Электронная библиотека » Ирада Берг » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Contione – встреча"


  • Текст добавлен: 6 декабря 2021, 15:00


Автор книги: Ирада Берг


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Я закрывал дверь кабинета, чтобы не разбудить Диану, и распахивал окно, делал глубокий вдох и осознавал, что счастлив. Доставал из ящика сигарету и закуривал, выпуская стройную струйку дыма в окно. В течение дня я не курил, не испытывая в этом необходимости, но утренняя сигарета была одной из моих слабостей, символом моего внутреннего диалога с самим собой и с городом.

Эта итальянская люстра с темными хрустальными подвесками не давала мне покоя. Ее выбирала Диана. Впрочем, она выбирала все. У нее от природы был безупречный вкус, она с легкостью комбинировала цвета и всякие безделушки, неожиданно преобразуя и делая все удивительно гармоничным, просто поменяв местами. Это что-то данное природой, просто как широкий жест или подарок, хороший вкус – как награда и наказание одновременно. Мне казалось, что я чувствовал ее и знал все, по крайней мере, мне так казалось, что я все знал.

Даже не верится, что когда-то я лежал на диване и любовался игрой света в хрустале, не подозревая о внутренней жизни моей жены и о том, насколько она талантлива. Я никогда не узнал бы об этом, если бы не обнаружил тот ничем не выделяющийся файл в компьютере и непреодолимое желание нажать пальцем несколько раз, чтобы на экране замелькали и наконец застыли ровные буквы. Вверху чуть более крупными было написано «Диана Лозинская» и чуть ниже – «Роман „Весна“». Я почувствовал, как внутри меня что-то изменилось и эти буквы стали самым важным, моей надеждой, единственной связью с ней, прекрасной женщиной с каштановыми волосами. Когда из твоей жизни уходят близкие люди, с первой болью наружу вырываются крики отчаяния, тело становится чужеродным, лишаясь возможности чувствовать и воспроизводить какие-либо движения без надобности. Потом ты понимаешь, что жизнь потеряла смысл, и пытаешься свести с ней счеты за несправедливость. Почему они? А ты? Тебе-то что теперь делать? Но как же становятся важны все нюансы и детали прошлого, счастливого, оно, словно волна, все время с новой силой возвращается к тебе и накрывает собой, разрушая песочные фигуры будущего, безнадежно рассыпающиеся на мелкие крупицы. Тебе хочется прикрепить воспоминания к своей коже, просто прикрепить их степлером, чтобы еще острее почувствовать боль, когда на ум приходят все истории и все родинки, которые ты мысленно целуешь и считаешь. Рождение дочери и ее доверчивые, смотрящие на тебя широко открытые глаза из крошечного конверта, который поначалу и на руки-то боялся взять, спокойное и чуть раскрасневшееся лицо Дианы после того, как мы любили друг друга.

Этот файл с мелкими буквами стал моей надеждой, моим смыслом, моим поиском утраченной женщины. Это не было чем-то странным и необычным, если учесть, что Диана читала много книг по искусствоведению и испытывала особые чувства к итальянским художникам эпохи Возрождения, выделяя из всех скромного и противоречивого Сандро, но этот созданный ею параллельный мир, ставший таким реальным и осязаемым на мониторе компьютера, был тем, что я пропустил в ней, безнадежно утратил и теперь обрел.

Когда это случилось и моя жизнь отчетливо поделилась на до и после, я снял люстру и выкинул ее за дверь, повесив на деформированный, одиноко торчащий шнур неуклюжую лампочку. Она отчаянно торчала из потолка и была моей связью с прошлым, навязчиво и безжалостно напоминая о том, что уже не вернуть. Я не мог сопротивляться, да и не хотел. Это резкий, недвусмысленный свет был моим спасением. Любая люстра лишила бы меня этого, добавив свое настроение. Мне нужен был чистый свет без всякой примеси, чистый льющийся свет, как проводник. Идею с чистым светом я украл, не спрашивая разрешения. Так часто бывает, когда нам что-то очень нравится или созвучно нашему пониманию. Мы читаем книгу и, находя в ней те самые строки, подчеркиваем карандашом выдернутую из контекста мысль и бесстыдно приписываем себе. Мы все время без спроса берем чужое, не испытывая при этом чувства вины, без всяких церемоний.

Офис моей компании находился на Невском, в самом его центре, в доме 46, пульсирующей артерии города, и занимал несколько этажей. Я мог позволить себе помечтать и поработать в своем кабинете, прежде чем отправиться решать новые задачи по бизнесу, которые приходилось осмысливать все время, даже когда я спал, не отпуская закручивающие спирали дальнейших размышлений, зачастую просто забывая о том, что есть жизнь и семья, простые радости каждого дня.

Временами я приходил раньше своей секретарши и сам варил себе кофе. До работы я ходил пешком, и это было одним из тех явных и ощутимых удовольствий, которые присутствуют в нашей жизни.

С той поры как доход фирмы стал возрастать, а компьютеры уже безвозвратно входили в жизнь каждого, наши путешествия с Дианой превратились сначала в воплощение мечт, а потом – в жизненную необходимость. Поездка во Флоренцию, о которой она так много рассказывала мне, стала моим подарком на ее день рождения. Нашу шестилетнюю дочь мы оставили с бабушкой, чему она несказанно обрадовалась, предвкушая отдых от родительской опеки и румяные блинчики со сгущенкой на завтрак.

Я заказал номер в одном из лучших пятизвездочных отелей «St. Regis», на берегу реки Арно, на исторической площади Пьяцца Оньисанти, на пять дней. Мне самому поездка во Флоренцию казалась не вполне реалистичной. К тому же Диана просто бредила своими любимыми художниками, Филиппо Липпи, Леонардо да Винчи и Сандро Боттичелли, которого выделяла как-то особенно, считая его «Весну» самым загадочным и совершенным произведением во всей истории искусства.

– Хочу следовать маршрутами Леонардо и Филипеппи, – довольная, повторяла Диана в самолете. – В конце концов, Марк, мы обретем свою собственную Флоренцию, как и должно быть. У нас будет своя Флоренция.

Ей хотелось кричать во весь голос от переполняющих эмоций, но она сдерживала себя, достала небольшой блокнот, в котором делала пометки, увлеченно записывая неровным почерком плотные строчки. Она писала всю дорогу, и меня это ничуть не удивляло тогда. Я помню, что на его обложке была изображена фиалка. Незначительная деталь, мимолетное наблюдение, но теперь оно кажется мне важным… Так, видимо, случается всегда, когда жизнь разделяется на до и после. Потом она составляла перечень тех мест, куда мы должны были отправиться.

– Сегодня мы обязательно пойдем на площадь Сеньории… – От волнения она говорила быстро и почти тараторила. – На этой площади, представь себе, звучат только людские голоса. Ну, еще воркование голубей, конечно. – Она улыбнулась. – Но никаких машин, никакой кричащей рекламы… Где такое вообще еще можно встретить в наши дни? Марк, как я счастлива. – Она повернулась ко мне и прижалась так сильно, что я ощутил всем телом нашу близость, только ее и мою, словно других людей вообще не существовало.

– Конечно пойдем, – улыбался я, не желая сопротивляться и полностью доверяя ей. Мне нравилось ее волнение, и время от времени я целовал ее в шею, такую нежную и восхитительную.

– Как ты думаешь, галерея Уффици уже будет открыта? – Было видно, что этот вопрос занимал ее больше всего.

– Не волнуйся, у нас будет достаточно времени, чтобы все посмотреть. Прежде всего мы поужинаем. И не сопротивляйся. Тебе верится, что мы будем ужинать во Флоренции? Как насчет бокала белого сухого вина и свежей рыбки?

Мне хотелось, чтобы она похвалила меня и мою идею, мое искреннее желание доставить ей радость. Казалось, не было для меня ничего важнее ее ответа на мои старания, на мои усилия сделать ее жизнь не только приятной, незабываемой, но еще и по-настоящему счастливой. И я был готов следовать ее маршрутами и смотреть на ничего не значащие для меня картины этих великих мастеров, величие которых я не мог оценить, потому что просто не понимал. Потом она что-то писала на компьютере, быстро перебирая своими тонкими пальцами по клавишам.

– Что ты пишешь? – не удержался и спросил я.

– Да, так. Один клиент попросил подобрать материалы.

– Ты так увлечена?

– Марк, я всегда увлечена тем, что делаю.

Если бы я знал… Она писала свой роман.

Диана любила искусство. Оно стало смыслом ее жизни. Читала без конца и с годами собрала солидную библиотеку, в которой не было ни одной не прочитанной и обделенной ее вниманием книги. Собрание Вазари в старинном кожаном переплете, подаренное одним из друзей, им она очень дорожила, ведь это был подарок за первый в ее жизни совет по дизайну квартиры. «Суждения о науке и искусстве» Леонардо да Винчи, приобретенные Дианой у парижского букиниста: мы тогда впервые оказались с ней в Париже, я – по работе на конференции айтишников, а она – как моя жена… Ливень в тот день был ужасный, словно решил затопить все вокруг, а мы, абсолютно мокрые, смеялись без конца и забежали погреться в старинную книжную лавку. Еще в библиотеке было полное собрание сочинений Достоевского, подаренное родителями, «Всеобщая история искусств» Гнедича с закладками на разных страницах, томик Гессе «Нарцисс и Гольдмунд», в котором она делала бесконечные пометки простым карандашом и перечитывала, каждый раз находя в нем что-то новое, увесистые альбомы Ренуара и Пикассо и еще много разных книг.

Искусство стало ее профессией, ее страстью. Диана была дизайнером и помогала людям почувствовать их пространство.

– Каждый человек должен сформировать свое собственное жилье, а дизайнер помогает распознать внутренний мир человека и отразить его в интерьере, – любила повторять она.

А еще она любила повторять, что нет современного искусства, а есть просто искусство, которое спасает людей и помогает им жить. Но в то же время единственным, кого она признавала из относительно современных художников, был Пикассо! Он, по ее мнению, хотя бы действительно умел рисовать, что и продемонстрировал в своем раннем периоде. Просто понимал, что на реализме далеко не уедешь. Пытался выдумать что-то эдакое, новенькое, чтобы стать известным и заработать. Ну а что здесь плохого? Она так смешно при этом пожимала плечами:

– Нормальное желание любого художника.

– Откуда берется эта бесформенность в современном искусстве?

– А мне кажется это поиском себя и смысла…

– Смысла? – повторила она в недоумении. – Какого смысла, Марк? Искусство должно нести красоту, вот его главное предназначение. Все остальное это просто желание выделиться.

Эти разговоры я поддерживал из-за любви к Диане, но, в сущности, я ничего не понимал в искусстве и уж точно не чувствовал той радости, которую испытывала она. Я даже не представлял, что это было ее второй параллелью, она носила в себе роман.

На следующей день мы направились в галерею Уффици, и лицо Дианы просто светилось радостью, как у ребенка, которому пообещали долгожданную игрушку. На Диане было темно-синее платье в маленький белый цветочек чуть выше коленей. Платье еще больше подчеркивало ее все еще девичий образ, а белые кеды великолепно обрамляли миниатюрные ножки. Мы вышли из отеля и пошли вдоль реки Арно, которая спокойно и безмятежно несла свои воды в далекое Лигурийское море.

– Марк! – Диана остановилась и зажмурилась. – Знаешь, мне на какое-то мгновение показалось, что я увидела всадников времен Боттичелли и самого Сандро, одиноко бредущего вдоль реки!

– Ну и фантазерка ты у меня! – пробормотал я растерянно и помимо своей воли уставился на набережную, по которой прогуливались немногочисленные прохожие – в основном туристы.

Поймав себя на мысли, что действительно пытаюсь рассмотреть среди них одинокую фигуру флорентийского живописца, я улыбнулся Диане, и, наверное, улыбка у меня вышла глуповатой.

Это был ее мир, это была часть самой Дианы, а она была крайне важна для меня, вся без исключений. Мы шли пешком по небольшим, узким улицам Флоренции, да и как можно передвигаться по-другому в этом городе, где откровения подстерегают путешественника за каждым поворотом и изгибом улиц. Старинный фонтан или изысканная площадь с маленькими балкончиками и уютными кафе, в которых, возможно, бывал сам Леонардо. Вот ты проходишь мимо роскошных дворцовых фасадов и заглядываешь в незнакомые храмы, чтобы полюбоваться живописью и мозаиками, зажмуриваешь глаза, оказавшись перед собором Санта-Мария-дель-Фьоре, пораженный его великолепием, чтобы подготовиться к тому, что ожидает тебя внутри. При всей своей колоссальности ни собор, ни кампанелла не обрушиваются на тебя, но лишь тепло касаются своей каменной грудью твоей груди. Они так совершенны, что им надобности нет ни на кого обрушиваться. Они словно стыдливо переносят из времени во время свою восхитительную совершенную юность.

– Остановись, мгновенье! – сказал я тихо, но Диана уже порхала дальше.

– Ты чувствуешь гармонию? Чувствуешь ее запах? – Она летела вперед в своих белых кедах, словно школьница.

Было такое ощущение, что она проходила этим маршрутом много раз и знает его наизусть. Запах гармонии! Только Диана могла такое выдумать! Она все время что-то рассказывала, а я просто отдавался ее воле.

Мы свернули с площади на улицу, и Диана бросилась мне на шею:

– Вот она, ты только представь… Галерея Уффици…

Перед зданием стояла внушительная очередь, и я ужасом подумал, что нам придется стоять здесь несколько часов. Но на мое удивление очередь шла довольно быстро, и через пятнадцать минут мы уже купили два билета в галерею.

– Боже, Марк, можно ведь с ума сойти, что мы здесь. Меня просто убивает это сознание ценности, наполненной, накопившейся… нерастраченной… Нет… Ну, это действительно непостижимо. – Она словно разговаривала сама собой. – Здесь есть Филиппо Липпи, этот творец цвета и нежности. Марк, ты понимаешь?

Я следовал за ней как за светом, и все эти имена и картины слились для меня в единый совершенный образ Дианы в милых белых кедах, в образ женщины, которую я любил.

– Знаешь, Марк, я чувствую ностальгию по прошлому, красота которого кажется девственной. Понимаешь? Нетронутой и вечно юной.

Я молчал, радуясь, что она как будто и не ждала от меня внятных ответов. Так мы прошли несколько залов, пока Диана громко не вскрикнула: «Боттичелли!» – так, что экскурсоводы во всем зале замолчали и несколько туристов с растерянными лицами уставились на нас. Она что-то говорила мне об этом художнике и при этом отчаянно жестикулировала. Из всего я запомнил только, что картина называлась «Весна», и еще милое лицо девушки на противоположной стене, девушки с развевающимися на ветру медными волосами, которые она придерживала, стыдливо прикрывая свою наготу. Но я был счастлив тем, что счастлива Диана. Мы вышли из музея и снова оказались на берегу Арно. Флоренция была снова перед нами – и мост Понте Веккио, и набережная, напоминающая отдаленно Петербург и благословенно залитая медным светом.

Мы прошли еще несколько кварталов, и вдруг я увидел здание, которое было не похоже на все, что я видел до этого во Флоренции. Оно было словно отполировано и сверкало новизной, резко контрастируя с другими старинными домами с налетом истории и чуть обветшалой штукатуркой, которая ничуть не портит впечатления, а лишь прибавляет ему еще больше ценности. Это был Музей современного и искусства, и мне почему-то захотелось зайти туда, назло всей этой старине и идеальной красоте. Диана не сопротивлялась, а даже, наоборот, обрадовалась моему такому явному желанию. Пусть современное, но все-таки искусство, живопись! Не сомневаюсь, что в глубине души она надеялась со временем обратить меня в свою классическую веру. Картины в этом музее современного искусства показались мне похожими на рисунки маленьких детей, несмотря на то что представлены они были великолепно, с совершенным светом и этикитажем во всю стену, объясняющим глубокий смысл полотен, так называемых шедевров современного искусства. В этом благодаря Диане и количеству посещаемых выставок я точно начал разбираться.

Я ходил по залам, словно что-то искал. Мы прошли весь этаж. Оставался последний поворот. Свернули в небольшую комнату. В ней не было практически ничего, только с потолка свисала лампочка, голая лампочка на нелепом металлическом шнуре. Из нее лилась вода, похожая на чистый желтый свет. Мне показалось, что он освещает все пространство и меня самого. Он лился ниоткуда. Диана стояла рядом и с удивлением смотрела на меня.

– Неужели что-то привлекло здесь твое внимание?

– Этот свет, – растерянно сказал я, – беспрерывный льющийся свет.

Диана подошла ко мне вплотную и поцеловала в губы.

– Вечный льющийся свет, – добавила она тихо. – Как вечная любовь. – И быстро вышла из зала.

Поэтому я не менял лампочку. Я смотрел на нее как на самый важный и нужный элемент, как на единственную возможность связать меня с той минутой или с тем ускользающим кратким мгновением моего состояния и моих чувств – с тем моим ощущением, когда, находясь в том странном музее, я увидел тот льющийся ниоткуда свет и осознал всю полноту своего счастья, которое оказалось таким же кратким.

Иногда я целыми днями лежал на диване и смотрел на свет. Он рассказывал мне в подробностях мою историю. Я вспоминал каждый миг моей жизни с Дианой. Смотрел на свет и ждал, что решение обязательно придет.

– Ты неправильно меня понимаешь… – говорил я.

– Ну, тогда переубеди меня… – отвечала Диана.

Все отдать за то, чтобы еще раз поговорить с любимой женщиной, не спорить, а просто слушать, слушать ее без остановки и наслаждаться этим.

Недавно я подумал, что я любил ее без ничего, без шелухи, любил самую ее суть, а она, может быть, не понимала этого. Она хотела, чтобы ее любили как кого-то. Она хотела стать кем-то. Она уже никогда не поймет, что та ее суть, о которой она сама знала так мало и часто вовсе забывала, та, которую я любил много лет (и прекрасным образом люблю до сих пор), это и было самое главное. То, что практически невозможно определить словами. Неуловимое, как мгновение подлинного счастья.

Все чаще я не хочу ее больше любить. Любить больно. Любить кого-либо больно. Не важно кого. Любить маму больно. Любить отца больно. Любить друзей на расстоянии – так легко, так уютно. Никого, нигде и никогда не впускать в свое сердце.

Вокруг любви столько всего, так много сказано. Так много разных коннотаций, как говорят искусствоведы. Кто-то из великих писателей сказал: «Как тяжело пользоваться словами, которыми до тебя пользовался кто угодно и как угодно…» И иногда мне кажется, что любви нет, есть какие-то базовые потребности в защите, материнской ласке, заботе, безопасности, и это вот желание безопасности все или почти все путают с любовью, но, господи, зачем же тогда я думаю о Диане снова и снова?

Вспоминаю, как вдруг в канун Пасхи заказал ей блины. Странно, что именно этот эпизод врезался в мою память, но памяти ведь не прикажешь, иногда она утрачивает что-то по-настоящему важное, а иногда сохраняет какие-то почти ничего не значащие моменты, какую-то жизненную шелуху, которая со временем вдруг становится неожиданно нужной, и выясняется, что без этой шелухи жить было бы просто невыносимо.

Блины Диана терпеть не могла. Она и готовить-то не очень на самом деле умела, но в те счастливые времена совсем рядом с нами жила ее мама. Примерно через час, как я позвонил, но в урочное, как говорится, время мама уже суетилась на кухне с миской теста и удобной сковородкой, на скорую руку провела ей мастер-класс, и, когда я приехал с работы, Диана стояла возле плиты с поварешкой в руках, а гора блинов на столе рядом росла на глазах.

Такая была история – про блины и про то, как нам хотелось радовать друг друга. Простая история, каких происходит сотни и тысячи, везде и всюду. Прошло столько времени, а я никак не успокоюсь, все время хочется спросить: любовь моя, ну как же так?..

Мне стыдно, но дочь я вспоминаю реже… Вернее, она как неделимая часть ее и меня. Единственный ребенок, долгожданный и всеми желанный, но ее родила Диана. Я знаю, что многие меня осудят, особенно женщины. Мужчины, возможно, более сдержанно промолчат, скрывая свое мнение, не посмеют признаться, что любовь к детям неразрывно связана с любовью к женщине…

Все это я вспоминал посреди страшного бардака в своей собственной разгромленной квартире: повсюду валялся какой-то хлам, я просто не мог его выкидывать, копил как свидетельство невозможности расставания с прошлым. В коридоре высокими башнями громоздились стопки никому не нужных пыльных газет, разбросанные сигаретные пачки напоминали небольшие скомканные холмики. Я курил без перерыва, не успевая докурить одну сигарету, прикуривал другую. Книги с загнутыми страницами яркими пятнами расцвечивали этот хаос. С детства я любил делать пометки в тех местах, которые особенно цепляли, и не придумал ничего лучшего, чем загибать нужные страницы. Это создавало интригу, иллюзию игры с собой: приходилось перечитывать загнутую страницу заново, чтобы обнаружить изначально выбранное мною место. А ведь его могло и вовсе не оказаться: спустя время некогда обласканные строчки казались банальными и скучными.

Пустые бутылки из-под вина ровными разноцветными рядами стояли на подоконнике и нескольких книжных полках. Иногда от нечего делать я пытался строить из них пирамиды. Это забавляло меня и позволяло ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей. Я забывался, чтобы ровно выстроить пирамиду, которая могла упасть в любой момент, обрушив на меня осколки безысходности.

Кто-то сказал: мы предпочитаем быть правыми, а не счастливыми. Кризис среднего возраста в том, наверное, и выражается, что раньше тебе хотелось умереть, а теперь – выжить. Разве я не прав? Разве не поддержки ждем мы от близких? Разве не хочется каждому из нас теплого тыла? Всю свою жизнь я оборачиваюсь назад, а там – ледяная пустота и обрыв, и мне не перепрыгнуть его. Теперь не перепрыгнуть, и невозможно поверить, что когда-то, когда-то до, его не было, и в голове не укладывается, как какая-то доля мгновения может изменить целую жизнь.

Мне почему-то всегда кажется, что это предел, который день кажется – предел, а он никак не наступает, все продолжается война, и я сижу в своем окопе. Я сам себе солдат, сам себе командир, и вот я оказался в окружении, меня не вызволить, не спасти…

Завораживающе поблескивает початая бутылка коньяка, – откуда бы она могла взяться? – но я не могу больше пить, я давно уже не могу пить, я не знаю, зачем я периодически все-таки делаю это. У меня уже нет бизнеса и почти не осталось денег, но это совсем не беспокоит меня. То, что я создавал годами для того, чтобы давать им жить, баловать… Какая глупость. Теперь их нет. И некого баловать, и нет самого главного – смысла.

Просто мне хочется лежать на кровати, лежать на кровати и ничего не делать: не выходить из дома, не включать компьютер, не отвечать на звонки, просто лежать, завернувшись в кокон одеяла, видеть дурацкие сны ни о чем, не пить, не курить, не есть. Или нет – есть можно, только нечего. Я бы, может, с удовольствием съел тарелку бульона. Спустя год после этого. Господи, мне трудно озвучить это даже для себя. После того как из-за моего бизнеса погибли моя жена и дочь, мать Дианы, Виолетта Григорьевна, приходила ко мне. Мы просто сидели с ней вместе, друг напротив друга, молчали и плакали. Иногда она пыталась покормить меня. Я удивлялся ее заботе и какой-то ответственности, которую она ощущала за меня. Но со временем это стало раздражать и злить. Я не понимал, как она может готовить свои дурацкие, никому не нужные супы тогда, когда моей жены и дочери уже нет. Кому это нужно? Эта нелепая забота о моей никчемной и никому не нужной жизни. Из гостиной я перебрался в кабинет и наблюдал потоки моего льющегося света и воспоминаний. Виолетта Григорьевна мешала мне. Однажды я накинулся на нее и кричал какую-то чушь о равнодушии и жлобстве. Она ушла вся в слезах. А мне так и не хватило сил попросить у нее прощения. Поэтому еда была редким гостем в моем захламленном, осиротелом, как и моя душа, доме.

И завтра обязательно случится что-то хорошее, уговариваю я себя. Обязательно случится что-то хорошее.

В тот момент я уже понимал, что ничто не держит меня здесь. Наверное, это произошло тогда, когда я сжимал в ладонях окровавленную голову Дианы, тянул рыжие от крови руки к окружившим машину полицейским и «скоропомощным» докторам.

Заканчивался год, оказавшийся для меня по всем меркам хорошим и даже отличным. Дела шли в гору, красота Дианы расцветала с какой-то даже пугающей, нечеловеческой силой, и я каждый раз задерживал дыхание от восторга, когда видел ее идеальный профиль. Дочь являла миру свои немалые способности в области, разумеется, прекрасных искусств – видели бы вы, как она сидит за роялем: маленькая, серьезная, вытянутая вверх и прямо, как маленькая графиня! Вместе с Дианой они рисовали, пели, причесывали друг друга «на брудершафт», мой дом был… Какой ужас заключен в маленьком слове «был», и это не пустые слова, которые мы часто произносим просто так, не задумываясь. Злимся или просто сотрясаем пустоту. Что толку! Моего дома больше нет. И какая разница, в какую стилистическую форму я облекаю эти слова? Все это бессмыслица, потому что любые слова утрачивают силу, встречаясь с действительностью.

Все изменилось в один момент, точнее, это для меня все изменил один момент, а именно что мой водитель Роман заболел, неожиданно поднялась температура, и я отпустил его домой. Мы в этот день должны были вместе идти на выставку. А Диана с Полиной решили навестить бабушку, не раньше и не позже, не более получаса на такси, получаса, который оказался длиной в бесконечность, стерев все в пепел памяти. Я потом долго думал, лежал и думал ночами, что происходит, когда люди попадают в аварию. Мне хотелось понять, очень ли они страдали, и мысль о том, что они погибли мгновенно, утешала меня.

Именно эта мысль позволила мне продержаться так долго, чтобы организовать прощание, поминки, девять дней и сорок, полгода, год, установить памятник, рождающий воспоминания о море, солнце и обо всем том, чем для меня являлись мои девочки. О жизни.

Я каждые пять минут говорил себе, иногда вслух: им не было больно и им не было страшно. Они не успели испугаться. И это меня держало, только это. Единственное мое желание: сжать, словно пружину, время и объединиться снова с ними, моими любимыми девочками.

Завтра. Завтра. Завтра, в котором ничего нет, такое пустое, похожее на мыльный пузырь.

Я оставил на старой квартире все, кроме книг, в том числе и будильник. Необходимости приобрести новый так и не возникло. Неважно, когда я ложусь, ощущая спиной упругость матраса. Я все равно просыпаюсь в семь, даже если хочу спать.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации