Текст книги "О бедном вампире замолвите слово"

Глава 3

Здесь

Глядя в черную отражающую поверхность большого, во всю длину шифоньерной дверцы, зеркала, Кирпачек рассматривал свое отражение и отмечал, что лицо побледнело, а в глазах затаился страх.

– Ничего удивительного, – пробормотал он, – кто угодно бы испугался.

Кем было странное существо, опустошившее шкаф, он знал. Это мифический человек, привидевшийся ему полгода назад в лесу, недалеко от родового поместья фон Гнорей. То, что Кирп был сейчас испуган, тоже нормально, все люди боялись человеков: вампиры и упыри, гоблины и бесы, черти и ведьмы, русалы и эльфы, и орки с гномами, и даже крылатые демоны. Ими пугали детей, они были героями лохавудских фильмов ужасов, их не упоминали вслух, чтобы не накликать беду. Молодой врач вспомнил страшное, обтянутое мерзкой белесой кожей лицо, и его передернуло от отвращения. Вспомнил седую копну шерсти на длинной вытянутой голове. Вспомнил синие, как и должно быть у монстров, глаза, которые существо выпучило, надеясь испугать его – наследника славной фамилии фон Гнорей. И Кирп честно признал, что феномену это почти удалось. Единственное, что не вязалось с обликом чудовища, – очки в тонкой металлической оправе и обыкновенные вампирские джинсы. Кирпачек недавно приобрел себе такие же…

Вампир на мгновение зажмурился в надежде, что сейчас все придет в норму и, открыв глаза, он увидит себя в зеркале нормально-уставшим, но темное стекло, увы, все еще показывало бледное, с вытаращенными глазами, перекошенное лицо. Молодой врач подумал, что надо чаще отдыхать и впредь следить, чтобы отдых равномерно чередовался с работой.

Решив, что существо привиделось ему на фоне переутомления, он запретил себе впадать в суеверия. Человек, и это общеизвестно, показывался только тем, кого ожидала либо большая беда, либо большая удача. Кирпачек не без опасений открыл дверцы шифоньера, взял свежий носовой платок, резко развернулся и вышел из комнаты.

– Видно, день будет сложным, – пробормотал он, закрывая дверь квартиры массивным ключом.

Работал Кирпачек в больнице для бедных, что располагалась в развалине на улице Лилитской по соседству с домом молодого врача. Здание рассыпалось на глазах, и Кирп искренне радовался, что окна его квартиры выходят на проспект Падших Ангелов, где ключом била жизнь.

Дом на Лилитской построил купец Смагул сто десять тысяч лет назад. Почтенный вампир занимался переработкой крови на гуталин и ваксу. Он с большой прибылью сбывал товар падким на этот деликатес гоблинам и троллям. Разбогатев, купец построил это здание. Первый этаж тогда занимали склады и магазины, а на втором жил сам хозяин и его многочисленные родственники. Места хватало всем. Тогда дом красовался на берегу чистого пруда и еще жила березовая роща, трепетавшая на ветру тонкими нежно-сиреневыми веточками. Деревья смотрелись в окна дома, поправляя свежераспустившиеся розовые сережки.

Купец Смагул не знал, какая судьба ждет его жилище, перенявшее от создателя невероятное жизнелюбие и не менее невероятное упорство, порой граничащее с упрямством. Хозяин, к тому времени передавший строение в дар акционерному обществу «Трансильванская железная дорога», с удовольствием потер руки, узнав, что дом уцелел во время пожара, слизнувшего с лица земли почти весь город.

Город отстроили заново – и дом оказался в центре богатого квартала. Тогда в нем был клуб. Звучала музыка, слышался смех, кружились в вальсе пары. В библиотеке полки ломились от книг, а в подвале устроили кинозал и крутили тогда еще немое кино.

Во времена народных волнений в доме расположилась комендатура железных троллей, и с тех пор дом понесло по комендантской стезе.

После троллей отдавал приказы эльфийский комендант, и комнаты наполнились слезами и болью. Дом терпел, вздыхая каждой половицей. Терпел потому, что надеялся – это не надолго.

Но…

После эльфов – комендатура «освободителя» Карапуцы. По дому носились лесные и болотные ведьмы и ведьмаки.

После них – комендатура демонической чистки. Тогда дом посетил сам большой вождь, который был родом из горных демонов.

После – конвойная служба нового режима так же щедро поливала вздыхающий от боли дом невинной кровью.

Потом дом отдали под военный госпиталь, и стонов стало намного больше.

Когда же здание, к тому времени порядком обветшавшее, хотели снести, вспыхнула эпидемия осиновой болезни, и власти отписали его под муниципальную больницу, в которой сейчас работал молодой врач Кирпачек фон Гнорь.

Следующие трое суток вампир провел на работе, оперируя, ассистируя, совершая обходы. В стране в связи со вспышкой осиновой болезни объявили чрезвычайное положение, поэтому все врачи находились на рабочих местах. И все равно не успевали: машины «скорой помощи» привозили все новых и новых инфицированных.

Болезнь поражала только вампиров, упырей и вурдалаков, совершенно игнорируя всех остальных жителей многонационального Королевства Объединенных Шабашей.

Кирп чувствовал, что решение проблемы ликвидации осиновой болезни плавает где-то на поверхности, но в атмосфере всеобщей нервозности не мог сосредоточиться. С тяжелыми мыслями он вышел из ординаторской, вздохнул, посмотрев на занятые больными кровати, выстроившиеся вдоль стен коридора, и направился в сестринскую комнату. Хотелось посидеть минут десять в компании очаровательных медсестер, которые обязательно накормят и напоят чаем.

Шатающийся от усталости вампир так глубоко погрузился в свои мысли, что очнулся, только оказавшись на полу. Совсем уж деревенский джинн, лопоча что-то на своем языке, рухнул на доктора, а на джинна свалились не успевшие затормозить песчаные тролли из миграционной службы.

– Распоясались, нелегалы, – проворчал коллега Кирпачека хирург Гундарго, помогая ему подняться. – Недавно по ТВ показывали, как на границе задержали пятитонный ковер-самолет и конфисковали несколько тысяч кувшинов с джиннами. Криминальные элементы пытались провезти гастарбайтеров под видом антиквариата.

– Несчастные жители Джиннистана, – вздохнул Кирп, провожая нелегала сочувствующим взглядом.

Верзилы в черной форме миграционного надзора заломили тому руки за спину и волокли по коридору, для собственного удовольствия то и дело награждая беднягу сильными оплеухами.

– Ты в порядке? – поинтересовался Гундарго.

Кирп кивнул, благодарно посмотрев на призрака. Что выражало лицо хирурга, было определить трудно. Привидения всех национальностей обладали слабой, едва заметной внешней оболочкой, но при этом имели столь крепкий ум и высокий интеллект, что всегда оказывались лучшими в любом деле. Хотя бывало и такое: призрак настолько обгонял развитие общества, что казался окружающим законченным придурком. Вампир иногда замечал, что призраки и духи, независимо от их реального возраста, внутренне намного старше остальных народов Королевства. Как минимум на несколько миллионов лет, и на столько же миллионов лет мудрее. Возможно, это объяснялось тем, что пластичность их внешности напрямую влияла на пластичность мозга…

Беседуя, врачи направились к заветным дверям сестринской. Заветными для Кирпачека эти двери были потому, что за ними находилась новенькая медсестра с удивительно красивым старинным именем Сервиза.

Старшая медсестра Дреплюза, принадлежавшая к княжескому роду крылатых демонов, тут же взяла юное создание под свое крылышко – как в прямом, так и в переносном смысле. Пробиться к красотке через такой мощный заслон моментально вставшие в стойку холостые и не только холостые врачи не могли. Они издалека разглядывали прелести блондинки и облизывались, теряя надежду поговорить с ней.

Зная характер Дреплюзы, ухажерам можно было только посочувствовать. Девушка была невероятно тонка в кости, высока и изящна. Другие вампиреллы буквально лиловели от зависти, разглядывая длинные клыки и большие, почти прозрачные ушки новенькой. Если благородной формы, заостренные кверху уши завистницы еще как-то бы пережили, то редчайший в природе нежно-розовый цвет волос и глаз приводил их в бешенство. Глаза у Сервизы были цвета утреннего весеннего неба, а волосы – цвета исчезнувшего в бездне экологических проблем бермудского плавающего одувана. Даже то, что одета новенькая была так же, как остальной персонал больницы – в просторную серую блузу и брючки такого же цвета, – даже это не скрывало прелестных изгибов ее тела.

Единственной, кто игнорировал униформу, была Дреплюза. Демоница всегда ходила на работу в черных лосинах, сотканных (как она говорила) из паутины редчайшего в природе паука, который назывался «Черная вдова». Мощный торс престарелой дамы обтягивал пиджак, сшитый (тоже как утверждала демоница) из крыльев нетопырей. Нетопыри – это уже перебор! Слушая рассказы о качестве ее одежды, молоденькие медсестры хихикали, искоса поглядывая на крупные пуговицы из поддельного хрусталя, украшавшие якобы дорогой пиджак. А уж шуба из меха йети чего стоила! Будто остроглазые женщины не смогли разобраться, что сшита она из крашеных желудков внутрий. Каждый раз, видя демоницу во внутриевой шубе, медсестры покатывались со смеху.

Но сегодня им было не до веселья, и хвастовство страшной медсестры впервые оставило женщин безразличными. Кому есть дело до причуд старой демоницы, когда появилась конкурентка, способная отбить всех неженатых мужчин сразу? Опасения небеспочвенны, по крайней мере, самый желанный холостяк, виконт Кирпачек фон Гнорь, уже пал к ее ногам.

Небесно-розовый взгляд девушки сразил Кирпачека наповал, открыв его сердце для стрел Купидона. Сам Купидон – симпатичный маленький бутуз – незримо порхал рядом. Он сердито махал длинным хвостом с кисточкой на конце. У малыша даже рожки накалились от ярости, а из ноздрей вырывались струйки дыма. Дело в том, что, поразив сердце Кирпачека, он никак не мог проделать того же с Сервизой. Стрелы любви, посылаемые кучной очередью, одна за другой вонзались в могучие телеса демоницы. Этим и объяснялось то обстоятельство, что при виде Кирпачека пасть Дреплюзы разъехалась, образовав под рылом, заросшим длинной шерстью, счастливую улыбку.

Гундарго и Кирпачек с недоумением переглянулись в ответ на эту, увиденную впервые, улыбку старшей медсестры и вошли в кабинет. В раскрытое окно врывался легкий ветерок, приятно освежая вспотевших за время операции врачей. В углу комнаты стоял шкаф, напротив – небольшой диванчик, на нем сейчас сидело несколько упырих, работавших в больнице много тысяч лет, страшная медсестра и в самом уголке – новенькая. Столик перед ними был почти пустой – чайник и чашки, пачка чая, горстка сушеных пиявок на бумажной тарелочке и порезанные тонкими ломтиками гемоглобиновые хлебцы с хрустящей сукровичной корочкой.

Дреплюза поднялась со стула и, поразив всех, достала из необъятных размеров ридикюля кружок кровяной колбасы, присоединяя его к сообща собранному позднему ужину. Это было редкое лакомство в среде низкооплачиваемых медицинских работников.

Одна из упырих пересела на стул, и Кирпачек, не веря своей удаче, примостился на краешке рядом с Сервизой. Демоница отреагировала моментально: она плюхнулась на диван, умудрившись втиснуться между ними. Сурово глянув на новенькую, пожилая женщина демонстративно подвинула юную медсестру на самый край обтянутым черными фирменными лосинами бедром.

Хирург Гундарго круглыми от изумления глазами посмотрел на Дреплюзу. Приступ щедрости, столь необычный для демоницы, конечно, поразил всех, но за тем, как ласково щебетала старуха, стараясь очаровать молодого вампира, наблюдать без смеха было невозможно.

Дреплюзу за глаза называли «страшной» медсестрой – не только персонал больницы, но и пациенты, страдающие от бездушия этой ветеранки медицинской службы.

Купидончик выстрелил еще раз. Стрела, чиркнув по жесткому кожистому крылу демоницы, соскользнула вниз и вонзилась в бедро, вызвав очередной приступ любви в сердце солидной дамы. Она положила лапу на спинку дивана, нежно погладив когтями плечо растерявшегося Кирпа. Вампир, резко выпрямившись, вопрошающе посмотрел на Гундарго. Хирург, пользуясь тем, что Дреплюза не сводит глаз с лица коллеги, вместо ответа покрутил пальцем у виска. Медсестры прыснули, а Кирпачек подумал о том, что после таких знаков внимания ему долго придется сносить подначки острых на язычок женщин.

Мазила Купидон со злости побледнел, из черного став серым, и, в сердцах переломив лук пополам, полетел за новым инвентарем. Он решил вернуться позже, когда страшная медсестра наконец-то покинет территорию больницы, и обязательно завершить работу. Это необходимо сделать в ближайшие несколько дней, иначе косорукому стрелку весьма ощутимо урежут зарплату, лишив нерадивого работника Агентства брачных уз премии.

Разговор в сестринской вертелся вокруг волнующей всех темы, а именно: осиновой болезни, поражающей так избирательно. Заговорило радио. Все умолкли, слушая данные Бюро Статистики. Гундарго протянул руку и прибавил звук.

«Болезнь поражает пожилых кровососущих, а также молодежь в возрасте от ста пятидесяти до двухсот лет. Она косит наповал домохозяек и слои населения, живущие за чертой бедности или близко к ней, почему-то совершенно игнорируя представителей среднего класса. Те, чей доход был пределом мечтаний, тоже попали в зону повышенного риска. Техническая интеллигенция, как это ни странно, обладает стойким иммунитетом, а интеллигенция творческая, особенно художники, напротив, образовывают самую многочисленную группу заболевших. Симптомы: острые колющие боли с правой стороны груди, отдающие в спину. Вспухание под правой лопаткой огромного фурункула, прорыв или любое вскрытие которого кончается летальным исходом. Лечению болезнь поддается с большим трудом», – на этой фразе брызгающий оптимизмом голос диктора закончил передачу.

– Мне кажется, что болезнь вызвана психосоматическими причинами, – смущаясь, выдвинул предположение Кирпачек, за что был немедленно осмеян инфекционистом Тлибзюзюком.

– Осените себя Святой Пентаграммой, коллега. Говорят, когда кажется, очень помогает!

Инфекционного врача коллеги не любили. Он был из рода зомби, неопрятный и потный, от него всегда плохо пахло. Еще причина для негативного отношения к Тлибзюзюку – постоянному автору доносов и докладных записок, регулярно ложившихся на стол главного врача, была следующая: он никогда не упускал возможности отпустить колкость в адрес собеседника, о чем бы ни шел разговор. Думая, что, унижая других, возвышается сам, инфекционист порой выходил за рамки приличий.

В эту минуту дверь открылась, и администратор, просунув в проем лицо (он был по национальности каменный великан и целиком бы просто не вошел), сообщил: всем, кто вызван в авральном порядке, разрешается уйти домой. Сердце Кирпачека дрогнуло от радости. По графику через три дня дежурными в приемном отделении будут они с Сервизой. Это значит, что он сможет провести целый день, видя ее издалека, а целую ночь рядом с прекрасной вампиреллой, не опасаясь присутствия страшной медсестры. Влюбленный вампир ощутил прилив бодрости, усталость будто рукой сняло.

Беседа утихла сама собой. Врачи быстро допили жиденький дешевый чай «Принцесса Нюра» и разошлись.

Кирпачек, проверив своих пациентов, зачем-то заглянул в отделение токсикологии. В палате, занятой любителями святой воды, пропущенной через крест, и несчастными, страдающими от алкогольного психоза, запах стоял такой, что Кирп закашлялся.

– Дяденька, – слабо позвал его молодой оборотень, совсем мальчишка. Он лежал на койке у окна. К руке больного от стойки с капельницей тянулся тонкий шланг.

– Что-то беспокоит? – спросил врач, отметив, что алкоголики и наркоманы никогда не попадают в группу риска. Будто святая вода, чеснок и прочие наркотические вещества укрепляют иммунитет и делают организмы, утомленные асоциальным образом жизни, невосприимчивыми к осиновой болезни.

– Дяденька доктор, а кто рыбок в капельницу напустил? – спросил больной, пристально вглядываясь в стеклянную емкость, из которой в его ослабленный психозом организм сочилось лекарство.

– Каких рыбок? – растерянно спросил Кирпачек, чувствуя, что решение проблемы осиновой болезни снова ускользает от него.

– Пираний… – прошептал алкоголик, и опешившему врачу на миг показалось, что в растворе действительно плавают крупные блестящие пираньи.

Только на один миг, но этого оказалось достаточно. Кирпачек фон Гнорь укрепился во мнении, что видение, выглянувшее из его шкафа три дня назад, было вызвано переутомлением.

– Все думал, почему наркоманами и алкоголиками становятся именно оборотни, – услышав голос Гундарго, Кирп вздрогнул от неожиданности. Призраки не ходили, они будто плыли по воздуху, не касаясь ногами пола. Вампир обернулся и вопросительно посмотрел на коллегу. – Тут все дело в скорости реакций. Им порой трудно бывает удержать форму, – пояснил Гундарго.

– Странно, я думал, что смена формы – суть оборотней, – растерялся молодой врач.

– Суть-то она суть, только вот последнее время заметил одну закономерность. Смотри, – и хирург подошел к одному из пациентов, страдающих чесночной зависимостью.

Он пристально посмотрел в безумные глаза наркомана. Кирпачек почувствовал, как от Гундарго пошла волна любви, однако поразиться такой мощи излучений вампир не успел. Оборотень стал меняться. Его тело на глазах распадалось и собиралось, переходные формы меняли друг друга, и уже перед врачами, растянутый на кровати, лежал не зверь, готовый перегрызть глотку за глоток воды, пропущенной через крест, а юный, чистый эльф.

Тут же Гундарго сменил частоту, и волна темной ненависти выплеснулась из его глаз. Реакция не замедлила себя ждать. Вытянутое эльфийское лицо перекосила вурдалачья гримаса, изо рта вылезли клыки. Гундарго снова сменил чувственную волну, теперь это была тяжелая энергия зависти. Больной завыл, тело его рассыпалось на мелкие кусочки, которые стремительно собрались в образину гоблина, однако сразу же фигура наркомана приобрела очертания демонические, уже угадывались крылья. Но то, что произошло дальше, настолько выбило молодого вампира из колеи, что потом он без содрогания не мог заходить в эту палату. Приготовившись к тому, что сейчас перед ним появится гоблин, а потом демон, Кирп удивился: метаморфозы не состоялись. Несчастный вампир, выпучив от ужаса глаза, смотрел на следующее превращение оборотня: теперь на кровати лежал человек. Он извивался, пытаясь освободить привязанные конечности, и выл – дико, потусторонне.

– Все, больше бедняга не выдержит! – И Гундарго, прямо на глазах изумленного Кирпачека, поднес к губам больного склянку с водой, пропущенной через крест. Тот, сделав несколько торопливых глотков, принял нормальный вид оборотня – полувампира, полузверя. – Дело, как я думаю, именно в том, что невозможно ненавидеть то, что любишь. Завидуют почему-то всегда тем, кто дорог, кем восхищаются. И тогда тот, кто завидует, выворачивается наизнанку, совсем не осознавая этого. Оборотни на такую смену реагируют мгновенно, принимая на себя волны эмоций. Их внешняя форма меняется, когда они находятся рядом с теми, кто изменяет свои внутренние волны – вот так резко, без переходов. – Призрак, колыхнувшись, нагнулся над больным, поправил подушку, помогая жертве своих опытов улечься поудобнее. Потом выпрямился и серьезно посмотрел на коллегу. – Скорость их телесных реакций превышает внутренние пороги восприятия. Смена обличий идет так быстро, что выгорает мозг. Как я уже сказал, они принимают внешнюю форму любого, кто рядом с ними меняет внутреннее излучение.

– Я все понимаю, кроме зависти, – задумчиво произнес вампир. – Что является причиной, вызывающей эти волны?

– Здесь все просто: чувство справедливости со знаком минус дает негативную ситуацию зависти. Сильный крен в сторону плюса тоже негатив – тщеславие. Но это уже не в нашей юрисдикции, дорогой фон Гнорь, этими вопросами занимаются духовники.

– Разве?

– Да. Хотя мне думается, я знаю причину неблагополучия нашего мира.

– Болезни? – предположил Кирпачек, вспомнив разговор с фельдшером Тобом.

– Болезни, но не те, про которые ты думаешь, – загадочно произнес Гундарго. – А точнее – болезнь. Болезнь роста, мой дорогой друг. Эволюцию-то никто не отменял. И если она перестала быть видимой, внешней, значит, интенсивно работает внутри. Сколько миллионов лет у жителей нашей планеты не отрастают новые рога и копыта, не видоизменяются и не отпадают хвосты и крылья? А ведь жизнь не останавливается, и если перемены не заметны внешне, то это означает лишь одно: меняется внутреннее состояние… Меняется сама суть людей. Здесь, в этой палате, лежат те, кто отстал от времени. А в отстойниках содержат тех, кто родился слишком рано. – Призрак замолчал, тяжело вздохнул и добавил: – Мне иногда страшно жить, так ясно понимая, что бессмертие – не лучший из даров… Иди, Кирп, тебе надо отдохнуть.

Гундарго кивнул, прощаясь. Сквозь полупрозрачный силуэт призрака вампир увидел взгляд одного из больных – сосредоточенно-понимающий и благодарный.

– Знаешь, Кирпачек, я много думал о них, но так и не нашел решения проблемы. Единственное, что пришло в голову, – это непроницаемые стены вокруг.

– Но такие стены только в отстойниках, – прошептал Кирпачек, с ужасом вспоминая свой единственный визит в место, где содержались опасные для общества члены. Те, кто встал на путь безумия.

– Да, только туда не проникают чувственные волны, но обитатели этого страшного места никогда не станут полноправными гражданами. Они распадаются так быстро, что порой невозможно определить, какой была задумана их форма в первоначальном варианте. У этих, – кивок на привязанных к кроватям больных, – есть шанс.

– Святая вода?

– Да. Святая вода, чеснок, токсичные розы – все эти яды в ограниченных количествах снижают скорость внешних реакций, позволяя несчастным какое-то время не просто жить, но и сохранять стабильность. Мне кажется, что алкоголь и наркотики блокируют каналы восприятия чужого негатива и позитива, позволяя несчастным сохранять свой естественный внешний вид. Такие вот больные контролируют собственные состояния, умудряясь удерживаться на самом краю нормы, лишь иногда преступая границу, когда обстоятельства складываются неблагоприятно. Вообще-то общество несовершенно, однако внутреннюю чистоту люди могли бы научиться соблюдать. Тогда и больных стало бы меньше. – Гундарго обвел взглядом палату, посмотрел Кирпачеку в глаза и добавил: – Я рассказал вам об одной из причин данного заболевания, есть же еще две. Как ни странно, но причиной алкоголизма и наркомании является столь ценимая людьми категория, как воля. Волевые граждане берут на себя ответственность за весь мир и надрываются, а святая вода дает пусть временный, но отдых; те же, у кого воля слабенькая, кто предпочитает подчиняться, снимая тем самым ответственность за свою жизнь, выпив или приняв дозу чеснока, чувствуют себя решительными и всемогущими. Прости, друг мой, опять увлекся. – Гундарго вздохнув, отвернулся к окну. – Я еще понаблюдаю.

Кирп вышел из палаты, присел на ободранную коридорную кушетку, освободившуюся по причине высокой смертности и почему-то еще не занятую.

Молодой врач был потрясен. То, что человеками не рождаются, человеками становятся, – стало для него страшным откровением. Он уже не относил этих монстров в разделы мифов и сказок. Вампир понял, что каждый их тех, кого он видел ежедневно, с кем сталкивался на улицах, в транспорте, может встать на путь человечности.

Тело гудело, хотелось забыть и этот разговор, и самого Гундарго, и еще – никогда не думать о человеке.

Мысли впервые за день сменили направление. Кирпачек вдруг вспомнил о том, как оказался в этой существующей вопреки всем санитарным нормам больнице для бедных.

После памятного дня в родительском поместье, когда ему впервые привиделся человек, в жизни молодого вампира произошли такие изменения, что порой он задумывался, а было ли все это на самом деле: Чертокуличинск, визжащие порося в поместье отца и остальные события? Настолько его теперешняя жизнь отличалась от всего, к чему он привык, что знал о мире вообще и о людях всех национальностей в частности. Теперь и гномы, и бесы, и черти, и каменные великаны, и даже деревенские ведьмы казались ему похожими – одной слившейся людской массой. Так город перемалывал видовые особенности, усредняя, подгоняя под не известную никому норму, добиваясь одинаковости всех и вся.

Кирп подумал, что последний день в родном провинциальном захолустье был таким, какими были все предыдущие и будут наверняка все последующие дни тоже, если бы он остался в Чертокуличинске, как того хотел отец.

В тот день они с сестрой быстро закончили прогулку по лесу. Кирпачек, сославшись на усталость, повернул к замку. Глинни сочувствующе охала, щебетала что-то про переутомление, но у вампира перед глазами стояла страшная морда человека. Он никак не мог прогнать наваждение и слушал сестренку вполуха, иногда невпопад, односложно отвечая.

– Ой, не зря мы так за тебя переживали, – вздыхала вампирелла, – не жалел ты себя, братик, совсем изнурился изучением медицины. – Она нахмурилась, но, тут же радостно улыбнувшись, воскликнула: – Я знаю, почему тебе плохо стало! Ты же за обедом ничего не ел! Ну сейчас я быстренько поджарю бешенки, у меня там на кухне все есть, даже топленое масло порося. Все будет вкусно и как ты любишь! А еще специально к твоему приезду приберегла кусочек поросячьей грудинки. – Глинни лукаво улыбнулась и добавила: – А то, правда, так эти молоки порося надоели!

Она понеслась на кухню, пообещав очень быстро приготовить обед. Кирпачек слабо улыбнулся вслед убегающей сестре. Он остановился возле скотного двора, облокотился на край ограды, рассматривая лежащих в грязеемах животных. В красной жиже виднелись только толстые полосатые спины и острые, длинные рога на вытянутых макушках.

Вдалеке, у ворот и навесов, мелькал коричневый комбинезон Сила. Брат сгружал с телеги мешки с комбикормом. Около него терлись штук двадцать животных. Они возмущенно ревели, требуя пищи. Сил громко ругался, загоняя их за ограду. Интересно, как порося вырвались из загона? Наконец ему удалось запереть ворота, несмотря на то что с другой стороны на них давило двадцать полосатых туш. «Силен, братишка», – подумал Кирпачек с уважением.

Для того чтобы управляться с таким хозяйством, действительно нужно иметь недюжинную силу, а впридачу к силе – такое же по величине терпение. Эта кентервильская скотина – порося – очень привязчива, глупа и пакостлива. А на вид они милашки: грушевидная голова с острыми, изогнутыми рогами, три черных глаза у жаберных щелей над зубастой пастью. Глядя на них, невозможно и предположить, что у животных дурной нрав. Пасть большая – от одного обвислого уха до другого, и кажется, что порося все время улыбаются. Большие вытянутые тела покрыты крепкой гладкой шкурой в черную и красную полосы, а хвост почему-то нежного розового цвета. Хвост у порося состоит из нескольких сегментов, однако деликатесом считается самый последний. Эти огромные животные легко передвигаются благодаря четырем лапам с каждой стороны и развивают порой такие скорости, что в древние времена их использовали для охоты. Сейчас охотиться не на кого, и потомки призовых скакунов послушно возят груженые повозки, коляски и кареты, сохранившиеся только в чертокуличинском захолустье, да еще, пожалуй, в королевском музее. Кентервильские порося глупы, но, когда дело касается еды, они порой проявляют невероятную смекалку.

Как-то раз такая вот скотина, поддев рогом крючок, открыла дверь кухни. Быстренько слизав со стола большое блюдо с пирогами, животное вышло, тем же образом закрыв за собой дверь. Если бы не большая куча поросячьего навоза возле плиты, кухарки вряд ли бы догадались о том, куда делся праздничный ужин.

Кирп оттолкнулся ладонями от ограды и в обход дома направился на кухню. Вампир приоткрыл дверь. Глинни заканчивала готовить, рядом с ней на высоком стуле сидел здоровенный орк. Он едва дышал, вцепившись лапами в подлокотники, и не сводил с нареченной горящего страстью взгляда. Та иногда отвлекалась от помешивания варева в большой кастрюле и чмокала Нрота в корявую, покрытую пигментными пятнами и бородавками щеку. Жених улыбался во всю пасть, толстые губы ползли вверх, до самых десен оголяя мощные, с палец толщиной, загнутые вверх клыки. Кирп едва не рассмеялся – улыбка делала орка похожим на тех самых милых животных, которыми он только что любовался.

Глинни ни на минуту не умолкала:

– Ой, Нрот, как мне страшно! – Она поворачивалась к орку и тут же забывала о своих страхах. – Какие у тебя ушки! – Бросив ложку с длинной ручкой в булькающее варево, девушка отходила от плиты, снова оказывалась у орка в объятьях, целуя его и поглаживая длинные, вытянутые вверх уши.

Кирпачек не стал беспокоить влюбленных, он направился в город. Решил встретиться с фельдшером Тобом, старым лысым гномом, уже много веков лечившим всех жителей и города, и окрестных деревень.

Медпункт находился недалеко от здания муниципалитета. Кирпачек с удовольствием прошелся пешком вдоль знакомых с детства домов родного городка. Он жадно вглядывался в витрины магазинов, рассматривал клумбы и удивлялся своей внимательности. Но только подойдя к медпункту – маленькому, в две комнаты с приемной, домику, Кирп понял, что же так жаждал обнаружить в городе. Просто хотел найти хоть что-то, что изменилось здесь за время его отсутствия, но все оставалось прежним, даже клумбы возле одинаковых, безликих домов были такими же, какими он их помнил.

В медпункте было, как всегда, сыро, темно и пахло серой. Фельдшер строго следил за соблюдением санитарных норм. Многие не понимали этого, ведь последняя комиссия из краевого отдела здравоохранения была еще до назначения Тоба в Чертокуличинск, на что гном отвечал, что на своей территории он волен поддерживать те порядки, какие сочтет нужными.

Посетителей еще не было, но медсестра со стопкой карточек в руках, не удостоив Кирпачека взглядом, прошмыгнула в кабинет фельдшера. Вампир вздохнул, подумав, что эта вампирелла когда-то была похожа на его матушку – такая же пышная и невысокая. Девушка ему нравилась давно, еще до отъезда из Чертокуличинска Кирп несколько раз назначал ей свидания. Он вспомнил разговор с отцом в библиотеке графского замка. Кирстен фон Гнорь очень доходчиво объяснил наследнику, что его избранница не только безродна, но еще и бедна. Однако Кирпачек настаивал на женитьбе, впервые в жизни противореча властному графу. Тогда тот предложил оплатить учебу в университете имени Франкенштейна. Кирп едва не задохнулся от восторга, но отец добавил: