Текст книги "Письма к утраченной"

– Ну, конца пока не видно! Как говорится, время детское… – Нэнси почмокала свеженакрашенными губами, спрятала помаду в сумочку. – Кстати, мы хотим переместиться.

– Куда?

Словно во сне, Стелла запустила пальцы в волосы, попыталась вернуть кудряшкам прежний художественный беспорядок. Рон сказал, она прелесть, совсем как Джин Тирни. Стелла знала, что Джин Тирни – голливудская актриса, но не очень представляла себе ее лицо. В любом случае актриса не может быть простушкой, а значит, Рон сделал Стелле комплимент. Кстати, он очень недурен собой. Правда, ростом пониже Чарлза и нет в нем аристократичности, но, может, оно и к лучшему.

– Куда-нибудь, где потише. А то сюда слишком много всяких набежало, – ответила Нэнси, метнув мрачный взгляд на незнакомую девушку, которая пыталась пробиться к зеркалу. – Наши янки собрались в «Савой» и приглашают нас выпить в американском баре.

Последние слова были сказаны нарочито громко, когда Нэнси уже проталкивалась к выходу из уборной. Стелла спешила следом, кусала губу, чтобы не рассмеяться в ответ на завистливые взгляды, которыми их провожала очередь.

На улице от холода дыхание перехватывало. Стелла заколебалась, и тут рядом возник Рон, обнял ее за талию. Его торс казался чем-то вроде прочного щита, влажный от пота китель мигом остыл на ветру. У Стеллы появились смутные ассоциации с балластным мешком. Компания двигалась по Стрэнду. На тротуарах было людно, как в будний день в часы пик; затемнение добавляло происходящему пикантности. Нэнси висла на Юджине… или парня все-таки зовут Джонни? Стелла не могла вспомнить. Одна из трех Рин – пухлая, с басовитым смехом – скинув туфли, ехала у Митча на закорках, являла идущим позади, что стрелки, нарисованные карандашом у нее на чулках, безнадежно размазались.

В «Савой» их, конечно, не пустил швейцар, пришлось идти дальше по Стрэнду. Разозленные американцы громко возмущались:

– Мы за них жизнью рискуем, а этому пижону виски жалко!

– Это американский бар, а мы – американцы. Значит, имеем право!

Стелла приникла к Рону, мощному, как крепостной вал. На нее навалилась ужасная усталость, ноги с непривычки ныли. Она готова была усесться прямо на мостовой, сбросить туфли подобно Айрин, или Дорин, или этой, третьей, как там ее? Правда, до закорок Рона Стелла пока не дозрела. По крайней мере ей не хотелось, чтобы ее раскачивали так же, как Айрин (или Дорин). Стелле даже смотреть на это было неловко. Компания брела наугад, магия вечера постепенно не то чтобы таяла, а как-то подкисала.

– Ой, глядите! Церковь!

Это крикнул Фрэнк, до сих пор бывший предводителем компании. Стелла заметила, как он исчез среди руин.

– Осторожно! Вдруг там бомба! – взвизгнула одна из девушек, но янки успели последовать за Фрэнком в зияющий дверной проем. Они уже спотыкались на щебне, лавировали между обломками.

– Была церковь. Немного же от нее осталось.

– Какой-то паршивец фриц постарался. Все повыворотил к чертовой матери.

– Наверное, еще в сороковом или в сорок первом, когда фрицы блицкригом тешились.

Рон тоже, повинуясь стадному инстинкту, полез в развалины. Стелла огляделась, на что бы присесть, и выбрала разрушенную каменную кладку, к которой вели плоские ступени. Здесь, на возвышении, было почти уютно. Город остался за толстыми стенами. Стелла откинула голову, глубоко вдохнула, надеясь избавиться от тошноты, которая постепенно усиливалась с тех самых пор, как компания покинула танцзал. Щербатые стены стремились вверх, луна плыла на спине, недосягаемая для прожекторов, что прощупывали тьму.

– Мне здесь не нравится, – капризно произнесла одна из девушек – кто именно, Стелла не смогла определить. – Жутко и темно.

– Ну и что же, что темно, – отвечал хриплый мужской голос. – В темноте как раз сподручнее…

Послышался писк, затем смешок, затем – приглушенный стон. В лунном свете Стелла могла различить только два силуэта на фоне стены. Она поспешно отвела глаза, но наткнулась взглядом на другую парочку: девушка сидит на подоконнике, ноги сомкнуты за спиной у парня, белеют на его кителе цвета хаки. Судя по белокурым волосам, это Нэнси. Стелла поднялась, внизу живота, в тайном уголке, возникло уже знакомое, особое ощущение. Она дернулась и вскрикнула, когда ее талию обхватила крепкая рука.

– Что, зябко?

От Рона пахло пивом и табачным дымом, даже жвачка не спасала. Он жарко дышал Стелле в шею.

– Чуть-чуть.

– Сейчас будет тепло.

Он привлек Стеллу к себе, стал гладить по спине. Его руки излучали тепло, и Стелла радовалась ему. Блаженный жар как бы стекал вниз, чтобы задержаться в области поясницы. Опустив веки, Стелла вся отдалась этим ощущениям. Как она устала! Перед закрытыми глазами все завертелось, словно карусель. Стелла однажды каталась на карусели – на ярмарке в Саутэнде. Мисс Бёрч устроила приютским девочкам праздник, купила каждой по мотку сахарной ваты и оплатила по два карусельных круга. Нэнси тогда потащила Стеллу на качели, а потом они оседлали разрисованных лошадок, скачущих вокруг яркого спирального столба. Стелла вцепилась в свою лошадку до боли в пальцах. Земля плыла далеко внизу, лица стали одним мутным пятном. Играл орган, и музыка пульсировала в висках. Стелле хотелось, чтобы карусель прекратила вращение. Хотелось на твердую землю, но она была уверена – если откроет рот, чтобы попроситься сойти, ее сразу стошнит.

В темноте Рон нашел губами ее губы. Стал целовать жадно, требовательно. Совсем не так, как целовал ее Чарлз. Чарлз! Одна мысль о нем вырвала Стеллу из темной, бешеной воронки. Стелла попыталась высвободиться, но Рон прижимал ладонь к ее затылку, пихал языком ее язык. Мешал дышать. Стелла забилась, завертела головой. Рон держал ее крепко. Она хотела закричать, велеть ему остановиться. Подступила тошнота, как тогда, на карусели; память подсунула вихрь размазанных лиц. Стелла обеими руками уперлась Рону в грудь, изо всех сил толкнула.

Он оступился на щебне, чуть не упал на спину, выругался с неожиданной злобой. Падая, инстинктивно ухватил Стеллу за запястье. Она вырвала руку и бросилась бежать, почти скатилась со ступеней. Только бы скрыться, только бы избавиться от него!

Вслед ей летели, отражаясь от щербатых стен, кошмарные слова:

– Сука! Зачем было хвостом вертеть, раз давать не собиралась?!

Стелла выбежала на улицу, и тут ее жестоко вырвало. К остановке на углу Олдвич-стрит подруливал автобус, Стелла последним усилием рванулась к нему, успела.

«Ничего не понимаю, – думала она, следя за приближением молоденькой улыбчивой контролерши. – Что со мной такое?»

Рон заставил ее почувствовать себя красивой, желанной, совсем как Джин Тирни. Все это время, все эти месяцы, что Стелла прожила в одиночестве, она была уверена: именно этого ей и не хватает.

А теперь, когда желаемое получено, Стелла чувствует себя грязной.

Глава 9

2011 год

Ощущение физической чистоты было восхитительно.

Джесс снова и снова, давно смыв шампунь, нажимала на кнопку, чтобы душ исторг еще порцию горячей воды. Душевая кабина в досуговом центре – дорогое удовольствие. Запрокинув голову, подставив лицо восхитительным струям, Джесс не упрекала себя в транжирстве. Чистота стоит трех фунтов, определенно стоит.

Джесс потратилась не только на душ как таковой – она купила еще и дешевый шампунь, и мыло, и дезодорант. От суммы в пятьдесят фунтов осталась половина – нужно срочно что-то решать, что-то делать. Выходя из библиотеки, она прихватила флаер: «Помощь в поиске жилья и работы». Адреса окрестных ночлежек и временных общежитий, советы, как выбить койку на длительный срок. Ближайшая ночлежка была всего в двух кварталах от библиотеки. Чувствуя, что удача поворачивается к ней лицом, Джесс пошла по указанному адресу. Еще издали она увидела толпу на крыльце под козырьком. Худощавые, сутулые мужчины с недобрым прищуром и сигаретами в зубах. С такими водился Додж. Джесс сделала вид, что ей нужно вовсе не сюда, миновала ночлежку. Сердце колотилось так, что чуть не выскочило.

Джесс нехотя протянула руку за полотенцем – маленьким, жестким, взятым из ванной на Гринфилдс-лейн, с плесневым душком, таким неуместным в ослепительной душевой кабине. Блаженство закончилось, мысли закружились, словно пена в засорившемся водостоке. На ум пришло сравнение с узником, который ощупывает каменные стены, ищет и не находит плохо пригнанный кирпич.

Чтобы снять нормальное жилье, нужны деньги. Чтобы были деньги, нужна работа, чтобы получить работу, нужно жилье. Даже если подвернется вакансия, не требующая анкет и резюме, все равно, чтобы приняли, надо прилично выглядеть.

Вытирая волосы, Джесс взглянула в зеркальце. При свете галогенной лампы кожа казалась тусклой, сероватой. Лоб и носогубные складки шелушатся. Она и не думала, что покраснения так заметны. Вот что бывает, когда умываешься простым мылом, не используешь ни тоник, ни косметическое молочко. Джесс вгляделась внимательнее. Брови, которые она привыкла выщипывать с четырнадцати лет, которые прежде ласточками взлетали к вискам, потеряли форму и напоминали пару черных гусениц. Джесс даже застонала от отвращения и отчаяния. Каким по счету пунктом в ее списке предметов первой необходимости идет пинцет?

Ладно, по крайней мере у нее теперь есть одежда, спасибо Леди Мышке. Конечно, сама Джесс не выбрала бы легинсы «под леопарда», розовый свитер с вышитой пайетками «КИСЮЛЕЙ» и целый набор маек с надписями в одном ключе, от «Спелая вишенка» до «Я не права. И че?», но радовалась и этому барахлу. Зато балетки, например, – просто подарок судьбы. А еще повезло с платьицем в мелкий цветочек, с джинсовой мини-юбкой и синим кардиганом (две последние вещи Джесс надела сегодня под курточку из кожзама). Она больше не чувствует себя ни творением Доджа, ни боксерской грушей Доджа, ни призраком в чужом тренче. И это приятно.

Было воскресное утро, в холле досугового центра резвилась малышня. Дети пришли на день рождения – нарядные, ожидающие лакомств и чудес. Отец именинника, легко узнаваемый по отчаянию в глазах, тщился их приструнить. Запах кофе смешивался с запахом хлорки. Над бассейном, на антресолях, помещалась стильная кафешка. Все продумано: родители, прикидываясь, что отслеживают своих отпрысков, обучающихся плаванию, могут читать газеты и употреблять пенные кофейные шедевры с непроизносимыми названиями и неприличной ценой. Джесс безжалостно подавила искушение и направилась к выходу.

У дверей стоял автомат для продажи напитков. Джесс резко затормозила. Картонные стаканчики, химическое сухое молоко, горечь растворимого кофе… Зато кофе будет горячий, а у Джесс в горле першит. И прежде чем рассудок сказал твердое «даже не думай», рука скормила автомату несколько монеток.

Едва последний пенни провалился в щель, автоматические двери разъехались, впустили порыв зимнего воздуха – и мужчину. Держа палец на «кофейной» кнопке, Джесс исподлобья оглядела вошедшего. Высокий, темноволосый, широкоплечий. Подумала вскользь: «Наверное, регбист». До узнавания оставалась доля секунды.

Черт, этот парень ошивался возле дома на Гринфилдс-лейн!.. Джесс резко отвернулась – не прежде, чем парень заметил ее, но как раз вовремя, чтобы самой заметить: вместо кнопки «кофе» она жмет на кнопку «чай». Демонстрируя быстроту реакции, достойную чемпиона по пейнтболу, Джесс нажала на нужную кнопку, и автомат исторг вторую порцию кипятка, под который загодя не подставили стаканчик.

Джесс отскочила. Пар над лужицей улегся, повисла мучительная тишина. Даже шум и движение в холле стихли, словно некто поставил их на паузу. Не осталось никого, кроме Джесс и темноволосого парня. И ничего, кроме их скрещенных взглядов.

Парень заговорил, наваждение растаяло.

– Вы в порядке? Эти автоматы опасны для жизни, и не только из-за кофе как такового. Давно пора снабжать их соответствующими табличками. Кипяток на метр брызжет! Вы, наверное, обварились? Вам нужно…

– Не беспокойтесь. Я не обожглась. Я вовремя…

– Вы кофе хотели? Может, и к лучшему, что гадость эту не выпили. – Улыбка сделалась ласковой, парень смотрел Джесс в глаза, будто искал чего-то. – По-моему… я уверен, мы уже встречались. На днях, у Гринфилдс-лейн. Ведь это были вы? Меня зовут Уилл Холт. Знаете, я вообще-то собирался провести час на тренажерах, а потом ехать к родителям на ланч. Но, честное слово, я лучше голову суну под этот вот кипяток. Давайте я угощу вас кофе взамен того, что не достался вам по моей вине. Там, в кафе, очень неплохие напитки готовят, главное, не обращать внимания на детский визг…

Джесс затрясла головой прежде, чем Уилл Холт закончил говорить.

– Нет. То есть я не могу. Мне нужно… Мне нужно идти. Я тороплюсь. – Джесс отступала к дверям. – Извините.

Двери поехали в разные стороны и выпустили ее на волю.

Глава 10

1943 год

Стелла проснулась словно от толчка.

В течение секунды не могла сориентироваться, выдохнула с облегчением, поняв, что лежит в своей постели. Во сне она спотыкалась на строительном мусоре, тщетно рвалась из руин на улицу. Теперь Стелла лежала без движения. Тело будто из сырой глины – разве место такому между чистых, отутюженных простыней? Во рту сухо, язык прилип к нёбу, жажда невыносима. Пойти попить воды… Она села, и сразу же мозг ее был вынесен из черепной коробки и заменен на груду щебня.

Благодаря затемнению свет в спальню не просачивался, однако Стелла услышала, как заливается какая-то пичужка, и поняла, что рассвет близок. В угольно-черном мраке она напрягла зрение, чтобы выяснить, который час. Тихо вскрикнула от ужаса. Часики, церемонно преподнесенные Стелле на Рождество Торнами-старшими, потерялись.

Рука так дрожала, что не сразу получилось зажечь ночник. Когда же выключатель наконец щелкнул, часики не блеснули ни на столике, ни на стуле: растаяла надежда, что они были сняты в бессознательном состоянии. Стелла ворошила волосы, силясь по минутам восстановить события вчерашнего вечера. Она точно помнила, что надела часы перед выходом; ее еще Нэнси поторапливала. Потом… Потом она смотрела на циферблат в дамской уборной. А дальше… Господи! Перед глазами встала разрушенная церковь, пьяный Рон, хватающий Стеллу за запястье. Тогда-то часы и упали.

Как ни ломала Стелла голову, а выход видела только один – немедленно отправляться на руины, чтобы поспеть домой к завтраку преподобного Стоукса. Она надела старую твидовую юбку и шерстяной свитер Чарлза, неудачно ею постиранный, непоправимо севший; прокралась в ванную, где выпила несколько пригоршней воды из-под крана и еще несколько плеснула себе в лицо. Ледяная вода, и ледяной линолеум под ногами. У Стеллы дыхание перехватило, острые кремни в черепной коробке ожили, вступили во взаимодействие. В зеркале отразилось восковое лицо. От мысли, что прямо сейчас надо выйти в предрассветную промозглость, навернулись слезы. Стелла, впрочем, не дала им пролиться. Она сама виновата.

И получает по заслугам.

В автобусе ехали рабочие военного завода. Стелле нашлось местечко в хвосте. То проваливаясь в дрему, то подавляя тошноту, она добралась до Стрэнда. Небо было как оперение на голубиной грудке, от разбомбленной церкви веяло покоем, щербатые стены таяли в розоватом свете. Трепеща, Стелла шагнула в дверной проем, в неф. Картины прошлой ночи выныривали, словно рыбы из мутного пруда, на поверхность памяти.

В развалинах царили промозглость и сумрак. Первые лучи робкого зимнего рассвета еще не тронули этих камней. А все же в разбитых колоннах, в пустых оконных глазницах была некая мрачная красота. Под слоем обломков и грязи, в тисках сорной травы угадывался мозаичный узор мраморного пола – черно-белые клетки. По этим клеткам ступали шелковыми туфельками невесты, скользкий мрамор не портил длинных шлейфов на пути к алтарю.

Взгляд устремился за мыслью, и Стелла похолодела.

В алтаре кто-то есть. Какой-то мужчина стоит, склонив голову, будто молится. Униформа выдает в нем американского солдата – по-особому скроенный китель, плечи кажутся шире, чем есть на самом деле, а бедра – уже. Американец находился ровно на том же месте, где вчера сидела Стелла. На том же месте, где, скорее всего, поджидают ее оброненные часики. Руки и ноги сделались ватными. Стелла боролась с искушением выскользнуть вон, пока американец ее не заметил, и нуждой, что заставила ее проделать путь по предрассветному городу к руинам.

Прежде чем она определилась насчет дальнейших действий, американец повернул голову. Оказывается, вовсе он не молился. В руках у него был черный прямоугольный предмет – фотоаппарат. Наверное, он выбирал кадр. При виде Стеллы американец не выразил удивления, только невеселая улыбка тронула уголки губ.

– Доброе утро, мисс, – бросил он, направляясь к Стелле.

– Доброе утро.

Слава богу, молодой человек прошел мимо. Стелла замерла, ожидая, пока американец уйдет. Он же, вместо того чтобы шагнуть в дверной проем, побрел вдоль стены, ведя пальцами по каменной кладке, будто разбирая шрифт для незрячих. Затем он поднял глаза, но не на Стеллу, а много выше ее головы, к небу, розовеющему в щербатом оскале.

Стелла быстро отвернулась. Не хватало, чтоб американец решил, будто она на него пялится. Плотнее запахнув пальто, она торопливо прошла по изуродованному нефу, поднялась на алтарь. Поскольку американец явно не собирался объяснять, что он забыл в руинах, то и Стелла не видела причин для откровенности со своей стороны. Сейчас она отыщет часики и покинет церковь. Вот каменная плита, где она вчера отдыхала, вот груда битого кирпича, о которую споткнулся Рон, когда Стелла отпихнула его… На плитках видны даже следы их обуви. Значит, и часики где-то здесь.

Стелла наклонилась, стала вглядываться в щели меж мраморных плит, отчаянно надеясь увидеть серебряный блеск. И увидела. Тусклый металл мигнул ей из-под обломков. Стелла сняла перчатку, голой рукой разгребла мусор. Нет, не достать. Она закатала рукав пальто, просунула пальцы в щель. Принялась шарить – и гнать мысли о пауках и червях. Перед глазами заплясали цветные точки, но в этот миг Стелла добралась до своей цели. Ухватила, вытащила, вгляделась.

Комочек серебряной фольги. В такую фольгу пакуют пластинки жвачки. Сидя на корточках, задыхаясь от головной боли, от отчаяния, от безнадежности, Стелла закрыла глаза. Когда она их снова открыла, на нее смотрел американец. Рука с фотоаппаратом замерла на уровне груди. Стелла вскочила.

– Простите, мисс, что напугал вас. Я просто хотел узнать, может, вам нужна помощь?

В неверном свете Стелла разглядела лиловые тени у парня под глазами, будто он тоже почти не спал нынче. С горечью отметила, как он хорош собой. Американца в нем выдавала не только военная форма. Все – мощные плечи, загар, растрепанная рыжеватая шевелюра – носило отпечаток принадлежности Штатам.

Стелла отряхнула пальто.

– Нет, спасибо.

– Вы что-то ищете? В смысле, вы пришли не только за тем, за чем люди обычно ходят в церковь?

– Я потеряла часы. Я была здесь вчера. Должно быть, замочек расстегнулся, часы упали. Вы их не видели?

Парень покачал головой.

– А как выглядят ваши часы?

– Маленькие. Серебряные. Инкрустированные колчеданом.

– Красивые, судя по описанию. Наверное, подарок?

