Текст книги "Шанталь. Против течения"

Бедняга д’Акен! Смертельная бледность, разлившаяся по его лицу, яснее всяких слов показала, насколько сильно он испугался. Позиции его покровительницы слабели с каждым днём, тогда как связи её соперницы, мадам де Ментенон, напротив, укреплялись. Её протеже Фагон и так вовсю наступал ему на пятки, претендуя на должность главного личного лейб-медика. Случись что, голова д’Акена полетит первой…

Всё ещё стоя на постели с вытянутыми руками, я остолбенела, когда, едва поднявшись с четверенек, врач вновь рухнул на колени. Заламывая руки, он неожиданно высоким голосом заверещал:

– Умоляю, не губите меня, ваше высочество! Клянусь, что всего лишь выполнял распоряжение короля!

– Что здесь происходит? – грозный окрик заставил меня вздрогнуть и перевести взгляд на дверь. – Шанталь, потрудись объяснить, что делает этот старый таракан на полу твоих апартаментов? Надеюсь, он не просит твоей руки?

На пороге, горя праведным гневом, стояла моя бабушка.

Глава 20

Родная моя! Как же я рада была её видеть, хотя не могу не признать, что ещё большую радость мне доставил совершенно стушевавшийся д’Акен. Что-что, а связываться с чрезвычайно острой на язык герцогиней д’Одемар не решался никто, даже король.

– Абелла, дорогая, как же ты вовремя! – с визгом восторга я соскочила с кровати и обняла единственного родного человека. – Я так тебе рада!

– И я тебе, любимая. Только умоляю, отошли этого сатира подальше. От его постной физиономии у меня усиливаются головные боли, – пренебрежительно махнув в сторону пораженно застывшего медика, грозная дама поспешила усесться в кресле.

– Тогда, может, я вам клистиров назначу… – открыл было рот д’Акен, но герцогиня быстро его оборвала:

– Я сама тебе сейчас столько клистиров назначу, до конца жизни с горшка подняться не сможешь! – Да, бабушка могла нагнать страху. – Но вы мне так и не ответили, что он здесь делает? Ты заболела? – она с беспокойством приложила ладонь к моему лбу.

– Ну, не стану вам больше мешать. Я, пожалуй, пойду, – врач попытался улизнуть, когда властный окрик: «Стоять!» – пригвоздил его к месту.

Не оборачиваясь в сторону медика, бабушка взяла мои руки в свои, напряженно высматривая признаки недомогания на моём лице. Самое время было её успокоить, разумеется, с пользой для себя.

– Ничего страшного не произошло, родная. Просто сильно перенервничала, когда король пригласил меня составить ему пару на утренней прогулке, и потеряла сознание. А его величество, обеспокоенный состоянием моего здоровья, оказался настолько любезен, что прислал месье д’Акена пустить мне кровь. Вот только я никак не могу объяснить врачу, что пускать мне кровь накануне бала-маскарада совершенно нельзя, так как, ослабев от потери крови, я не смогу присутствовать на столь грандиозном мероприятии, которое, кстати говоря, король устраивает в мою честь.

– Ты абсолютно права! – бабушка ободряюще похлопала меня по руке, а затем повернулась к эскулапу:

– Всё слышали? Так и передайте его величеству.

Облегченно вздыхая, стараясь незаметно утереть концами парика стекающие по лбу крупные капли пота, медик, пятясь задом, подобострастно пролепетал:

– Всё слышал, всё запомнил! Не извольте беспокоиться, передам всё слово в слово! Доброго вам здоровья. С вашего позволенья…

Никто уже не обращал на него никакого внимания. Позабыв о нём, я опустилась на колени перед креслом, в котором сидела бабушка:

– Как же я счастлива, что ты у меня есть!

Она обняла меня, прижавшись тёплой щекой к моей макушке:

– Не устаю благодарить Господа, что сжалился над бедной старухой и вернул мне тебя. Впрочем, – утерев слезинку, едва не скатившуюся прямо мне в волосы, она быстро выпрямилась, – у меня для тебя подарок.

Подарок?! Для меня? Не зная, что и ответить, я, затаив дыхание, следила за тем, как она, вытащив из кармана крошечную, украшенную драгоценными камнями миниатюру, протянула её мне:

– Это портрет Клоранс работы Шарля Лебрёна, написанный по случаю твоего рождения. Погляди, ты – её точная копия.

Мама! Я совершенно не помнила её лица. Трясущимися руками я потянулась и бережно взяла портрет. На нём была изображена самая красивая женщина из когда-либо виденных мной. Художник не поскупился на краски, описывая цветущий вид и блеск счастливых глаз боравийской королевы. В великолепном серебристом платье, украшенном тончайшей паутиной венецианского кружева, она была царственно прекрасна. Роскошные белокурые волосы были уложены в затейливую причёску, оставляя на высоком лбу и на висках лёгкие завитки. По моде того времени волосы, изящные ушки и белоснежная шея были украшены нитями редчайшего жемчуга, подчёркивающего статус его обладательницы.

Я так пристально всматривалась в изображение, что совершенно не замечала катящихся по щекам слёз.

– Абелла, я…

– Не надо, милая, не плачь. Твоя мама мечтала видеть тебя счастливой, поэтому утри свои прекрасные глазки и расскажи мне обо всём, что происходит в этом змеином питомнике.

* * *

– Ах, Ренард, мальчик мой! Кто бы мог подумать, что все наши проблемы разрешатся сами собой? Я всегда говорила, что хорошие связи – залог успешных дел! Только представь, как мы заживём, когда ты женишься на своей принцессе! Боже! Я предвкушаю постные физиономии здешних кумушек, осмеливающихся воротить свои длинные носы от семейства де Ламмер. После того, как мы породнимся с домом д’Арси, мы будем приходиться роднёй самому королю!

Ренард де Сежен почти с ненавистью посмотрел на свою ни на миг не прекращающую глупую болтовню мать. Погрязшая в собственном эгоизме, она не желала слышать ничьих доводов, кроме своих собственных. Вбив в голову, что непременно должна устроить брак своего сына с особой королевской крови, она не могла думать ни о чём ином.

Шанталь… Юная прекрасная фея, вихрем ворвавшаяся в его никчемную, бездарно прожигаемую жизнь. Рядом с ней мир снова начинал обретать краски и появлялась крошечная надежда на долгожданное, когда-то кажущееся эфемерным, счастье. Но он не имел права надеяться. Ренард не был ребёнком и понимал, что чувства, которые они испытывают друг к другу, разнятся между собой, как день и ночь.

Он любил её! Любил так, что становилось трудно дышать, представив рядом с ней кого-то другого. В те минуты, когда она была возле него, он с трудом заставлял себя сдерживаться, чтобы ненароком не оскорбить её своими чувствами, не испугать. А она? В её глазах, в которых плескалась вся зелень мира, он явно читал нежность, симпатию, дружбу, но только не любовь. Да, они проводили много времени вместе, смеялись, шутили, разыгрывали окружающих. Он стал верным наперсником во всех её играх и проказах, но чем ближе он пытался стать, тем отчётливей видел, что чувства, которые она испытывает к нему, больше напоминают сестринские, нежели любовные.

Пару раз, когда они прятались за огромными портьерами, разыгрывая придворных, он пытался её поцеловать, но каждый раз она со смехом уворачивалась от него, предлагая бежать наперегонки на кухню, чтобы стянуть у повара что-нибудь вкусненькое.

Она была шаловливым милым ребёнком, рядом с которым он чувствовал себя мерзким похотливым чудовищем. Множество раз он давал себе слово держаться от неё подальше, но стоило только увидеть её светлую улыбку с милыми ямочками на щёчках, как все стены, которыми он пытался оградиться от неё, рушились буквально на глазах.

Ситуацию усугублял тот факт, что матушка, не желающая видеть очевидного, с упорством мула подогревала слухи о том, что между её единственным сыном и принцессой существует любовная связь.

Проклятье! Выносить бесконечные разглагольствования матери о всех выгодах будущего брака становилось просто невыносимым.

Поднявшись из-за стола, за которым он надеялся мирно отужинать в тишине и покое, Ренард стремительно вышел вон.

* * *

– Ну вот, теперь вы знаете всё. Я старалась, как могла, оберегать вас от всего происходящего, но боюсь, что сейчас у меня просто нет другого выхода, как открыться вам. Поверьте, если бы дело касалось одних лишь покушений, я ещё смогла бы хоть как-то защититься, но боюсь, что справиться с королём мне просто не по силам.

Застывшая в кресле герцогиня настолько ушла в собственные мысли, что в какой-то момент мне начало казаться, что она уснула. Но вот веки её дрогнули, и, глубоко вздохнув, она обернулась ко мне:

– Ты правильно поступила, не став скрывать от меня столь мерзкой и унизительной правды. Подумать только, моя внучка, дочь короля вынуждена выслушивать отвратительные признания старого развратника. Не бывать этому! Тебе нужно бежать и как можно скорее! – взяв в ладони мои ледяные руки, она заглянула мне в глаза. – Ничего не бойся, я всё устрою. Ты немедленно соберёшься, и я лично вытащу тебя отсюда. Мне нужно лишь немного времени, чтобы найти для тебя подходящее судно с надёжной командой, которое вывезет тебя из Франции.

– Куда же я поплыву? – мне было страшно терять то, что я совсем недавно обрела, и в первую очередь меня страшило расставание с бабушкой.

– В Италию. У нас там многочисленная дальняя родня, которая, уверена, просто счастлива будет приютить тебя на некоторое время.

– А вы?

– Не волнуйся, я присоединюсь к тебе чуть позже. А теперь не медли, зови горничную, пусть поможет тебе со сборами.

К сожалению, всё оказалось не так просто, как нам представлялось. Уже через пять минут нам стало известно, что строжайшим указом его величества мне запрещалось покидать пределы дворца. Король лично поручил своему камердинеру Блуэну присматривать за мной, а это значило, что ни единого шанса на побег у меня больше не было.

Блуэн, в отличие от своего предшественника Бонтана, считался лучшим из главных камердинеров короля. Пользующийся неограниченным доверием монарха, он был самым умным, смелым, воспитанным и самым осмотрительным из всех, кто имел доступ в привилегированное общество.

Помимо обязанностей главного камердинера, он имел возможность ежедневно видеться с королем и занимать его бесконечными подробностями, касающимися Версаля и Марли, управляющим которыми он являлся. Желая знать всё обо всём, он имел в своем подчинении всех камердинеров короля, всю дворцовую прислугу, шпионов и доносчиков. Если верить слухам, Блуэн имел во дворце собственную тайную полицию, состоящую из специально обученных швейцарцев. Его прихвостням было поручено с вечера до утра патрулировать все лестницы, коридоры, потайные ходы и переходы, дворы и сады, устраивать засады, замечать посторонних и следить за ними, отмечать, когда и куда они входят и откуда выходят, и немедленно докладывать обо всем увиденном.

Шпионская деятельность главного камердинера не могла не беспокоить придворных, рискующих попасть в его черный список. Блуэн был крайне опасен и мог запросто навредить любому, кому посчитал бы нужным.

Всё это ставило жирный крест на всех моих попытках незаметно улизнуть из дворца. С другой стороны, это давало хоть какой-то шанс на то, что, зная о слежке за мной, убийцы хоть на какое-то время оставят меня в покое.

До бала в ратуше оставался один день. Всё это время от де Кресси не было никаких вестей, пока сегодня, наконец, он не объявился. Его таинственное появление прямо из стены в моих апартаментах стало последним ударом, вбившим гвоздь в крышку моего гроба.

Я как раз собиралась принять душистую ванну, которую наполнили по моему приказу горячей водой, когда стенная панель внезапно отодвинулась в сторону и из-за неё показалась довольная физиономия моего бывшего ухажера.

– Вы с ума сошли? Что вы здесь делаете? – мой голос едва не сорвался на крик, когда месье полицейский, проявив завидную прыткость, успел подскочить ко мне и рукой, затянутой в перчатку, зажал рот:

– Тише, ваше высочество, умоляю вас не поднимать шума, не то я просто не успею передать вам то, что было мне поручено.

Кивнув, я дала понять, чтобы он меня отпустил. Поймав его горящий взгляд, устремленный на мою грудь, чуть прикрытую пеньюаром, я схватила со спинки стула плащ, который не успела убрать горничная после моей короткой прогулки по саду, и поспешила в него завернуться.

– Что это значит, месье? Как вы здесь очутились?

Хитро улыбнувшись, помощник начальника полиции предложил мне присесть в кресло, в то время как сам опустился на пушистую банкетку, стоявшую напротив.

– Всё очень просто, принцесса. Я пришёл по секретному ходу, по которому к вам ранее наведывался ваш тайный враг.

– Потайной ход? Вы серьёзно? – потрясенно спросила я. – И куда он ведёт?

– Уже никуда. Как вам наверняка известно, ни одна мышь не способна проскочить незамеченной мимо людей месье Блуэна. Но и ваш покорный слуга, – де Кресси слегка поклонился, – тоже не лыком шит. После вашего ночного визита в мою скромную обитель мне удалось связаться с информатором, находящимся на секретной службе у главного камердинера. Именно от него-то мне и удалось узнать, что уже неоднократно был замечен мужчина, регулярно наведывающийся к вашим покоям. После щедрого вознаграждения и обещания повышения я смог узнать имя этого человека.

– Кто же он? – вцепившись в подлокотники кресла, я подалась вперёд.

– Не кто иной, как ваш старый знакомый – граф де Клермонт.

– Клермонт?!

– О, вы удивитесь ещё больше, когда узнаете, с кем водит шашни ваш бесценный бывший опекун. Впрочем, не стану вас томить, так как уверен, что вам самой ни за что не догадаться, – чуть виновато улыбнувшись, он пожал плечами. – Так вот, шпионы неоднократно видели его с человеком, который, как нам известно, находится на службе у мятежного генерала Айвана, мечтающего видеть вас в гробу в семейной часовне Баттиани.

– Боже! – только и оставалось произнести мне.

Я уже совершенно ничего не понимала. Каким образом де Клермонт, которого бросил Розен и прогнал король, смог примкнуть к боравийским мятежникам, жаждущим моей смерти, и получить возможность свободно разгуливать по дворцу под самым носом у знаменитых ищеек Блуэна? Я так об этом и спросила де Кресси.

– Видите ли, – сбив воображаемую пылинку с рукава своего камзола, де Кресси потёр виски, как если бы у него болела голова, – вы совсем недавно при дворе, поэтому совершенно не искушены в придворных интригах, ваше высочество. Возможно, вам об этом неизвестно, но главный камердинер короля – самый настоящий слуга двух господ. Будучи невероятно преданным королю, он не менее предан и мадам де Ментенон, имея привычку каждое утро докладывать ей обо всём, что происходит при дворе.

– Мадам де Ментенон? – теперь голова начала болеть и у меня.

– Абсолютно верно, принцесса. Думаю, вы и сами должны понимать, как ей невыгодно, чтобы об этом стало известно королю, ведь случись что с вами, подозрение тут же падёт на её оппонентку мадам де Монтеспан, в прошлом известную своим пристрастием устранять нежелательных соперниц с помощью яда и кинжала. Таким образом, наша «святоша» в истинном благочестии которой лично я сильно сомневаюсь, сможет убить одним выстрелом сразу двух зайцев: устранить вас и избавиться от ненавистной фаворитки. Вуаля!

Под грузом обрушившейся на меня информации я совершенно наплевала на правила этикета и устало откинулась на спинку кресла:

– Что же мне теперь делать?

– В данный момент вам следует отдохнуть, привести себя в порядок и постараться наладить отношения с королём, так как именно от его благоволения будет зависеть успех всех ваших дальнейших действий.

– Но де Клермонт…

– Не беспокойтесь, здесь он вас больше не потревожит. Моим людям было поручено заделать ход с одной стороны и постоянно следить за тем, чтобы никто не приблизился к нему с другой.

Моему разочарованию не было предела:

– Выходит, сбежать отсюда мне не удастся?

Он лукаво улыбнулся и вытащил из обшлага камзола письмо, скреплённое бабушкиной печатью:

– Отсюда – нет, но вот из ратуши, в которой будет проходить празднество, вполне…

Глава 21

Король, как обычно, завтракал в одиночестве ровно в двенадцать часов пополудни. Его прибор был сервирован на квадратном столе, стоявшем напротив центрального окна.

Согласно заведённому порядку, никто и никогда не разделял с ним трапезу. Только на торжественных обедах или в пору его пребывания в армии монарх по своему желанию мог нарушить регламент и пригласить к столу членов своего семейства. Примечательным было то, что принцы крови оставались во время трапезы в шляпах, тогда как сам король был без головного убора. Сей «перевернутый» этикет, придуманный и введённый в моду Луи, означал, что только единственный хозяин – король находится у себя дома, все же остальные – лишь его гости.

Обилию и разнообразию утреннего королевского стола можно было позавидовать. Чего здесь только не было! Суп из двух каплунов, суп из четырех куропаток, бульон из петушиных гребешков, бульон из голубей, четверть теленка, паштет из тринадцати голубей. На закуску предлагались жареные индюки, куропатки, цыплята. На десерт перед королем стояла огромная ваза со свежими фруктами, а рядом – миска поменьше с сухофруктами. Почти четверть стола занимали всевозможные варенья и компоты.

Несмотря на сводящие с ума ароматы, парящие в воздухе, у Луи не было аппетита. Лениво ковыряясь ложкой в тарелке, он, казалось, был глубоко погружен в собственные мысли.

Придворных, присутствовавших в комнате, невероятно тревожило подавленное настроение монарха, в последнее время пребывающего в глубокой меланхолии.

Внезапный громкий стук в дверь заставил присутствующих подпрыгнуть на месте. Это было грубейшим нарушением этикета, и все ждали реакции короля, удивленно уставившегося на дверной проем, в котором появилась хрупкая фигурка его недавно обретённой юной родственницы.

Ничуть не смущаясь присутствующих, она смело прошествовала прямо к столу и, опираясь обеими руками о его край, слегка наклонилась вперёд к сидящему напротив королю.

– Вы выиграли, – понизив голос, чтобы её услышал лишь Луи, она продолжила, – завтра ночью после маскарада я буду иметь честь передать себя в распоряжение короля.

Не дожидаясь ответа, она, взметнув юбками, покинула комнату так же внезапно, как и появилась.

Взгляды всех присутствующих обратились к его величеству, который, довольно улыбаясь, с появившимся наконец-то аппетитом потянулся за первым блюдом.

* * *

– Мне следовало свернуть его тощую шею ещё тогда, когда для этого была возможность! – Клод с такой силой ударил по оконной раме, что треснуло стекло. – Вот же гнида! Я так и знал, что с ним бед не оберешься!

– Успокойся, Клод. Не стоит тратить нервы на того, от кого мы и так в скором времени избавимся. Как только сможем попасть на судно, следующее в Италию, ни король, ни де Клермонт нам не будут страшны.

– Для этого ещё нужно суметь сбежать. Ты уверена в этом своём полицейском? – он подошел совсем близко и, положив руки на мои плечи, с тревогой заглянул мне в глаза.

Старый друг, тот самый, который в наиболее сложные моменты находился со мною рядом, он готов был с честью отдать за меня свою жизнь. Преданный до мозга костей, по-отечески заботливый, он не меньше меня самой был обеспокоен моей дальнейшей судьбой.

Порой, когда он думал, что я этого не замечаю, я ловила на себе его странные взгляды, но стоило только обернуться, как выражение его лица тотчас менялось. Необъяснимая нежность в его глазах исчезала с такой скоростью, что мне порой начинало казаться, что это лишь плод моего воображения.

Малыш Арно – единственный, к кому Клод не относился с подозрением. В эти дни на него посыпалось столько поручений, что я поражалась тому, как он со всем справляется и повсюду успевает. Пострелёнок был единственным связующим звеном и посредником между мной, бабушкой и де Кресси. Именно от него я узнавала все последние новости о приготовлениях к побегу.

Вынужденная жить затворницей, я очень скучала по графу де Ламмер. Мне не хватало его поддержки, дерзких шуточек и эскапад в адрес придворных. Если не брать в расчёт бабушку, которая вскоре присоединится ко мне в моём убежище, Ренард – единственный, по ком я действительно буду тосковать. Мне льстили его внимание и преданность. Уж не знаю, общение ли со мной способствовало улучшению его репутации, или была какая-то иная причина, но с тех пор, как я появилась при дворе, слухи о распутстве графа значительно поутихли. С Ренардом действительно было легко и спокойно. Поэтому я очень обрадовалась, когда мне доложили о его визите.

Воспользовавшись тем, что предвкушающий победу монарх несколько ослабил строгий надзор, я, подхватив под руку своего приятеля, спустилась в сад.

Стояла замечательная погода. Весеннее солнышко приятно ласкало моё лицо, которое я, откинув голову, с удовольствием подставляла тёплым лучам. В отличие от большинства дам, прогуливающихся под руку со своими кавалерами, я не пряталась под ажурным зонтиком из страха загореть.

Для благородных дам даже легкий загар означал позор, ибо таким образом они приравнивались к черни. Белизна кожи, которую они всячески усиливали большим количеством белил и пудры, была признаком благородной крови и аристократизма.

Я была, пожалуй, единственной дамой, кого это совершенно не заботило. Выросшая в сельской местности, привыкшая проводить время на свежем воздухе, я не боялась показаться неотёсанной крестьянкой, в которую тычут пальцем.

Заметив, какими удивлёнными взглядами провожают меня придворные, я лишь весело рассмеялась, чего нельзя было сказать о моём спутнике. С ним что-то происходило, но все мои попытки вытянуть из него правду разбивались о ледяное молчание. Будь у меня больше времени, я непременно заставила бы его поделиться своими тревогами, притворно насупившись и не общаясь с ним несколько дней, но такой роскоши, как время, у меня почти не было. Утром я получила весточку от бабушки, что последние приготовления к завтрашнему побегу завершены, и как мне не было жаль, с ним нужно было проститься уже сегодня.

– Ренард…

– Шанталь, – перебил он меня, – я пришёл попрощаться.

«Попрощаться? Как он узнал? Неужели о наших планах стало известно?» – не зная, что ответить, я растерянно остановилась, удивленно хлопая ресницами.

– Да… я…

– Прошу, не говорите ничего, просто выслушайте меня, – оглянувшись, он заметил одиноко стоящую пустую беседку, густо увитую плющом, и поспешил увлечь меня к ней. В то время как я, расправляя пышные юбки, пыталась усесться поудобней, он, будучи мрачнее тучи, практически нависая надо мной, продолжил. – Я понимаю, что моё решение уехать может показаться вам спонтанным, но поверьте, я уже давно всё обдумал и решил покинуть Францию.

– Но почему? – в голове не укладывалось, что такого могло произойти, чтобы заставить его уехать. – Ренард, что случилось? Вы опять проигрались? Пустяки! Я дам вам денег, чтобы погасить долги…

– Нет, Шанталь, я не играл. Дело в другом.

– В чём же? Не томите, мы ведь друзья, вы можете рассказать мне всё без утайки! – от волнения я вскочила, взяв его руки в свои.

– В том-то всё и дело, – в отчаянии вскричал он, – что я не могу, не хочу быть вам просто другом. Я люблю вас, Шанталь! Люблю так, что живу лишь мгновениями встречи с вами. О, я боролся как мог, но чувства сильнее меня! Невыносимо видеть вас и не иметь возможности прикоснуться, признаться в своих чувствах. Я понимаю, что между нами непреодолимая пропасть. Вы – принцесса, а я простой дворянин, не заслуживающий права даже дышать с вами одним воздухом, но сердцу ведь не прикажешь! Оно бьётся ради вас, – он схватил мою ладонь и прижал к своей груди, где в бешеном ритме билось его сердце.

– Ренард…

– Не надо, дорогая, всё уже решено, волноваться не о чем, я уеду и больше никогда не потревожу ваш покой. Простите, что напугал. Прощайте.

Мною овладело смятение. Я и понятия не имела о его чувствах ко мне, принимая их за проявление дружбы. Теперь же, чувствуя странный жар, разливающийся внутри меня от его признаний, я сделала то, что было, на мой взгляд, единственно верным: взяв в ладони его лицо, я притянула его к своему и, прежде чем подарить свой самый первый поцелуй, тихо прошептала ему прямо в губы:

– Не покидайте меня, Ренард. Мы сбежим вместе…

* * *

Патрис был доволен. Улыбнувшись, он бросил взгляд на помощника, терпеливо дожидающегося, пока капитан закончит читать письмо, только что срочно доставленное курьером:

– Пусть готовят шлюпку, Саид. Господин Кольбер назначил встречу. Обмен состоится через несколько дней в Париже во время маскарада в городской ратуше. Ха, с нетерпением жду часа, когда взгляну в лживые лица мачехи и брата, прежде чем вышвырну их на улицу без гроша в кармане.

– А что потом, капитан? Вы покинете нас?

– Пока не решил, Саид. Море – любовница, с которой не так-то легко расстаться. Лишь однажды вкусив прелестей этой страстной красотки, уже никогда не сможешь позабыть о ней. Понадобится какое-то время, чтобы привести в порядок все свои дела, пока же буду время от времени наведываться в имение, чтобы проверить, как идут дела, и отдохнуть.

– И завести наследника, – Саид не удержался и подмигнул капитану.

– Наследника? Гм… возможно, когда-нибудь и женюсь на какой-нибудь дочери барона или графа, которая подарит роду де Сежен наследника, но не сейчас. Жизнь даётся нам лишь раз, и я намерен урвать от неё всё, что смогу! А теперь собирай команду. Прежде, чем сойду на берег, хочу оставить распоряжения.

* * *

Гревская площадь – самая старая и самая знаменитая площадь Парижа, возникшая ещё в те древние времена, когда Париж назывался Лютецией и ничто не указывало на то, что он когда-нибудь станет великой судьбоносной столицей одного из могучих европейских государств. Эта площадь являлась самым публичным и самым жутким местом в городе, где народные гуляния и праздники подчас соседствовали с кровавыми экзекуциями и казнями. Именно здесь, на этом символическом месте, располагалась городская ратуша, в которой были размещены муниципальные органы власти.

Известно, что до XIII века управление Парижем было возложено на наместника короля Франции, но потом, по мере того, как развивались и укреплялись то и дело возникающие торговые гильдии, вся власть сосредоточилась в крупнейшей и сильнейшей из них – купеческой, которая и решила разместить в районе Гревской площади здание городского управления.

Городская ратуша была построена в довольно быстрые сроки и представляла собой синтез двух ведущих архитектурных школ – французской готики и итальянского Возрождения. Фасад здания, по примеру Лувра, украшало большое количество ниш, в которых были установлены многочисленные скульптуры политиков, учёных, художников – всех тех, кто заслужил право быть увековеченным, сыграв определённую роль в истории страны.

Бал в городской ратуше несколько отличался от традиционных празднеств и гуляний, обычно устраиваемых для увеселения светского общества. Здесь, в отличие от торжеств в королевской резиденции, не было строжайшего подчинения регламенту, несоблюдение которого могло повлечь необратимые последствия для всех нарушителей, включая членов августейшей семьи. Более того, для остроты ощущений сюда в виде исключения допускались представители мелкопоместного дворянства и буржуа. И если «низы» могли прийти в простой одежде, ограничившись лишь наличием маски, то представителям высшего света предписывался полный маскарадный костюм с определёнными, свойственными лишь ему одному признаками.

В специальной церемониальной тетради указывались лица, принимающие участие в торжестве, и подробнейшим образом описывались костюмы, в которых они будут. Так, к примеру, было известно, что маркиза де ла Круа, одетая пастушкой, с посохом и шляпкой, украшенными розовыми лентами, посетит бал вместе со своим любовником – виконтом де Марни, переодетым в костюм серого волка с лазурным бантом на шее.

Его величество король, решивший ненадолго отойти от образа «солнца», в этот раз проявил крайнюю изобретательность, решив появиться на маскараде в костюме не кого иного, как Александра Великого. В графе же напротив имени боравийской принцессы Шанталь, в честь которой и был организован приём, чёрным по белому значилось, что она будет на маскараде в костюме троянской Елены, которая своей божественной красотой, доставшейся ей в наследство от отца Зевса, свела великие народы в разрушительной и кровопролитной войне.

К шести часам вечера возле ратуши было не протолкнуться. Простой люд, теснимый королевскими гвардейцами, развлекался тем, что пытался угадать, кто из гостей, то и дело спешно покидающих подъезжающие кареты, мог скрываться под той или иной маской.

Закутанная в накидку, в сопровождении Клода, переодетого в костюм священника, я поспешила покинуть экипаж и войти в огромный зал, где уже вовсю веселилась ярко разодетая публика. Кого здесь только не было: менестрели и средневековые рыцари, рогатые ведьмы и восточные одалиски в полупрозрачных одеяниях, сквозь которые просвечивали части их тел, пастушки, инквизиторы, черти, греческие и римские божества, короли и королевы… Были приглашены акробаты и танцоры, призванные развлекать публику. Струнный оркестр, помещённый на импровизированной галёрке, должен был беспрерывно играть до самого утра.

Тысячи свечей на люстрах и в канделябрах ярко освещали помещения, оставляя в тени лишь альковы, специально установленные для гостей, желающих немного отдохнуть от суеты и уединиться, причём некоторые из них всему остальному предпочитали именно их для уединения в приятной компании с любовниками, узнать которых в маскарадных костюмах было крайне затруднительно.

Сотни вышколенных слуг обходили с подносами всё прибывающих гостей, предлагая им прохладительные напитки и лёгкие закуски.

Передав плащ слуге, я, слегка поёживаясь от лёгкой прохлады, продолжила шествие к самому центру, где уже скоро должен был появиться король. Признаюсь, проталкиваться через битком набившуюся толпу было не так-то просто. Энергично работая локтями и кулаками, Клод шаг за шагом освобождал мне проход. Когда до центральной части оставалось не более нескольких шагов, заиграли трубы. Церемониймейстер, трижды ударив жезлом о пол, зычным голосом провозгласил о прибытии великого царя, тем самым официально объявляя об открытии праздника.

* * *

Под громкие овации в сопровождении разношерстной свиты в зал ступил сам «Александр Македонский». Несмотря на пристрастие к экспериментам, на этот раз уже немолодой Людовик предпочёл отказаться от обнажающей бёдра короткой туники, полагающейся македонскому правителю, а ограничился белоснежным хитоном длиною до лодыжек, уложенным красивыми складками и подпоясанным золочёным кожаным ремнём. Поверх хитона на монархе была ярко-красного цвета накидка – гиматион, также уложенная с помощью крохотных грузиков, подвешенных изнутри, красивыми складками и скреплённая на плечах фибулами, служащими в древние времена одновременно и пряжками, и украшением. Запястья государя были украшены массивными золотыми браслетами, а ноги обуты в кожаные сандалии, на которые была нанесена специальная позолота. Но, пожалуй, самым впечатляющим в костюме были венок, сплетённый из золотых лавровых листьев, и золотая маска на пол-лица, изображающая льва.