить нахалку на место потихоньку росло, как опара в теплом месте.

У меня было дежурство. В нашем девятиэтажном корпусе сломался грузовой лифт, причем уже ночью. Видимо, поэтому ремонтировать его не стали, отложили до утра. Меня бы это событие вообще никак не коснулось, если бы в отделении не появился труп.

Бабушка – «божий одуванчик», наша постоянная пациентка с хронической сердечной недостаточностью, встала, чтобы пойти в туалет, и упала. Фатальное нарушение ритма. Реанимационные мероприятия оказались безуспешны – ее сердце не ответило на разряд дефибриллятора ни одним сокращением.

Пациента в этом случае полагается раздеть, уложить в черный пакет и отвезти в морг, на патолого-анатомическое исследование. А как везти, если лифт не работает? Что делать, не оставлять же каталку в коридоре, пугать больных?

Я распорядилась закатить каталку до утра в «хоромы» сестры-хозяйки, где хранились комплекты белья, полотенца и прочая утварь.

– Вы что, Инна Викторовна, Констанция же нас убьет! – взмолились медсестры. – Будет визжать, кто посмел к ней труп закатить!

– Ничего не случится, до утра постоит, пока лифт не включат.

Откуда мне было знать, что девчонки позвонят Констанции? Естественно, та разоралась – чтобы к ее приходу на работу трупа не было. Медсестры клялись и божились, что взгляд Констанции не будет осквернен видом черного мешка. И в семь утра, когда грузовой лифт еще не работал, а сестра-хозяйка вот-вот должна была заявиться на работу, девчонки нашли гениальный выход. Они решили, пока еще мало народу в больнице, отправить труп в черном мешке на пассажирском лифте! Просто поставить – он уже окоченел, а ехать нужно только с третьего на первый. Потом медсестры хотели вдвоем утащить каталку по лестнице и встретить лифт внизу.

Можете представить себе визг пациентов на первом этаже, когда они увидели приехавший в лифте труп. Можете представить себе разразившийся в результате скандал. А отвечать за все мне – дежурному врачу.

Написав кучу объяснительных и получив нагоняй от начмеда, я поняла, что терпению пришел конец. Что я боюсь вздорной бабы и поэтому веду себя, как звери из сказки «Тараканище». И гремлин «Я не смогу» сидит нахально у меня на шее – корчит рожи и болтает ножками.

Я понимала, что перехамить и перекричать Констанцию у меня не получится. И стала действовать молча. На стол заведующей одна за другой стали ложиться докладные: о несоблюдении субординации, хамском обращении с пациентами. О ненадлежащем исполнении должностных обязанностей, и прочая, и прочая.

– Инна, угомонись, – устало сказала Лариса Александровна, когда я зашла к ней в кабинет с очередной бумагой. – Я же не могу не реагировать на твои писульки.

– Тогда реагируйте, – набралась наглости я. Констанция залетела в ординаторскую с визгом:

– А что, я не женщина? Мне не хочется купить дорогие туфли? А у меня вычли двадцать процентов из зарплаты после вашей докладной!

– Кто на что учился, – улыбнулась я. – Идите, мойте пол, вы же заведующая.

– Какая хамка, – выпалила она, выскакивая за дверь. Для меня это был лучший комплимент…

Выводы

1. Найти своих гремлинов – это уже половина победы над ними. Вы знаете свои страхи, а стало быть, начинаете с ними бороться. У женщин, привыкших «радовать других», гремлины обычно похожи: «Я не смогу», «Мне не позволяет воспитание», «Так надо», «Это престижно» и «Сделай им назло!» А еще «Я никудышная мать!» Вы можете обнаружить и своих, личных гремлинов. И вы МОЖЕТЕ их уничтожить.

2. Как часто, находясь во власти навязанных обществом убеждений, страшась своих гремлинов, мы калечим жизнь себе и близким! Гремлины «Хорошее воспитание» и «Я не могу», «Так надо», «Нельзя быть стукачом», «У меня не получится» будут ставить палки в колеса. Придется справиться и с ними.

Упражнения

1. Граница на замке.

Когда другие внезапно (и часто – хамским образом) нарушают наши личные границы, не всегда удается быстро сориентироваться и сразу ответить. Особенно, если это близкие люди или начальник. Как защитить свои границы? Попробуйте использовать простую схему.

Все события в нашей жизни можно разделить на четыре сектора:

1. То, чему я разрешаю в своей жизни происходить, и меня это устраивает.

2. То, чему я разрешаю в своей жизни происходить, но меня это не устраивает.

3. То, чему я не разрешаю происходить в своей жизни, и меня это устраивает.

4. То, чему я не разрешаю происходить, но меня это не устраивает.

С первым и третьим пунктами все понятно. Если моя собака погрызла мои любимые туфли, я рассержусь, огорчусь, даже накажу ее. Но не более того. Ведь я сама забыла убрать туфли, сама завела собаку, сама буду ее воспитывать, чтобы впредь так не делала.

Для меня однозначно неприемлемо, например, если мужчина поднял на меня руку. Я никогда не буду с этим мириться, даже если отношения придется разорвать.

А вот с пунктом «Я разрешаю этому происходить, но меня это не устраивает» все уже сложнее. Про собаку понятно. А е сли мои любимые туфли взяла дочь и испортила? Что делать? «Проглотить» эту ситуацию?

Второй пункт говорит о том, что наши внутренние границы нарушены. Сигналом всегда служат эмоции, возникающие в таких ситуациях: обида, злость, вина, гнев, негодование, разочарование, досада и т. п.

Нужно перестать игнорировать эти мигающие красные лампочки. Признать, что эти эмоции есть, и понять, с чем они связаны.

Обозначая свои эмоции, важно говорить от первого лица.

Не «Почему меня обхамили?», а «Почему я позволила себя обхамить?»

Не «Почему меня обвиняют?», а «Почему я чувствую себя виноватой?»

А потом вы можете осознанно перевести это событие либо в первую категорию (я разрешаю этому быть), либо в третью (я не разрешаю этому быть).

Например: я люблю свою дочь, и бог с ними, с туфлями. Или – я велю ей подарить мне новые, или скажу: «Не обижайся, дорогая, но больше мои вещи не трогать».

Трудность перехода в первую категорию состоит в том, что вы должны на самом деле разрешить этой ситуации происходить. А не просто терпеть, стиснув зубы, еще дальше упрятывая свои истинные чувства.

Трудность перехода в третью категорию – в том, что этот переход всегда сопровождается конфликтами. Придется отстаивать свои права, бороться со своим чувством вины и обидой, которая возникает у другой стороны.

А что значит четвертый пункт – «Я не разрешаю, но меня это не устраивает»? Это просто страх.

Хочу начать танцевать, но никак не могу решиться. Хочу попросить у начальника прибавку к зарплате, но слова каждый раз встают колом в горле.

Когда-то по какой-то причине мы решили, что поступать тем или иным способом мы не имеем права. Чаще всего такие решения принимаются в детстве. Слишком большое влияние оказывают на нас значимые взрослые в этот период.

Сейчас мы можем себе разрешить действовать по-другому, если осознаем механизм этого страха.

Механизм примерно такой:

♦ Осознание, что границы нарушены (меня что-то не устраивает).

♦ Выбор другого способа реагирования на эту ситуацию.

♦ Отработка этого способа на практике.

♦ Осознание того, что получилось и что можно улучшить в следующий раз.

2. Работа с гремлинами (по Bryce Katie).

Гремлин (термин, введенный Р Карсоном) – это комплекс мыслительных процессов и чувств, создающих человеку «зону комфорта». Гремлин мешает нам развиваться и не позволяет достичь в жизни желаемого, хотя кажется, что он защищает наше внутреннее благополучие. Гремлин теряет над нами власть, когда мы разоблачаем его. Тогда мы можем рассматривать все возможные варианты действий и осознанно выбирать оптимальный.

Гремлин № 1

Боязнь мечтать, боязнь поставить свою цель.

«Я даже не могу подумать об этом…», «Лучше и не мечтать».

Гремлин № 2

Идентификация себя с жертвой.

«У меня нет способностей». «В моем возрасте уже поздно». «Да кому я нужна с двумя детьми».

Гремлин № 3

Боязнь что-то начать.

«Я не верю, что смогу это сделать. Не стоит даже пытаться», «Я никогда этого не делал».

Гремлин № 4

Идентификация себя с конфликтом – завершение отношений и пр.

«Если я этого достигну – моя жизнь изменится. Это может повлиять на мои отношения. Мне придется делать выбор».

Гремлин № 5

Идентификация себя с системой (семья, работа, общество, государство и т. д.).

«Я не смогу этого сделать, потому что в нашей стране это невозможно». «Я не могу пойти против семьи». «Без блата никуда». «У меня нет богатого папочки (мужа)».

Гремлин № 6

Ориентация на внешние авторитеты.

«Так надо», «Это престижно», «Сделай им назло!», «Ты должна!».

3. Охота на гремлинов.

Запишите:

Моего гремлина зовут

___________________

Мой гремлин часто говорит:

___________________

В моей семье (в моем коллективе, в компании друзей) гремлины обычно любят утверждать:

___________________

Заполните таблицу:

Например:

Будьте честны с собой.

КОГДА НАДО БЫСТРО «ПЕРЕХАМИТЬ ХАМА»

• Нe надо делать мне как лучше, оставьте мне как xopoшo.

• Все вpoдe с виду в шоколаде, нo если внюхаться – тo нет.

• Я понимаю, что вам нечем, нo все ж попрoбуйте понять.

• Поскольку вpeмени немного, я вкратце матом объясню.

Глава 5. Проба мужества

Ответственность есть проба мужества человека.

Г. Нельсон

Это было последнее дежурство перед отпуском. Завтра в 8:00 начинается долгожданная свобода, отдых длиной в целый месяц, а в 14:00 – самолет! Который унесет меня и дочек к теплому морю и ласковому солнышку… С этими радужными мыслями я переодевалась в ординаторской, когда зазвонил телефон.

– Нарушение ритма, – буднично прозвучало в трубке.

На кушетке крупный мужчина 42 лет, бурильщик. Пароксизм наджелудочковой тахикардии, с первого взгляда определила я, взглянув на ЭКГ, записанную бригадой скорой.

– Подобные приступы раньше были? Как часто? – приступаю к осмотру.

– Да, но не очень часто. Но последние два раза было плохо – голова кружилась и слабость сильная была. Я на вахте тогда был, валялся, встать не мог.

– Какие препараты принимаете регулярно?

– Да ничего не принимал, говорю же, редко случалось. Мне от матери передалось, так чего ж теперь. Что на роду написано, того не миновать. А мама моя 80 годков прожила.

– Какие-то обследования делали – УЗИ сердца, холтер?

– Мне говорили, что их нужно делать, но я не обследовался.

– Хорошо, сейчас госпитализируем вас, обследуем.

Я продолжаю осмотр. Частота сердечных сокращений – 166 в минуту.

– Доктор, а нельзя побыстрей как-то полечить, меня сюда прямо с поезда забрали, а мне на вахту завтра. Самолет ждать не будет! – уже слегка требовательным тоном продолжает больной.

Измеряю давление – 110/70. Ох, не нравится он мне. Не в смысле внешности или человеческих качеств, а как па циент. Понятно, что при такой частоте сокращений работа сердца не может оставаться стабильной долго. И наступит падение давления – кардиогенный шок. Но вот насколько быстро – никто не знает.

Начинаю вагусные пробы – быстрый способ купировать приступ без лекарств, путем массажа каротидного синуса, то есть проекции сонных артерий. Безрезультатно. Пациент дурашливо хихикает:

– Щекотно!

Велю ему натужиться и задержать дыхание на минуту – это тоже один из вагусных приемов. Он делает удивленное лицо, как будто я прошу нечто неприличное. Опять без толку.

Вызываю реаниматолога.

– Ой, Инка, ну что ты паникуешь! – возбужденно высказывает мне молоденькая красотка Ирочка, дежурный реаниматолог. – Мужик молодой, стабильный, давление держит. Покапаешь в отделении, через час будет как огурчик!

– Он нестабильный! Он может дать шок в любую минуту!

– Ой, вам лишь бы сплавить, а у меня все отделение переполнено. Станет хуже, тогда заберу в реанимацию, – продолжает Ира, клацая по клавишам:

«В госпитализации в реанимационное отделение не нуждается».

Расписываю инфузию, поднимаем в кардиологию. Строго-настрого наказываю медсестрам наблюдать и измерять давление каждые 15 минут. Строго-настрого наказываю ему не вставать с кровати.

– А в туалет? А покурить? Что у вас тут – тюрьма? – недовольно кричит он мне вдогонку, а мне на сотовый опять звонит приемник. Инфаркт.

А потом вызвали в хирургию на гипертонический криз, потом снова приемник, потом консилиум в реанимации. Медсестра из кардиологии исправно звонит мне и докладывает:

– Давление 90/60. Нет, не жалуется. Нет, приступ не прекратился. Частота 155.

– Надо побыстрей осмотреть его еще раз. Ох, не нравится он мне! – бормочу про себя, поднимаясь по лестнице.

В палате я вижу больного сидящим на кровати. Он пытается вытащить иглу из вены.

– Что вы делаете! Ложитесь немедленно! – кричу с порога.

– Да я только покурить, – отзывается он, вставая с постели. И тут же оседает полубоком на кровать.

Одним прыжком я возле него. Больной без сознания. Лицо бледное, губы синюшные, моментально покрылся липким потом. Ищу пульс на сонной артерии. Нет пульса! Остановка сердца на фоне затянувшегося пароксизма!

– Остановка! – дурным голосом ору что есть мочи. – Всем выйти из палаты!

В эту секунду вся моя будущая жизнь промелькнула в голове, как на супербыстрой перемотке: несостоявшийся отпуск, суд, тюремная камера, дети-сиротки. Недооценила тяжесть состояния! Не настояла на реанимации! Угробила мужика!

От всего охватившего меня ужаса и бешенства изо всех своих цыплячьих сил наношу прекордиальный удар, то есть трескаю кулаком по его мощной груди. «Прекордиальный» – значит в среднюю часть грудины. Такой удар может вызвать фибрилляцию желудочков, но иногда может и остановить ее. Начинаю качать, то есть провожу непрямой массаж сердца. Вбегают девчонки, громыхая экстренным столиком, на котором всегда наготове все необходимое для реанимации.

И тут он делает вдох и открывает глаза! Мутным взглядом обводит нашу компанию.

– Дефибриллятор готов, – Маша протягивает мне электроды.

Я прикладываю их к грудной клетке, на мониторе вижу правильный синусовый ритм. Слава богу! Разряд уже не нужен, сердце работает. Подключаем дофамин для стабилизации давления, и подбежавшая к тому времени Ирочка с бригадой забирает его в реанимацию.

В шесть утра поднялась в реанимацию. «Виновник торжества» не спал. Он перекидывался шуточками с санитаркой и даже попытался ущипнуть ее, когда она подала ему попить. Похоже, он так и не понял ничего. Состояние стабильное. Давление 130/78, пульс 78. Еще раз подробно объяснила пациенту возможные «подводные камни» его коварного заболевания, что и как принимать, какие обследования необходимы.

– В вашем случае, скорее всего, будет эффективна радиочастотная аблация – проще говоря, «прижигание» участка, где формируется очаг аритмии. Тогда вы будете совершенно здоровым. Это делают в кардиоцентре.

– Доктор, я все понял, – серьезно сказал он. И тут же скатился на дурашливый тон:

– Ну что, с меня магарыч, надо же отметить мой второй день рождения!

– Спасибо, я уже в отпуске, – попрощалась я.

А через месяц вновь увидела этого пациента… в реанимации! На той же койке, будто и не уходил. Только теперь он был «овощем».

Выписавшись, он первым делом отправился «обмывать» свое выздоровление. Конечно же, не проходил обследований, не принимал рекомендованных таблеток. И вот две недели назад скорая помощь доставила его в приемное отделение. В состоянии клинической смерти. Приступ тахикардии и шок случились в общежитии. Подоспевшая бригада скорой помощи сумела восстановить сердечную деятельность. Но мозг пострадал безвозвратно. За те минуты, что кровообращение отсутствовало, большая часть нейронов погибла.

И вот его переводят в мою палату… Примчавшиеся жена и мать первые дни пытались стойко ухаживать за ним, пытались возродить мозг силой своей любви. Потом начали терроризировать персонал, строчить жалобы – «плохо лечат». Ясно, что больному от этого лучше не стало. Потом визиты родных стали все реже и, наконец, совсем прекратились. Соматическое состояние пациента не вызывает опасений: все органы и системы работают стабильно. При правильном уходе и питании он может находиться в таком состоянии неопределенно долго, годами. Невролог осматривает каждый день и качает головой: динамики нет. Это значит, высшая нервная деятельность уже не восстановится… Отдельная история, как ставший никому не нужным молодой мужик четыре месяца лежал, пока родственники «бодались», кто и как его будет забирать домой. Требовали вертолет для перевозки.

– Но почему, почему? – не унималась я, рассказывая об этом случае Анне Петровне. – Ведь я же ему все объяснила на пальцах, проще некуда. И он понял, и обещал заняться своим сердцем. Но так ничего и не сделал. Выходит, даже то, что он был на волосок от смерти, ничему его не научило?

– Просто он не хотел взять на себя ответственность за свою жизнь, – голос Анны Петровны вдруг стал суровым. Ведь чтобы нести ответственность, мало иметь сильные плечи и руки, нужен разум.

– Как так? Ведь жизнь всего одна! Он ведь не совсем дурак был.

– Знаешь, как сказал Фрейд, – продолжает Анна Петровна, – «Большинство людей в действительности не хотят свободы, потому что она предполагает ответственность, а ответственность большинство людей страшит».

Есть три уровня ответственности. Ну, например, ты вышла на улицу, поскользнулась и упала. «Чертов дворник, не удосужился посыпать песком дорожку! Чертовы производители сапог, почему сделали такую скользкую подошву!» Или у тебя на рынке украли кошелек. «Наша полиция ничего не делает, развели бардак и преступность!» Это первый уровень. То есть виноваты все, только не я.

Второй уровень: виноват кто-то, Вселенная. «Похолодало, образовался гололед, и вот я упала. Случайно сумка открылась, и кошелек куда-то делся».

И третий уровень: «Я не посмотрела прогноз погоды, не продумала, как мне обуться. Вот и поскользнулась на льду. Не следила за своей сумкой на рынке, вот и проворонила кошелек».

Выводы

♦ «Настоящая ответственность бывает только личной.

Человек краснеет один». Ф. Искандер.

♦ Помните про три уровня ответственности.

Первый уровень: виноват кто угодно, только не я: страна, правительство, начальник, погода, родители, дети…

Второй уровень: никто не виноват, «просто так получилось».

И третий: виноват(а) я сам(а), потому что…

♦ Хотите вы этого или нет, ответственность за вашу жизнь и ваше счастье лежит только вас.

Ответственность – это мощная сила и огромная свобода. Свобода выбора и принятия решения. Мы не можем отказаться от ответственности, не заплатив за это своим счастьем и иногда – даже самой жизнью.

♦ Насколько вы счастливы или несчастливы в каждый момент вашей жизни – это ваша и только ваша ответственность. В этом и заключается Счастье – образ жизни, который вы выбираете и за который вы отвечаете.

Упражнения

1. Постарайтесь честно ответить себе на вопросы:

Вы делаете то, во что верите, или пытаетесь верить в то, что делаете?

___________________

Если бы вы смогли стать самому себе другом, хотели ли бы вы себе такого друга?

___________________

В чем, по-вашему, разница между жизнью и существованием? Вы живете или существуете?

___________________

Если не сейчас, то когда?

___________________

Решения принимают здесь и сейчас. Вопрос: вы сами их принимаете или кто-то принимает их за вас?

___________________

2. Подумайте, есть ли в ваших отношениях признаки абьюза. Запишите их, если есть.

___________________

3. «Квадрат Декарта».

Что будет, если это произойдет? Что будет, если это НЕ произойдет?

___________________

Чего НЕ будет, если это произойдет? Чего НЕ будет, если это НЕ произойдет?

___________________

4. Работа с уровнями ответственности.

Заполните таблицу, ориентируясь на примеры. Запишите свои жизненные ситуации и как вы с ними справлялись: