Текст книги "Новая Россия. Коридоры возможного"

5. Социальный процесс является конструированным, созданным действиями людей. За каждой фазой социального процесса стоят коллективы, группы, социальные движения, ассоциации и т. д., и каждая фаза обеспечивает определенное количество возможностей, ресурсов, способностей – можно сказать, “сырья” – для людей, которые занимаются конструированием социальной реальности.

6. Люди конструируют общество не “как вздумается”, а лишь в данных структурных условиях, унаследованных от прошлого, т. е. созданных для них предшественниками, которые, в свою очередь, были тоже структурно ограничены. Таким образом, существует диалектика действий и структур: последующие структуры формируются благодаря предыдущим действиям»[150]150
  Штомпка П. Социология социальных изменений. С. 265–267. В отношении п. 6 следует отметить, что здесь П. Штомпка выступает преемником концепций исторического материализма, естественно, интерпретированного с авторских теоретико-методологических позиций.


[Закрыть].

Из этой довольно длинной цитаты вполне очевидно, что данная концепция в очень большой степени отвечает изложенным выше критериям. Важным достоинством данного подхода является также его широкое распространение и признание в сообществе теоретиков-социологов. Здесь хотелось бы обратить внимание на то, что данная концепция Петра Штомпки, как это вполне очевидно, создана в стремлении обобщить теоретико-концептуальное наследие объяснительных схем, созданных его великими предшественниками К. Марксом, Э. Дюркгеймом и М. Вебером. Предшествующая попытка такого рода теоретической интеграции была предпринята на рубеже веков Э. Бернштейном[151]151
  Э. Бернштейн. Очерки из истории и теории социализма. /пер. С.С. Штейнберга/ СПб. 1902.


[Закрыть].

Проблемой, которая возникает при обращении к концепции «социальной трансформации» в версии П. Штомпки, является то, что в ее рамках не решаются проблемы каузальности, а также не характеризуются «качественные изменения», позволяющие разграничивать социально-исторические этапы трансформационных изменений.

В то же время эта концепция может быть вполне использована в качестве исходной основы для рассматриваемой объяснительной схемы.

Для нас также большое значение имеет и то, что концептуальные положения П. Штомпки были последовательно и тщательно развиты классиком отечественной социологии Т.И. Заславской[152]152
  Заславская Т.И. Социетальная трансформация российского общества. Деятельностно-структурная концепция. М.: Дело, 2000; она же. Современное российское общество: Социальный механизм трансформации: Учебное пособие. М.: Дело, 2004.


[Закрыть]. Ее работы позволили в большой степени реализовать требование к разработке объяснительной схемы, связанной с учетом отечественных реалий[153]153
  Следует отметить соответствующий вклад: Н.Е. Тихонова. Особенности идентичностей и мировоззрения основных страт современного российского общества. Мир России. 2020. № 1.


[Закрыть]. Важно также, что в ее работах были предприняты усилия, направленные на обоснование факторов каузальности в рамках процессов социальной трансформации[154]154
  Т.И. Заславская. Социальный механизм трансформации российского общества. https://www.jour.fnisc.ru/upload/journals/1/articles/183/submission/copyedit/183-345-1-CE.pdf.


[Закрыть].

В то же время эту привлекательную концептуальную схему сложно непосредственно использовать в тех целях, которые были обозначены выше. Так, блоки, выделенные основателями рассматриваемой концепции, даны в достаточно обобщенном виде. Это не позволяет осуществлять необходимую эмпирическую верификацию рассматриваемых процессов.

Можно также выделить общие проблемы рассматриваемой концепции, препятствующие их непосредственному использованию при построении объяснительной схемы.

Во-первых, она включает громадное количество факторов, обусловливающих характер трансформационных процессов. Это предельно затрудняет создание обозримой и, соответственно, убедительной объяснительной схемы. Соответственно, необходимо проделать работу, связанную с теоретическим «сжатием» – выделением основных факторов, объясняющих каузальные отношения.

Подчеркиваю необходимость теоретического анализа в рамках такой работы. Математические методы «сжатия»: факторный и кластерный анализ, методы автоматической классификации, модные сегодня методы распознавания образов с «учителем», основанные на обработке больших данных, могут служить лишь отправной точкой для теоретических выводов о наличии причинно-следственных связей[155]155
  Без такой содержательной работы можно получить выводы о существовании причинно-следственных связей между фазами Луны, с одной стороны, и количеством дорожно-транспортных происшествий, с другой. Это хорошо известный специалистам пример. Он показывает, что наличие значимой корреляции является лишь отправным пунктом для выявления причинно-следственных связей. Включение же в анализ промежуточного показателя освещенности дороги, меняющейся в связи с фазами Луны, позволяет установить причины ДТП. Автор уже более 40 лет работает с соответствующим аппаратом. В кандидатской диссертации автора (Использование методов распознавания образов в управлении организационными системами. М.: ЦЭМИ АН СССР, 1978) эти проблемы были подробно рассмотрены.


[Закрыть].

Как пример такого теоретически осуществленного «сжатия» можно привести широко известную объяснительную схему Э. Дюркгейма. Он в качестве эмпирически верифицируемого показателя общественного развития выбрал индикатор: соотношение норм уголовного и гражданского права на различных исторических этапах. Рост доли норм, регулирующих гражданско-правовые отношения, в этой концепции служил индикатором цивилизованности соответствующих обществ[156]156
  Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996.


[Закрыть]. Это пример изящной, концептуально обоснованной схемы, характеризующей макросоциальные изменения во взаимосвязи с институциональными преобразованиями.

Во-вторых, в работах классиков теории трансформации отсутствуют критерии, позволяющие разграничить этапы, связанные с сущностными, качественными изменениями, выделение которых и является базовой интенцией теории социальной трансформации. Так, развернутая, но преимущественно феноменологическая характеристика социальных перемен, данная П. Штомпкой, к большому сожалению, не доведена исследователем до уровня качественных критериев изменений, характеризующих искомые «сущностные перемены»[157]157
  Это отличие можно увидеть в сопоставлении работы К. Поланьи. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нового времени. СПб. 2002, в которой акцент был сделан на качественном характере произошедших сдвигов.


[Закрыть]. Его вполне обоснованный «процессуальный» подход к анализу социальных изменений не позволяет увидеть «порог», за которым количественные изменения параметров, включенных в трансформационные изменения, обеспечивают переход общества в новое качественное состояние. В то же время именно вопрос о качественных макросоциальных переменах, ведущих к изменениям характера институциональной системы, как уже отмечалось, является фокусом нашего интереса. Без ответа на этот круг проблем любая предлагаемая схема будет отвергнута как визионерская, не приближающая нас к решению поставленных задач.

Без такого эмпирически определенного разграничения трудно также определять граничные ограничения, «красные линии» «коридоров возможного», ради определения которых нам так нужна искомая объяснительная схема.

В-третьих, большое количество разнообразных флуктуаций, рассматриваемых в этих работах, существенно затрудняет переход к выводам относительно сущностных изменений, качественных перемен. С учетом требования отражения в рассматриваемой схеме устойчивых социальных процессов необходимо при рассмотрении «подняться» на один уровень вверх – выделить такие процессы, задающие тренды, скрывающиеся за ситуационными флуктуациями.

Здесь уместно обратиться к примеру такого рода анализа, к классической работе Карла Поланьи «Великая трансформация», в большой степени ставшей предтечей трансформационного подхода[158]158
  Поланьи К. Великая трансформация. Политические и исторические истоки нового времени. СПб. 2002.


[Закрыть]. В этой работе на основе анализа большого корпуса материалов удалось показать качественный характер политико-экономических изменений в Англии рассматриваемого периода. Важен также вывод автора, что принцип «Laissez faire, laissez passer», который долго служил основой концептуальных представлений либералов, не был результатом естественного развития, но был введен усилиями государства.

Показателен в этой связи анализ последствий введения нормы: товары английского экспорта могут перевозиться только на английских судах. Следует помнить, что в то время Англия была крайне далека от статуса «владычицы морей». Но введение экономической по своему существу нормы обусловило глубокие комплексные изменения, ставшие мощным импульсом к тому мироощущению британцев, которое вылилось в широко известное: «Rule, Britannia, upon the sea»[159]159
  Первая строка гимна Великобритании.


[Закрыть].

Этот пример перехода от процессуального анализа к сущностным обобщениям является существенным подспорьем для понимания характера наших усилий.

Таким образом, для создания более обозримой объяснительной схемы приходится перейти с уровня множества непосредственных характеристик социальных процессов на уровень более «сжатого» перечня факторов, анализ которых позволяет объяснить качественные изменения характера этих процессов.

Этот переход, безусловно, связан с потерей важной специфики, учет которой необходим для принятия конкретных управленческих решений. Представляется, что эта потеря может быть компенсирована за счет последующего создания упомянутых ранее более конкретных объяснительных схем «второго» или «третьего» уровня. Действительно, трудно рассчитывать на возможность создания одной объяснительной схемы, которая охватывала бы как социальное пространство в целом, так и обеспечивала высокую степень детализации и спецификации рассматриваемых процессов.

Вполне очевидно, что уровень детализации объяснительной схемы в очень большой степени обусловлен целевым ориентиром ее использования: необходимостью обоснования и выбора «коридоров возможного». Стратегическая цель обусловливает макросоциальный подход к уровню рассматриваемых проблем.

Таким образом, требование выявления качественных сдвигов ведет нас к иным, вполне определенным объяснительным схемам, родственным моделям социальной трансформации, но исходящим из иных теоретико-методологических традиций. Попытка разработки такой схемы реализована в авторской модификации «веберианской» модели социальной трансформации.

«Веберианская» модель социальной трансформации

В основу этой модели положены как «процессуальные» подходы к теории социальной трансформации Петра Штомпки, так и теоретико-методологические концептуальные положения Макса Вебера, связанные с представлениями о качественных макросоциальных изменениях, существенным образом влияющих на характер институциональных преобразований.

Характеристика обсуждаемой модели как «веберианской» связана с тем, что она вслед за Максом Вебером рассматривает процессы социальной трансформации прежде всего в качестве социально-исторического процесса, т. е. отвечает наиболее важным изложенным выше требованиям[160]160
  Название «веберианская», использованное здесь, связано с тем, что эта модель является авторским переконфигурированием теоретических конструктов, использованных М. Вебером.


[Закрыть].

Важно также, что «веберовское» понимание социальной трансформации реализовано путем рассмотрения этого процесса через постепенную смену механизмов социального регулирования. Эта смена механизмов, в свою очередь, определяет перемены в характере социальных институтов. Такое понимание вполне отвечает требованиям характеристики качественных изменений, происходящих в результате социальной трансформации. Соответственно, такое представление о базовых характеристиках социальных изменений позволяет встраивать его в создаваемую объяснительную схему.

В обсуждаемой «веберовской» схеме предлагается расширить круг социальных регуляторов по сравнению с теми, которые исходно рассматривал классик. Макс Вебер в своих работах преимущественно рассматривал социальные регуляторы, характерные для традиционного общества: традиции, нормы, предписывающие жестко закрепленные роли и позиции; партикулярные и в меньшей степени универсальные ценности, а также базирующиеся на этих регуляторах модели социального поведения. Важно также, что в своих работах, посвященных социальному измерению мировых религий, М. Вебер существенно расширил корпус социальных мотиваций, обусловливающих социальную, в том числе хозяйственную деятельность.

Представляется необходимым подчеркнуть, что он показал ключевое значение изменений религиозных норм для формирования рыночных отношений: «Рынок появился после того, как в Афинах допустили храмы чужих богов»[161]161
  Вебер М. История хозяйства: Очерк всеобщей социальной и экономической истории. Пг. 1923.


[Закрыть].

Для нашего обсуждения веберовская традиция различения доминирующих социальных регуляторов важна в связи с тем, что она включала в себя и реакцию сообществ на вводимые институциональные нормы. Различные реформы и даже их проекты, вдохновленные идейно ориентированными лидерами, зачастую оказывались жестко отвергнутыми из-за восприятия этих реформ как оскорбляющих религиозные чувства или иные, столь же значимые ценности и нормы. При проведении разного рода преобразований оценка сообществами этих преобразований на предмет их соответствия принятым религиозным нормам и традициям была очень важным фактором. Представление о значительном влиянии этого фактора было обусловлено исходным вниманием М. Вебера к роли религии как экзогенного фактора социальных изменений. Сегодня мы бы сказали: идеологии в целом.

Затем – в соответствии с его концепцией – в процессе распада традиционного общества и последующей модернизации, т. е. при существенном возрастании роли рационализированной социальной рефлексии, снижается регулятивная роль прежних механизмов и возрастает роль партикулярных и универсальных ценностей. В рамках модерных институтов уже эти ценности все более обусловливали социальное регулирование. Уместно также указать в этой связи на взаимосвязь этих процессов с повышением регуляторной роли мировых аврамических религий.

Такой «веберианский» взгляд на характер развития процессов социальной трансформации кардинально расширил возможности описания социального регулирования, выделив в нем влияние быстро дифференцирующихся социальных ролей, усложняющихся общественных отношений. Социальная трансформация, как это показал М. Вебер, была не менее важной предпосылкой формирования современного общества, чем технологические новации, выступавшие на исторической авансцене в качестве главных сенсаций. Здесь резонно сопоставить этот тезис со словами нобелевского лауреата Пола Кругмана, который настаивает: «…именно институты, а не технологии в большей мере ответственны за те изменения, которые произошли за последние три десятка лет»[162]162
  Кругман, П. Кредо либерала. – М.: Европа, 2009. – 368 с., с. 157.


[Закрыть].

При таком понимании лишь возросшая регулятивная роль универсальных ценностей могла обеспечить широкую социальную интеграцию и адекватное институциональное функционирование в обществе, где уже существовало множество социальных ролей и уже не стало жестких траекторий вертикальной и горизонтальной мобильности. Следует отметить, что такое постулирование стало практически необсуждаемым. Регуляторное влияние иных механизмов, например партикулярных ценностей в рамках «веберианских» моделей трансформации, стало рассматриваться как дисфункциональное и, соответственно, требовало устранения из объяснительных схем.

Такое понимание позволяет в рамках создаваемой схемы продвинуться к искомому пониманию характера взаимодействия макросоциальных изменений и функционирования социальных институтов.

Здесь, с учетом предмета нашего обсуждения, важно подчеркнуть, что «веберианская» концепция обращается прежде всего к ценностному, социокультурному измерению процессов социальной трансформации. Такое измерение позволяет уйти от страновой и хронологической специфики и создать возможности достаточно универсального теоретического описания экзогенных факторов рассматриваемой объяснительной схемы. Важным преимуществом такого подхода является также возможность изучения рассматриваемых процессов методами эмпирической социологии.

Следуя логике нашего обсуждения, стоит отметить, что в ходе трансформационных перемен распад традиционного общества характеризуется многообразием, «слоеным пирогом» моделей социального действия, типология которых создана Максом Вебером[163]163
  Вебер, Макс. Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии. Социология. / Пер. с нем. под ред. Л.Г. Ионина. – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. – 448 с.


[Закрыть].

Примером может служить ситуация в нашей стране, сложившаяся в 1960–1980-е гг. прошлого века. Мозаика социокультурных коллизий и конфликтов того времени, например, блестяще представлена в оскароносной картине В. Меньшова «Москва слезам не верит». Ее героини – носительницы разных моделей социального действия. Наряду с Катей – носительницей ценностно-рационального действия, мы видим героинь, которых характеризует и целерациональное, и традиционное поведение. Это тот случай, когда большой художник проникает в структуры социума лучше профессиональных социологов. Не в этом ли секрет непреходящей популярности этого поистине великого фильма?

Другим важным фактором, определяющим ход рассматриваемого социального развития, является динамика идеологических позиций, которая может развиваться относительно независимо и, как результат, «отрываться» от социальной и институциональной структур[164]164
  Обзор соответствующей эволюции отечественной социальной мысли представлен в: Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: М60 В 2 т. – М.: Российская политическая энциклопедия
  (РОССПЭН), 2010. – 904 с. – (Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века).


[Закрыть]. Как известно, здесь принципиальная позиция М. Вебера существенным образом отличалась от марксистского концептуализма, настаивавшего на более тесной взаимосвязи производственных отношений и идеологического генезиса.

Этот «отрыв» – результат как внешних культурных заимствований, так и внутренних идейно-политических флуктуаций[165]165
  Процесс культурных взаимовлияний и его последствия для различных сторон развития см.: Мак-Нил У. Восхождение Запада. История человеческого сообщества. – К.: Ника-Центр; М.: Старклайт, 2004. – 1064 с.


[Закрыть]. Российская история дает нам многочисленные примеры таких заимствований, когда, например, импортированные, модные в тот период социалистические воззрения стали важным общественным фактором задолго до того, как сформировались слои и группы, способные предъявить спрос на эти идеи, обеспечить их адекватную, без сущностных извращений поддержку[166]166
  Вопрос об уровне культурного развития России, необходимого для проведения социалистических преобразований, выступал в центре полемики Г.В. Плеханова и В.И. Ульянова в ходе II съезда РСДРП. См. Второй съезд РСДРП. Июль – август 1903 Протоколы и материалы II съезда РСДРП, под ред. С.И Гусева и П.Н. Лепешинского, М., Партиздат, 1932.


[Закрыть].

В рамках обсуждаемой версии трансформационной теории границы возможных институциональных преобразований определяются прежде всего развитием моделей социального действия, связанным с качественными изменениями базовых социальных регуляторов. Вполне очевидно, что этот процесс могут сопровождать разного рода коллизии, связанные с взаимным несоответствием изменений в структуре социального действия, с одной стороны, и институциональными преобразованиями, с другой. Возможны как запаздывания, так и идеологически заданные опережения[167]167
  Примером, демонстрирующим подобные коллизии, является обсуждение «Наказа» императрицы Екатерины Великой, которая предложила российскому дворянству обсуждение своей концепции преобразований, навеянной «духом Просвещения», работами великих мыслителей. Обсуждение же показало не просто неготовность принять эти «новые веяния», но прямые риски дестабилизации при попытках их реализации.


[Закрыть].

Вполне очевидно в этой связи, что детальная регламентация хозяйственной деятельности ремесленников со стороны их цехов и даже появление такого института, как цех, были обусловлены необходимостью сочетать разнородные модели социального действия, мотиваций, которые уже не вписывались в рамки поддержания прежних традиций и технологий. Для сохранения социальной стабильности требовалось «впрягать» в цеховую телегу и «коней», корыстно продвигавших новые технологии, и «трепетных ланей», державшихся за традиционное наследие.

Попытки ввести не имеющие социальной почвы, т. е. в нашем понимании не соответствующие актуальным моделям социального действия и социальному самосознанию, «прогрессивные» институты ведут не только к снижению эффективности функционирования вводимых институтов, но и к рискам социальной напряженности[168]168
  Разного рода соответствующие коллизии подробно разобраны в: Норт Д., Уоллес Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки…


[Закрыть]. Эти риски связаны с отторжением институтов, основанных на «чуждых» ценностях, с попыткой восстановления ценностного равновесия, избавления от «напасти», оскорбляющей весьма значимые ценности активных слоев и групп населения.

Соответственно, такого рода ключевые коллизии должны получить свое отражение в разрабатываемой объяснительной схеме. Важно в этой связи учитывать целый ряд факторов. Во-первых, социальные изменения, выражающиеся в переменах в структуре моделей социального действия. Во-вторых, определенная рефлексия изменившейся ситуации, связанная с необходимостью регулирования изменившихся отношений, с осознанием институциональными акторами существа проблем, требующих регулирования. В-третьих, формирование (изобретение или актуализация исторических примеров) адекватного институционального образца. И наконец, в-четвертых, имплементация, включая сюда и легитимацию, институционального образца, предусматривающая в числе прочего акцептацию моральными лидерами ценностной характеристики вводимого института.

Здесь уместно напомнить, что такого рода акцептация потребовала, например, от католической церкви в ответ на социальные изменения XIX–XX веков существенной корректировки ее значимых этических представлений[169]169
  15 мая 1961 года Папа Иоанн XXIII опубликовал энциклику Mater et Magistra, сопровождавшуюся подзаголовком «Христианство и социальный прогресс». В ней была изложена социальная доктрина Церкви, охватывавшая отношения между богатыми и бедными народами, анализировалось обязательство богатых стран помогать бедным, уважая при этом культуры последних. Этот анализ также включал рассмотрение угрозы всеобщему миру, которую порождает дисбаланс глобальной экономики. 11 апреля 1963 года Папа Иоанн развил эту тему в энциклике Pacem in Terris (лат. «Мир на Земле»), которая стала первой энцикликой, обращенной как к католикам, так и к некатоликам. В ней Папа увязывает утверждение всеобщего мира с соблюдением должных прав и обязанностей личности, социальных групп и государств на всех уровнях, от локального до международного. Он призвал католиков к пониманию и применению социального учения Церкви.


[Закрыть].

В то же время непосредственное включение рассматриваемой проблематики в создаваемую объяснительную схему вряд ли возможно. Здесь действует огромное количество различных факторов, которые оказывают разноплановое воздействие на тренды рассматриваемого социального развития. Соответственно, необходимо выделить индикаторы, характеризующие рассматриваемые флюктуации с учетом использования полученных характеристик в целях выработки «коридоров возможного», т. е. их влияния на эффективность функционирования системы социальных институтов. Влияние пусть даже огрубленное, но позволяющее делать необходимые качественные выводы.

Возможность анализа соответствующих коллизий, имеющих немалое влияние на сами основы социального развития, включая сюда социальную стабильность или, напротив, разрушительные процессы, является, как отмечалось выше, важным мотивом формирования объяснительной схемы.

Подводя итоги рассмотрения факторов и коллизий, включение которых в искомую объяснительную схему представляется целесообразным, можно констатировать следующее.

В рамках рассматриваемой модели социальной трансформации ключевым «экзогенным» фактором выступают перемены в структуре наиболее влиятельных регуляторных социальных механизмов.

Соответственно, экзогенный фактор макросоциального процесса в рамках данной модели представляется возможным характеризовать через линейку меняющихся в ходе трансформационного процесса социальных регуляторов: от традиционных ценностей и норм до постепенного роста влияния партикулярных и затем универсальных ценностей. Эти перемены «в свернутом виде», как это и требует их включение в такого рода модельные представления, отражают сложные социокультурные и институциональные изменения. Таким образом, это вполне соответствует ранее представленным требованиям к отражению процессов социальной трансформации.

Для того чтобы оценить основания, положенные в фундамент предлагаемой концепции, важна позиция Мартина Хайдеггера, который предпринял анализ существа и происхождения категории «ценность» в рамках своего исследования философского наследия Ф. Ницше[170]170
  Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993. С. 63.


[Закрыть]. Здесь важен взгляд М. Хайдеггера на саму природу ценностей: «Вопрос о ценности и ее существе коренится в вопросе о бытии. Ценности только там открыты для доступа и пригодны служить мерилом, где идет оценка таких вещей, как ценности; где одно другому предпочитается или подчиняется. Подобное взвешивание и оценивание есть только там, где для некоего отношения, позиции “дело идет” о чем-то. Только здесь выявляется что-то такое, к чему снова и снова в конце концов и прежде всего возвращается всякое отношение. Ценить что-то, т. е. считать ценностью, значит одновременно с этим считаться. Это “считаться” с заранее включает в себя какую-то “цель”»[171]171
  Там же. С. 71.


[Закрыть].

В этой позиции М. Хайдеггера ясно видна связь между статусом ценностей и рационализацией социальной жизни, составляющей значимое измерение процессов социальной трансформации. Вполне очевидно, что взвешивание и оценивание возможно в социальной жизни там, где в результате проблематизации установленного порядка начинают разрушаться традиционно установленные статусы и стереотипы. Индивидуальный рациональный выбор (базовая модель социального действия в модерном обществе) в меняющихся условиях получает возможность все больше становиться основанием для легитимного действия, а не превращается в протест, оскорбляющий сакральные ценности окружающих, ведущий к трагическому концу[172]172
  Здесь уместно вспомнить, что в основе обвинения Сократа, по существу, лежала его индивидуальная выделенность из социальных представлений окружавшей его общности.


[Закрыть].

В этом определении также следует обратить внимание на связь ценностей и цели. При анализе ценностей М. Хайдеггер обращает внимание и на процессуальное место ценностей: «В “ценности” мыслится оцениваемое и оцененное как таковое. Принятие за истину и сочтение и полагание “ценностью” есть оценивание. Оно одновременно означает, однако, расценивание и сравнение…

Эта сущностная оценка есть расчет, причем этому слову мы придаем то значение, в котором дает о себе знать образ действий; расчет как расчет на что-то: “рассчитывать на человека, быть уверенным в его стойкости и готовности; рассчитывать в смысле считаться с чем-то: принимать в рассмотрение действующие силы и обстоятельства”»[173]173
  Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи выступления. С. 164.


[Закрыть]. Совершенно очевидно, что знаменитый философ ясно видел погруженность ценностей в социальный контекст, в те ограничения, которые создают «действующие силы и обстоятельства». Это обстоятельство важно отметить в связи с тем, что сегодня налицо тенденция, когда определенным ценностям придается абсолютный, внеисторический и внецивилизационный характер.

Приведенные выше рассуждения М. Хайдеггера, как представляется, подкрепляют наши позиции относительно использования трансформационно обусловленных изменений социальных регуляторов, в данном случае ценностей, в качестве экзогенного фактора рассматриваемой схемы.