Текст книги "Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая"

– Ну что, Зарецкая, «заявление» писать будем, или я напишу его за тебя? Мне твое согласие и не нужно, ты не совершеннолетняя… – а я думаю, что ничего не понимаю.

– Какое «заявление»? – парни смотрят на меня с таким же вопросом.

– «Заявление» об изнасиловании товарищем Масловым…

Договорить она не успела, Егор с разбегу повалил Женьку на пол и держал руку «на замахе», намереваясь уделать его совсем, но я повисла на его руке с криками и начала лупить Егора, он пришел в себя и встал.

– Закончили? – царствующая не шелохнулась. – Вернемся к вопросу… – но я уже вышла из подростковых берегов и начала превращаться в стихию…

– Так, Виктория Павловна, если уж «пострадавшая» я, прошу выложить факты, а то я до сих пор считаю себя девственницей, вряд ли я могла не заметить такое событие! – мои руки опорой на столе, и смотрю я на эту стерву, минуя все номенклатурные и возрастные барьеры.

– Может, так далеко и не зашло… – это Долецкая проявилась, я развернулась и внимательно смотрю в нее, вот сука!

– По фактам… – требую я и чувствую, злость поднимает меня, стол готова перевернуть, сдержаться очень тяжело.

– Долецкая видела вас с Масловым на огороженной заведомо безлюдной территории друг на друге в абсолютно ясных взаимоотношениях! Зарецкая, я сама «заявление» напишу, мне твое разрешение не нужно! Поняла! Не хватало, чтобы из-за Маслова мне «сезон» закрыли! – Викуша тоже входит в стадию гнева, вот только мой побольше будет.

– Так значит!? Вы не хотите, чтобы закрыли «сезон»? Так я вам прямо сейчас его закрою! Иду к Киму, и пусть оформляет это дело как «покушение»! Ясно? Вот тогда он сразу и закроет «сезон», он точно не захочет, чтобы какой-то дебил скинул и его дочь со скалы! Ким закроет сезон сразу и даже вас, Виктория Павловна, в известность не поставит! – отец Наташки точно так и поступит, и Викуша не сомневается в этом.

– Чего несешь? Обнаглела? – встрепенулся прихвостень.

Полушкин готов меня остановить, Егор готов слушать, а Женька все еще в какой-то прострации, я повернулась ко всем спиной и показала мощно вызревший кровоподтек во всю поясницу.

– Вряд ли я стала бы заниматься сексом с такой красотой, как думаете? Маслов лежал на мне, потому что вытащил меня из обрыва! И если бы не он, «сезон» уже был бы закрыт, лежала бы я в расщелине, и даже самый тупой следователь установит, что такое падение «не случайность»! Там нельзя случайно упасть! А какой красивый тормозной путь у нас получился! Егор, проверь, если не веришь! Думать надо, прежде чем морду бить! Маслов меня вытащил! Ну, что, будем «дело» заводить? Или давайте спросим Долецкую, что она там делала?

Долецкая напугана и зажала руками лицо.

– Виктория Павловна, вы так и должность потеряете, а не только сезон! Девочка-то психопатка, как вы ее к детям взяли! Такой скандал, а кругом дети высокопоставленных чиновников! – меня уже не остановить.

– Откуда ты знаешь!? Нет у нее диагноза, я бы знала! – Викушу «покушение» на меня не волнует вообще, она своей судьбой озадачена.

– Думаете, это нормально скидывать девку с обрыва из-за парня? За секунду с соперницей разобраться, какой кайф! Нет диагноза, так поставят, а виноваты все равно вы! Виктория Павловна, я вам не марионетка, но заявление на Долецкую писать не буду, если вы свезете ее к врачу… – Егор вообще не понимает, что творится…

– Я тебя видел, Долецкая, и до, и после падения, я просто не понял, не до тебя было, так что сядешь… – Женька вышел из прострации. – Я ее видел, она куртку сейчас одела, а была в рубашке в цветочек, – он повернулся ко всем нам. – Она больная, мы же почти свалились, я чудом выбрался, – он отер лицо, мы были все такие же чумазые, в земле.

