Электронная библиотека » Ирада Берг » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Contione – встреча"


  • Текст добавлен: 6 декабря 2021, 15:00


Автор книги: Ирада Берг


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 2

Все, что неожиданно изменяет нашу жизнь, – не случайность.

Оно – в нас самих и ждет лишь внешнего повода для выражения действием.

Валерий Брюсов

Санкт-Петербург,

наше время

Диана


Мы все зависим от случайностей. И трудно поверить в то, что именно она, случайность, неуверенной рукой рисует траекторию моей жизни. Я не хотел признаваться в этом даже себе. Я не хотел признавать себя пораженным и отдавать победу ей, но теперь, когда я узнал, что она вольна повелевать нами и играть в злые или добрые игры в зависимости от своего настроения, теперь я хочу предостеречь всех от глупой, поверхностной самоуверенности и самонадеянного счастья, такого неверного и обманчивого. Не подумайте, что я сомневаюсь в возможности счастья как такового, это бессмысленно и обнуляет весь исторический опыт, ведь только поиск и нахождение счастья есть смысл пути. Я не посмел бы посягнуть на это. Я просто пытаюсь сказать, что порой оно бывает обманчиво и непостоянно и бросает нас в самый неподходящий момент, когда мы не готовы к удару и просто не находим силы для дальнейшей веры, а значит, и жизни.

Мне нравится лежать на жестком, укрываясь при этом мягким одеялом. Может быть, именно это и создает контраст как некую метафору самой жизни, постоянно меняющихся полос, похожих на зебру, или вечной борьбы добра и зла. Я перестал относиться к жизни как к данности, выдающей нам порционно радости и горя, удачи и потерь. Я живу с ней в любви, я любуюсь ей, как любовался Дианой, когда мы познакомились, столкнувшись у метро. Я никогда не был дамским угодником и не искал новых побед, чтобы поставить еще одну зарубку на шкале своего мужского самолюбия. Мне всегда казалось, что женщина сама по себе удивительное явление, тайна, всегда на грани добра и зла, и иногда так трудно понять, чего в ней больше. Мужчине остается только смириться с этим или укрыться в своей холодной келье одиночества, нести эту ответственность и наполнять сосуд гармонии, называемой любовью. И неважно, кто первый, эта гонка за первенство не имеет никакого смысла и уж точно рисует туманное будущее в согласии инь и ян, ведь именно взаимодействие полярных космических сил делает возможным бесконечное существование Вселенной. Иногда мне кажется, что ничто не внушает столько подозрений, сколько любовь. Именно она проникает в душу глубже, чем все иные чувства, и сковывает ее. Наши души беззащитны перед ней, опасной и коварной, бросающей в самые сложные времена, когда мы уже успели поверить в ее существование, обмякнуть в притворных теплых объятиях, потеряв свою силу.

Я был не из тех мальчишек, которые с утра до ночи играют в футбол. Честно говоря, я никогда не понимал этого, на мой взгляд, странного занятия, когда люди гоняются за мячом и изматывают себя с одной-единственной целью – забить гол. С восьмого класса мне было абсолютно ясно, что физика мне интересна как наука и влечет не меньше, чем других мальчишек футбол и всякие дворовые приключения. В то время когда многие искали явный компромисс с учителем, я с нетерпением ждал урока, вернее, перемены, чтобы показать Семену Яковлевичу, учителю физики, все свои дополнительные упражнения и задачи. Школьная программа уже давно была пройдена мною самостоятельно. Вместо того чтобы летом кататься сломя голову на велосипеде или воровать на даче неспелые яблоки в соседнем саду вместе с мальчишками, я увлеченно читал учебник по физике за девятый класс, который нам выдавали заранее. Я спорил сам с собой и с теми решениями, которые предлагались в учебнике. Репетиторство, как дополнительный заработок учителей, тогда еще не вошло в моду. Семен Яковлевич, очарованный способностями и моим повышенным интересом к предмету, с юношеской радостью, несмотря на свои шестьдесят пять, объяснял сложные моменты. Я был ему нужен. Может быть, мои исписанные мелким почерком тетради были для него оправдательным моментом выбранного пути. Такое случалось нечасто, что кто-то искренне проявлял интерес к физике, преследуя не только желание получить хорошую оценку в аттестат. Иногда мы просиживали по несколько часов, забывая про обед и еще про очень многое.

Математика давалась мне легко и не была столь загадочна и интересна, как физика. В ней не было тех тайн, которые так хотелось разгадать, ведь математика – это эмпирическое тождество законов физики. Эйнштейн был выдающимся физиком, но не лучшим математиком: зная все о законах Вселенной, он не все мог выразить в уравнениях, да этого и не требовалось. Математика базируется на формальной логике, для нее равноправны и геометрия Евклида, и геометрия Лобачевского; физика же должна отражать только одну реальную геометрию, существующую в природе. Единственной недосягаемой величиной для меня, тем, что внушало мне чувство восхищения, была музыка. Окончательно я понял это, когда впервые увидел запись Первого фортепианного концерта Чайковского в исполнении Вана Клиберна. Удивительно, ведь пианист неоднократно играл этот концерт в разные годы в разных странах, но запись 1958 года, когда он исполнял концерт вместе с оркестром Московской государственной филармонии, запечатлела что-то уникальное, особый душевный подъем, который не повторяется. Музыкант стал знаменитым один раз и на всю жизнь. Даже если после этого он не сделал бы ровным счетом ничего, ему до смерти было бы чем гордиться. Я понимал это тогда и знал, что у меня нет шанса.

Сам я был абсолютно лишен слуха и музыкальных способностей, хотя это спорный вопрос, ведь интерес и любовь во многом увеличивают способности, лень часто нивелирует любые данные, в конце концов съедая их. Но я отнесся к себе объективно, несмотря на свой юный возраст, это случилось на приемных экзаменах в музыкальную школу. Полная, неряшливо одетая женщина села за рояль и сыграла простую мелодию, потом раздраженно попросила меня пропеть ее.

– Как это – пропеть мелодию? – искренне удивился я, рассеянно наблюдая за ней. Я и вправду не понял.

Женщина закатила глаза и стала бить в ладоши. Чуть позже она прекратила аплодировать самой себе и велела мне повторить «ритмический рисунок». Мне не приходилось слышать раньше такого термина, и, кажется, я заплакал. В коридоре меня ждала мама, и это было спасением, той планетой, где меня понимали и принимали, даже если я не мог воспроизвести ритмический рисунок. Мама всегда была моей спасительницей, мадонной, оберегавшей меня, защищавшей от всех несправедливостей, идеализируя мой мир, в который я долгое время верил.


– Знаешь, – мама обняла меня, – ты самый лучший!

– Угу, – пробурчал я, уткнувшись носом в ее мохеровую кофту, которую так любил. Ворсинки приятно щекотали нос. – Я ничего не понимаю в музыке.

– Ты? – Мама отстранила меня от себя и внимательно посмотрела мне в глаза. – Ты ее не понимаешь. Ты ее чувствуешь, Марк, лучше, чем кто-либо. – «Нет», – хотел возразить я. Но мама перебила меня и серьезно добавила: – Неужели ты думаешь, что эта женщина с нелепой прической и в дурацкой кофте понимает в ней больше?

Мне почему-то стало смешно. Я вспомнил, как экзаменаторша короткими полными ногами нажимала на педаль фортепиано, и улыбнулся.

Я родился в заурядной советской семье инженеров, хотя в то время айкью любого инженера было намного выше сегодняшних кандидатов каких-либо наук, а то, как жили и мыслили мои родители, трудно было назвать заурядностью и ограниченностью. Они работали вместе на заводе программистами. Тогда эта профессия не была еще столь актуальна и востребованна. Утром рано уезжали вдвоем, предварительно позавтракав омлетом или овсяной кашей, все время в диалоге друг с другом, дополняя и помогая, – такое тихое, не кричащее и не аляповатое счастье с настоящим, естественным вкусом жизни. Поскольку родители много работали, моим воспитанием по большей части занималась бабушка Полина Сергеевна.

Она никогда не повышала на меня голос и усиленно пыталась каждым словом и поступком доказать, что я лучший и это ни в коей мере не подлежит никакому сомнению, просто лучший, и все. Точка, и никаких сомнений.

С детства у меня была удивительная черта. Я никогда не любил биться в закрытую дверь – в прямом и переносном смысле. Поэтому я просто взял свою маму за руку, и мы спокойно вышли из здания музыкальной школы.

Однако столь эмоциональное испытание не помешало мне любить музыку. Я слушал музыку сердцем, воспринимал все нюансы. На день рождения родители дарили мне пластинки с записями Чайковского, Моцарта, позже – джазовые пласты, что было большой редкостью и своего рода непопулярностью в советских семьях.

Моя бабушка Полина Сергеевна всегда удивлялась:

– Как можно так чувствовать музыку при отсутствии слуха? Твой экзаменатор явно был болен. Кстати, Маркуша, еще не поздно, и мы можем повторить попытку… – При этом она красиво встряхивала своей аккуратной головой с низкой прической.

– Закончим с этой темой, – недовольно отвечал я.

Нет, я не злился и уже тем более не взращивал в себе ненужные комплексы, так мешающие в нашей взрослой жизни. Я просто потерял интерес к реализации идеи стать музыкантом.

Есть в этом какая-то тайна выбора, которая диктуется нам самой жизнью. Кто знает, кто или что за ней стоит. Зависит это от сиюминутного настроения попутчика, оказавшегося на нашем пути именно на этом отрезке, или расположения звезд, так шутливо заигрывающих с нами? От метеоусловий, на время снизивших наши природные способности? Может быть, все это и есть тайна судьбы, соединяющая фрагменты нашего настоящего с таким далеким и понятным будущим…

В свои тридцать я не был девственником или мечтательным и похотливым монахом, тайно вожделеющим и возводящим плоть в самый большой грех. Нет, я был обыкновенным, слегка разочаровавшимся романтиком, мечтавшим о великой любви и где-то в глубине души, несмотря на все сомнения, ожидавшим ее. Мы все так или иначе ждем ее, даже если не признаемся и уверяем себя, что нам и так хорошо или что любовь бывает и другой, как у Алеши в «Братьях Карамазовых» – любовь к людям, например, или к жизни. Или к Богу. Лично я в этом смысле ближе к Фрейду и считаю, что самая низменная плотская любовь способна изменить в одночасье всю философию человека, его придуманные принципы, стереть их жирные прорисованные линии, словно ластиком, так, что и следов не останется. И тут уже не до любви к человечеству, все воплощается в одном, единственном или единственной.

Первая близость у меня, как и у большинства мужчин, случилась неожиданно, хотя именно этого я уже давно ждал и тайно видел во сне, как целую нежные девичьи губы, чуть приоткрытые и доверчивые в своей невинности. Но в первый раз все произошло совсем не так, как во сне, скомканно, являясь скорее утолением разгоревшейся плоти, нежели удовольствием. Я был не на высоте и ничего не почувствовал, получив свой первый оргазм. Я впервые был с женщиной, вернее, с совсем юной Ритой, которой едва перевалило за восемнадцать. Два студента, неопытные, бледные и совсем не искушенные жизнью, покрытые оковами сомнений. Все это было как-то нелепо. Наверное, потому, что мы оба были неопытны и толком не понимали, что нам нужно друг с другом делать.

– Марк, – шептала она и почему-то отчаянно кусала мне ухо.

А я не мог ничего сказать в ответ, онемевший от страха, обессилевший и покрытый испариной, словно совершил пробег на десять километров. Больше всего мне хотелось, чтобы это скорее закончилось, и Рита наконец-то оставила меня и мое ухо в покое. Я был похож на сжавшуюся пружину и не хотел уже больше никакой нежности, – что я мог тогда понимать о ней? – а лишь мечтал, что сейчас открою глаза – и никого не будет рядом, Рита исчезнет, а вместе с ней и это чувство стыда и навязчивый запах дешевых духов, с которыми она явно переборщила.

– А как насчет того, чтобы повторить?

Она сбросила с себя одеяло, а я чувствовал, что меня сейчас стошнит. Мне не хотелось быть грубым, и я промямлил:

– Прости, я что-то плохо себя чувствую. Видимо, съел что-то не то.

– Ну, как знаешь.

Она резко встала и поспешно оделась.

Уходя, она бросила мне небрежно:

– Слабак!

А я закрыл глаза и, как мне показалось, умер от стыда и отвратительного чувства брезгливости и нервного перевозбуждения. Из-за внутреннего стеснения появилось недоверие, самое страшное явление в человеческих чувствах. Постепенно к нему примешивалась агрессия, и вот чувств как и не бывало. Когда ты случайно встречаешь на улице того, с кем был в заговоре тел, и перейти на другую сторону уже не получается, а сказать друг другу нечего…

– Как твои дела?

– Нормально, – отвечаешь ты, выжимая из себя улыбку. – Ну, удачи тебе во всем, – продолжаешь чуть виноватым голосом и, сославшись на то, что спешишь, удаляешься быстрыми шагами, словно вор.

Потом была другая девушка и еще много других, имена которых я сейчас и не вспомню. Была опытная вдова неопределенного возраста, которая в буквальном смысле напала на меня со всем своим накопившемся жаром в одном из баров, когда я начинал зарабатывать первые деньги и серьезно задумываться о бизнесе. Я благодарен ей за те тайны удовольствий, которые она открыла для меня. Словом сказать, у меня был определенный опыт общения с женщинами. Но я все еще чего-то ждал.

Я точно помню, почему я оказался именно у этой станции метро и что там делал. Когда в нашей жизни происходит что-то очень важное, самое важное, в памяти, словно в летописи, записываются все особенности этого момента, все краски, все нюансы, которые так повлияли на эту встречу, изменившую твою жизнь и судьбу, а может быть, наконец-то нашедшие ее. В тот день я встречался с одним предпринимателем, который предлагал очень выгодные цены на принтеры для компьютеров. Ему удалось закупить их без всяких наценок. Предложение было выгодным, отсутствие взаимодействия с российской таможней уже внушало оптимизм, и я согласился на его условия встречи и подъехал в одно из кафе неподалеку от метро «Горьковская». Я даже сам не заметил, как из подающего надежды физика превратился в торговца компьютерами, или, как говорили тогда многие, оказавшиеся в девяностые перед выбором своего пути и соблазном заработать, с гордостью называя себя бизнесменами. Я приехал на метро, что со мной давно не случалось, и с какой-то прямо-таки жадностью и удовольствием наблюдал за людьми, за их такими разными лицами, позами; многие увлеченно читали и мне это было приятно. Когда, довольный результатом переговоров и предстоящей сделкой, я шел обратно к метро, со мной произошло то, что невозможно запланировать и предвидеть: просто я встретил женщину, и она вот так легко изменила мою жизнь. Ее невозможно было не заметить – удивительное лицо: открытое, красивое и очень чувственное, чуть бледное, но в волнах каштановых волос оно казалось изысканным и таинственным. Она выглядела прелестно в светлом, очень светлом платье с расклешенной юбкой, которая еще больше подчеркивала тонкую талию. На улице цвел всеми красками май. Самый прекрасный период в Петербурге, когда после долгих темных дней, мало чем отличающихся от утра или вечера осенью и зимой, мир переходил в другое состояние – цветения и волнения.

– Добрый день, – неожиданно для себя произнес я и тут же добавил решительно, словно говорил это каждый день: – Я провожу вас?

Это не был вопрос, но скорее жизненная необходимость, преобразовавшая интонацию в утверждение. В моем обращении не было излишней вежливости и вдумчивости в выборе построения предложений. Я просто знал, что должен проводить эту женщину. Она улыбнулась, молча соглашаясь, и так красиво сложила губы, что мне немедленно захотелось, чтобы они вот так, удивленно-естественно, постоянно отражались в моих глазах.

– Меня зовут Диана, – почти пропела она и уверенно протянула свою тонкую руку, без притворства и надуманного кокетства.

– Марк, – нарочито громко ответил я и взял ее руку в свою.

Я ощутил мягкость и теплоту. Это было странное чувство чего-то родного и знакомого, чего-то, что я знал уже когда-то, в детстве, дающего мне силы, пробуждающего чувство доверия, тепла, словно это было прикосновение матери, как награда за все предыдущие годы звенящей пустоты, как оправдание моего существования.

Ее рука была как музыка, и мне показалось, что именно я смогу сочинить великолепную увертюру к нашей последующий истории. Я держал ее за руку и чувствовал… Чувствовал, что люблю всем своим прошлым и настоящим. Ее приход был как приход весны: весна ведь всегда, в отличие от других времен года, наступает неожиданно и вместе с тем торжественно, пробуждая дремлющие в природе силы, наполняя пространство новыми цветами и запахами.

Я в мельчайших деталях запомнил каждую черту ее необычной внешности, в которой прошлое как будто переплеталось с настоящим: ее лицо, обрамленное каштановыми волосами, напоминало лица дам эпохи Возрождения, как будто запечатленное кистью Боттичелли, в этом лице не было ни грани жеманства, оно было настоящее – мне трудно подобрать здесь другое определение.

Диана ворвалась в мою жизнь своей сдержанной улыбкой Джоконды, а еще своей удивительной кожей. Ощущение кожи… Я, наверное, слишком тактильный – сенсорик, чувствующий мир больше кончиками пальцев, чем органами зрения и слуха. Может быть, я продвигаюсь по жизни на ощупь, и Диану тоже встретил в каком-то смысле на ощупь, как будто шел в кромешной темноте по длинному узкому коридору, придерживаясь за шершавую стену, и вдруг наткнулся на ее теплую нежную руку. Какая-то незаконченность, своего рода некоторая угловатость в фигуре придавала ей особое очарование. Даже после того, как она стала матерью, в ней сохранилось обаяние девичьего образа. А еще у Дианы была какая-то непостижимая дымка доверия и растерянности. Глаза ее напоминали мне глаза алжирских красавиц Ренуара. Диана была эклектична до невероятности, собрав в себе все нюансы эпох, но в этом она была и прекрасна, создавая для меня непостижимый, уникальный образ женской красоты.

Диана была моим спасением. Благодаря ей у меня были своя правда и свое оправдание моего существования. Я должен был доказать, что я лучший, не допустив разочарования любимой женщины. Диана придавала особый смыл всему и словно издавала запах – запах весны. Да… Да… До встречи с ней я не различал запахов, не чувствовал их различий и тонкостей. Диана пахла весной, настоящей весной с набухшими почками, запахом пробуждающейся сирени и только что распустившейся мать-и-мачехи. У нее был особый, чуть терпковатый запах. У каждой женщины есть такой свой запах, который невозможно заглушить даже самыми сильными духами, и мы, мужчины, всегда его чувствуем. Может быть, я беру на себя слишком большую ответственность, отождествляя себя со всеми. Во всяком случае, мне так казалось. Мы часто гуляли в парке, и я любовался природой, в которой вершилась своя история, не выдуманная, а реальная. Подснежники сменялись незабудками, а незабудки – иваном-да-марьей. Я держал Диану за руку и был счастлив.

Когда в десятом классе каждый задавался сложным вопросом выбора. Как правило, у многих это было промежуточным временем между свиданиями и какими-то посиделками, попросту говоря – попойками, когда кто-то умудрялся достать дешевого вина или портвейна. Я не встречался с девушками и не пил. Поэтому был мало кому интересен. Не потому, что они меня не интересовали или я был геем. Нет. Я просто не встретил ту, которая бы пахла весной и слушала бы джаз.

Из всех институтов я как-то сразу выбрал физмат государственного университета. Это было абсолютно естественно.

Там было все необходимое. Физика и основы программирования, которые были мне интересны… Иногда я забывал поесть, и мама приносила мне перекусить в комнату.

Я помню вступительный экзамен по физике. Когда невыспавшиеся ребята с заплывшими глазами и всклокоченными волосами тихо переминались с ноги на ногу. Ждали прихода комиссии. Я был так спокоен, что казался отстраненным, словно просто вышел погулять и неожиданно проходил мимо.

– Парень, тебе, может, шпоры дать? Ты что-то совсем.

Рядом стоял невысокий молодой человек. Лицо все в веснушках.

– Меня Сеней зовут. – Он улыбнулся. На щеках проявились великолепные, невероятно обаятельные ямочки.

– Марк, – тихо ответил я. И протянул руку.

– Ну, так что, дать тебе конспект? Я два года ходил на подготовительные. – Сеня чувствовал себя взволнованным, но уверенным.

– Как-нибудь справлюсь. – Я снова улыбнулся. Мне было приятно, что незнакомый рыжий парень проявляет ко мне заботу и внимание.

Работа была закончена мною раньше. И я думал о какой-то ерунде, тянул время. Почему-то пропевал, именно пропевал про себя песни «Битлз».

Когда я вспоминаю свою уверенность, вернее, самоуверенность, то не могу поверить, что это был я. Хотя это касалось только физики и собственно университета. У меня была какая-то внутренняя уверенность в правильности своего выбора пути и в том, что я уникальный в своем роде.

Так было и с Дианой. Наверное, моя бабушка была права. И я просто обладал незаурядной интуицией. Когда я увидел и почувствовал множество других орбит внутри ее прекрасной оболочки.

Я всегда очень чутко реагировал на этот канал восприятия. Сильнее, чем другие. Архаичный механизм на каком-то молекулярном уровне действует во мне сильнее. Даже кофе я различаю по особым оттенкам и нюансам. Сначала это был ее запах. Очень тонкий и нежный, чуть с горчинкой хемосигнал. Он скрывал за бледностью ее тонкого лица страсть и безграничность ее натуры.

А потом, после первого поцелуя, возвысившего нас и стершего все границы, сделавшего в одно мгновения даже самые невозможные вещи возможными. Отпустившими все страхи, все сковавшие нас опасения и тревоги.

В одном из журналов я читал исследования Тасин Сэкстон из Ливерпульского университета. Она организовала вместе с коллегами серию быстрых свиданий. Эти мероприятия очень популярны в Америке. Мужчины и женщины, ищущие вторую половину, в организованном порядке общаются друг с другом по три минуты, а затем получают у организаторов контакты заинтересовавших их участников. Женщины, хоть и были осведомлены, что участвуют в научном исследовании, рассматривали происходящее как реальную возможность познакомиться. Единственным отличием от обычного «вечера знакомств» было то, что перед общением с мужчинами женщин попросили коснуться ватным тампоном, пропитанным жидкостью, участка между верхней губой и носом. Это был тампон, пропитанный водой, раствором гвоздичного масла или концентратом андростадиенона, смешанного с раствором гвоздичного масла, чтобы замаскировать запах. При этом им не сообщали, к какой из трех экспериментальных групп ее отнесли.

В результате женщины, находящиеся под влиянием мужского феромона, сочли своих собеседников более привлекательными…

Не знаю, что больше свело меня с ума. Ее белая кожа, словно отлитая из мрамора без единого изъяна? Глаза открытые и чуть влажные? Губы чуть припухлые? Или ее хемосигнал с запахом гиацинтов и только что распустившейся мать-и-мачехи.

Она не была моей первой женщиной. Наверное, в тридцать это было бы уже патологией. Я должен был узнать других. Но все это было только ради нее.

Я узнавал их, чтобы завоевать ее любовь. Это сложно понять, особенно женщине. Но поверьте, все, что происходило в моей жизни до встречи с ней, я делал только для нее.

Мы вышли на дорогу и свернули в сторону Троицкого моста, забыв о своих предыдущих маршрутах.

– Кто назвал вас Марком? Красивое имя.

– Это мама. Она всегда все самое красивое выбирает. Это у нее в крови. Вам правда нравится? – спросил я, сам не понимая почему.

– Очень. Оно сильное и потерянное. Какое-то обволакивающие, как туман.

Мне было приятно слышать ее голос, чуть низковатый, ласкающий мой слух.

– У вас тоже прекрасное имя. Хотя вы совсем не похожи на охотницу.

– Охотницу? – удивленно переспросила она.

– Ну, да. Мне почему-то вспомнилась картина с изображением Дианы-охотницы какого-то художника, имя которого я не могу вспомнить. – Помню, что мы с мамой в детстве смотрели альбом с французской живописью, и сейчас мне вспомнилась картина из него. – Есть такая картина.

– Ну, допустим, их много. Но одна из самых знаменитых – Огюста Ренуара. Кстати, на ней изображена возлюбленная художника Лиза Трео.

– Наверное. А вы здорово разбираетесь в искусстве.

– Я просто его люблю. Вот и все. Мне всегда казалось, что человек разбирается в том, что ему интересно.

Я засмеялся. Это точно. Мне вспомнилось, как я на каникулах решал задачки по физике и математике, когда меня никто не заставлял этого делать. Мне просто нравилось складывать стройные цифры в сложные уравнения.

– Можно я буду говорить вам «ты»? – спросил я, и сам испугался вдруг своей смелости. Как будто с этим «ты» предлагал Диане что-то большее, всего себя.

– Как хорошо, что ты это сказал. Иначе я была бы первой.

Я обернулся, чтобы посмотреть на нее. Глаза Дианы приветливо улыбались мне.

У нас не было долгой прелюдии свиданий с томлениями и ожиданиями следующей встречи. Не было чтения стихов и волнительных ужинов со свечами. Вернее, все это было, но позже, когда мы уже были мужем и женой. А в тот день мы просто решили, что будем жить вместе, и через неделю Диана переехала в мою небольшую съемную квартиру, которых в нашей совместной истории было несколько, но ни одна из них не запомнилась ничем, кроме того, что там мы любили друг друга. Через три года наших скитаний, когда я, сам того не подозревая, превратился в серьезного бизнесмена, мы приобрели нашу просторную квартиру на площади Искусств. Мы выбирали ее вместе. Нам хотелось быть причастными к дыханию города, любоваться его историческим центром, и, просмотрев десятки квартир в старом фонде, многие из которых своим внутренним видом внушали ужас, мы наконец-то нашли то, что искали. Диана была счастлива и представляла себе, как она покрасит стены в нужный цвет и обставит все в ее любимом стиле арт-нуво.

…И корабль мой плывет по этому чертову морю, мой корабль плывет, а капитан открывает бутылку виски, презрев тремор рук, и прикуривает новую сигарету, и бессвязно думает «боже мой боже мой боже мой», и я не могу не вспоминать Диану, ее улыбку краешками губ, ее волосы, перелетающие с плеча на плечо, о мой капитан, о мой капитан, эти годы, полжизни спустя, ничему тебя не научили.

* * *

Не помню, с какого момента я встаю каждое утро в семь. Пытаюсь проследить цепочку событий, но ничего не получается. Будильник тут совсем ни при чем. Я забыл его в своей предыдущей квартире на площади Искусств, которую продал, когда из моей жизни ушли Диана с Полей. Там было слишком много ее мира. Она выдумывала все сама, и я просто не мог там находиться, постоянно соприкасаясь с ней, которой не существовало в реальной жизни. Хотя и тогда я просыпался за несколько минут до звонка, не чувствуя усталости и желания понежиться до последнего под теплым одеялом. Мне просто нравилось опускать ноги на мягкий коврик и приветствовать новый день с его возможностями и неизведанностью. Я боялся пропустить что-то очень важное, что-то, что ждало меня желтой краской ярких событий и рассыпающимися разноцветными камнями калейдоскопа жизни. Перед сном я заводил будильник машинально, следуя сложившейся привычке, но он мне был не нужен.

Раньше у людей не было выбора: все будильники выглядели практически одинаково, да и действовали по одному принципу, оглашая округу пронзительным звоном. Технический прогресс позволил создать будильники на любой вкус. Все они соревнуются друг с другом в способности эффективно поднимать людей с кровати, и чего только не изобрели современные умельцы.

«Если ты проспал – значит, проиграл» – эта известная фраза, должно быть, вдохновила изобретательных создателей оригинального будильника, который соединяется через WiFi со счетом хозяина в банке, жертвуя той или иной организации определенное количество реальных денег каждый раз, когда хозяин решит подремать лишнего.

Летающие будильники, будильники, готовые поджарить вам бекон на завтрак, будильник, по которому нужно со всей силы стучать кулаком, чтобы он перестал верещать…

Сложно себе представить, как дисциплинировали себя наши предки до 1847 года, пока француз Антуан Радье не изобрел будильник! Внутренние часы нашего организма также хороши, если не лучше. Именно они курируют наш циркадный ритм, определяющий периоды сонливости и бодрости. В течение десяти лет я просыпался каждый день в одно и то же время. Мое тело научилось вырабатывать достаточное количество белка PER (белок, регулирующий цикл сна и бодрствования) примерно за час до пробуждения. Именно поэтому я просыпался раньше будильника, босиком выходил в коридор, чтобы не будить шарканьем домашних туфель Диану, и с какой-то гордостью заходил в свой кабинет с темными полосатыми обоями кофейного цвета, большим письменным столом из орехового дерева в классическом стиле и хрустальной люстрой внушительных размеров, которую так рекомендовала повестить мне Диана.

Окна кабинета, обрамленные темными шторами цвета оливы, выходили на площадь Искусств, и, широко распахивая их по утрам, я пытался почувствовать настроение города и будущего дня. Кабинет быстро наполнялся разными звуками: шумом проезжающих машин, смехом расходившейся под утро молодежи. Бессонная ночь не оставляла никаких следов усталости на их беззаботных лицах. Мне нравились их непосредственность и смелость. Я улыбался вместе с городом.

В ранние часы площадь похожа на старинную гравюру. В ней нет ничего лишнего, надуманного и ненужного. Площадь Искусств полностью оправдывает свое название, с достоинством демонстрируя классические фасады, строгие линии которых складываются в единый ансамбль. Гордо смотрящий вперед и чувствующий свое превосходство над всеми желтый фасад Русского музея, спокойный и торжествующий. Чуть более скромный и не такой выдающийся внешне Михайловский театр, скрывающий свое изящество за внешней простотой. А как мне нравилось наблюдать публику, расходившуюся после вечерних спектаклей. В обычные дни это были совершенно ничем не выделяющиеся из проходящей толпы на параллельной артерии Невского люди. Но как же менялся их облик, если спектакли выпадали на особые даты, когда Петербург превращался в культурную столицу, и в эти дни за стенами театра скрывались самые состоятельные мужчины в строгих, дорогих костюмах и светские львицы в изысканных украшениях. Женщины в длинных платьях пальцами в кольцах придерживали подол, демонстрируя стройные ножки в элегантных туфельках. Мужчины галантно поддерживали их и распахивали перед ними дверцы автомобилей. Молодые парочки спешили домой, торопливо огибая площадь. А летом, когда толпы туристов терпеливо стояли в очередях, чтобы попасть в Русский музей и увидеть Брюллова и Айвазовского, вороны горделиво расхаживали по зеленой траве и, не спрашивая разрешения, восседали на голове Пушкина, не догадываясь о его гениальности.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации