Текст книги "О бедном вампире замолвите слово"

– В обмен на более подходящую невесту для виконта. Факультет выберешь сам.

Молодой вампир позабыл, как ему стало противно – от самого себя, когда помимо воли с уст сорвалось согласие. И то, что он выбрал медицину, было для него будто бы извинением за измену любимой.

Сейчас она не вызвала никаких эмоций, и Кирп даже удивился тому, что когда-то эта медсестричка казалась ему самой прекрасной девушкой на свете.

– Вас ждут… – процедила отвергнутая невеста, зло глянув на несостоявшегося жениха.

Кирп вздрогнул и внимательно посмотрел на бывшую любовь. Сейчас он не смог бы обнять ее. Девушка растолстела так, что руки Кирпачека вряд ли определили бы, в каком именно месте на ее пышном теле находится талия. Лицо расплылось, и та миловидность, что привлекла Кирпа несколько лет назад, потерялась в складках тройного подбородка и заплывших жиром глазках. Что ж, отца стоит поблагодарить. Фактически, если б не он, то в постели Кирпачека еженощно лежало бы существо, похожее на кентервильское порося. Сухо пожелав девушке доброго дня, виконт прошел в кабинет.

Фельдшер сидел в кресле за большим столом и выжидательно смотрел на дверь. Когда Кирпачек вошел, от уголков глаз Тоба побежали лучистые морщинки, а сквозь бороду пробилась теплая улыбка.

– А, Кирпачек, заходите, мил вампир! – приветствовал старый лекарь, вылезая из-за стола. Семеня короткими ножками, он подбежал к Кирпачеку, взял его за руки и посмотрел вверх. Борода, заплетенная в тугую, загнутую косицу, уперлась посетителю в грудь. – Обнял бы вас за плечи, но по причине малого роста дотянулся только до локтей, – рассмеялся фельдшер и отстранился: – Дайте-ка я на вас посмотрю!

Он развернул практиканта, недавно получившего черный университетский дипломом, лицом к свету. Видимо, осмотр удовлетворил старика – гном одобрительно хмыкнул. Вампир тоже обрадовался встрече. Фельдшер был всегда добр к нему, почему-то выделяя именно Кирпа из всех маленьких пациентов, которых приводили обеспокоенные родители много сотен лет назад. Кирпачек так и остался любимцем гнома, хотя перестал болеть давным-давно. Бывая в городе, вампир всегда находил время повидаться со стариком и передать ему небольшой пакет, собранный на графской кухне. Кирпачек с ностальгией вспоминал те времена, когда шарики засахаренной крови, которыми в далеком детстве угощал его доктор, надолго создавали ощущение праздника.

Тоб не изменился: та же застиранная бесформенная хламида, подпоясанная под большим животом ремнем, сплетенным из конопляных веревок, широкие штаны из кожи порося самой дешевой выделки, растоптанные тапочки без задников. На большом крюке, вбитом в стену, висел аляпистый, расшитый разноцветными пуговицами широкий плащ. В другой одежде Тоба никогда не видели, хотя вампир знал, что тому не однажды дарили дорогие костюмы. Когда же задавали вопрос в лоб, гном отвечал, что в привычной одежде ему уютно и воспринимается она как вторая кожа.

Фельдшер, шаркая тапочками, прошел к столу, грузно плюхнулся в кресло и кивнул Кирпачеку:

– Ну-с, начнем прием. Запускайте по одному.

И Кирпачек запустил… Запустил нечто такое, что даже рассмотреть не смог – так оно стремительно влетело в дверь и пронеслось по кабинету, опрокидывая стулья, роняя вазы и стаканы с градусниками, сметая со столов и полок аккуратные стопочки карточек. «Если бы буря в стакане чая «Принцесса Нюра» была бы возможна в самом принципе, – подумал оторопевший Кирпачек, – то она наверняка выглядела бы так». Маленький кабинет фельдшера показался ему сейчас стаканом, в который по какому-то невероятному недоразумению залетел смерч или торнадо. Но старый гном невозмутимо прекратил это занесенное в список пациентов безобразие одним хлопком большой волосатой лапы. Просто поднял руку и прихлопнул маленького тролленыша, – тот как раз несся к противоположной стене через стол. Тролленыш заверещал высоким, режущим уши голоском.

– Ну-с, юноша, на что жалуетесь? – спросил фельдшер, не отпуская извивающегося детеныша песчаных троллей.

– Он что-то ослаб последнее время, – сквозь слезы ответила проявившаяся в дверях после ворвавшегося в кабинет безобразия троллиха. Она стояла, одной лапой прижимая сумочку к тощей, впалой груди, а другой утирая обильно льющиеся по сморщенному лицу слезы. – Плохо ест! – пояснила мамаша хулигана и, громко всхлипнув, высморкалась.

– Так, а что же это у нас с аппетитом, юноша? Есть не хотим-с? – поинтересовался гном, быстро ощупав впалый животик и заглянув в зубастую маленькую пасть тролленыша. Тот заверещал и с удовольствием включился в игру, искусав пальцы фельдшера. Старый гном, закончив осмотр, взял гиперактивного детеныша двумя пальцами за шкирку и поднял малыша над столом. Так, держа пациента на весу, он обратился к рыдающей мамаше:

– Мальчик здоров, и я не понимаю, чего вы от меня хотите, дорогая.

Троллиха шмыгнула носом, еще раз высморкалась и пропищала:

– Рецептик бы нам… или таблеточку…

– Рецептик? – Гном на мгновенье задумался, потом, передав Кирпачеку извивающегося мальчишку, достал из кучи бумаги лист и что-то коряво нацарапал. – Вот-с, получите-с, милейшая, – сказал он, протягивая мамаше рецепт.

Та, стуча когтями по твердой плитке пола, подошла к столу, взяла рецепт и, пробежав по нему взглядом, растерянно спросила:

– Тут написано: футбол, гимнастика, легкая атлетика и танцы. Это новое поколение лекарств?

– Это лекарство для нового поколения, – усмехнулся в усы старый фельдшер. – Таблетки только усилят активность вашего малыша, девушка. Так что все те спортивные секции, что мною рекомендованы, посещать обязательно. И танцы лучше тролличьи народные. Ни вампирских бальных, ни ведьминских хороводных не рекомендую.

– Но малыш переутомится, – попробовала возразить троллиха, на что фельдшер Тоб с нажимом в голосе ответил:

– Малыш будет хорошо кушать, а переутомление, скорее, грозит всему Чертокуличинску, если этот маленький песчаный смерч не найдет мирного применения раздирающей его на части энергии.

– Вы удивлены? – спросил гном, когда мамаша выволокла визжащее чадо за дверь. – Не стоит. С троллями иначе нельзя. У них сильно выражена невидимость. На внешнем плане они проявляются только тогда, когда на них смотрят – пристально, внимательно и непременно с восхищением. Иначе такие вот разрушения обеспечены, – он хмыкнул, разглядывая погром, устроенный в кабинете гиперактивным хулиганом. – И ведь рушится все, а не знаешь, что явилось причиной таких вот разрушений, пока не вспомнишь о том, что в нашем мире сразу невозможно заметить только троллей.

– И все же, Тоб, меня смущает рецепт, – сказал Кирпачек, подбирая с пола разбросанные карточки.

– Ну, мил-вампир, а где же на троллей будут смотреть с восхищением? Только на спортивной арене, на сцене театра, ну и еще в том замечательном приборе, который называется жуткохрусталическим телевизором. – Гном улыбнулся, немного помолчал и громко крикнул: – Следующий!

Следующим пациентом оказался тот самый каменный великан, что привлек внимание Кирпачека еще в вагоне поезда. Молодой врач поставил ему тогда диагноз – камнеедка. Сейчас он с жалостью смотрел, как каменный великан, с трудом переступив больными лапами порог, ввалился в кабинет. Кабинет сразу стал маленьким, съежился. Казалось, плечи больного проломят стены, а голова пробьет потолок и снесет крышу, стоит только тому выпрямиться. Но выпрямиться великан не мог, его голова клонилась на грудь: камнеедка уже поразила позвоночник и сетью уродливых наростов, напоминающих раскинувшего щупальца спрута, виднелась из-под ворота мешковатой рубахи.

– Дохтур, мне как-то совсем уж плоховасто, – просипел великан.

Кирпачек внутренне содрогнулся, услышав это сипенье. Каменные великаны славились красивыми, сочными голосами, и самые лучшие певцы были как раз из их рода. Потеря голоса означала, что болезнь поразила не только внешние, но и внутренние органы, а также то, что жить несчастному осталось не век-два, как предположил в поезде Кирп, – счет шел уже на годы.

– Действительно, милейший, выглядите вы препаршиво-с, – согласно кивнул фельдшер Тоб.

– Дохтур, скажите мне честно, как на самом духе, – попросил больной, в сильном волнении употребляя столь явные диалектизмы. – Не мотайте мозги, скажите…

– Что вам сказать, голубчик? – поинтересовался невозмутимый гном, глядя на готового отдать концы ровесника.

– Я буду жить? – В ожидании ответа великан теребил подол широкой рубахи так интенсивно, что ткань трещала.

– А зачем вам жить? – поинтересовался Тоб.

Кирпачека просто тряхнуло от возмущения. Как фельдшер, всю свою жизнь посвятивший спасению людей, может быть таким равнодушным? Как он может вот так спокойно взирать на мучения несчастного? Как может так цинично разговаривать с больным? В университете профессора всегда подчеркивали, что пациенты нуждаются в добром слове не меньше, чем в медицинской помощи!

– Зачем жить-то, голубчик? – повторил фельдшер. – Так бессмысленно-с?

– Да Дракула его знает, – вздохнул каменный великан. – Хто ж мне позволит со смыслами жить-та?

– А кто запретит? – поинтересовался Кирпачек, начиная что-то понимать в методах местного лекаря.

– Так ить муниципалитет не даст смыслы жизненные осуществлять, – пожаловался великан и вздохнул. – Вот с самого что ни на есть детства мечтал людям добро приносить. Хотел покой-порядок охранять, сторожем ночным быть-работать. Эх-м-ма, как бы я ходил-бродил по улицам и нараспев так говорил: «Спите спокойно, горожане-сограждане!»

– А сейчас вы чем занимаетесь? – поинтересовался вампир.

– Дык, скобяными изделиями промышляю, лавка у меня, чтоб ей провалиться в самый что ни на есть рай! – и каменный великан горестно вздохнул.

– Так пусть валится, – благодушно разрешил фельдшер. – Идите, милок, в муниципалитет и добивайтесь вакансии ночного сторожа-с. А иначе жить вам действительно-с незачем.

Каменный великан пристально посмотрел на гнома и, неопределенно хрюкнув, видимо, пришел к какому-то решению. Он выпрямился, все же зацепив макушкой потолок, потом расправил плечи и прерывающимся от волнения голосом сказал:

– Благодарствую, дохтур!

Кирпачек не поверил глазам – наросты камнеедки, будто щупальца испуганного спрута, сползли с великанского затылка, зашевелились под просторной одеждой из мешковины, совсем маленькими струйками стекли к босым ступням и, юркнув куда-то под плоские пластины ногтей, затаились.

Каменный великан покинул кабинет старого лекаря абсолютно здоровым.

Больше посетителей не было, и фельдшер, кивнув Кирпачеку, встал из-за стола.

– Пойдемте, юноша, проводите старика до дома.

Они, покинув медпункт, вышли на залитый бордовыми вечерними лучами проспект. В здании муниципалитета бушевал каменный великан. Его зычный голос вырывался из помещения и, выбивая стекла, разносился по городу.

– Кажется, наш общий друг все же получит работу, – заметил фельдшер Тоб, лукаво поглядев на недавнего студента.

– Не ожидал увидеть здесь такого! – восхитился Кирпачек.

– Конечно, в нашем-то Мухосранске разве может быть что-то достойное внимания? – Фельдшер иронично улыбнулся. – Вы, молодой дипломированный вампир, наверное, ожидали увидеть устаревшие банки на спинах простуженных, кучу вставленных во всевозможные отверстия клизм и поставленных градусников? – полюбопытствовал старик, на что смутившийся обладатель черного диплома об окончании института имени Франкенштейна кивнул.

– Даже больше, – сказал он, после того как справился со смущением, – я ждал жалоб на отсутствие лекарств.

– Лекарства… кхе… – пренебрежительно усмехнулся фельдшер. – Когда-то обходились совсем без них. Приходил древний народ к шаману, а у того от всех болезней один рецепт: «Съешьте бешенку». Вот и ели бешенку, походы к ведьминским народам устраивали, вырезали под корень целые роды, чтобы завладеть угодьями, богатыми этими волшебными грибочками. Потом народ стал умным и придумал религию. Когда же церкви Великомучеников Зомби и Святого Дракулы взяли духовность в свои руки, они провозгласили: «Не ешьте эту еретическую дрянь! Молитва исцеляет тела! Молитесь!» И все кинулись молиться, а ведьм отправляли на костры, как основных потребителей еретического гриба. А знаете, что самое странное, мил вампир?

– Что?

– Что ведьмы бодро шли на смерть, горели, но упорно продолжали жевать бешенку. Так с этим грибочком в зубах и умирали. Вы же знаете, что до сих пор ведьминские народы не могут восстановить былую численность…

– Мне кажется, они и не стремятся к этому, – Кирпачек улыбнулся. Он просто наслаждался неспешной беседой со стариком. – Так что же было дальше?

– А дальше мы все стали не только умными, но и грамотными, – ответил фельдшер, засунув руки в карманы широченного плаща. Одна из костяных пуговиц оторвалась и покатилась по дорожке, но гном, не обратив на эту мелочь внимания, продолжил: – Такие вот новоявленные грамотеи сразу завопили: «Молитва – вред, опиум для народа! Панацея для всех народностей – микстура!» – и давай этой патентованной гадостью пичкать всех без исключения. Кстати, юноша, опять ведьмам больше всех досталось – у них на микстуру обнаружилась стойкая аллергия. Ведьминские народности почему-то всегда крайними оставались, уж так исторически сложилось в нашем Королевстве. Но, мил вампир, жизнь тянулась, тянулась и дотянулась до таких высот, на которых от природного иммунитета остались рожки да ножки. Тогда песенка сменилась: стали говорить, что микстура приносит вред, а вот антибиотик – это да!.. Это панацея, это эликсир жизни, способный принести избавление от всех болезней и спасти наш умирающий мир. Опять ошиблись… Почему-то ведьминские народы не болели, тогда как остальных жителей нашей страны просто выкашивали эпидемии всевозможных болезней.

Гном помолчал, улыбнулся и продолжил:

– Подумали наши ученые, да так ничего и не выдумали. Пришлось им смирить гордыню и пойти на поклон к ведьмам: деревенским, горным, лесным, полевым, болотным. Пришли, значит-с, профессора и академики к ведьминским лекарям и спрашивают: «А чем это вы лечитесь?» Как думаете, что ответили ведьминские врачи?

– И что же? – спросил Кирпачек, с нетерпением ожидая ответа.

– Они сказали: «А мы не болеем»!!! – «Но почему?» – поинтересовались светила медицины. «А съешьте бешенку», – ответили ведьмы… – Тоб гулко расхохотался. Кирпу тоже стало смешно, такого поворота истории он не ожидал. – Как тебе сказочка?

– Поучительно, уважаемый Тоб, весьма поучительно.

Увлеченные беседой, они не заметили, как подошли к дому старого гнома. Фельдшер остановился, поднял голову и взглянул на Кирпачека.

– Мил вампир, – сказал он как-то по-особенному серьезно, и даже не просто серьезно, а значительно, – когда-то я был таким же, как вы, – юным идеалистом, полным надежд и желаний, и мечтал вылечить весь мир. Хотелось, чтобы вокруг меня жили счастливые люди, а для этого они должны быть здоровыми. Вы еще не появились на свет, когда я приехал в Чертокуличинск. Думал, что буду делать благородное дело, работая в таком захолустье, куда не сунется ни один врач. Как я лечил! Помню, просто измыливался на работе. Порой выбивался из сил, но больных становилось больше и больше. И тогда поневоле задумался: а почему вообще люди болеют? Да, болезни у всех разные: и у вампиров, и у троллей, и у бесов с демонами, но их объединяет одно: все эти болезни ведут к вырождению, а порой и к смерти. Тогда стал в этих разных болезнях искать сходство. Во всех – одно. Хотите знать, что нашел?

– Хочу, – ответил молодой врач.

– Все болезни – проекция больного. Проекция представления о себе и о мире. Мысли и чувства не отдельны от тела, как мы думаем, они просто часть системы, которая называется «организм». Вот сегодняшняя мамаша – та, с гиперактивным отпрыском. Думаешь, почему у нее ребенок носится так, будто ему задний проход скипидаром смазали?

– Прививки? – предположил Кирпачек, порывшись в весьма объемном запасе полученных в университете знаний.

– Вовсе нет, мил вампир, вовсе нет. Просто у малыша та маленькая дырочка в сердце, через которую излучения матери поддерживают жизнь ребенка в утробе, не заросла. А все потому, что мамаша, будучи беременной, не хотела отпускать свое чадо в этот ужасный, полный опасностей мир.

– Ей было жалко расстаться с ребенком? Это жадность? – предположил Кирп.

– Кто-то говорит, что жадность – мать всех пороков, юноша. Однако я с этим не согласен. Жадность, она как болезнь, тоже следствие. А причина – страх. Страх – и мать, и отец всех пороков, в том числе и порока сердца. Вот дай волю этой пожилой троллихе, и она бы запаяла своего отпрыска в стеклянную колбу и всю свою жизнь следила бы за тем, чтобы с ее чадом ничего не случилось. А то, что астма и прочие заболевания дыхательных путей, а также серьезные проблемы с опорно-двигательным аппаратом были бы следствием такого вот оранжерейно-колбочного воспитания, мамаша бы даже не догадалась. Но когда она пришла ко мне с маленьким хулиганом впервые, я прописал ему движение, движение и еще раз движение. Однако страхи не отпускали нашу заботливую мамашу, и она всячески сдерживала активность ребенка. Вот вам и результат: пацан носится, как сошедшее с ума кентервильское порося. Не жадность – мать всех пороков, юноша, вовсе не жадность. Страх… Пороков сердца, пороков характера и – как следствие – пороков всего нашего общества.

– Если продолжить этот ряд, то можно сказать, что и пороков нашего мира? Природы? Экологии?

– Вы правы, Кирп, совершенно правы. – Гном, улыбнувшись, вдруг проворчал: – Старею. Все меня на философию тянет-с.

Он поднялся на крыльцо, толкнул входную дверь, но не вошел в дом, а немного потоптался на пороге и вдруг впервые за всю свою длинную жизнь дал совет:

– Уезжайте отсюда, мил вампир. Нечего-с вам здесь делать. Тут не движется ничего, и людям в этом странном городе почему-то нравится болеть… – Он занес ногу, но, так и не сделав шаг, оглянулся по сторонам и, смущаясь, попросил: – Поговорите с братом, Кирпачек, пусть он один раз прокатит старика Тоба на мобиле, ладно?

– Поговорю, – улыбнулся Кирп.

– Но только где-нибудь подальше от города, чтобы никто не видел, а то упреков не оберешься, позавидуют ведь… – И фельдшер наконец вошел внутрь, оставив молодого врача в растерянности смотреть на закрытую дверь.

Спроси кто-нибудь Кирпачека, о чем он размышлял те десять минут, что стоял под дверью дома старика гнома, он вряд ли смог бы ответить на этот вопрос. В голове не было ни одной связной мысли, он просто находился под впечатлением от разговора. То, что сказал этот провинциальный лекарь, было для него откровением, он чувствовал, что такая беседа из разряда невозможного, невероятного. Из состояния, близкого к трансовому, его вывело прикосновение чего-то скользкого, липкого. Молодой врач вздрогнул и отшатнулся. Оказалось, что его просто лизнуло кентервильское порося, запряженное в пустую повозку. Кирп усмехнулся и, развернувшись, пошел по длинной извилистой улице, которая была в Чертокуличинске не только главной, но и единственной…

– …фон Гнорь, ты заснул, что ли? – услышал он голос Гундарго. – Иди в операционную, ассистента нет.

Кирпачек, с трудом вынырнув из воспоминаний, немного посидел, приводя в порядок мысли, потом вскочил и быстрым шагом прошел в операционный блок.

Сама операция была простой, но очень долгой. Удаляли аппендикс. Все бы ничего, только вот вырезали его у кентавра, а операционных столов, пригодных для этих жителей Королевства Объединенных Шабашей, не было не только в больнице на улице Лилитской, но и во всех остальных больницах Королевства тоже. В народе даже ходила поговорка: «Без бумажки ты коняжка», ярко отражавшая то обстоятельство, что кентавров в стране игнорировали. Их нигде не прописывали, и документов им не выдавали.

Кентавры – они же нищие, бродяги, воры, мошенники, цыгане – занимали самую низшую ступень в иерархии общества. С ними велась постоянная борьба, правоохранительные органы изживали их, изживали, да никак не могли изжить до конца. Кентавры – народ сильный, свободолюбивый, и за жизнь этот народ держался не только руками и зубами, но всеми четырьмя копытами. Из-за копыт-то операция и затянулась.

Анестезию проводить было нечем, а для того чтобы фиксировать кентавру ноги, нужны каменные великаны. И Кирпачек, ассистировавший хирургу, и два гнома из бригады сантехников, и сам Гундарго – все изрядно вымотались, удерживая оперируемого от непроизвольных ляганий. Когда же додумались дать пациенту ведро воды, пропущенной через крест, «ассистенты» были уже изрядно побиты крепкими копытами.

Вода сделала свое дело: глаза оперируемого помутнели, начали закрываться, и все уже вздохнули с облегчением, а Гундарго приготовился зашить разрез, как вдруг кентавр вскочил на ноги, легко разорвав ремни, удерживающие его на спине. И вскочил так легко, что любой акробат позавидовал бы ему на законном основании. Больной лежал на операционном столе конской половиной, животом кверху, а вампирский торс свешивался с края так, что кентавр касался головой пола. Порция алкоголя оказалась недостаточной для огромной туши, коневампир недолго находился без сознания. Открыв глаза, кентавр уперся руками в мокрый от пролитых лекарств пол и перекинул через стол конскую часть тела.

– Держите его! – закричал Гундарго.

Он, рискуя жизнью, поднырнул под распоротое брюхо пациента и, подлаживаясь к скачкам в «зюзю» пьяного оперируемого, принялся укладывать внутренности в отверстие, зиявшее с левой стороны живота. Кирпачек, невероятно изворачиваясь, подавал хирургу инструменты. Пару раз он не успел отдернуть вовремя руку – под копытом кентавра тонкие пальцы вампира громко хрустнули. Сантехники, приглашенные специально для того, чтобы удерживать бродягу в неподвижности, замерли в замешательстве. Гундарго, ухитрившийся в этой свистопляске наложить четыре шва, заорал:

– Да держите его, чего встали!

Гномы, опомнившись, схватили сетку для оперирования водоплавающих, накинули ее взбесившемуся пациенту на плечи. Кирпачек, тоже сдернув сеть с бочки-каталки для русалов, присоединился к гномам. Потрясая сетями, они начали медленно теснить пациента, пострадавшего от дефицита лекарственных средств, в угол. Гундарго наложил последний шов. Кирпачек, бросив сеть, успел выдернуть хирурга в самый последний момент – кентавр упал, пропахав свежезаштопанным животом пол, но тут же, как-то умудрившись собрать в кучу ноги, поднялся и застучал копытами, разбивая рубиновую плитку пола.

– Ехали кентавры, фиг… ик… догонишь! – вопил пациент, пытаясь изобразить чечетку.

Потом жертва нетрадиционной анестезии сменил пластинку.

– Век воли не видать, ни здесь, ни там! – выкрикнул он и поскакал к двери, не понимая, что это дверь шкафчика с инструментами, а вовсе не желанный выход на волю, столь необходимую свободному бродяге. Кентавра занесло. Он покачнулся, налетел грудью на полочки и… пропал, будто его и не было. Дверцы закрылись, словно шкаф проглотил конеподобное непарнокопытное. Вымотанные операцией в условиях, очень приближенных к боевым, врачи и их помощники от службы коммунального хозяйства уже ничему не удивлялись. Один из гномов поднял ведро с остатками воды, пропущенной через крест, сделал хороший глоток и, смачно крякнув, выругался:

– В канализацию коня мать…

Гундарго сел прямо на пол, залитый лекарствами и усыпанный осколками склянок. Он со стоном пошевелил плечами, запрокинул голову и будто задремал, привалившись спиной к стене. Кирпачек взял у гнома ведро, немного отпил, передал остатки святой воды хирургу. Тот тоже отхлебнул и, расслабляясь под действием спиртного, снова закрыл глаза. Вампир опустился рядом с ним на пол. Сантехники, забрав у врачей ведро, добавили в него еще воды, но выпить не успели: то, что произошло потом, заставило их забыть о выпивке, что для сантехников в принципе невозможно.

Дверцы шкафа открылись и мягким старческим голосом спросили:

– Чегой-то вы тут конями швыряетесь? Заберите животину назад!

Да, и врачи, и помощники растерялись, но не удивились – на это уже не осталось сил. Все безразлично смотрели на шкаф. Когда же из него вышла монстриха, сухонькая, сморщенная, никто из присутствующих не испугался. Человек женского пола вел кентавра, ухватив махонькой ручкой сеть, свисающую с мощной шеи коневампира.

– Иди домой, конь древнягреческай. Иди, милай, домой, – ласково ворковала человек. – Я есче за конями навоз не вывозила, а той свинарника мне мало…

Кирпачек будто смотрел фильм – эмоции отказались работать, превратив его из участника событий в безразличного зрителя. Рядом нервно хохотнул Гундарго, тут же выругался второй слесарь-сантехник:

– В канализацию коня мать…

Человек женского пола сердито глянула на гнома, вырвала у него из рук ведро и сказала:

– Вот водичка. Попей, попей, конь древнягреческай…

Отказываться кентавр не стал, махом выхлебав воду, пропущенную через крест. Потом он сгреб самку человека, расцеловал в обе щеки и отпустил.

Завершило сценку, достойную бреда не то что одного сумасшедшего, а, пожалуй, обитателей целой психбольницы, радостное ржание кентавра. Молодой вампир закрыл глаза. Он услышал, как хлопнулось на пол, зазвенело и покатилось пустое ведро, как рухнул следом за ведром наконец-то оказавшийся под действием «наркоза» пациент, как хлопнули дверцы шкафа, закрываясь.

– Ушла, – выдохнул Гундарго, имея в виду человека.

Кирпачек фон Гнорь, проваливаясь в глубокий сон, подумал: приснилось все это ему или же действительно монстриха зашла в шкаф и, закрыв за собой дверцы, проворчала:

– Будто свинарника мне мало… мою, чищу… а тут есчо и за конями…