– Да, – не вдаваясь в подробности, ответила Стелла и принялась шарить в мусоре. Американец положил фотоаппарат, поднялся к ней, на алтарь. Она хотела удержать его от этого, но силы и так были на исходе. В глазах темнело, будто наполовину опустили черные шторы. Подняла змеиную головку, стала раскачиваться тошнота, которая до сих пор лежала, свернувшись клубком, в желудке. Боже. Стелла опустилась на алтарь, как вчера, глотнула промозглого воздуху, надеясь придавить змею. Не помогло. Навалился шум, как в подземке, когда приближается поезд. В следующую секунду наступило полное затемнение.

– Не бойтесь, я рядом.

Чья-то ладонь поддержала затылок, чтобы Стелла плавно приняла горизонтальное положение. Но земля сама вздыбилась, толкнула ее под спину, и все пропало во мраке.

– Сахару?

Фургон Женской добровольческой службы стоял возле Буш-хауса. Волонтерка, поджав губы, подозрительно смотрела то на Стеллу, то на американца. Нетрудно догадаться, что она о них думает: вдвоем в этакую рань, да на улице. Стелла отвернулась, спрятала руки поглубже в карманы, втянула голову в воротник. Задалась вопросом, что унизительнее – когда тебя принимают за гулящую девку, или когда ты теряешь сознание и падаешь буквально на руки чужому мужчине?

– Два кусочка, если можно.

Стелла хотела сказать, что сахару ей не надо, но слова застряли в пересохшем горле. Волонтерка презрительно фыркнула.

– Если можно! Сахар на деревьях не растет. У нас тут продуктовые карточки в ходу, если кто не знает.

– Я знаю насчет карточек, мэм. Но вы сами поглядите – девушке дурно. Я, как вас увидел, сразу подумал: вот добрейшая леди, она не пожалеет лишний кусочек. А если лишнего и правда нет, я обойдусь вовсе без сахара.

– Ну тогда, пожалуй, можно и два…

Волонтерка уже улыбалась, поглядывала на американца из-под ресниц, наливая чай во вторую кружку.

– Должно быть, переутомилась. Ей просто надо подкрепиться. Ложки у нас вот там, на торце.

– Спасибо.

Избегая смотреть парню в лицо, Стелла приняла у него кружку, присела на ступенях, под одной из двух массивных колонн, благодаря которым Буш-хаус с фасада выглядит таким внушительным. Стелла прислонилась к колонне, стала пить маленькими глотками. Над кружкой поднимался парок. Чай оказался перестоявший, забеленный не натуральным, а сухим молоком, однако не в ее положении было привередничать. Американец тоже сел – рядом, однако на небольшом расстоянии. Стелла это оценила. Ноги у парня были слишком длинные, он никак не мог пристроить их на плоских ступенях, возился, возился, потом взял да и вытянул вперед, между ними поместив фотоаппарат.

– Вам лучше? – спросил он после долгих колебаний.

Стелла кивнула. Она держала кружку обеими ладонями, чтобы согреться. Кивок получился чопорный. Она была благодарна за чай, за учтивость – только лучше бы сейчас этому парню уйти.

– Да, спасибо, я в полном порядке. Если вы торопитесь…

– Я не тороплюсь. Мои товарищи дрыхнут в гостинице. Пусть отсыпаются.

Голос был низкий и хрипловатый. Говоря, американец достал из нагрудного кармана пачку «Лаки страйк», протянул Стелле. Она отрицательно покачала головой.

– Сегодня мы возвращаемся на базу.

Прикуривая, он смотрел вверх, на колонны и купол.

– А мне жаль тратить время на сон, когда есть возможность прикоснуться к такой красоте. Я служу в ВВС, наша база – в Восточной Англии. Вы там бывали?

Стелла снова покачала головой.

– На целые мили вокруг только бараки да грязь. – Он выдохнул дым, тут же смешавшийся с паром над его кружкой. – Приятно, доложу я вам, после такого видеть нормальные здания.

Холод мрамора проникал сквозь пальтишко, зато чай согрел Стеллу изнутри. Парень был совсем не похож на вчерашних американцев. Она рискнула поглядеть ему в лицо.

– Церковь на Стрэнде вряд ли можно назвать нормальным зданием.

– Сейчас – да. Но как она была хороша еще пару лет назад, – мягко произнес американец. – Церковь Святого Климента Датского является одной из пятидесяти церквей, построенных Кристофером Реном после Большого пожара.

– Правда? – Стелла это имя впервые слышала.

– Конечно. Тогда она считалась великолепным образцом современной архитектуры. Знаете, лично меня обнадеживает то обстоятельство, что церковь Святого Климента возникла на руинах. Позволяет надеяться, что скоро этот архитектурный шедевр возродится, подобно Фениксу.

Повисло молчание. Улица между тем оживлялась. Золотисто-розовая мантия восхода быстро поблекла, город облачился в тусклое и немаркое, приготовился начать трудовой день.

Стелла допила чай. Подъехала на велосипеде волонтерка-сменщица, принялась разматывать цветастый платок, завязанный под шляпкой.

– Вчера вечером вы были с одним из наших парней? – вполголоса спросил американец. – Извините за любопытство, только я…

– Мне пора идти.

Стелла занервничала, поставила пустую кружку, не без труда поднялась. Парень легко вскочил, будто спружинил, подал ей руку. Она приняла помощь, вспыхнув от прикосновения. Американец задержал ее ладошку. Мгновение они стояли, сплетя пальцы, глядя друг на друга. У него глаза оказались ясные-ясные, голубые с прозеленью, как старинное стекло, с темными ободками вокруг радужки.

– Сп-пасибо вам. Большое спасибо. Вы очень добрый.

– Не за что. Жаль, часики ваши так и не нашлись. Знаете что? Я хочу еще пощелкать в церкви, так заодно и поищу. Назовите свое имя и адрес, а я, если найду часы, пришлю их вам по почте.

Стелла только и смогла что выдохнуть. Парень застал ее врасплох. С одной стороны, его предложение – единственный шанс вернуть часы, отказываться нелепо, с другой стороны, Стелле очень не хотелось сообщать, что она – миссис Чарлз Торн, жена викария из прихода Кингс-Оук, живет на Чёрч-роуд. А почему не хотелось – вопрос другой, и Стелла его себе задать не рискнула.

– У вас есть на чем записать?

Парень достал пачку сигарет и карандашик. С колотящимся сердцем Стелла отвернулась к колонне, черкнула несколько слов.

Прежде чем сунуть сигаретную пачку обратно в карман, парень взглянул на каракули Стеллы.

– Нэнси. Хорошее имя. А меня зовут Дэн. Дэниэл Росински, младший лейтенант. Очень рад познакомиться.

Стелла продолжала смотреть мимо парня в уличную даль, в сторону указанного ею адреса.

– Еще раз спасибо, лейтенант, – произнесла она на американский лад, подражая Дэну Росински. – За чай и за заботу. Желаю вам удачи на заданиях.

Вышло скомканно, невежливо, неискренне. Лишь произнеся «на заданиях», Стелла поняла, что ждет Дэна Росински в самое ближайшее время. Она будет по-прежнему выстаивать очереди, чтобы отоварить карточки, паковать вязаные носки, ждать писем мужа да приноравливаться к потребностям преподобного Стоукса. А что будет делать Дэн Росински? Летать над вражеской территорией, вот что! Под прицельным огнем! Свыкаться с мыслью, что рассвет для него может и не наступить!

Стелла замерла, не в силах двинуться с места. Мысли давили, она хотела сказать что-нибудь единственно правильное, но слов не находила. Дэн Росински сделал шаг от нее, сделал другой. Взгляд был прикован к Стелле.

– До встречи, – произнес он вполголоса, отсалютовал с самоиронией, развернулся и пошел прочь.

Сугубо викторианское здание вокзала на Ливерпуль-стрит относится, без сомнения, к числу наиболее удавшихся англичанам построек. Стеклянный арочный купол, филигранная работа по металлу недвусмысленно заявляют о самоуверенности викторианца. Действительно, лишь очень богатая и мощная держава может себе позволить сочетание функциональности с красотой. Воображение так и подсовывает джентльменов в цилиндрах и фраках, дефилирующих по просторному перрону, даром что нынче перрон окрашен в хаки из-за огромного количества американских солдат.

Кажется, половина служащих ВВС США возвращается из отпуска, проведенного в Лондоне, обратно в Восточную Англию, на равнину. Парни угнетены похмельем и осознанием: теперь ни свободы, ни шика не будет еще очень долго, возможно, вообще никогда. В передвижной столовой Красного Креста давно иссякли и донатсы, и кофе, волонтеры предлагают только воду и ободряющие улыбки. Впрочем, солдаты рады и этому.

Дэн Росински сидел на вещмешке, голова болела от недосыпа. Трем его товарищам было еще хуже. Льюис Джонсон, Джимми Морган и Сэм Оделман с разной скоростью приходили в себя. Их отрыжка с алкогольными парами могла бы свалить слона.

– Черт! – стонал Морган, пряча лицо в ладонях. – Откуда что берется? Я думал, английское пиво – оно вроде английского чая. Мерзкое и безалкогольное.

– Так и есть, – отметил Дэн, направляя объектив на Моргана, второго пилота. – Тебе лихо от виски, что ты купил на Трафальгарской площади у подозрительного типа, помнишь? Тебя должен был насторожить гадкий вкус. Наверное, парень использовал для перегонки бак с горючим.

Морган поднял заплывшие глаза.

– А сам-то ты где утром пропадал? С какой-нибудь из вчерашних девчонок? Почему я ее не помню?

Дэн покачал головой, погладил фотоаппарат:

– Нет, я хотел сделать пару снимков перед отъездом.

– Так ты фотографировал? Ну и что путного можно снять в этакую рань?

– Кое-что можно.

Дэн подумал о кадре, сделанном в церкви: коленопреклоненная девушка на битом кирпиче. Наверное, следовало спросить разрешения, нехорошо фотографировать человека, когда он об этом не подозревает. Только уж слишком прекрасно было мгновение.

– Эй, ребята, гляньте-ка наверх, – сказал Льюис Джонсон, штурман, и сам первый запрокинул голову. – Ну, что видите?

Кружево металла, подумал Дэн, ажурную конструкцию, достаточно, впрочем, крепкую, чтобы удерживать купол. Хотя Джонсон, конечно, ждал другого ответа.

– Ничего не вижу. Солнце слишком яркое, глазам больно, – проворчал Оделман.

– То-то и оно. Облачности больше нет. На что спорим, что завтра утром «Красная Туфелька» совершит свой первый вылет?

Раздались одобрительные возгласы. С самого прибытия в Восточную Англию густая облачность делала вылеты невозможными, за две недели ребята не выполнили ни единого задания. Шатались без дела, расхолаживались, нервничали, с легкостью, как жвачку, получали увольнительные. Джонсон прав. Похоже, больше они не будут резаться в покер и гонять мяч. Их ждет настоящее дело.

– Интересно, куда подевались остальные? – вопросил Морган, оглядываясь по сторонам. На земле офицеры и солдаты жили раздельно и развлекались тоже порознь, однако в воздухе они станут близки как братья.

Отдаленный грохот нарастал под стеклянным куполом, вскоре показался поезд, к нему хлынула толпа. Дэн вскочил, взвалил на плечо вещмешок, поднял за шиворот Моргана и поволок в людскую гущу. Джонсон, у которого дома осталась беременная жена и который заранее держал себя с товарищами этаким папашей, успел первым вскочить в вагон и занять места. Оделман с Морганом, проклиная все и вся, осели на обитый плюшем диванчик.

Вскоре к ним присоединился другой экипаж. Офицеры вваливались в вагон, устраивали вещмешки на багажных полках. По их лицам видно было, что нынешней ночью они взяли от жизни все, что способен дать большой город. Вагон не отапливался, а для проветривания погода была неподходящая, так что к тому моменту, когда поезд с тяжким вздохом тронулся, в вагоне успел повиснуть запах перегара, пота и дешевого одеколона.

Перед Дэном плыли спины лондонских монолитов, кое-где зияли пустоты, успевшие с сорокового года, с бомбежек люфтваффе, зарасти бурьяном. Постепенно дома сменились земельными участками, затем полями, а стоны Моргана – его же храпом. Голова Оделмана покачивалась теперь у Дэна на плече. Стараясь не потревожить товарища, Дэн достал сигареты, закурил – больше для того, чтобы перебить запах пивной отрыжки окружающих. Перечитал надпись на сигаретной коробке. Беззвучно, одними губами, ловя их движение в оконном стекле, произнес «Нэнси».