Текст книги "Счастье бывает разным"

6

Владимир Сергеевич, расставшись с Катериной, на работу не поехал. Ему неожиданно стало так плохо, что вернулся домой.

Плохо не физически – пульс не изменился. Просто вдруг, вещественно и ощутимо, в его мозгу вырисовалась мысль, что жить-то больше незачем.

И не для кого.

У него в прямом смысле слова опустились руки и подогнулись ноги. Он лег на диван, не раздеваясь и не снимая ботинок. Если б кто вошел – сильно бы удивился. Да и сам себе Владимир Сергеевич сейчас удивлялся. Но, во-первых, не сильно – сил-то как раз и не было. Во-вторых, как-то отстраненно. Как бы наблюдая со стороны. Так он пролежал не менее двух часов, пока в опустевшую и отяжелевшую голову не пришла другая мысль, сколь бесхитростная, столь же и очевидная.

Он вдруг представил, что Вадька и Майка остались без отца и как им плохо, одиноко и беззащитно, несмотря на то что свое совершеннолетие оба уже давно отметили.

Вот теперь пришла боль и горечь. Даже заплакать захотелось, впервые за последние тридцать с лишним лет. Зато появились силы. И когда их стало достаточно, он встал, поправил одежду, прошелся щеткой по туфлям и двинулся на работу.

Только теперь автомобилю предпочел метро: за руль садиться было явно рано.

До работы доехал ожидаемо быстро – метропоезда пока даже в Москве ходят без пробок, – а также на удивление комфортно, народу почему-то было немного. Может, из-за серой погоды – всю ночь опять шел полудождь-полуснег – и экстремально низкого атмосферного давления: те, кто мог себе позволить, остались дома.

Чистов тоже остался бы дома: сотрясенная похлеще, чем ударом тяжеловеса, голова сопротивлялась всем попыткам настроиться на работу.

Впрочем, он уже знал, что дома было бы только хуже: ведь еще вчера это был их дом, а сейчас – непонятно чей.

Фирсова встретила приятным сообщением: два новых серьезных заказа. В другой день Чистов бы обрадовался. Сейчас – лишь сделал вид, чтоб не обидеть.

Машинально отметив, что и из этих двоих самый крупный – от Катиного знакомого. Второго клиента на рекламной выставке честно выцепил Щеглов, он и в самом деле был талантливым менеджером.

Наталья, почувствовав, что начальство не в духе, не стала грузить его прочими производственными мелочами.

Вообще, с ней было максимально комфортно – и на работе, и в личных отношениях. Она вела себя так, будто ничего между ними не произошло. И делала это столь естественно, что уже и сам Чистов начинал сомневаться: а были ли на самом деле те необычно закончившиеся именины?

Устроившись за столом, решил просмотреть балансовый отчет, подготовленный Волковой. Вместо этого вновь, как в тот вечер, положил руки на стол, а голову – на руки. Разве что теперь лоб касался не мягкой и теплой шерсти свитера, а прочной холодноватой материи модного пиджака – за внешним видом мужа Екатерина следила так же, как и за своим. «Бывшего мужа», – сам себя поправил Владимир. Что это такое – одинокая жизнь после двадцати с лишним лет брака, – ему только предстояло выяснить.

Запищал сигнал внутреннего селектора. Чистов неохотно поднял голову и нажал на кнопку.

– Владимир Сергеевич, к вам пришли, – раздался голосок Наты Маленькой. – Можно зайти?

Господи, как же некстати!

Владимир мгновенно вспомнил и разговор с Басаргиным, и его, мягко говоря, нестандартную просьбу. Хорошо хоть, что сейчас может идти речь только о первой части этой просьбы – приеме его нынешней жены на работу.

А неплохая была бы рокировочка, вдруг ухмыльнулся про себя Чистов, женись он в итоге на осчастливленной жене Басаргина!

Но веселья – даже на секунду – не получилось.

Он настолько не хотел оставаться без Кати, что никакая другая женщина в данный момент его не интересовала.

– Пусть заходит, – ответил он. Отказываться нельзя, иначе получится, что вместо Басаргина он мстит и без того оказавшейся в непростом положении девице. А раз нельзя отказаться от неприятного дела, значит, надо его побыстрее закончить.

Гостья вошла, поздоровалась.

– Вы Марина? – на всякий случай уточнил он.

– Да, – подтвердила она.

Он вышел из-за стола, помог ей снять пальто и усадил за стол, напротив своего кресла.

Вообще-то он был удивлен.

Ожидал увидеть холеную даму, в свои тридцать выглядевшую на двадцать пять.

Ожидал дорогого и умелого макияжа.

Наконец, уверенных глаз ожидал и жесткой речи, свойственной внезапно разбогатевшим людям.

Все оказалось не так, ну, может, кроме первого предположения. Дама на тридцать действительно никак не тянула.

Но она и на даму – в этом смысле – тоже не тянула. Тем более – на холеную.

Скорее на симпатичную девочку-подростка, так сильно ботанившую в школе, что глазки смолоду испортила – стекла в стильных очках были явно с немаленькими диоптриями. Правда, красивых, заметно азиатского разреза, глаз они не скрывали.

«На Урале – где Азия и Европа не раз сходились то войнами, то семьями – таких глаз много», – подумал Чистов.

Макияжа не было никакого, а очень стройная фигурка – даже, пожалуй, слишком стройная, действительно с оттенком подростковости – была облачена в черные джинсы и грубоватый серый свитер. Причем вещи – обычные, не супердорогие. Вполне возможно – распродажные, модели трех-четырехлетней давности, в этом он благодаря Катерине разбираться научился.

– Не соответствую описанию? – улыбнулась девушка.

«А она не такая уж и робкая», – оценил Чистов.

– Дело в том, что у меня не было вашего описания.

– Ну, значит, ожиданиям, – еще раз удивила его гостья.

– Ну, в некотором роде, да, – вынужден был согласиться хозяин кабинета. – Так на какую позицию вы бы хотели устроиться? – перешел он к деловой части разговора.

– Я могла бы работать в бухгалтерии.

Чистов отрицательно качнул головой. На двадцать-тридцать операционных проводок в месяц второй бухгалтер точно не нужен.

– Могу переводить с английского и китайского, – продолжила Марина.

– С китайского? – удивился работодатель. – Вы и им владеете?

– Он мне родной, – улыбнулась девушка. – Мой папа – китаец, Ли Джу. Учился в Свердловске. Потом долго жил в России.

– А где он сейчас? – непонятно почему спросил Чистов.

– В Гуанчжоу, – не удивилась вопросу Марина. – Крупный предприниматель. Я несколько лет жила у отца. Да и сейчас часто летаю.

Вот те раз. Владимир настроился на другое понимание ситуации: бедная девочка зацепила матерого мужичка. Может, даже не только из-за денег – это Чистов вполне допускал: Катеньку же Воскобойникову сын пролетария Басаргин не деньгами сманил. А тут оказалось – не совсем бедная.

Скорее даже – совсем не бедная. Он почти сразу вспомнил: фамилию Ли Джу слышал от жены и знал из деловой прессы – в контексте продажи этому самому китайцу серьезной доли в российских металлургических комбинатах. А тот в ответ обещал многомиллионные инвестиции. Разумеется – не в рублях.

– А в бизнесе отца не захотели работать? – спросил Чистов. – Ему разве не нужны свои люди, к тому же – знающие русский?

– Я, вообще-то, ветеринар, – ответила Марина. – И хотела бы работать только с животными. Ну а если это невозможно – то где угодно, кроме как у родственников. Ваши дети с вами работают?

– Нет, – честно ответил Чистов.

И все же ему было кое-что непонятно.

– Марина, я не против вас взять, но если вы хотите работать в ветеринарии и материальные проблемы у вас не стоят, то зачем вам рекламно-производственная фирма?

– На самом деле все без загадок, – как-то утомленно объяснила девушка – видно, эта тема ее давно достала. – И отец, и Иван против любой моей работы. А против работы со зверьем – особенно. У них есть на то причины.

Поскольку раскрывать причины она не стала, то Чистов не стал и допытываться.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Есть у меня идея. Мы поставляем довольно много сувенирной и канцелярской продукции из Европы. Если вы найдете замещающую китайскую – не худшего качества и дешевле, – то вот она и ваша работа.

– Думаю – смогу, – просто ответила она.

А потом так же просто задала ошеломивший Чистова вопрос:

– А можно поинтересоваться: вы и вправду согласились махнуться с Иваном женами?

У него перехватило горло.

Несколько секунд Владимир Сергеевич просидел, можно сказать, с открытым ртом. Потом, придя в себя, кратко ответил:

– Нет.

– А он предлагал?

Чистов, подумав мгновение, ответил честно:

– Прямо – нет.

– Значит, косвенно все же предлагал, – усмехнулась Ли Джу. Теперь она вовсе не была похожа на старшеклассницу. – А вы ему в морду дали? – продолжила она свой более чем странный допрос.

– Нет. – Чистов уже снова был в форме.

– Почему? На труса вы не похожи.

– Спасибо и на этом, – невесело усмехнулся Владимир. И, собравшись духом, ответил на главный вопрос: – Если твоя женщина без принуждения выбрала другого, какой смысл этого другого бить? Вы же не собираетесь мстить Кате?

– Я как раз размышляю на эту тему, – спокойно сказала та, глядя своим непроницаемым взором прямо в широко раскрытые глаза Чистова.

И более не сказав ничего, лишь договорившись о дате начала работы и вежливо попрощавшись, через пару минут ушла. Даже не спросив о предполагаемой заработной плате.

Чистов задумался.

Девушка его заинтересовала. С самого начала. А уж от завершающей части беседы его пульс до сих пор полностью не восстановился.

Да и как сотрудница точно устраивает, особенно с учетом того, что ее зарплату и бонусы будет возмещать Басаргин.

Самый же главный плюс был в том, что заполнявшая его до момента встречи тоска заметно ослабла. И это внушало надежду, что со временем в самом деле может стать легче.

Главное – поменьше думать о Катерине. Что ушло, того не воротишь – вот основная мудрость его теперешней жизни.

Несомненно, Чистов принял правильное решение.

Но, как это с людьми часто случается, приняв правильное решение, он тут же совершил неправильное действие.

Почти машинально набрав Катин номер, Чистов, вместо того чтобы сбросить звонок, дождался ее ответа.

– Алло?

– Это я, Кать, – тихо сказал Владимир.

– У тебя все в порядке? – спросила она. Конечно, ей было тревожно за бывшего мужа: если он обеспечивал ей тыл, то она ему – все остальное.

– Да, – не знал, что сказать, Чистов. – Жена Ивана приходила.

– Нашли ей работу?

– Оказалось, она знает китайский и имеет серьезные контакты в Гуанчжоу.

– Вот это да! – радостно удивилась Катерина. – Да вы удвоите прибыль, когда сами начнете все возить, тем более – из Китая. А качество там вполне достойное, нужны только правильные партнеры.

– Ну да, – согласился Чистов. И, чтоб не молчать – вешать трубку совсем не хотелось, – спросил: – Из детей никто не звонил?

– Майка только. Еще утром, дома. Разве я тебе не сказала?

– Нет.

– Странно.

– Что дочка хотела?

– Узнать, кто ее отец, – в лоб объяснила Катерина. – Ей Басаргин звонил.

– Зачем? – разозлился Чистов. – Это вообще не его дело!

– Не факт, – устало сказала Воскобойникова. – Есть шанс, что и его тоже. Ты же в курсе. И всегда был в курсе.

– Да плевать мне на шанс! – заорал Чистов. – Она ж беременная! Ей сейчас нужен весь этот психоз?

– Беременность – естественное состояние женщины, – скучным голосом сказала Катерина. – Понервничает – успокоится. – И положила трубку.

Чистов с полминуты послушал короткие звонки и принялся набирать Майкин номер. Когда дело касалось здоровья детей, он всегда был чуточку сумасшедший, в отличие от спокойной и уверенной супруги.

К счастью, Майка ответила сразу, а то б седины у него прибавилось – каких только страшных картин в своем сознании он уже не нарисовал.

– Дочка, привет! – закричал он в трубку.

– Привет. – Она точно была не в лучшем настроении – уж что-что, а душевное состояние своих детей Чистов мог определять мгновенно.

– Ты что в печали? – взял он быка за рога.

– А с чего мне радоваться? – откровенно заплакала обычно стойкая Майка. – Вы с мамой расходитесь. Я с Сашкой – тоже. Да и чья я дочка – неизвестно.

– Моя, – сказал Чистов.

– А ты делал генный анализ?

– Мне плевать на генный анализ. – Теперь уже и папа разозлился. – Был бы рядом – дал бы тебе по башке!

Это, несомненно, была не более чем фигура речи: за все двадцать лет отцовства Чистов ни разу не дал детям ни по башке, ни даже по попе.

– Папик, был бы ты рядом… – прошептала Майка, которую, похоже, уже перестал волновать генный анализ.

– В общем, так, – принял решение Чистов. – Я сейчас к тебе вылетаю, на месте во всем разберемся. Через полсуток буду. Продержишься?

– Продержусь. – Майка реально повеселела.

И поскольку она даже не попыталась отговорить его от хлопотного путешествия, Чистов убедился, что лететь надо действительно срочно.

«Хоть и двадцать три девушке, – думал он, заказывая электронный авиабилет, – а приезд в критический момент папы сразу сделает этот момент чуть менее критическим. Да и в сорок один, наверное, так же.

К несчастью, чем мы старше, тем менее способны их защищать. А потом мы уйдем, и они останутся одни…»

В аэропорт поехал на электричке, так спокойнее, тем более что вещей с собой практически не было. Загранпаспорт лежал в бумажнике, так как обычный находился на замене по ветхости. Виза была с прошлого года и действовала еще семь месяцев. Более чем достаточно.

Сообщив Майке номер рейса, Чистов прошел контроль и направился к выходу, обозначенному в посадочном талоне.

Там, в маленьком накопителе, собралась уже изрядная толпа – Владимир с трудом нашел себе место.

Среди разношерстных путешественников выделялась многочисленная – несколько десятков человек – сплоченная группа. Старомодные черные лапсердаки до колен, черные шляпы и разноцветные, преимущественно тоже черные, бороды. Хотя в руках у многих – вполне современные ноутбуки и смартфоны.

– Хасиды, – пояснил недоумевающему Чистову более опытный пассажир. – Они этим рейсом часто летают. В Нью-Йорке у них духовный центр.

Хасиды тем временем стали в компактный полукруг, вперед вышел один из них и вслух начал читать молитву. Остальные читали про себя, иногда повторяя сказанное ведущим.

Не надо было знать древнееврейский, чтоб понять – они молились за то, что бы к мощи моторов и рассчитанной инженерами подъемной силе Всевышний добавил бы еще немножко божественного провидения.

Наверняка среди пассажиров были и атеисты. Но сколько Чистов ни всматривался в лица, не нашел ни одного, кто был бы недоволен обрядом.

Да и ему – в нималой степени не иудею – стало как-то спокойнее перелетать океан в такой богоугодной компании.

В салоне он оказался рядом с одним из хасидов, крепким мужичком лет пятидесяти, с полуседой могучей бородой – все сидели вперемежку. Его соседа справа звали Арье, а когда тот снял свою широкополую черную шляпу, то под ней оказалась маленькая черная вязаная шапочка – кипа.

Не успели взлететь – хасиды начали раскрывать внесенные на борт съестные припасы. У голодного Чистова аж голова закружилась от замечательных запахов. Краем глаза он углядел в пластиковых судках тушеную курицу, котлетки, жареное мясо, разнокалиберные пирожки, хумус и даже фаршированную рыбу.

Стюардесса попыталась было отчитать гурманов, ссылаясь на то, что устраивать весь этот пир желудка, пока остальные еще не получили свой авиаобед, негуманно, но хасиды резонно ответили, что еды хватит на всех.

И в самом деле, через десять минут все, кто хотел, уже жевали.

На этом незапланированная трапеза не закончилась.

Откуда-то возникло довольно большое количество литровых бутылок с водкой «Белуга». И если пронос на борт самолета еды еще как-то можно было объяснить, то одновременное явление народу двух десятков больших бутылок – между прочим, до краев наполненных, – было практически необъяснимым.

– Чудо, – ехидно поддел пассажир слева от Чистова.

Сосед справа не смутился.

– А почему бы и нет? – спросил он, весело улыбаясь сквозь бороду. – Разве от этого кому-то стало хуже?

Веселящего напитка, который к тому же оказался кошерным, тоже хватило практически всем желающим пассажирам. Даже строгая стюардесса, сначала выговаривавшая хасидам про запрет на алкоголь не из дьюти-фри, к концу перелета подозрительно зарозовела и повеселела.

Чистов сначала не хотел пить, но потом поддался и со всей честной компанией рюмочки три принял.

Сразу расслабился, спало, отступило сжимавшее его последние дни напряжение.

– Вы всегда такие веселые? – спросил Владимир религиозного соседа.

– Когда нет повода для печали – да, – кратко ответил тот.

Потом, когда разговорились, Чистов узнал от Арье много интересного.

Например, хасиды были уверены, что Всевышний создал людей – и их в том числе – для радости.

А если в жизни пока не все хорошо, то унывать тоже не стоит.

Во-первых, потому, что без печали ты просто не сможешь потом ощутить радость.

А во-вторых – и эта мысль глубоко засела в голове Чистова, – божественный свет есть в любом жизненном, материальном проявлении. Даже там, где, казалось бы, все мрачно.

И человеку, чтобы исправить ситуацию, вовсе не нужно воевать с мраком. Ему нужно лишь освободить уже имеющийся здесь свет.

Здесь – и в каждом из нас.

Потом разговор перешел на более прозаические темы.

Узнав, что у Арье девять детей, Чистов рассказал ему про Майку, которая собирается рожать своего первенца в чужом Нью-Йорке.

– Не проблема, – улыбнулся Арье, и в записной книжке Чистова появилось несколько телефонов акушеров и педиатров, которые не только были крутыми профессионалами, но и могли понять любую просьбу пациента, высказанную по-русски.

Короче, полет – по личным ощущениям Чистова – прошел гораздо быстрее, чем мог бы. И гораздо приятнее, тем более что удалось еще и прилично вздремнуть.

Когда «Боинг» скользил над Гудзоном, целясь на посадочную полосу аэропорта имени Кеннеди – пассажиры, кстати, могли наблюдать процесс на экранах своих мониторов, вмонтированных в спинку впередистоящих кресел, – Чистов вернулся мыслями к Майкиной ситуации. Да и своей тоже.

И странное дело – сейчас она уже не казалась ему такой безысходной, как десять часов назад.

Он даже про себя перефразировал Высоцкого: «Хорошую религию придумали хасиды…»

А потом двадцать минут в длинной, но быстро движущейся по лабиринту из натянутых лент очереди к пограничным кабинам. Предъявил визу, приложил пальцы к сканеру. Далее – шлепок печати в паспорт, и ты уже по-настоящему на американской земле.

Повертел головой – Майку среди встречающих не нашел.

Двинулся по второму кругу – она нашла его сама.

Налетела, подпрыгнула, обняла за шею. Чистов даже испугался – какие могут быть прыжки в ее положении?

А Майка уже была с папой.

Она прижалась лицом к его груди, схватила его двумя руками за куртку. А он чуть нагнулся и поцеловал ее в макушку.

Они, несомненно, были счастливы.

Ну и при чем тут генный анализ?

Кое-что из не высказанного вслух

Алексей Годовик, одногруппник Ивана Басаргина, пенсионер по горячему стажу. Город Нижний Тагил

А я и в самом деле не знаю, кто мне Ванька – друг или враг.

Познакомились мы в Свердловске, когда сдавали в приемной комиссии института школьные аттестаты и всякие справки. С тех пор, похоже, не расставались.

Я никогда не скрывал: Ванька из нас двоих – главный. Меня это не угнетало.

Мой батя, например, закончил службу подполковником. Что ж, ему теперь всю жизнь мучиться, что не генералом?

Тем более в нашей группе – и не только нашей – многие сочли бы за честь быть даже не подполковником Ванькиной армии, а каким-нибудь сержантом. Лишь бы – Ванькиной армии.

И многие свердловские парни вздохнули с облегчением, когда мы с ним, как победители региональной олимпиады, получили право перевода в МГУ.

В Москве я тоже был «подполковником». Но быть подчиненным Ваньки, как мне казалось, не составляло особого труда.

Ванька же в Москве едва сам не стал подчиненным – у них началась любовь-война с первой красоткой курса Катькой Воскобойниковой. Честно говоря, уникальная была девица: красивая, стройная, чертовски умная и чертовски пробивная. С таким коктейлем наличие крутого папашки – настоящего чрезвычайного посла – смотрелось просто перебором.

Вот и нашла коса на камень. Или сталь на чугун.

Впрочем, мне такие продвинутые девушки никогда не нравились. Моя-то девчонка была куда проще.

Нелли не была ни красоткой, ни отличницей. И родители – обычные инженеры из Уфы.

Вот фигурку у моей Нельки не отнять – точеная. Как у балерины, только что не такая тощая.

Я ее как увидел первый раз в конце третьего курса в белом платьице в скверике возле университета – сразу понял: это моя женщина. И хотя оба никуда не торопились – через три месяца, во время запомнившейся нам теплоходной поездки, она и в самом деле стала моей женщиной.

Ванька, как всегда, помог – не только сам на полночи покинул каюту, но и выгнал еще двух гавриков: в то время студентам об одно– или двухместной каюте можно было лишь мечтать.

А вскоре…

Даже и вспоминать не хочется.

Он в очередной раз расстался с Катькой: у них всегда все было очень бурно, то расставались, то сходились.

И – вот уж чего я не ожидал – Ванька положил глаз на мою Нелли.

Сначала я не решался что-либо ему говорить.

Потом, когда Нелька стала обращать на него внимание – а как же на такого не обратить, – открыто сказал Ваньке, что это подло. Он засмеялся в ответ и сказал, чтобы я не брал в голову.

Нелли говорила примерно то же. Но впервые за время наших отношений я ей не верил.

Дошло до слежки – я просто ничего не мог с собой поделать.

До сих пор жалею об этом.

Потому что своими глазами увидел, как Нелька вошла в его комнату в общаге – я уже успел от него отселиться, и он пока жил один.

Я не знал, что мне делать. Ворваться и убить обоих?

Наверное, в тот момент смог бы.

Но как дальше жить без Нельки?

Короче, я дождался, когда она вышла из Ванькиной двери. Не так долго и ждал – может, полчаса или сорок минут. Однако они показались мне столетием: я слишком хорошо представлял, что там сейчас происходит.

Когда Нелька дошла до моего укрытия, я увидел, что она тихо плачет.

– Он взял тебя силой? – спросил я.

– Нет, – добила она меня и теперь уже заплакала навзрыд.

Мне оставалась секунда на принятие решения, и я его принял.

– Забудь, – сказал я и обнял ее.

В общем, мы оба старались забыть, и у обоих не получилось.

Мы и сейчас с ней вместе.

И я никогда не хотел другой жены.

Вот только заноза, пусть и обросшая временем, все равно иногда шевелится в моем сердце. Особенно когда выпью.

Я даже – стыдно сказать – в таком состоянии однажды ее ударил.

Она никому не пожаловалась. Стерпела.

А мне стало только хуже.

Гораздо хуже.

Казалось бы, больше я Ивана в своей жизни не увижу, разве что в прицеле обреза. Но буквально через день я перебегал проспект Мира и не заметил отходивший от остановки автобус.

Удар-то был несильный, скорость маленькая. Однако в итоге мне пришлось пропустить год, из них десять месяцев – в больнице: колесо проехало прямо по коленям плюс открытая черепно-мозговая травма от удара о бордюр.

Нелька тоже пропустила год: все время была рядом.

Мама моя с Урала приехала, сменяла Нельку, когда та окончательно зашивалась.

Но я бы все равно не встал, если б не Ванька. По крайней мере, ноги бы точно не сохранил: гангрена началась очень быстро.

Басаргин поднял всех, включая факультетский профком и Катиных родственников, меня лечили лучшие врачи, даже в барокамере держали, когда ноги спасали. А на лучшие лекарства он заработал сам: что-то – грузчиком, что-то – организовав кооператив. Он уже тогда проявлял организаторские и бизнес-способности.

Мне потом рассказывали, что пару раз он реально отдавал последнее, экономя даже на жрачке.

Нет, я не простил его.

Просто все очень усложнилось.

Видит бог, я не хотел этих усложнений.