Текст книги "Толмач"

7. Простые советы бывалого

Когда у меня спрашивают, как научиться говорить на иностранном языке, я советую всегда одно то же: сначала надо научиться слушать и стараться услышать. Это же я внушала своим ученикам, когда приходилось работать преподавателем. Обязательно с полным вниманием надо слушать вопрос, поняв который, не трудно будет сформулировать ответ. При недостатке лексики, можно удовлетвориться простыми «да» или «нет», а дальше употребить тот же глагол, что и в вопросе: делать, есть, пить, читать, и т. д. Собственно, таким же образом ребенок лет до двух учится своему родному языку. Он только внимательно слушает вопрос, понимает, и отвечает да или нет вполне убедительно, даже и не вербально, а движением, жестом, взмахом головешки, мимикой или откровенным ревом. Потом в один прекрасный день взрослым придется удивиться, как их ребенок, до того произносящий лишь подражательные «гав – гав» и «мяу-мяу», вдруг выдает целую фразу, точно скопированную от папы, мамы, бабушки или няни. А это не вдруг. Это два года слушания родной речи, это обитание в среде языка, усвоенные «на слух» модели общения. Прерогатива слушанья над говореньем была открыта веками назад древними философами. Недавно я случайно напала на одно мудрое изречение Плутарха: «Научись слушать, и ты извлечешь пользу даже у тех, кто говорит плохо. Природа дала два уха и один язык».

Безусловно, самым эффективным средством изучения иностранного языка оказывается погружение в среду этого языка. Но поехать в страну изучаемого языка не всегда и не для всех доступно. На занятиях в аудитории «погружение» сделать трудно, но возможно. Надо попытаться, пусть искусственно, но непременно искусно, создать для этого условия. Эффект погружения оправдает усилия и приведет к эффективности. Мне повезло со шведским языком. Я изучала его в Швеции, он звучал целыми днями по радио и телевидению, я слышала разговор соседок по дому, попутчиков в транспорте, покупателей в магазинах и кафе, – язык звучал везде и повсюду. Вдобавок, я привыкала к зрительному восприятию, то есть, к письменной шведской «речи», не упуская случая пытаться прочесть и понять вывески и названия магазинов, мастерских и прачечных, школ и других учреждений. Открывая почтовый ящик, я доставала рекламные листки, объявления и уведомления и тоже старалась определить, о чем они, к чему относятся. Кроме того, вечерами я смотрела кассеты с запрещенными у нас американскими фильмами, взятыми напрокат в видеосалоне. В то время в Швеции иностранные фильмы не дублировались, а шли с титрами. Я наловчилась быстро прочитывать текст внизу кадра, а потом так же быстро находить перевод какого-нибудь «ключевого» слова в раскрытом на коленях словаре. Все эти самостоятельные занятия были мощным дополнением к урокам на курсах при Стокгольмском университете, куда я записалась в первый же месяц моего пребывания в стране. Одним словом, при таком полном вовлечении в язык, имея сильнейший интерес и мотивацию, прогресс освоения шведского языка шел колоссальными темпами. Через три месяца я уже работала в нашем представительстве «Аэрофлота» в информационной службе (на телефоне). Странно, но говорят, что кроме Александры Коллонтай, первого посла Страны Советов в Швеции в 20-ые годы прошлого века, в дальнейшем ни одного нашего дипработника высокого ранга со знанием шведского языка, так и не появилось вплоть до наших времен. А ведь давно для всех иностранцев обучение шведского языка не требует денег, оно бесплатно. Расходы на популяризацию языка и культуры Швеции идут из королевской казны.

Прогресс в разговорном испанском языке и без выезда в Испанию, у меня тоже стал очевидным, как только я с головой погрузилась в работу гида-переводчика, а группы туристов пошли одна за другой. С каждым днем, с каждой группой, с каждым индивидуальным туристом набирался опыт общения, опыт профессиональный, опыт жизненный тоже. Уровень владения устной речью, владения языком рос стремительно, причем языком живым, настоящим, современным, пополняя запас того, который мы изучали по текстам классиков, учебникам и словарям, часто составленным бог весть когда.

Это сейчас магазины, библиотеки и Интернет завалены предложениями учебников и учебных пособий, электронными средствами обучения, рекламой скоростных методов обучения, типа пресловутого 25 кадра (не верю!), а также словарями толковыми, синонимическими, фразеологическими, тематическими. Я уж не говорю о том, что сейчас, при наличии финансовых средств, иногда не слишком крутых, есть возможность поехать в страну языка. А в то время, о котором я пишу, ничего такого не было. Страны Латинской Америки и города Испании были для меня, да и большинства моих коллег, лишь экзотическими, волнующими воображение названиями на географической карте мира.

Тем приятнее было получать комплименты от иностранцев, носителей языка, по поводу твоих знаний. Выяснив, что гид никогда не был в испаноязычной стране, они еще больше удивлялись правильности произношения и солидному лексическому набору. В самом деле, тогда гиды Интуриста (и то, далеко не все) редко выезжали за рубеж в качестве переводчиков, сопровождающих немногочисленные группы советских туристов, профсоюзные делегации, или гастрольные турне артистов цирка. Срок таких поездок обычно был коротким, не больше недели-двух. Ни о какой стажировке, повышения квалификации языка за пределами Союза, вообще речи не шло.

Пожалуй, на этом и закончу небольшое отступление от основного повествования, которое, впрочем, и дальше не будет выстраиваться в строго хронологическом и логическом порядке. Оно следует определенной цепочке ассоциативной памяти, а звенья этой цепочки не всегда скрепляются точными датами. Память своевольна, непредсказуема. Какую-то мелочь может хранить всю жизнь, неизвестно, зачем и почему, а события, казалось бы, намного более значительные, возьмет, да задвинет в дальние уголки. Но оттуда я тоже постараюсь вытряхнуть какие-нибудь интересные истории.

8. Туристы из Латинской Америки. Аргентинцы

С первого же сезона в Интуристе меня, как салагу, стали направлять работать с аргентинскими группами, которые у наших «стариков» не были в фаворе. Большинство моих опытных коллег считали аргентинцев не в меру капризными, чересчур требовательными: они, мол, пересмешники, перебивают рассказ гида, во время экскурсии задают много двусмысленных вопросов, никогда не приходят в назначенное время, ломая график поездок. Ну, что касается пунктуальности, то ясное дело, это не самая сильная сторона аргентинцев, да не только их. Если вам приходилось вести дела с латиноамериканцами, наверняка вы запомнили слово «маньяна» – завтра, которое произносится с доброй улыбкой в ответ на ваше суетное предложение или просьбу срочно сделать что-то именно сегодня, сейчас. Но что правда, то правда: у аргентинцев в самом деле, амбиций гораздо больше, чем у соседей по континенту. Возможно, для того имеются некоторые основания. В Аргентине свыше 85 % населения – это выходцы из Европы, люди образованные, начитанные. Обладая мощными природными ресурсами и традиционно развитым сельским хозяйством, Аргентина всегда жила лучше, чем большинство других стран Латинской Америки. В годы Второй мировой войны Аргентина снабжала зерном и мясом обе воюющие стороны и вполне себе приумножила благосостояние. Примечательно, что в каждой группе туристов всегда находился не один человек, который с неизменной гордостью не забывал сказать, что радио Аргентины первое на всем Американском континенте сообщило о капитуляции Германии.

По взаимной договоренности между Интуристом и аргентинскими фирмами, питание у их соотечественников было усиленное и, естественно, дороже по смете. Всем европейским и латиноамериканским туристам мясные блюда подавались один раз в день, а аргентинцам мясо готовили и на обед, и на ужин. Делалось это как раз потому, что в Аргентине мясо – самый употребительный и доступный продукт. Аргентинцы очень гордятся не только своим отличным мясом, но и футболом, кожаными изделиями, и конечно, аргентинским танго. Родившись в бедных портовых кварталах Буэнос – Айреса, танец быстро стал перемещаться в салоны буржуазии, а потом выходить на улицы и площади, а потом и вовсе в один момент стал неким символом демократии. С некоторых пор установлен и международный праздник аргентинского танго. Не менее символическое значение приобрела, спустя почти полвека после написания, поэма Хосе Эрнандеса «Мартин Фьерро». Так зовут героя поэмы, простого пастуха, гаучо аргентинской пампы, от лица которого и ведется рассказ. Аргентинский ковбой куда круче техасского: он виртуозно владеет лассо и ножом, прекрасный наездник, а еще – он певец, пайадор, всегда готовый придумать и исполнить новую песенку, достав из-за спины свою верную спутницу-гитару. Южноамериканская поэма Эрнандеса о бедном гаучо не менее знаменита, чем североамериканская «Песнь о Гайавате» Лонгфелло и тоже переведена на десятки языков мира.

Когда-то брендом национальной культуры Аргентины считалось кино. Фильмы этой страны пользовались неизменным и заслуженным успехом во многих странах, не исключая нашей, где обожали актрису и певицу Лолиту Торес. Спустя годы аргентинский кинематограф уступил свою славу телесериалам, которые тоже нашли тысячи поклонников по всему миру. Совершенно особой гордостью аргентинцев с 60-ых годов стал их соотечественник Че Гевара. Для тех, кто не знает: приставка «че» при обращении к лицам мужского пола, приятелю, другу – это чисто аргентинская традиция. Но в случае с пламенным революционером приставка навечно вошла в состав имени.

Приезжали аргентинские группы обычно недели на три, а то и на месяц, чтобы успеть посетить не только Москву и Ленинград, но и другие столицы Советского Союза. Конечно, я тоже заметила особенности аргентинцев, зато они меня сразу покорили своим чувством юмора, то, что я ценю в общении больше всего. Это верный признак отсутствия тупости, а значит, можно найти общий язык, кроме испанского, найти компромисс, договориться. Чаще всего группы туристов из Аргентины составляли сыновья и внуки выходцев из России первой волны эмиграции. Они уезжали в страну хлеба и мяса, в начале 20-ого века, спасаясь от безработицы, голодухи, а многие и от черных погромов, резни, геноцида. И до сих пор еврейская и армянская диаспоры одни из самых многочисленных в Аргентине. Туристы, сами уже далеко не молодые люди, обычно везли с собой в Союз адреса деревень, сел, местечек, зачастую давно не существующих на Украине, в Белоруссии, России, Армении, откуда когда-то уехали их бабушки-дедушки или родители. Прямо в аэропорту они начинали атаковать просьбами связаться с их родственниками по указанному адресу, расспрашивали, как туда доехать, как вызвать их в Москву, как узнать их телефоны и т. д. Практически это никогда не удавалось сделать, не только по причине того, что установление таких связей жестко пресекалось известными службами. Возможно и потому, что сами фамилии, указанные в адресах, вызывали недоумение. Например, когда в каком-то поселке близ Урюпинска пытались обнаружить Гонсалеса. А такие фамилии, например, как Портной, Сапожник, Ювелир, Часовщик и тому подобные, нашим чекистам казались, наверное, кличками агентов, работающих под прикрытием. Но дело-то было лишь в том, что, когда беженцы попадали в «землю обетованную», самым главным, естественно, становилось побыстрее найти работу, накормить семью и зажить нормальной жизнью. Поэтому, отвечая на вопрос офицеров погранично-таможенной службы, не зная испанского языка, глава семейства лишь упорно называл свою профессию, ремесло, умение делать что-то конкретное. В конце концов, у многих так и остались эти чудные фамилии. Как-то у меня чуть ли не вся группа состояла из таких «портных». Когда приходилось, как положено, подавать список группы в Аэрофлот или в гостиницу, начинался хохот у одних, а у других (сотрудников службы безопасности) резко повышалась бдительность. Надзор за иностранными туристами из капстран осуществлялся по всему маршруту. Но под особое внимание попадали как раз группы из стран Латинской Америки. Это объяснялось тем, что на тот момент часть работников советской внешней разведки вместе с коллегами из многих стран мира, были заняты поисками бывших фашистов, укрывающихся в Аргентине, Мексике, Парагвае, Колумбии, Боливии. Агенты «моссада» – израильской разведки, яростной, неутомимой, целеустремленной, доказали всему миру, что возмездие за холокост настигает неотвратимо.

9. Проблемы и казусы

Мне намекнули, что каждая аргентинская группа находится в зоне внимания у нашей службы госбезопасности. Естественно, где, когда и кто из «старших братьев» будет рядом, никто из гидов не знал. Иногда мы вычисляли «следаков», а иногда случались казусы.

Как-то, после долгого путешествия, трудового туристского дня, разместившись в придорожном мотеле, мои аргентинцы, как всегда, собрались в холле на вечерние посиделки, на совместное распитие чая мате. Когда-то давно этот травяной чай был не более чем традиционным напитком индейского племени гуарани. Но у аргентинцев чаепитие «эрба мате» превратилось почти в сакральное действо. Приносят термосы с уже готовым мате, наливают дымящийся чай в «бомбилью» – сосуд не только в форме маленькой тыквы, но и сделанный из этого же плода, высушенного и выдолбленного изнутри. В тыквенную чашечку вставлена широкая трубочка с серебряным или золотым мундштуком. Первый отпивает, передает другому. Кипяток один-два раза, не больше, подливается в термос, потом снова заваривается свежей травой. Бомбилья идет по кругу, все приобщены к этому действу: определенная аллюзия «трубки мира» у индейцев. Пьется настоящий «мате» без сахара и очень крепко заваренный – «амарго» (горький), наверное, что-то вроде тюремного «чифиря». И это круто во всех смыслах. Слабый, спитой мате называется «кларин» – светлый в переводе. Есть одна из множества пословиц, посвященных этому напитку, в которой степень бедности соотносится с крепостью мате: «Он так беден, что пьет «кларин». И вот, сидим мы, пускаем по кругу «бомбилью», делимся впечатлениями, как всегда, спорим о чем-то, но мирно, без фанатизма, устали. Неожиданно к нам подходит человек и просит меня узнать, нет ли у кого-нибудь пассатижей. Честно говоря, я и по-русски тогда не знала, что такое пассатижи, а уж на испанском подавно. Но всегда, если не знаешь точного перевода слова, термина, можно передать смысл понятийно, описательно. Человек мне в двух словах сказал, что это – инструмент, применяемый обычно в слесарном деле. Я без труда перевела. Тут же послышался добродушный смех, посыпались шутки. Аргентинцы, как было сказано, народ с большим чувством юмора, стали предлагать: женщины – пилочки для ногтей и маникюрные ножницы, мужчины – штопоры и перочинные ножички. Но человек, настаивал, что ему нужны именно пассатижи. Я пытаюсь доказать, что все уже поняли, о чем идет речь, но у них нет с собой никаких слесарных инструментов, объясняю, что обычно туристы вообще никогда не берут их в поездку за рубеж. Человек, явно раздосадованный и даже несколько смущенный, берет лист бумаги, рисует этот самый инструмент. И вдруг один из группы радостно откликается, встает из-за стола и вместе со странным человеком, в полночь интересующимся пассатижами, отходят сначала в дальний угол холла, затем скрываются за дверью гостиницы. Оказывается, как мне объяснил потом аргентинец, что это был некий пароль, на который надо было отреагировать подходящим образом. А с аргентинцем, у которого оказались «пассатижи», мы за долгий месяц поездки подружились, и он, не таясь, сказал, что является членом регионального отделения международной антифашистской организации, которая помогает обнаруживать бывших нацистских преступников и сообщать об этом агентам заинтересованных спецслужб.

Не один раз в работе с аргентинцами мне приходилось убеждаться в специфических особенностях их характера, но всегда выручало, еще раз повторю, чувство юмора. А у аргентинских евреев, впрочем, как и у советских, это чувство было превосходным. К тому же, при всей своей гордыни, они не были лишены и самоиронии. Вот один анекдот, который со смехом рассказал мне кто-то из группы. «Вопрос: знаете, какой самый удачный бизнес? – Ответ: купить аргентинца по его настоящей цене, а продать по той, какую он себе сам назначил». Смех, юмор, шутки помогали «переводить стрелки» с ситуации проблемной и серьезной на решаемую, находить вариант обойти трудности.

10. Туалеты – это серьезно

А проблем, как было сказано, тогда было более чем достаточно. К примеру, проблемными оказывались плохо вымытые клозеты и ванны, отсутствие туалетной бумаги, редкая смена полотенец и постельного белья, грязные автобусы, некачественное питание в ресторанах и еще уйма других.

Проблема с туалетами становилась особенно острой при продолжительных автобусных турах. Как я уже упоминала, остановки по трассе были запрещены, кроме заправочных станций. Там не только заправлялись, но и, говоря простонародно, оправлялись, во всяком случае, надеялись. Я-то знала, что надежды не оправдаются. Каждый раз повторялась одна и та же сцена. Останавливаемся на АЗС, люди выскакивают из автобуса и трусцой направляются к дощатому строению, на расхлябанных дверях которого грозно растопырились черным крупные буквы русского алфавита «М» и «Ж». Стены сияют свежеокрашенной голубой краской, наложенной на предыдущие давние слои. Почему-то всегда стены общественных уборных красили именно в этот цвет, – метафора чистоты и свежесть морского бриза. Но контраст между небесно-голубыми стенами снаружи и «декором» внутри был ошеломительным. Я всегда оставалась сидеть в автобусе, уныло наблюдая через окошко за происходящем, зная, что будет дальше. А дальше происходило следующее. Обнаружив на первой-второй остановке совершенно кошмарный по грязи туалет, туристский народ уже не спешил выходить и бежать к «М» и «Ж». Контроль мужественно берет на себя лидер группы. Остановка. Все прилипают к окошкам и ждут сигнала. Лидер выходит, направляется к уборной, как обычно выкрашенной в голубенький веселый цвет надежды, заглядывает туда, а потом делает узнаваемый сигнал своим соотечественникам. Мимика и жесты красноречивы, эмоциональны и легко дешифруются: «Ужас! Не выходить! Не входить!». А на третьей остановке отважный «первопроходчик», приняв всю полноту ответственности за порученное дело, уже и не будет заглядывать внутрь уборной. Он выйдет из автобуса, сделает два-три шага к заветным дверям, сделает вздох, уловит тошнотворный смрад и подаст друзьям по несчастью уже знакомые сигналы. В конце концов, дело решалось просто, если конечно, удавалось уговорить водителя. Нарушая инструкцию, он останавливал автобус на обочине у леса. Гурьбой вываливалась вся группа, и мальчики шли налево, девочки – направо. Это была моя идея, как понимаете, далеко не оригинальная. Мы здесь к такому были привычны, а они как-то не очень, но вернувшись из леса, аргентинцы, например, ржали как необъезженные мустанги, шутили, как говорится, на грани фола, но все были довольны. Однажды попался или очень вредный, или очень бдительный водитель: ни в какую не хотел останавливаться на дороге. Я его упрашивала, уговаривала, тем более, что одна пожилая сеньора предупредила о своем недуге недержании. Я и водиле сказала об этом, но тот упирался. Тогда эта почтенная дама устроилась у задней двери, и «водичка» побежала по ступенькам. Все тактично отвернулись, а водитель, яростно взревев и почему-то обругав меня, наконец – то остановился.

11. О политических дискуссиях в узком кругу

Кроме таких бытовых проблем, приходилось подключаться и к проблемам совсем иного свойства и характера. А именно: вступать в дискуссии на социально-экономические и политические темы. Часто не было возможности избежать этих утомительных споров. В силу профессиональной деятельности, пафосно выражаясь, социальной роли гида, как единственного в конкретный момент представителя страны, куда приехали иностранные туристы, приходилось, вопреки желанию и настроению, втягиваться в спонтанно возникшую дискуссию, высказывать свое мнение, обсуждать серьезные мировые проблемы.

Каждый переводчик прекрасно знает, что всегда наступает такой момент, когда по окончанию официальной части, будь то деловые переговоры, встречи в общественных организациях, посещения индустриальных объектов или после регламентированных по времени экскурсий, он остается один на один с бизнесменом, туристом, специалистом, не важно. И тому, оказывается, интересно узнать личное мнение гида по многим вопросам. Отвертеться бывает весьма затруднительно. Особенно частыми дискуссии стали в период нашей Перестройки. Субъектом споров часто становился Горбачев, его личность, его деятельность. Гласность крепчала, но Горби (как его называли иностранцы), повышая собственные рейтинги в зарубежных поездках, внутри своей страны терял популярность, авторитет, да и уважение. В те времена я уже больше работала с итальянцами, и они, эмоционально влюбленные в чету Горбачевых, не могли принять мой скепсис, принять мои объяснения нарастающего недовольства главного перестройщика. Они обожали первую леди: в центре Флоренции, недалеко от вокзала, в честь ее даже был открыт магазин модной одежды «Raissa».

Во времена Перестройки большинство россиян, и мы, гиды, стали жуть как политизированы, поднаторели, наслушавшись речей различных лидеров многочисленных партий. Мы были уже как бы свободными и независимыми и не боялись высказываться прямо и откровенно.

А в далеком 1967 году неожиданно и без подготовки мне пришлось вступить в политическую дискуссию. Это была моя первая группа из Аргентины. Июнь, тепло, солнце светит, зеленые парки, чистые улицы, никаких пробок. Веселые группы москвичей и приезжих, все спокойно, стабильно. Мы посетили Красную площадь, осмотрели Кремлевские соборы. Радостно-возбужденные, под большим впечатлением от увиденного и услышанного, туристы готовятся с удовольствием приступить к обеду. Некоторые перед тем поднялись в номера, переодеться, умыться, другие, чтобы позвонить в свое консульство, узнать новости. Возвращаются взволнованные и сообщают, что Израиль начал бомбежку на Синае, захватил Голанские высоты, Западный берег реки Иордан. В военный конфликт включились другие арабские государства; СССР помогает Египту и готов разорвать дипотношения с Израилем. В общем, началась война, которая войдет потом в хронику событий под названием Шестидневной.

Тут же, за обеденным столом возникают жаркие споры, а меня просят рассказать о событиях, подробностях. А где, как и что я могла узнать? Аргентинцы получали какие-то сведения по звонкам в свое посольство. А наши газеты весьма скупо освещали эту войну. Я сказала только то немногое, что успела услышать по радио: СССР официально осудил эту войну и разорвал дипотношения с Израилем. Аргентинцы моей группы еврейского происхождения, были, конечно, на стороне своих собратьев по далекой исторической родине. Поскольку другого оппонента, кроме меня с советской стороны у них не было, все вопросы по поводу нашей позиции, несогласия с ней и даже гнев, – все было обрушено на мою голову, бедную в смысле знания и подготовленности к ведению подобных политических диспутов. В моей голове, крутились более актуальные для гида вопросы: почему на каждый стол на четыре персоны, подали только одну бутылку вина, а не две, как положено? Почему на десерт, вместо включенного в меню мороженного и фруктов дали только кофе? Почему вместо заказанного гарнира картофеля-фри опять дали какое-то синее пюре? Воровство тогда в ресторане любой гостиницы было в порядке вещей, приходилось постоянно следить за соответствием заказанного и исполненного. Я старалась вспомнить, предупредила ли водителя, что подавать автобус надо не к 15.30, а на полчаса раньше? А то не успеем сходить в музей, немного отдохнуть и прийти на ранний ужин, чтобы потом не опоздать в Большой театр на «Лебединое озеро». К слову сказать, в среднем, только за один сезон работы в Интуристе, гидам приходилось смотреть этот балет по нескольку раз, балет «Жизель». Тоже. С тех пор мне ни разу не захотелось пересмотреть эти спектакли. Издержки профессии.

Так вот, вместо того, чтобы решать свои профессиональные задачи, мне нужно было включаться в эту заморочку: обсуждать начавшуюся войну в Израиле. А группа наседает. Я – представитель страны, которая осудила войну, и от меня ждут объяснений. Мало того, что они завалили меня вопросами. Они еще выставили портативные магнитофоны, которые я увидела тогда впервые, и стали записывать мои ответы и мнения по поводу происходящего в стране, которую я на карте-то ни разу не видела, и вообще не очень интересовалась, признаться, историей арабо-израильских взаимоотношений. Это сейчас мы уже кое-что знаем, но и сегодня, кто твердо скажет, что он полностью разобрался в их взаимных притязаниях? К слову сказать, очевидно, что после недавнего «дарения» американским президентом Голанских высот Израилю, противоречия будут только нарастать. И до сих пор пока не видится оптимального решения арабо-израильского конфликта, как он по-прежнему незатейливо называется, несмотря на весь ужас бомбежек, терактов и жестоких перестрелок с обеих сторон. Я уж не говорю о простых людях, но даже главы правительств и иже с ними все еще ломают головы над этой проблемой.

А теперь представьте молодую девчонку, один на один с иностранцами, обремененную массой инструкций, методических указаний, рекомендаций, да и просто вездесущим страхом гражданина тоталитарного государства. Но аргентинцы меня разозлили своим наскоком, и я стала говорить. Я шпарила без остановки, вдохновляясь от собственной патетической речи, излагая методическое пособие на тему: «Мир во всем мире – основа политики Советского Союза». Туристы притихли, то ли загипнотизированные моим полемическим задором, то ли чтобы избежать лишних шумов при записи на магнитофон. Но вероятнее всего, из моей спонтанной речи, они поняли, что ничего вразумительного я не скажу. Тем не менее, они меня благодарили! Уж не знаю, за что.

К моменту отъезда этой группы из Союза, война кончилась триумфальной победой Израиля. Аргентинцы радовались, как будто они вместе с Моше Даяном занимали высоты и десантировались на иорданской земле. На прощальный ужин один из них, съездив в посольство, привез бандонеон, оригинальный вид гармоники. На следующий день мне пришлось самой отвозить ее обратно в посольство, так как был ранний рейс, и турист уже не успевал вернуть инструмент. В ресторане был устроен аргентинский вечер танго под музыку Пьяццоло. Нашлась, конечно, пара, прошедшая специальный курс обучения искусству этого танца, и я впервые увидела и навсегда полюбила настоящее аргентинское танго. Хотя, надо сказать, сам композитор называл свои вариации "танго нуово" (новое танго), что у многих соплеменников, борцов за чистоту традиций, долго вызывало неприятие. Ну, это так, к слову.

Возвращаясь к тем далеким теперь дебатам, первым в моей жизни с иностранцами, признаюсь, что с тех пор мне пришлось более внимательно следить за хроникой политических событий, «быть в курсе» и «держать руку на пульсе», как любили выражаться в то время.