Текст книги "Шанталь. Против течения"

Ирада Нури
Шанталь. Против течения

© Эксмо, 2020

Часть 3
Фаворитка

Глава 17

Париж, Дворец Тюильри

Шёл тысяча шестьсот восемьдесят третий год. Морозным мартовским утром, вспугнув стаю ворон, с недовольным карканьем взметнувшуюся ввысь, два всадника пронеслись во весь опор по обледенелой дороге. Низко пригнувшись к шеям лошадей, они, казалось, полностью слились с ними, став единым целым. Словно два кентавра, ожившие и каким-то чудесным образом спустившиеся с картины античного мастера, они, радуясь желанной свободе, неслись вперёд.

Куски замёрзшей тёмной грязи вылетали из-под копыт, издающих гулкий, местами чавкающий звук. Казалось, всадников вовсе не заботят собственные жизни, потому что вместо того, чтобы попридержать коней, они то и дело пришпоривали их и подбадривали криками.

Восторженная толпа, собравшаяся по такому случаю на широком конюшенном дворе, аплодисментами поддерживала своих фаворитов. Прошло уже больше четверти часа, а лидер до сих пор не был выявлен.

Но вот дистанция между несущимися бок о бок всадниками стала увеличиваться. Тот, кто был поменьше ростом и более хрупкого телосложения, не желая мириться с ничьей, поднял хлыст, посылая скакуна вперёд. Это было сродни самоубийству. Толпа, как завороженная следившая за каждым его движением, пораженно ахнула, а две особо чувствительные дамы, потеряв от волнения сознание, весьма удачно упали прямо в объятья сопровождавших их кавалеров.

Не желая уступать, второй всадник последовал его примеру, но то ли первый скакун оказался выносливей, то ли второй – менее резвый, только его миниатюрный соперник легко преодолел последний рубеж и под ликующие вопли собравшихся первым ворвался во двор конюшни.

Не сбавляя хода, победитель, чуть перегнувшись через луку седла, выхватил из рук распорядителя главный приз – перстень с огромным, величиною с голубиное яйцо бирманским рубином и под радостный хохот присутствующих стащил с головы плотно сидевшую и завязанную под подбородком простую фетровую шляпу без каких-либо украшений. Каскад золотистых локонов густым водопадом опустился до самой талии, вызвав очередной шквал аплодисментов и восторженных восклицаний. Надев кольцо на указательный палец, победитель, а точнее сказать – победительница, подняла правую руку вверх, демонстрируя всем свой трофей.

– Вы проиграли, Веренн, – не сходя с коня, насмешливо обратилась она к заметно поникшему сопернику.

Тому оставалось лишь скрипеть зубами от досады. И дело было вовсе не в том, что ему, опытному наезднику, не удалось обскакать дерзкую девчонку, а в том, что в случае победы ему был обещан поцелуй, о котором, к вящему сожалению, теперь придётся навсегда забыть.

Ах, этот поцелуй! О нём мечтали все, кто хоть раз имел счастье повстречать юную принцессу Шанталь, три месяца назад самым чудесным образом воскресшую из мёртвых и появившуюся при французском дворе. Скольких свели с ума её свежесть и непревзойденная красота! Поэты наперебой посвящали оды сражающим наповал прекрасным глазам принцессы; придворный композитор месье Люлли отличился тем, что посвятил ей целую увертюру, которую обещал включить в одну из своих новых опер; лучшие живописцы Лебрён и Миньяр бились за право писать её портрет, а знаменитые куафёры мечтали создавать шедевры парикмахерского искусства из её шелковистых волос.

Что же касается придворных, то пределом мечтаний для них было слегка дотронуться до края её платья во время танцев, что уж говорить о величайшей чести поцеловать ей руку или хотя бы заговорить о погоде!

Она же, подобно загадочной луне на темном небосклоне, то появляясь, то скрывая свой лик за облаками, по-прежнему оставалась недосягаемой для них, простых смертных. Покровительство первых лиц государства давало Шанталь просто неограниченные возможности, которыми она вовсю пользовалась. То, что для других считалось недозволенным, могущим вызвать порицание, принцессе тотчас же прощалось. Стоило ей только невинно похлопать густыми ресницами или обнажить в улыбке жемчужные зубки, как все вокруг без исключения падали к её ногам. Задумай другая устроить в начале марта скачки на пари, её давно бы объявили парией и предали анафеме за недостойное поведение. Зато, когда юная Шанталь прилюдно бросила вызов похваляющемуся своей ездой герцогу Веренну, её не только никто не осудил, напротив, каждый выказал желание лично присутствовать на состязании, чтобы иметь удовольствие лицезреть, как принцесса поставит на место зарвавшегося придворного.

Её очередная выходка, о которой тотчас же доложили королю, вызвала столь явный интерес у монарха, что он пожелал самолично выбрать для неё приз, для чего распорядился принести из своей сокровищницы огромный квадратный рубин, преподнесённый ему в дар послами одного восточного владыки.

Казалось бы, чего ещё может желать душа? Но ей, видимо, и этого было мало, ибо она во всеуслышание заявила, что в случае проигрыша подарит победителю поцелуй. Мало кто заметил, как омрачилось в этот миг лицо короля. Нервно теребя манжету, он с такой силой ее дернул, что та немедленно оторвалась. Раздраженно отмахнувшись от подбежавшего камердинера, Луи поспешил покинуть оживленное общество, сославшись на важные государственные дела, не терпящие отлагательств и требующие его личного вмешательства.

Король так быстро покинул общество, что не успел услышать об условии, которое поставила принцесса в случае своего выигрыша. А она, бросив ободряющий взгляд на стоящего несколько в стороне Ренарда де Сежена, с которым в последнее время проводила все свободные часы, потребовала от герцога Веренна все долговые расписки, полученные им от графа де Ламмера, так неосторожно проигравшего ему своё состояние в карточной игре.

Поцелуй и расписки! Каждая из сторон мечтала о выигрыше и ни в коем случае не собиралась проигрывать.

Теперь же, когда победитель был объявлен, девушка легко соскочила с седла, отмахнулась от протянутого ей камзола и как была, в белоснежной сорочке и в мужских бриджах, плотно обтягивающих её ягодицы, поигрывая хлыстом, почти вплотную приблизилась к проигравшему:

– Расписки, Веренн, – протянув руку, потребовала она.

Как же она была прекрасна! Разгоряченная после бешеной скачки, с порозовевшими щёчками и блестящими изумрудами глаз, она являлась живым воплощением богини Дианы, дразнящей и сводящей простых смертных с ума своей недосягаемой красотой.

Упругая девичья грудь, надёжно укрытая от посторонних глаз под большим количеством кружев, тяжело вздымалась и опадала, невольно приковывая к себе внимание. Веренн судорожно сглотнул.

Заметив, куда направлен алчущий взгляд мужчины, принцесса перекинула распущенные волосы на грудь, прикрывшись ими, как плащом, и скрыв от посторонних глаз то, что им видеть не следовало.

– Бумаги, месье, – девушка нетерпеливо постукивала кончиком хлыста по высокому ботфорту.

Герцогу не оставалось ничего другого, как, распрощавшись с мечтой о поцелуе этих божественных губ, кивком головы подозвать своего слугу. Выхватив у него из рук свёрнутую пачку бумаг, под одобрительные крики и смешки, Веренн, тяжело вздохнув, вручил их победительнице.

Получив выигрыш, принцесса смилостивилась над проигравшим и в качестве поощрения протянула ему руку для поцелуя, к которой он в почтительном благоговении припал. Смеясь и гогоча, получившая свою порцию зрелищ толпа поспешила вернуться во дворец.

* * *

– Клод, у меня всё получилось! Я выиграла!

– При этом чуть не свернув себе шею! – проворчал мой телохранитель, как всегда, недовольный тем, что я делала. – Ты всего три месяца в седле, а уже осмеливаешься бросать вызов одному из лучших наездников королевства.

Не переставая ворчать, он, несмотря на протесты, завернул меня словно младенца, в подбитую мехом накидку и силком запихнул в ожидающий портшез:

– Марш домой! Ещё не хватало простуду подцепить, хлопот потом не оберешься!

Не желая спорить с тем, кому всегда проигрывала в словесных поединках, я в знак протеста плотнее задернула шторки и, откинувшись на мягкие, специально нагретые для меня подушки, блаженно вздохнула, представляя себе лицо Ренарда, когда сообщу ему, что отныне с его долгами покончено.

Я бросила взгляд на покрасневшие руки. Да, досталось им сегодня, как, впрочем, и ногам. Болеть будут несколько дней, но оно того стоило. Впервые сев в седло всего лишь несколько месяцев назад, я сразу же почувствовала себя так, словно родилась в нём. По словам бабушки, герцогини д’Одемар, все дело было в генах, доставшихся мне от родителей – заядлых любителей лошадей и непревзойденных наездников.

Может, и так, потому что я без чьей-либо помощи точно знала, что и когда нужно было делать. Это не могло не радовать меня, как и то, что после того, как Клод полностью поправился, мы возобновили с ним ежедневные тренировки, фехтуя и бросая кинжалы дни напролёт.

Хотите спросить, к чему такая подготовка? А как бы вы поступили на моём месте, если бы на вашу жизнь попытались покушаться уже четырежды за три месяца? Удивлены? Представьте же, каково пришлось мне!

В первый раз это произошло через несколько дней после моего триумфального появления при дворе. Войдя в отведённые покои, я чуть из кожи вон не выпрыгнула при виде картины, вызвавшей во мне леденящий ужас: повсюду кровь и выпотрошенные внутренности какого-то несчастного животного, пострадавшего от жестокой руки палача.

Придя в себя от истошного крика горничной, не придумавшей ничего более умного, чем сразу же хлопнуться в обморок, я немедленно вошла внутрь и заперлась.

Стараясь не глядеть по сторонам и зажав нос платком, я, мужественно борясь с собственными страхами и стоически превозмогая отвращение, дожидалась Клода, который прибежал сразу, как только узнал о случившемся.

Он впервые одобрил мои действия. Что бы ни случилось, нельзя было показывать своего страха. Те, кто устроил бойню в моих покоях, только этого и добивались. Они надеялись, что я струшу? О, они плохо меня знали!

Любой ценой необходимо было дать всем понять, что угрозы на меня не действуют. Переодевшись с помощью ни на мгновение не перестающей рыдать горничной, я, словно ничего странного не произошло, отправилась с визитом к герцогине Орлеанской, с которой сблизилась в последнее время, тогда как в моих апартаментах была спешно организована генеральная уборка.

Но на том злоключения не закончились. Кто-то всерьёз задался целью уничтожить меня, несмотря ни на что. Самым таинственным образом в покоях появлялись кровавые надписи с угрозами, исчезали личные вещи, которые вскоре вновь оказывались на прежних местах, но в совершенно плачевном состоянии. Голуби со свёрнутыми шеями, казалось, навеки поселились на моём окне. Стоило прислуге избавиться от тушек, как через некоторое время на их месте появлялись новые. Самое странное, что ни часы слежки, ни личное вмешательство короля не могли изменить ситуацию.

Не желая показывать свою слабость, я ежедневно как ни в чем не бывало появлялась на публике, всем своим видом демонстрируя, что это ни в коей мере меня не касается. Желание доказать всему свету, что не боюсь, заставляло раз за разом бросаться во всякие крайности: устраивать дикие пляски возле костра с заезжими цыганами, бесконечные розыгрыши придворных, шуточные поединки и бешеные скачки по обледенелым дорогам.

Со стороны могло показаться, что я настолько самоуверенна, что мне всё нипочём. На самом же деле я просто умирала от страха, каждую ночь с головой забираясь под нагретое одеяло, судорожно прижимая к себе подушку, возле которой неизменно находился остро заточенный стилет.

А затем были те орешки…

Зная мою слабость к засахаренным орешкам, кто-то подмешал к излюбленному лакомству смертельную дозу яда. И всё закончилось бы невероятно трагично для меня, если бы не Мишу – любимая обезьянка дофина, повадившаяся таскать у меня сладости.

В тот злополучный день, зная точное время, когда по приказу повара мне приносили угощение, она, как обычно, пробралась в мои комнаты и, усевшись прямо на чайном столике, протянула лапку к вазочке из венецианского стекла. Ничего не подозревая, я, вертясь перед зеркалом, обозвала её жадиной и воришкой.

Но уже после нескольких кусочков с несчастным животным стали происходить странные вещи. Ей стало не хватать воздуха. Резко взмахивая лапками, она пыталась искать помощи у меня. Сжимая в руках бьющееся в конвульсиях маленькое тельце, из которого прямо на мой новый наряд извергалось содержимое желудка вперемешку с кровью, я, как никогда раньше, была близка к истерике. Застывший взгляд зверька гипнотизировал меня. И даже тогда, когда Клод вырвал обезьянку из моих одеревеневших рук, я до последнего мига не могла найти в себе сил отвести от неё глаз.

Если что-то и не давало мне окончательно сломаться и очертя голову бежать прочь из этого проклятого места, то это были праведный гнев и мстительность, выработавшаяся за время жизни в банде Фонтаны. Я не могла оставить подобное безнаказанным, слишком уж часто мне приходилось сносить обиды и издевательства. Но только не в этот раз! Сейчас я была решительно настроена найти виновного и наказать так, чтобы впредь другим неповадно было.

Следующее происшествие произошло две недели назад, когда во время уроков верховой езды я, как обычно, пустила коня в галоп, преодолевая небольшие препятствия, установленные на манеже. Я даже не сразу поняла, что произошло, как вдруг на полном скаку слетела вниз. Меня спас снег, который работники, расчищавшие манеж, сгребли в большие кучи по краям ограждений. С силой влетев в один из таких сугробов, я, оглушенная и едва дышавшая, осталась лежать в ожидании помощи.

И если изначально произошедшее с большой натяжкой можно было списать на несчастный случай, то дальнейшее, более детальное расследование показало, что стремена были специально кем-то подрезаны. Смертельно бледные от страха работники только пожимали плечами, теряясь в догадках – когда и кем это было сделано, ведь никого из посторонних на территории конюшен никто не видел.

Маркиз де Розен, получивший в знак благодарности от короля вожделенный замок в Нанте, до сих пор не вернулся. Бабушку волновать тоже было нельзя: сердце несчастной женщины могло попросту не выдержать новых потрясений. Выходило так, что спрашивать совета мне, фактически, было не у кого. Не зная, кто друг, а кто враг, доверять при дворе я никому не могла. Оставался только один человек, до сих пор совершенно позабытый мной, но, как оказалось, очень нужный – заместитель главы полиции Жюстен де Кресси. После того случая в Шатле я больше не встречалась со своим воздыхателем, теперь же мне не оставалось ничего другого, как самой искать его общества.

Не доверяя слугам и не откладывая на потом, так как каждая минута была на счету, я в сопровождении лишь Клода отправилась по адресу, по которому, как мне было известно, проживал шевалье.

В те времена, когда де Кресси, как и все окружающие, считал меня воспитанницей маркиза де Розена, он, неоднократно сопровождая меня на утренних прогулках, приглашал посетить его холостяцкое жилище, а я каждый раз выдумывала совершенно невероятные предлоги, чтобы отказаться от столь сомнительной чести. Теперь же обстоятельства изменились настолько, что я вынуждена была сама искать его общества.

Жилище помощника месье де ла Рейни располагалось на втором этаже ничем не примечательного дома из серого камня, расположенного на улице Байель. Велев кучеру ждать, я в сопровождении своего верного телохранителя поднялась по ступенькам и постучалась в обитую железом дверь.

Вас, наверное, интересует, а не было ли опрометчиво с моей стороны взять на встречу Клода? Что, если де Кресси узнает его?

Смею вас уверить, это было бы очень сложно. Никто, глядя на выздоровевшего и нарастившего жирок, сбрившего бороду и опрятно одетого Клода, не смог бы признать в нём изможденное, поросшее коростой существо, которое ещё совсем недавно «умирало» на грязном тюремном полу. Военная выправка и осанка, а также огромная шпага, висевшая на вышитой серебром перевязи, сразу выдавали в нём бывалого вояку, конфликтовать с которым мог решиться лишь выживший из ума.

Пройдя в небольшую приёмную и назвавшись первым попавшимся именем, я в ожидании хозяина встала за портьерами и, осторожно разглядывая улицу, пыталась определить за собой слежку. Но, сколько бы я не вглядывалась в темноту, ничего подозрительного так и не заметила.

– Гм… Чем могу… Шанталь? Ох, простите… я должен был сказать – ваше королевское высочество! Вы здесь? Что привело вас в столь поздний час в мою скромную холостяцкую обитель?

Де Кресси ничуть не изменился. Тот же щенячий взгляд карих глаз, готовых мгновенно превратиться в ледяные клинки, когда он вел допрос какого-нибудь обвиняемого, та же слегка сутулая от частого сидения за рабочим столом фигура. Бросив беглый взгляд на несколько стушевавшегося Клода, он тут же позабыл о нём, сосредоточившись на моей персоне:

– Ну что же вы стоите? – растерянно оглядываясь по сторонам, он поспешил предложить мне стоявший возле стены стул. – Прошу вас, присаживайтесь.

Бросив на Клода многозначительный взгляд, призывающий его занять наблюдательный пост возле окна, я, сняв плащ и небрежно бросив его на спинку стула, грациозно присела на самом его краешке. Заметив, что де Кресси по-прежнему стоит, не осмеливаясь присесть в присутствии королевской особы, я милостиво предложила ему занять стоявший рядом свободный стул.

– Жюстен, – начала я, давая понять, что по-прежнему отношусь к нему как к другу, – как вам известно, с недавних пор моя жизнь кардинально изменилась, но, – я потянулась и взяла его ладони в свои руки, – я хочу, чтобы вы знали, что ни мои чувства, ни расположение к вам не изменились. Могу ли я рассчитывать на то же самое с вашей стороны?

Восторг, отразившийся на его лице, говорил яснее любых слов, что могу, разумеется.

– Ах, мадемуазель… ой, простите, ваше высочество! Никак не привыкну к вашему новому статусу…

– Вам и не нужно, шевалье. Статус друга важнее всего остального, – я старалась говорить как можно убедительней, но де Кресси не был бы опытным сыскарем, если бы не заподозрил меня в неискренности.

Пристально вглядываясь в моё лицо, он задал мучавший его вопрос:

– Что происходит? Мне глубоко льстят ваши слова, принцесса, но признайтесь, вы ведь чего-то не договариваете?

Итак, вот он, момент истины. Бросив нервный взгляд на Клода, делающего вид, что сосредоточенно смотрит в окно, а на самом деле вовсю прислушивающегося к нашему разговору, я, нервно облизав губы, которые независимо от меня начали дрожать, произнесла:

– Жюстен, помогите, меня хотят убить!

* * *

Мужчина с нетерпением приник к маленькому отверстию в стене, пытаясь разглядеть всё, что происходило в комнате. Девчонки не было, её по обыкновению где-то черти носили, лишь прислуга, терпеливо дожидающаяся хозяйку, завершала последние приготовления ко сну.

На лице следившего промелькнуло жестокое выражение. Как же хорошо, что никто так и не догадался о том, что за каждым их шагом следят.

Эти покои когда-то принадлежали бывшей королевской фаворитке Анжелике де Фонтанж. Мало кто знал, что в комнату девицы вёл потайной ход, по которому к ней в своё время частенько наведывался его величество. Со смертью фаворитки апартаменты по желанию короля долгое время пустовали, и многие попросту позабыли об их «секрете». Но только не он. Узнав, где Людовик поселил свою юную протеже, Клермонт, знавший о тайном ходе, лишь довольно улыбнулся и потер руки.

Не проходило и дня, чтобы он не наведывался туда в отсутствие хозяев, чтобы оставить очередной кровавый «сюрприз» для новоявленной принцессы. Ему доставляло невероятное удовольствие наблюдать за тем, как бледнело её лицо и расширялись от ужаса глаза, когда она натыкалась на его «гостинцы». Она не кричала, не жаловалась, но он всем своим существом ощущал явный страх, исходящий от неё.

Подобно опытному охотнику, граф сутками напролёт следил за каждым шагом своей жертвы, готовясь нанести решающий удар. Не далее как вчера он получил очередное послание: люди генерала Айвана ждать больше не могли. Всё должно было решиться в кратчайший срок.

Вытащив из-за обшлага простого серого камзола без украшений припрятанный кинжал, он любовно провёл пальцем по идеально острому лезвию. Лёгкая боль – и на коже, где только что прошелся металл, проступила тонкая кровавая полоса. Поднеся палец ко рту, он почти любовно слизнул алую каплю, грозящую скатиться вниз.

Сегодня! Это произойдёт сегодня ночью, когда несносная выскочка заснёт. У него есть пара часов, чтобы как следует всё спланировать. Осечки произойти не должно!

Улыбаясь собственным мыслям, которые наверняка ужаснули бы любого, сумевшего в них проникнуть, де Клермонт, осторожно пятясь, шаг за шагом отступал по длинному тёмному туннелю.