– Оформлю я ее, такое на тормозах спускать! С ума сошли! – Егор, конечно, не собирается ничего замалчивать, но мне-то тоже скандал не нужен, и закрытия «сезона» я не хочу!

– Я не знаю, я не знаю… я не помню… – что и следовало ожидать. Доля просто не в себе, а ее злость я прочувствовала на себе с первой сплетни про нас с Женькой.

– Егор, ты ее посадить хочешь? Но ее признают невменяемой и все! Пусть лучше сразу лечат, ее такую не выпустят! И вдруг вылечат? У меня спина болит, пошла я…

Викуша скорее всего мне этой выходки не простит, но плевать, вот честно, ее даже не задело, что два человека погибнуть могли – нормально все, если все утряслось! Это что с ней такое? Вот кто больная! Жаль, что моральное сумасшествие в больнице не лечится! Егор остался утрясать эту ситуацию, а я Женьку забрала от этих шакалов, и мы, совершенно обалдевшие, пошли к медкорпусу, спина у меня и правда болит:

– Ну, ты даешь, так меня отбивала, я уже почувствовал себя в камере… – он потер разбитый нос.

– Мне жаль, что так вышло, и в мыслях не было, что можно так все извратить. И ты прости Егора, – я тоже потерла его разбитый нос и губу.

– Да это же все из-за меня, эта дура тебя скинула из-за меня, если бы я за тобой не поперся, такое и не случилось бы. Видимо, она тащилась за мной… Но я ее не видел! Вот она меня достала! Но я-то ее жалел, старался не задеть… Как я теперь спать буду? Ты побила Егора… – его чувство вины сейчас добьет меня окончательно.

– Спокойно! Неужели ты думал, я дала бы обвинить тебя? Так еще и после того, что ты сделал!? – я обняла его, крепко-крепко. – Спасибо тебе, ты такой хороший, ты даже сам не знаешь, да? Ты не можешь нести ответственность за ее выбор, ты не виноват, что она сделала такой выбор…

В медпункт я зашла уже одна. Женька сказал, что ему достаточно умыться, а мне бы укольчик, и лучше не обезболивание, а сонник, и забыть все. Но в этом несопоставимом с нормальностью событии есть и хорошая новость – меня скинула не Алена! И это очень хорошая новость! Подозревать ее было бы невыносимо. Долецкая своей глупостью спасла мою душу от глубокого хаоса. Все плохо, но все закончилось хорошо! Доля явная психопатка, эту крайнюю нестабильность в ней я еще у костра заметила, и как она себя с Женькой вела, уже тогда меня ее поведение чем-то насторожило, а весь лагерь всю неделю только и болтает, что Маслов в меня влюблен, так дай людям поболтать, задолбали уже совсем! Вот она и начала меня ненавидеть, и не только она, так еще и Надька Шевелькова! Нет, я как чувствовала, что из-за этого Женьки будут проблемы, но не у меня же! Никогда бы не поверила в такое… Бред!

– Ну что, сезон начинается весело? Как же тебя так угораздило? – Тая наложила мне повязку и поставила укол.

– Да вот же, сама удивляюсь столь неожиданным вывертам, я, конечно, готовилась к сезону, но думала все будет сильно скромнее! – у меня искреннее недоумение.

– Иди, там твой Сотников, отчета ждет, удачи…

Вышла я из процедурной, разговора с Егором мне не избежать, уселся прямо на проходе, а я вот зла на него!

– Рассказывай… – и сажает меня силой на диван рядом с собой.

– Предатель… – не хочу я с ним сидеть, но он держит за локоть, тянет вниз.

– Это я предатель? Это ты мне ничего не рассказала! Это что такое вообще было? – он в порыве отпустил мой локоть, и я сразу вскочила.

– Чудом я не сдохла! Или надо было так? Ты мне не поверил, а поверил им! И сразу бить парня, а он чуть за мной не улетел! Иди ты… – стою и машу руками, он избил парня за то, что тот меня спас!

– Дура! Думаешь, я не напуган? Поверить в такое невозможно! Полушкин ее в больницу повез… – он уже нервно дергает себя за чуб, а не меня за нервы. – Извинюсь я перед Масловым, только какого хрена он за тобой поперся? Да… это хорошо, что поперся…

– Не веришь, проверь, там богатые доказательства, пока дождя нет… Хорошо, что это не Алена? Да же? Пошла я спать…

Глава 5. День открытых дверей

Несколько следующих дней не происходило ничего, кроме репетиций и прогонов нашей новой программы; и если ребята могли отдохнуть, так как мы репетировали все сцены блоками, то я вообще не выползала из «актового» зала. Кира появлялся пару раз, но толку с того было мало, я бегала туда-сюда, орала, прыгала и репетировала сама, так как мне предстоит выйти на сцену. Никаких «ролей» я себе не выдавала, это не зона моих талантов, мой выход в основе танцевальных заставок, так что дикострашных выступлений с речами я пока избежала. Но уже на следующей неделе «Отборочный тур», и на «встрече капитанов» мне предстоит остаться на сцене одной! Как я это пройду, пока и не думаю, иначе нервы сорвутся, возможно, я убегу домой, спрячусь под кровать и не вылезу оттуда до самой старости. В день «премьеры», когда весь лагерь встречал гостей, прогнали программу еще раз и, наконец, я признала, что мы готовы, осталось дотянуть до вечера, да и дел, отвлекающих от премьерной нервотрепки, осталось навалом.

«День Открытых дверей» – это сумасшествие с самого утра; в лагерь заехал караван автобусов, он добирался сюда почти всю ночь; родителей и родственников понаехало больше, чем самих отпрысков в лагере, куда ни глянь толпы и кучки, и их постоянные передвижения и миграции создают полный хаос. Чтобы хоть как-то контролировать эту ситуацию, в этот день традиционно проводят «Ярмарку». Десятки разных развлекательных площадок организованы по всему лагерю: на футбольном поле выступление гимнасток с показательной программой, на главной площади концерт от коллективов «Дома Культуры», у бассейна соревнования «Веселые старты» среди «младших» отрядов, повсюду поставили палатки с призами для тех, кто участвует в конкурсах.

Но после всех «утренних» и «дневных» мероприятий площадь освободили для занимательного ежегодного шоу; в центре установили высоченный столб под шесть метров, гладковычищенный, крашеный красным, с вертушкой наверху, увешанной бесценными для советского человека призами. Так я своими глазами видела наикрутейшие серо-белые кроссы, которые с помощью стремянки Полушкин вывесил на кольцо, и тут мне горько от сожаления, ну почему я не могу забраться на эту хрень?! На любую скалу и даже на девятый этаж по лоджиям могу залезть, но только не на гладкий столб, а кроссы мне очень даже не помешали бы! Полушкин разместил и остальные призы, тоже не дурные: миниплеер, кассетный магнитофон, оригинальный спортивный костюм, мечта любого дворового «корточника», и настоящие, не самопальные джинсы! Так что представить ажиотаж у этого мероприятия не трудно, и весь лагерь собрался вокруг аттракциона, если уж не выиграть, так порадоваться за другого русскому человеку всегда приятно. Мне вся эта беготня по культурным площадкам лагеря с организаторскими функциями порядком надоела, и я пристроилась у ларька с призами и выпросила у девчонок бутылку газировки «Байкал» без угадалок и прибауток, которыми тут положено вместо денег расплачиваться. Забралась с ногами на скамейку, чтобы стоять повыше и видеть получше, как очередной лихач пытается покорить «красный шест», но все тщетно, игроки стекают по налаченной деревяшке как по бобслейной горке, и призы не достаются пока никому. Из густой скученности и чужих спин ко мне вышел Кира, наконец мы можем пообщаться без суеты, но такими темпами наши отношения так и останутся фиктивными:

– Привет, стоишь как маяк, я тебя сразу заметил, и искать не пришлось! Завтра у нас игра, приедут и столичные тренеры, и из профессиональных команд, волнуюсь страшно. Придешь болеть? – девчонки из «третьего» отряда вручили газировку Кире просто так, без выпрашиваний, хоккеистов они любят явно больше, чем кавеэнщиц.

– Спрашиваешь! Конечно, приду! Орать буду громче всех! И я уверена, тебя возьмут, это случилось бы и раньше, но у тебя нет блатной мамочки, а теперь благодаря Викушиным потугам тебя обязательно заметят! Только ты «не думай», а просто играй, как только «для себя» играешь! – я в него очень верю.

– А я за тебя сегодня болею. Волнуешься?

Я сдавленно кивнула.

Напротив нас дела шли уже лучше. Муха с третьего раза, но все же добрался до заветного приза и снял магнитофон; и это так круто – у нас есть «музыка»! Заорала я на весь лагерь, впрочем, как и все наши, кто это видел:

– Муха! Муха! Муха! – я сорвала горло. Главное, чтобы Маринка, наша звезда, такую глупость не сделала.

– Кира, прикинь, у нас теперь «музыка» своя есть! – я перестала орать. – Конечно, трясусь, но по факту мы готовы, главное, что ребятам программа очень нравится, они все сами сделают и от души! Ну и прыгать на сцене не так уж страшно, я «капитанского зачета» боюсь, так что у меня пока отсрочка приговора!

В это время на наших глазах на бревно взбирался Толик Уткин, и уже Кира, поддерживая своего приятеля, стал орать так, что уши мне заложило! Толику удалось дотянуться до мешка с костюмом с магическими для любого дворового пацана полосками.

– Надо же, выглядит Толик таким тяжелым, непонятно, как он забрался! – мне завидно, почему у меня не выходит?

– Так Толик тренировался весь год, обычно этот «столб» у нас на территории стоит, тренируйся сколько влезет! В прошлый год он опозорился публично, а у него самолюбие ущемленное, так что, молодец, добился своего! – Кира жует шоколадку, подкинутую ему девчонками по их собственной инициативе.

– Да уж, охота пуще неволи! – комментирую я не успехи Толика, а такое несправедливое поведение девиц: мне шоколадки никто не раздает, а попрошайничать нет желания.

В этот момент события развивались уже в новом витке; на красное бревно проворно забирался Валевский, от неожиданности я даже рот открыла – никогда за ним не наблюдала спортивной прыти! Выглядит Ромка конечно «подтянуто», но все исключительно ради сценической харизмы, и я даже не слышала о его силовых достижениях и пристрастиях. Но я не столько удивилась, сколько была раздражена его поступком: ну надо же, ему, что, «кроссов» мало, он же практически живет в магазине для избранных! Вот выпендрежник, люди на «кроссы» три зарплаты тратят, а он тут выделывается, ему уже видимо не в кайф, когда все так легко в жизни достается, поставил бревно во дворе и получает жизненные блага только через препятствия, а то, что через дорогу такие «кроссы» как тапочки продаются, его уже не устраивает!

– Выпендрежник! – не удержалась я и сказала это вслух.

Толпа гудела, там происходило еще что-то, но я отвернулась, хочу уйти куда-нибудь, а Кира смотрит на меня странно, грустно даже, и внимание всех вокруг обращено на нас. Повернуться обратно на скамейке оказалось сложно, кто-то встал рядом на лавку, а толпа начала хлопать:

– Зарецкая, принимай приз! – выкрики неизвестных из толпы по мою душу.

Валевский балансировал на краю скамейки, возвышались мы над всеми, и каждый смотрел на нас, удерживаясь, он встал еще плотнее ко мне, держась за меня всем корпусом. Кира, видя это, выразил редкую брезгливость всем лицом и сжал кулаки в карманах, но так и остался стоять внизу. Площадь хлопала очень громко, пакет оказался у меня в руках, все чего-то ждали, и я услышала:

– Целуй, целуй, целуй! – скандировала толпа.

От кого требовали исполнения приговора, я не очень-то поняла, но традиция к тому обязывала, если парень «красной девице» достал трофей. Валевский и не стеснялся – заработал, поцелуй был без всяких внутренних волн, мне колыханий и снаружи хватило! Потом он повернулся к Кире, спрыгнул с лавки, не отпуская меня, то есть вместе со мной и сказал:

– Прости, Кира, ничего личного, но девчонка моя и уже давно, лет восемь, если не ошибаюсь…

Немое состояние, стою как дура с пакетом в руках и только наблюдаю происходящее: видела, как Кира резко развернулся и почти по прямой через столпотворение удалялся в спортлагерь. Валевский взял меня за руку и повел в другую сторону под общий гвалт. Мое удивление произошедшим по силе воздействия стало более сшибающим, чем когда Женька Маслов вытащил меня из оврага; внутри бахнула мощная доза адреналина, а до этого момента я была «ни здесь, ни там», как будто и не жила вовсе… Он тащит меня куда-то, а я шелохнуться боюсь, вдруг вздрогну, а он исчезнет, улетит от меня в другую сторону, но сейчас я чувствую его тяжесть в руке, словно он приякорился рядом. Надолго ли?

– Ты так удивлена или тебе больно? Ты бы так не скакала по лагерю, и без тебя справятся, к Тае пошли, обезболивание поставишь, тебе еще выступать, – мы автоматически двигались к «медбоксу», и, слава святым, там нет ни одного гостя лагеря!

– Столько информации, теряюсь в реакциях. Откуда знаешь про спину? Ванька сболтнул? – про покушение никто не знал, даже Ванька, но скрыть такой синячище от него, если он в нашей комнате постоянно ошивается, никак не вышло.

– А то я не видел, как ты за бока держишься и к Тае бегаешь! Слушай, ты в таком ступоре. Хочешь сказать, и не догадывалась, что так будет? Кроссы примерь, я твой размер заказывал, но мало ли… – сели на скамейку у «медкорпуса». Таи на месте пока нет, я послушно натянула кроссы – он к этому шоу готовился? Заранее?

– Не догадывалась, тем более что ты такой «стратег», а попроще нельзя было? – меня напрягают все эти выверты «на показ», кроссы мне подошли, и снять их он мне не дал.

Зашли к Тае, в ее комнате я как дома, так мы с ней сдружились за эти годы на почве моих постоянных травм, а мне нужно сейчас что-то делать – так я сейчас психую, чтобы не холодели руки, перестали дрожать от страха его потерять; и я стала суетно готовить чай.

– Так ты от меня шарахаешься как от чучела, мне нужно было действовать наверняка, чтобы ни у кого сомнений не осталось, что мы вместе; правда, на твой счет я до сих пор сомневаюсь! Так и после «бутылочки» все стало прозрачно, разве нет? – разговаривает со мной как с полоумной.

Он задержал меня между бестолковыми действиями и посадил рядом, слишком тесно, и отодвигаться мне от него не хотелось никогда больше. Можно было бы и закончить так все, вообще все, можно даже без чая: он и я, и ничего больше, вообще ничего, полное ничто… Помню, так и было, и это все, что мне нужно.

– Да ни черта не понятно, в эту «бутылку» все кому не лень играют, а так ты занят по самые уши! Бабочки, Карауловы, Савицкие – и это только поверхностный список! Охота мне в это лезть? Это все не для меня! – вот сейчас уже мне хочется от него отодвинуться.

– Ты следила… – он не обращает внимания на мои слова, вжимается еще ближе, лезет целоваться – у него все быстро и легко.

– Да на хрен за тобой следить? Ты все делаешь на глазах у всех, у тебя тяга к публичности! И вообще я тебя боюсь… – добивается своего, заставляет перестать сопротивляться, когда он так близко, когда мы целуемся, я не могу ему не доверять, это глупо, полное ощущение, что все так и было всегда.

– Ни с кем я ничего не делал, все из-за тебя, разве непонятно? И при чем тут этот Кира… – да Ромке по фигу чего там и кто, ему известно про меня все, но он требует объяснений, а я, что, к нему сама лезть должна была?

– Уже не при чем… Скажи спасибо, что он тебе не врезал, а все потому, что я честная очень… – за каких-то полчаса я уже привыкла целоваться, теперь это не кажется таким неловким, наоборот, все очень естественно, все границы между нами всегда были условны.

– Ты о чем? – спрашивает, будто не знает, но я не чувствую себя уязвленной признанием, а только очень глубокой, настоящей, не знаю себя без него, я не бываю без него, а он хочет слышать, я должна сказать все вслух, признать, что «все наше» существует, что это не область мифов, а реальность, и пусть только наша – этого достаточно.

– Да я ему рассказала, что влюблена в тебя с восьми лет, так что Кира кулаками махать не станет… Мы его обидели! – ну не верила я, что Валевский это реально, и сейчас не верю…

– Вот дура, на такое не обижаются! А мне, что, надо было спокойно смотреть, как он тебя клеит? Все ходила зашибленная, а тут, бац, и выросла ни с того ни с сего! Или я должен был лезть к восьмилетке? – он отстранился, я смотрю на него и не могу понять эту свою зависимость от него, как такое вообще возможно?! А он не думает, ощущение, что он вжился полностью в то, что с нами происходит, ничего не отталкивает и не отрицает.

– Странно, что я этого не знала, мог хотя бы общаться со мной, – столько времени потеряно зря…

– Ванька вон дообщался, и мне такого не надо! Андроидные близнецы! – он двигается еще ближе, снова происходит смещение пространства, когда целуемся, все внутри перепутано, где его, где мое?

– Ты так все преподносишь, но на деле все было не так, ты жил своей жизнью, меня в ней не было…

– Слушай, не парь меня, ничего доказывать я не собираюсь, решила парня завести – вот тебе парень! Думай поменьше! Не над чем тут думать, прими как факт!

– Как этот твой трофей? Странно это… – я покрутила кроссы на ногах.

– Ага, и не смей снимать, я охренел, пока на это бревно залез! – он взял мою ногу, поднял повыше, оценил свое достижение.

– А выглядело все так легко… – ущипнуть себя или сон все остальное, и только мы настоящие?

Пришла Тая, усмехнулась, увидев нас, поблагодарила меня за свежезаваренный чай, который уже слегка остыл, мы так к нему и не притронулись, потом поставила мне укол, и мы с Ромкой пошли в «актовый» – скоро выступление, пора готовиться. Только мы не шли, а чем попало занимались, смеялись, целовались, он крутил меня вокруг себя, прихватывал и подкидывал зачем-то, странное состояние невесомости и невозможной по эту сторону запредельной близости. И это принадлежит мне, и всегда было моим, но доросла до такого состояния я только сейчас. У входа в зал встретили Егора, тренера теннисистов и двух незнакомых мне взрослых; я резко почувствовала, с каким неприятием женщина посмотрела на меня. Ромка все еще держал меня за руку, и от ее взгляда я себя отдернула:

– Рома, ты последний общался с Карауловой, не знаешь, куда она поехала? – это тренер спросил; я поняла, что рядом стоят родители Оли, и похолодела…

– После концерта мы не виделись, поссорились, если честно, я хотел с ней поговорить потом, но она не пришла, – родители Оли смотрели на Ромку осуждающе, особенно на меня, и ему это не понравилось.

– Да она к «своему» уехала! Вы у Гриши этого были? Он вернулся со «сборов», вот она к нему и засобиралась, а я за ней не слежу! Он ее жених, правильно? – уже более нервно выдал Ромка, эта информация меня немного потрясла: у Оли был жених?

– Да, были, он ее не видел, это он тревогу поднял, она так к нему и не приехала! – отца интересует только дочь, он обеспокоен и до нас ему дела нет.

Но мне стало легче, я вдруг припомнила намеки Наташки, что у Карауловой очень активная личная жизнь, а у них-то близкие отношения. Да Оля у какого-то парня, вот и все! Это очень обнадеживающее предположение для моего сердца! И вообще, догматическая мораль и любовь плохо сочетаются, а Оля способна выдавать в пространство слишком концентрированный ее вариант, и никто не выдерживает такого, ни она сама, ни ее парни. Впрочем, Валевский тот же случай, вот только меня это бьет по живому…

– Надо вам поговорить с Наташей, они близко общаются, она может и знает, к кому Оля поехала. Ну и вы же были в отпуске, да, вот она и не оповестила вас, не успела… – сказала и мне самой надо в это верить, а родители Оли посветлели лицом.

– Ну, я же говорил! Не волнуйтесь, она у вас уже взрослая! И очень активная! – последнюю фразу тренер добавил зря, она не понравилось Олиному отцу.

Но тренер очень воспрял духом от того, что Олино отсутствие объяснимо! И всей процессией они вернулись в «спортлагерь», теперь все знают, что Наташку искать в нашей зоне бесполезно, ошивается она теперь только рядом с Митяем, я ее и не вижу совсем.

Ромка сразу вернул мою руку обратно себе в карман. Он это сделал намеренно и перед родителями Оли, и перед всей нашей командой, когда мы зашли в зал; я пыталась вырваться – такое внимание обнажало сокровенное, которое я не могла показывать чужим, уютнее, когда все сидит внутри и надежно спрятано. Реакция неприятия была очевидна, особенно невыносимо разило бешенством от Бабочки, я даже готовилась отразить ее немедленную атаку, но и Валевский был готов, он на нее цыркнул, а Муха выразил:

– Пантелеева, дистанцию держи, а то поедешь прямо сейчас домой! Зарецкая – Викушин «золотой снаряд», Викуша тебя «на бинты» порвет, только посмеешь лишить ее перспективы «загранки»! Валевский, ты Сашку не доведи до такого же состояния, как Бабочку, а то, как мы выиграем, если нервы у девки будут ни к черту!? – и Муха хохотнул, словно это шутка, а не мои нервы. Бабочка осталась злая, но на своем месте.

– Ничего, на нервах оно только сильнее будет, – Ромка оставил, наконец, мою руку, которую я никак не могла вырвать, но обкрутился своей левой рукой вокруг моей шеи и поцеловал в губы, и еще раз, отпустил и пошел к пульту. Шоу начинается! И народу в нашей команде многовато, чувствую себя как насекомое в коробке орнитолога, ну и хрен, хлопнула в ладоши, и все очнулись, забегали с последними приготовлениями, все-таки условные рефлексы у команды уже работают.

– Крутые кроссы, – бросил мне Ванька, проходя мимо, у него важная социальная роль в постановке, и в нашей жизни с Ромкой тоже. Вот чей он друг, мой или Ромкин? Ведь он все про Валевского знал, и ни разу даже не намекнул мне на такой исход!

Через полчаса зал был полон зрителей и как положено – под завязку, как ни странно, меня не трясло перед «премьерой», я была сосредоточена и верила в команду даже больше, чем в себя, выходить на сцену страха не осталось. Ситуация с Валевским выбила из-под меня последние подпорки: я у всех на глазах, и ничего, не рухнула, ниже падать просто некуда, если он кинет меня так же публично, как и закадрил… Так что любой провал рядом с такой перспективой равен дворовой луже – не приятно, но не страшно. Свободу и ловкость принес мне не «реванш», который, как все считают, я получила сразу со всех сторон, а осознание: что бы между нами ни случилось, это не изменит уже ничего. Все уже произошло: я вышла из области подсознания и зафиксировала себя в реальности именно такой, какой я себя знаю, хотя весь мир мне будет твердить, что так не бывает, всего, что я знаю – не бывает. Меня не бывает! Вот Ромка и стал тем внешним фактом, который подтвердил, что я равна себе внутри и снаружи. Разве можно назвать то, что между нами «реваншем» или «завоеванием»?!

Вышла на сцену с танцевальным прогоном вместе с нашей гигантской массовкой, и ничего во мне кроме драйва не осталось, команду несло по волнам единой эмоцией, всех как в трубе высшего энергосостояния протащило, и в какой-то момент я уже не отделяла себя от команды, мы – «целое». Когда представление закончилось, и зал колыхался вдохновением, которое на волне передалось всем, я не спешила выходить из этого плотного потока единства, чувствовать такую силу мне легко, как дышать тем самым воздухом, что создан для моих легких. Дышала я очень сильно и глубоко, как никогда прежде, словно с грудной клетки сняли многотонную плиту; стою перед залом на поклоне и на самом деле дышу без цепей, никогда так не могла, хотя и дышать тут нечем, а я наконец дышу… Из плотнодушного зала весь лагерь вывалился в свежие сумерки, автобусы уже стояли на приколе, все спешно прощались с гостями, и до меня никому не было дела, никто меня не дергал, я испытала облегчение и спряталась в темной беседке; темнота и я, целая, другая, это я волна…

Но увидела из укрытия, что Викуша наших собирает и в «столовку» гонит, и я тоже нехотя поплелась хвостом за всеми. И мне так невыносимо отпускать это «состояние», оно схлопнется, и я снова останусь одна, маленькой, дезориентированной в «мирах» девочкой; может, всех ответов у меня и нет, но это «состояние» важнее всего, любой догмы и веры, и ничего мне не нужно в этот момент, ничего больше. Ромка догнал и со спины закрыл от всего чужого, и еще какое-то время я несла в себе это «качество» и не очень слышала, чего там вещала Викуша. Меня ее предательские поздравления совсем не трогают, ее даже не задело, что мы с Женькой могли погибнуть… Ромка так и остался рядом, и все еще удерживал собой мою «волну», сидим друг в друге на одном стуле и меня пока не задевает всякое дерьмо:

– Зарецкая, эта «программа», безусловно, «заявка» на сильный «прорыв», и я тебя поздравляю, всех вас, но есть одно но… – сообщила Викуша это всем, а не мне.

Это «но» в качестве Алены сидело напротив и поедало меня каким-то отрешенным нефиксированным взглядом. Рыжие волосы выглядели не вьющимися, а всклокоченными, на молочной прежде коже вызрела серость, подсвеченная гиблым теневым светом тусклых ламп, ноги крест накрест в развалившееся позе, в закрытом замке руки и общая нервная, несвойственная ей худоба. Мне действительно трудно признать в ней нашу подругу! Неведомое «нечто» съело ее и не осталось уже ничего, сплошное хлюпанье внутри, а я взяла и снесла ее крайний бастион, порвала последнюю струну – Валевский сидит за моей спиной и держит подбородок на моем плече так уместно, словно мы с ним дед с бабкой, и так втерлись друг в друга, что разницы меж нами не осознаем давно.

– Но, – продолжила Викуша, – Зарецкая так и не прошла поставленный «рубеж», на сцене у нее нет ни одной полноценной роли, и это сильно настораживает, как она потянет «капитанский зачет», – мне по-фигу, бодаться с Аленой или тем, что от нее осталось – я не буду.

– Не потянет, она не владеет «материалом» и подведет всех нас! – это Пенка.

– Опозорит, – это Бабочка, и все четко по Фрейду – она хочет меня опозорить.

– Охренели! Она вам только что такую «программу» сделала! Вот су… – Муха просто не верит тому, что слышит.

– Савицкая по ее текстам все три года «капитанский зачет» работает, а Зарецкая материалом не владеет? Пенка, ты хоть замечаешь, какая ты глупая? – Ваньке даже говорить это неприятно.

– Да пусть Алена работает, если хотите! Думаю, что я справлюсь, но если все так, мне все равно… – Викуша ухватилась за мои слова, а команда вдруг притихла, до них только что дошло, что я не блефую, свалю и все…

– Вот и славно, Алена готова, а Зарецкая все подготовит… – но договорить она не успела.

– Виктория Павловна, вы не поняли? Вы больше не сможете Сашку использовать! Мы просто уедем и все, – это Ромка за моим плечом, он словно у меня на загривке все считал.

– Совсем уже? Просто мерзко, я тоже свалю, мне на хрен такая игра не интересна! – это Муха, и Маринка рядом с ним сидит и кивает.

– Ну, я-то понятно, – это Ванька с ухмылкой разводит руками.

И поднялся гул, ведь многие из команды даже не поняли, что происходит, ребята все еще в эйфории от выступления.

– Что вы тут шантажом занимаетесь! Вы тут пока «дети» и не можете просто так уехать, тем более Зарецкая! – Викуша поняла, что несколько перегнула палку и получила прямо противоположный результат, не лучший, а вообще сломала все, что и так работало. – Хорошо, голосуем и посмотрим, что вы думаете «по факту»! Как проголосуете, так и будет! – она вернула себе власть.