Текст книги "Мечта длиною в лето"

– Дедуля, я на речку.

Уставившись в окно, Федька увидел, как дед, строгавший какую-то деревяшку, невозмутимо поднял голову, осмотрел Юлькин наряд, но ничего не сказал и снова занялся своей работой.

«Кремень, а не дед. Его Юлькиными нарядами не проймёшь!» – восхитился про себя Фёдор, решив, что настало его время идти завтракать.

Баба Лена с вечера обещала ему яишенку стукнуть. Как он и угадал, на сковородке лимонным желтком пузырилась яичница, а из чайника густо пахло чаем со смородиновым листом.

– Вот парень молодец, хорошего воспитания, – заявила баба Катя, завидев Фёдора, – не то что сестра.

Отставив костыли в сторону, она подобно горе возвышалась напротив щуплой бабы Лены и, растопырив пальцы, прихлёбывала чай из глубокой тарелки для супа.

– Чтоб быстрее остыл, а то и так жарко. Семь потов сойдёт, пока допьёшь, – пояснила старуха, уловив Федькин взгляд.

Она с силой дунула в тарелку, разогнав мелкую рябь кипятка, и шумно втянула в себя содержимое. По бледному лицу бабы Кати с тремя подбородками сразу становилось ясно, что жару она переживает с трудом. То и дело, отставив тарелку с чаем, старуха через юбку гладила руками распухшие коленки и, отдуваясь, утирала мокрый лоб.

Федька уже знал, что сейчас баба Катя, вытянув губы трубочкой, с умилением примется рассказывать о своих детях. Это был привычный утренний ритуал, который баба Лена, наизусть знавшая про Люсеньку с Жориком, пропускала мимо ушей.

Но Федька ещё не успел выслушать про детей бабы Кати от слова до слова, поэтому ему приходилось принимать огонь на себя. Выхлебав из тарелки последнюю каплю, баба Катя двумя пальцами поймала на губах чаинку, обтёрла руку о застиранный фартук в цветочек и откинулась на стуле, мрачно подведя итог обстановке в обществе:

– Да, нет сейчас в молодёжи воспитания и почтения. Не знаю, куда смотрят родители. – Она сурово взглянула на Федьку, и он, торопливо пихнув в рот кусок яичницы, согласно кивнул головой. Удовлетворённая его жестом баба Катя продолжила: – Вот я и говорю. Не умеют нынешние родители детей воспитывать. То ли дело мои Люсенька с Жориком! Уж такие славные ребята, такие уважительные. Я для них ничего не жалела. Не доедала, не допивала, но новое платьице Люсюшке всегда справляла, да и Жорика не обижала: что просил – всё получал. Да не завалящее, а самое лучшее. Люсенька моя замуж за богатого вышла. Ох за какого богатого! – Баба Катя сделала паузу и в восхищении закатила глаза. – А уж какая у них компания подобралась: одни банкиры и предприниматели. Все люди интеллигентные, образованные. Люся мне так и сказала: «Ты, мама, нас не позорь, сиди и молчи. О как! В люди моя дочушка вышла, деревенские ей теперь не ровня».

Горделиво расправив плечи, баба Катя забросила в рот кусок сахара и с шумом засосала, переходя к воспоминаниям о сыне:

– А Жорик мой, тот сызмальства был увёртыш – из любой беды вывернется. Вот когда он выучился и пошёл в банк работать, то сразу разбогател. В газетах про него много писали, что вор он. Но это всё враньё! Жоренька наветов слушать не стал, а собрал вещички да и уехал в Канаду, а после к нему уже и Люсенька перебралась. Там, в Канаде, у них дома огромные, с нашей полдеревни будет. – Рассказчица обвела рукой избу, показывая, какие огромные дома у Жорика с Люсенькой. – И меня детушки не забыли – позаботились, чтоб мне хорошо было. Перед тем как уехать, Жорик самолично меня сюда отвёз и тысячу долларов мне оставил. На проживание, значит. Я тебе, Феденька, сейчас его фотокарточку покажу.

Дряблая рука с раздувшимися, словно сосиски, пальцами скользнула в карман фартука и вынула на свет яркое фото, заботливо обёрнутое в полиэтиленовый пакет. Молодая полная женщина с теннисной ракеткой в руках обнимала за плечи одутловатого мужчину в белом костюме.

– Это Люсенька, а это Жорик. Правда, красавчик?

Глаза бабы Кати легко подёрнулись влагой, а голос зазвучал тише и мягче, словно его смазали сливочным маслом. Развернув стул, старуха села прямо напротив Федьки, давая понять, что желает немедленно осчастливить его рассказом о детстве Жорика. Делать было нечего.

Загнанный в угол Федька глубоко вздохнул, приготовившись слушать бабу Катю, но дверь внезапно распахнулась, как от порыва сильного ветра, и влетевшая в кухню Юлька не своим голосом заорала:

– Зайцы! Зайцы!

* * *

Растрёпанный ветром ирокез на Юлькиной голове выглядел так, словно её волосы от ужаса встали дыбом, а озадаченное лицо деда, маячившее за спиной сестры, доказывало, что произошло что-то серьёзное.

– Какие такие зайцы, мои, что ли? – лягушкой выпрыгнула из-за печки баба Лена и громко заохала: – Уж я их рисовала-рисовала, две банки краски извела! Что с ними такое стряслось?

– Не ваши, – раздосадованно замахала рукой Юлька, – настоящие!

– Настоящие?

С набитым ртом Федька ужом проскользнул между Юлькой и дедом и, опережая всех, выскочил на крыльцо, замерев от неожиданной картины: прямо по деревне из леса скакали зайцы. Один, второй, третий… десятый.

Пружиня тела, зверьки скачками двигались вдоль улицы, то и дело шарахаясь в кусты, но вскоре снова выпрыгивая и продолжая путь в дальний лес с другой стороны Подболотья.

Никогда прежде Федька не видел живого зайца так близко. На картинках косые выглядели иначе: маленькие, уютные, пушистые. Настоящий же заяц, размером с небольшую собаку, казалось, состоял из одних жил, обтянутых неровно окрашенной шкурой грязновато-коричневого цвета.

Было в этом бегстве что-то неестественное, непонятное и оттого тревожное. Люди, не смея пошевелиться, молча смотрели вслед зайцам, пока баба Катя не стукнула костылём о пол:

– Ох, не к добру это. Мать рассказывала, такой гон как раз перед войной был, когда я в люльке качалась. Животные, они всякую беду наперёд чуют.

Баба Лена мелко-мелко закивала в знак согласия и закрестилась на восток:

– Спаси, Господи, и сохрани супротив всякого обстояния.

– Вот к чему приводит невежество, – раздался от калитки высокий голос Надежды Степановны. – Сколько раз я тебе, Елена, доказывала, что Бога нет, а ты всё крестишься. Ну подумайте сами: какое отношение имеет Иисус Христос к напуганным зайцам? – Старушка выступила вперёд из тени куста и оказалась посреди двора.

Сегодня она связала косицы пучком и стала похожа на тощую белку, перебирающую лапками в поисках орешка. Только вместо орешка Надежда Степановна держала пустую банку.

– Николай Петрович, вы же образованный человек, как вы можете мириться с такой косностью? – обратилась она к деду. – Подтвердите, что Бога нет! Мы с Надеждой Степановной устали бороться против религии в одиночку.

Федька метнул на деда испытующий взгляд. Он заметил, что Юлька тоже приоткрыла рот в ожидании дедова отклика, одновременно пристально разглядывая неожиданную гостью. Дед кашлянул, и Федька предположил, что сейчас последует шутка и дед сведёт спор к веселью. Но прозвучавший голос не содержал и тени шутки.

– Любезная Надежда Степановна, не могу поддержать вас в вашей убеждённости и уверен, что верующие имеют полное основание на свои взгляды. Никто не доказал, что Бога нет.

– Как не доказал? – От возмущения старушка выронила банку на землю, и она покатилась по траве, испугав кошку Рыжку. – Я доказала. Я защитила диссертацию по научному атеизму!

Воинственно подняв подбородок и переступив через свою банку, Надежда Степановна подошла вплотную к деду и выпалила:

– Нет ни единого доказанного свидетельства того, что человек видел Бога.

– Но ведь и ум никто не видел, – парировал Николай Петрович, – и совесть понятие нематериальное, но они есть, и вы не можете этого отрицать!

– Игра словами, любезный друг. Большинство учёных твёрдо стоит на позициях материализма. Могу назвать множество знаменитых имён…

– Не трудитесь, Надежда Степановна, я тоже могу назвать вам фамилии учёных, которые искренне веровали. Взять, например, Ломоносова или Исаака Ньютона. Наверно, и про профессора гнойной хирургии архиепископа Луку Войно-Ясенецкого вы слышали?

«Ну и дед! – ахнул про себя Федька. – Откуда он столько знает? Так и режет, так и режет!»

Побледневшие щёки Надежды Степановны дрогнули от негодования.

– Не ожидала встретить в вас идеологического противника. Ладно серые старухи, не получившие образования, – она махнула рукой на дёрнувшуюся от обиды бабу Лену, – но вы, мужчина, инженер, и верите в боженьку!

Последние слова Надежда Степановна договаривала скороговоркой, пятясь назад к калитке, словно опасаясь, что баба Лена выльет ей на голову кадку воды или баба Катя огреет костылём. Дед прищурился и поднял голову к небу.

– Верите вы в восход солнца или не верите, но оно восходит. – И, поворачивая разговор в другое русло, Николай Петрович добавил: – Похоже, жара спадать не собирается.

– Нет силушки, спарились всей деревней, как окуни в ухе, – подхватила беседу баба Катя, запирая калитку за уходящей Надеждой Степановной.

Скрипя костылями, она медленно отошла в тень и, пройдя несколько шагов, остановилась:

– Ну, Петрович, ты даёшь! Лихо Куличихе рот заткнул. – Потом, переведя взгляд на Юльку, с хитринкой сказала: – А ничего у тебя внучка, справная. Её бы подстричь, как мою Люсеньку, может, и на человека станет похожа.

От сомнительного комплимента Юлька вспыхнула, как растопка в бабы-Лениной печке, и если бы дед упреждающе не положил ей руку на локоть, баба Катя наверняка услышала бы много интересного из лексикона современной молодёжи.

– Молчи, молчи, – сделал Юльке круглые глаза Федька, – чего с бабкой связываться! Пойдём я тебе лучше покажу старинную тетрадку, которую мне старушка Кулик подарила. Вот эта, что с дедом спорила, – он припомнил слово, – атеистка.

– Старинную тетрадку? – В Юлькиных глазах промелькнул интерес. – Покажи. А что там?

– Советы рабочему тракторного цеха. Про крюки и механизмы, – гордо сообщил Федька и похвастал: – Представляешь, как интересно?

Бросив на Федьку испепеляющий взгляд, Юлька выразительно скривила рот, показывая своё отношение к тракторным цехам:

– Представляю.

Пока шёл спор между дедом и Надеждой Степановной, зайцы разбежались, оставив после себя промятые стёжки, насквозь прошивающие некошеную траву.

Трескаясь коркой под ногами, земля просила дождя.

– Спекается торф, – мимоходом заметила баба Лена, когда он расспрашивал о том, не находили ли местные жители старинного оружия на болоте, – там уже ничего не найдёшь, только сам утонешь. Хотя, – она на секунду задумалась, – время от времени тут шныряют городские парни, расспрашивают про старину. Правда, они больше иконами интересуются да старыми книгами. А у нас в деревне их и нет ни у кого. Если только на чердаках в сундуке случайно завалялись.

– А у вас завалялись?

Федькино сердчишко стукнуло от приятного предчувствия.

– У меня-то? – Розовый халатик бабы Лены колыхнулся от смеха. – Если вам интересно, то залезайте да смотрите. Что найдёте – всё ваше.

* * *

– Ещё пять минут, и мы сваримся вкрутую, как два яйца, – предупредила Фёдора Юлька, когда они шли по мосткам, настеленным на чердаке между балками.

– C мостков не сходите, – предупредила баба Лена, – потолок в одну доску положен, да и те подгнили. Ну да ничего, на мой век хватит.

Неподвижный воздух, разогретый слоем чёрного рубероида на крыше, горячим коконом обволакивал тело.

– Не хотел бы я быть курицей-гриль в духовке, – пыхтя пошутил Федька, представив свою кожу покрытой золотистой румяной корочкой, присыпанной солью и специями.

Из досок на потолке торчали ржавые гвозди, а из небольшого полукруглого окна в торце чердака полосами падал свет, заставляя шевелиться тени в укромных углах. Они наползали друг на друга, словно живые существа, высвобождая из своего плена то старую гармонь-трёхрядку с оторванными кнопками, то самовар с отломанными ручками.

– Винтаж, – авторитетно заявила Юлька, оценивая обломки былой жизни. – Сейчас на него самая мода.

Никакое пекло не заставило бы сестру и брата Румянцевых слезть вниз. Они чувствовали себя первооткрывателями, держащими в руках ключи от далёкого прошлого. Около самого входа остовом погибшего корабля возвышался ткацкий станок с натянутыми вертикально суровыми нитями. Рядом стояла корзина пустых деревянных катушек.

Юлька заинтересованно провела мизинцем по нитям, словно играя на арфе.

– Такие станки уже лет сто не делают, нам в музее экскурсовод рассказывал.

– Смотри, сундук!

– Где?

Протянув руку, сестра шевельнула пальцами в направлении окна. Федька прищурился. Между двумя толстыми балками был затиснут огромный сундук красного цвета, по бокам обитый металлическими полосами.

– Ух ты! Я даже мог бы на нём лечь! – восхитился Федька, пытаясь первым добраться до диковинки. Но Юлька решительно приставила ладонь к его груди:

– Твой номер последний. Я сундук увидала!

Мало того, что сундук выглядел как клад с пиратскими сокровищами, он был заперт на огромный ключ, торчащий из замка и восхитительно окутанный паутиной.

– Как серая фата, – сказала Юлька, – липкая, наверно, и с пауком. Ты смахни её, Федька.

– Сама смахивай, – недовольно буркнул Федька, но паутину смахнул, благо рядом висел непонятный инструмент вроде серпа с двумя ручками.

С поспешностью, словно сундук может испариться в тягучем воздухе, Юлька с Федькой одновременно положили руки на крышку, не решаясь приоткрыть тайну. Вблизи стало видно, что тёмно-красная поверхность дерева испещрена тонкой сетью мельчайших трещинок, а железо по краям кое-где покрыто ржавчиной. Едва различимой жёлтой лентой сундук опоясывала надпись, затейливо выведенная крупными буквами: «Не хвались серебром, хвались добром».

Федька спросил шёпотом:

– Можно я открою? Я же пыль стряхивал.

Протянутая к ключу рука Юльки остановилась на полпути, и снисходительный голос позволил:

– Открывай.

Ключ со скрежетом лязгнул, и Федька, торжествуя, откинул крышку.

Выпирая наружу лохматым боком, из недр сундука упруго вспучилась свалявшаяся шуба из искусственного меха.

– Фу, – выдохнула Юлька с выражением разочарования, – я думала, там что-нибудь интересненькое будет.

Подумав, что в эту жару шуба как раз то, что надо, Федька вытащил её наружу, чуть не задохнувшись от крепкого запаха какой-то травы, которой были переложены упакованные стопками вещи.

Смешные туфли с гнутыми каблуками, две разномастные галоши, одна из которых почему-то была красная, три рваных шали, отрез тюля в чернильных пятнах и картонная коробка из-под обуви, в которой лежал серый фарфоровый слон с гравировкой на боку: «Лене от Оли в день окончания школы». Больше в сундуке ничего не было.

Осторожно вытащив статуэтку слона, Федька взял её двумя руками за бока, поднеся к свету, и, глядя на серый фарфор, вспомнил тесную однокомнатную квартирку, наполненную газом, и взмах лапы нахального кота.

– Да ведь этот слон такой же, какой разбился у соседки! – пробормотал Федька, предположив, что в прошлом веке магазины страны были заполнены стадами слонов, слоних и слоников.

– Давай поставим бабе Лене на комод. Наверное, она о нём забыла!

– Поставь, – равнодушно сказала Юлька, – кому нужна эта дребедень!

Но вдруг поднесла палец к губам, призывая к тишине. Юлькин взгляд был направлен в окно поверх Федькиной головы, а чтобы лучше видеть, она встала на цыпочки.

– Смотри, смотри…

Широко распахнутые глаза Юльки подчёркивали написанное на лице оживление, которое вызывалось тем, что было за окном.

– Мне не видно, скажи, что там? – Капля пота с Федькиного лба упала на фарфоровую статуэтку в коробке и медленно соскользнула вниз.

– Дом за забором… – Юлька снова привстала, держась за раму, и притиснула нос к стеклу. – Этот особняк отсюда видно как на тарелочке.

* * *

Немыслимый пируэт был достоен ведущей балерины Большого театра, и Федина голова оказалась почти вровень с Юлькиной. Сестра не соврала:

с чердака бабы Лены отлично просматривался дом, спрятанный за глухим двухметровым забором.

Высокая трёхэтажная дача из красного кирпича с круглой башенкой и витым балкончиком напоминала замок лорда, перенесённый сюда прямо из Англии. Ровные дорожки, выложенные плитами, плавно обтекали крошечный пруд с пенистым водопадом и альпийской горкой. Разительный контраст с избёнками Подболотья довершало кресло-качалка под полосатым тентом, расположенное посреди изумрудного газона.

– Вот это да! – От увиденного великолепия, похожего на декорацию из голливудских фильмов, у Федьки округлился рот, и он, мельком взглянув на Юльку, понял, что она поражена не меньше.

Стоять, тесно прижавшись друг к другу, было неудобно. Чтобы уместиться у узкого оконного проёма, Федьке пришлось разуться и встать в сундук босыми ногами, почувствовав, как под пятками шуршат пожелтевшие газеты.

– А вот и хозяйка! Жаль, что у нас нет бинокля, – нежно промурлыкала Юлька.

Чтобы лучше видеть, она приставила ладони к глазам и всем корпусом привалилась к стеклу, рискуя выдавить его наружу.

– Где? Где хозяйка?

– Да вон, смотри внимательнее. Вышла.

Напрягая зрение, Федька сумел рассмотреть женскую фигуру в длинном белом платье, которая царственно подплыла к шезлонгу и села в кресло. Хотя издалека дама вырисовывалась нечётко, стало понятно, что одной рукой она обмахивается веером, а в другой держит книжку.

Что-то во всей этой мирной картине было неправильное, фальшивое, игрушечное. Некоторое время в особняке ничего не происходило и дама спокойно читала. Но время шло к обеду, и Федьке стало скучно. Чего зря таращиться на незнакомую тётку? Да и некрасиво подглядывать. Прежде он думал, что за забором какая-то особая тайна: танк, например, стоит, или это секретный объект с вооружённой охраной, а хозяйка плетёт шпионский заговор, как в крутых боевиках. Уж тогда Федька сумел бы проявить себя. А потом его наградили бы орденом. Посмертно…

– Пошли, Юлька, пора обедать.

Отлепив от газеты прилипшие пятки, Фёдор уже собрался вылезать, как вдруг Юлька прокомментировала: