Текст книги "Мечта длиною в лето"

Несмотря на весёленькую окраску, колючая проволока придавала сооружению мрачный вид неприступной крепости, а глухо задраенные ворота с глазком указывали на то, что хозяин гостей не жалует.

– Это дом местной затворницы, – сказал Генка, – есть тут одна такая. Видно, от кого-то скрывается.

Он не договорил, предлагая по его тону самим догадаться, какой человек тут живёт, прячась от людских глаз. Не останавливаясь, машина пролетела мимо особняка, и рука Голубева уверенно нажала на кнопку сигнала, издавшего гудящий звук, покрывший шум гравия под колёсами.

– Приехали, Подболотье.

– Вот это да! – невольно закричал Федька, когда машина, словно споткнувшись, остановилась около покосившегося дома без крыши.

Вдали, сколько позволял видеть глаз, стояли такие же полуразвалившиеся избы с рухнувшими заборами, дырявыми крышами и проломленными стенами. Одни избушки выглядели почти пригодными к проживанию, только кровлю бы подлатать, а другие превратились в прах так давно, что успели прорасти ивняком и крапивой в человеческий рост.

Завозившийся на сиденье дед крякнул, но сдержался, негромко заметив:

– Говоришь, все твои одноклассники тут лето проводят? Ну-ну.

Старухи появились внезапно. Словно вынырнули из-под земли. Одна, другая, третья…

Возглавляла бег сухая старушонка в лёгком халатике с розовыми зайцами, явно купленном в «Детском мире». Приветственно размахивая над головой полиэтиленовым мешком, она успевала выкрикивать:

– Я первая в очереди! Не обгоняй меня, Валентина, я первая машину увидела.

– Сахарный песок привёз, Геннадьюшко, как я заказывала? – басом гудела толстая бабуля с костылём, продираясь через кусты бузины, усеянные мелкими белыми цветочками.

– Генка, Генка приехал! – неслись со всех сторон голоса, наполняя деревню жизнью и звуками.

Облегчённо вздохнув, Федька уловил на лице деда подобие улыбки и понял, что гроза миновала и экстренное возвращение откладывается.

В первый момент показалось, что старух очень много, но, приглядевшись, Фёдор насчитал всего шестерых: крошечную бабулю в розовом халате, дородную Валентину с конским хвостиком, перетянутым резиночкой, бочкообразную старуху с костылём, двух похожих друг на дружку бабушек в домашних тапочках и угрюмую старуху, державшуюся немного в стороне от машины.

Не в силах дождаться, пока Генка распахнёт дверцы автолавки, бабушки столпились у кузова, весело отпихивая друг друга и беззлобно переругиваясь, словно члены одной семьи у сковородки с горячими блинами.

– Кто первый в очереди? – звонко выкрикнул продавец, и вокруг воцарилась благоговейная тишина. Во время суматохи на приезжих никто не обратил внимания. Старушки торопились отовариться, а Генке Голубеву было некогда поднять голову от подсчётов. Наконец, отпустив товар последней бабуле, Голубев поманил рукой всё ещё сидевших в кабине деда с Федькой и представил собравшимся:

– Дачники к вам.

– Бабоньки, никак к нам женихи! – взвизгнула от восторга старуха с костылём, с недюжинной силой забросив его в ближайший куст.

– Точно, гражданин, да какой симпатичный! – согласились старушки в тапочках, умильно заморгав побагровевшему от смущения деду.

– Но-но, – пригрозил веселухам Генка, ухмыляясь во весь рот, – запугаете дачников – обратно уедут. – Он нашёл глазами бабулю в розовом и спросил: – Баба Лена, возьмёшь постояльцев?

– А что? Я старушонка озорная, – притопнула ногой баба Лена и скомандовала: – Берите вещи и айда за мной.

* * *

В деревне пахло цветущей сиренью. Нескошенная трава вдоль дорог порой доставала Федьке до макушки. Как только вдали затих урчащий шум Генкиной машины, деревней завладели птичьи перезвоны и стрекотание кузнечиков.

Хоть и кружило Федькину голову неизведанное приключение, но усталость наваливалась, передавливая плечи лямками рюкзака и стекая за воротник струйками липкого пота. О привале и отдыхе он думал с блаженством, ему очень хотелось пить. Лучше всего холодную фанту или спрайт. Но сойдёт и вода.

Звучно хлопая по пяткам, оранжевые шлёпанцы бабы Лены торили путь по зарослям подорожника между заколоченных домов. От быстрой ходьбы розовые зайцы на халатике шевелились, словно в детском мультике, издалека казалось, что они грызут синие морковки, накрепко зажатые в лапах.

Пару раз старушка останавливалась, проверяя, идут ли за ней постояльцы, и перекладывала из руки в руку полиэтиленовые пакеты, раздувшиеся от продуктов. От нелёгкого груза на руках бабы Лены верёвками набухли тёмные жилы, и Федька подумал, что если бы он не волочил объёмистый рюкзак, то обязательно помог бы. Наверное, со стороны это выглядело совсем неприлично: маленькая старушонка тащит пакеты, а два крепких мужчины идут сзади… Поэтому он облегчённо вздохнул, услышав, как дед вежливо предложил:

– Хозяюшка, позвольте вам помочь.

– Да мы уже пришли!

Баба Лена резко свернула и замерла, ожидая реакции гостей.

– Ну и ну! – ахнул Федька, стукнувшись о дедову спину.

– Красота! – сдавленно изрёк дед, посмотрев на покрасневшую от смущения бабу Лену.

За калиткой, висящей на одной петле, перед ними открылся дом. Снизу до крыши он был расписан розовыми зайцами и синими морковками. В точности как на халате. Но если на халате заячьи мордочки удавалось разглядеть с трудом, то на зелёной стене дома огромные зайцы представали во всех подробностях, сверкая белыми зубами и кося узкими глазами с загнутыми ресницами.

– Ресницы я для красоты пририсовала, – похвасталась хозяйка и бесхитростно поинтересовалась: – Нравится?

– Великолепно, – с преувеличенным восторгом воскликнул дед, и Федька понял, что дед – любитель фламандской живописи шестнадцатого века – в шоке от увиденного.

– Милости прошу. – Баба Лена посторонилась, пропуская постояльцев вперёд.

Предвкушая, как скинет ненавистный рюкзак на пол, Федька шустро проскочил на крыльцо, успев заметить укоризненный взгляд деда.

Тот церемонно остановился напротив хозяйки и, взяв у неё из рук пакеты, представился:

– Николай Петрович Румянцев. Дед вот этого мальчика Феди, – кивком подбородка он указал на внука, успевшего сбросить на ступеньки и рюкзак, и кроссовки.

– Баба Лена, – представилась старушка, – то есть Елена Ивановна. – И, видимо, чтобы объяснить свою любовь к рисованию, уточнила: – Малярша я. Бывшая. На Киришском домостроительном комбинате работала.

Острым кулачком баба Лена толкнула незапертую дверь. Из сеней пахнуло приятным холодком.

– Проходите.

Поймав Федькин взгляд на ведёрке с водой, баба Лена споро сунула ему в руки кружку, пальцем указав на ведро:

– Лей – не жалей.

Прозрачная вода нежно окатила горло студёной свежестью. Её хотелось пить без конца. С таким блаженством не сравнится ни спрайт, ни фанта, ни даже пепси-кола с её приторно-коричневой сладостью.

Хотя в избе было сумрачно, можно было разглядеть, что сразу за порогом находилась русская печь с лежанкой, обложенная белой кафельной плиткой. Справа – небольшая столовая: фикус, круглый стол, покрытый клеёнкой в клеточку, и самодельный узкий диванчик.

Дверь в гостиную прикрывали занавески, между которыми проглядывались трюмо, раскладной диван, стол и широкий трёхстворчатый шкаф. Федин взгляд остановился на почерневшей иконе Спасителя. Точно такую же он видел в домике Петра Первого, когда с классом был на экскурсии. Другая стена была густо увешана репродукциями из детских журналов, с которых на Федьку таращились многочисленные Золушки, гномики и оленята.

– Спать будете здесь. – Баба Лена распахнула фанерную дверь в квадратную спаленку с двумя узкими койками и тумбочкой посередине.

– А вы? – не удержался от вопроса Фёдор.

– А я люблю спать там. – И хозяйка показала на уютную веранду, пристроенную к столовой. Обращаясь к деду, она подвела итог смотринам: – О цене сговоримся.

Не вникая в смысл дальнейшего разговора деда с бабой Леной, Федька цепким взглядом ощупывал каждый миллиметр дома, искал крюки на стенах, словно надеясь с ходу натолкнуться на следы таинственной рукописи.

На глаза не попался ни один, даже самый маленький, крючок, не говоря уже о рукописях, и Федька принялся размышлять, каким образом вычислить, у кого из деревенских старух хранится заветное сокровище.

* * *

«Мальчикам нужны приключения, неожиданности и сельская жизнь. Только тогда они вырастают настоящими мужчинами», – думал Николай Петрович Румянцев, слушая равномерное посапывание спящего внука.

Как только Федька, отводя глаза и краснея, стал заверять, что на свете не бывает более комфортабельного отдыха, чем в замечательной деревне Подболотье, дед сразу догадался, что мальчишка хитрит и рвётся на природу совсем не ради рыбалки и прогулок по лесу…

В приоткрытое окно один за другим влетали комары, надсадно звеня над ухом и отвлекая от мыслей. Хлопая наугад в направлении звука, Николай Иванович больно заехал себе по носу, но комариный писк не утих.

Рассудив, что уснуть не удастся, Николай Петрович спустил ноги с кровати, стараясь не скрипеть половицами, вышел на крыльцо и обомлел от огромного, казалось – в полнеба, медового диска луны, висящего над лесом.

Нет! Не напрасно он привёз сюда Федьку. Пусть парень посмотрит, какова она, настоящая Россия, без прикрас и удобств! Чистая, словно потаённый родник. Может, тогда он будет ценить истинное, родное, а не навязанное рекламой по телевизору. Да здесь и телевизора-то нет. И это благо. Мобильник и то брал с трудом, постоянно срывая звонок в глухое молчание.

Подболотье так легло Николаю Ивановичу на душу, что он позвонил сыну и с искренним восторгом рассказал ему, как чудно они с Федькой устроились и в какое живописное место попали.

– А ванна там есть? – взяв трубку, поинтересовалась невестка.

– Конечно, есть! – не кривя душой, заверил её Николай Иванович, помешав палкой в ржавой эмалированной ванне, в которую хозяйка собирала воду для полива.

Ночной ветерок неприятно задувал в лысину. Поискав глазами вокруг себя и не найдя никакой тряпки, Николай Петрович стянул майку и прикрыл голову, тотчас почувствовав, как на голую спину насело несносное комарьё. Пусть. Если перетерпеть первые укусы и не чесать, то комары перестают кусаться. Эту тайну открыл ему в армии друг-сибиряк. Здесь, конечно, не Сибирь, но лес глухой, а деревня уж и совсем пропащая. Всего жителей – шесть старух да таинственная дама за высоким забором.

– Сперва, по осени, нагнали рабочих, и они за пару месяцев дом отгрохали, – полушёпотом, словно боясь огласки, сообщила за вечерним чаем баба Лена, – а потом она и сама приехала. Кто – не знаем. Чёрная шляпа, что мой чугун, брюки, пальто, лицо платком замотано. За забор шмыг и ни гу-гу. Раз в неделю оттуда парень на машине за продуктами в город ездит, а по весне гости наведывались. На трёх чёрных машинах, видать, дорогущих. Да только побыли недолго. Через пару часов уехали обратно.

Других обитателей Подболотья Елена Ивановна охарактеризовала одним словом – «возвращенки».

– Это как? – не сразу понял Николай Иванович странное определение.

– А так. По молодости уехали в город счастья искать. Помыкали горе, состарились да и возвратились в родимый край. Только уезжали павами, а возвернулись щипаными курами, не годными даже в суп. Вот видел у автолавки Валентину, здоровую такую? – Переждав утвердительный кивок, хозяйка продолжила: – Так вот. Валентина эта вышла замуж за местного парня, деревня-то наша тогда огромная была, молодёжи полно. Жить молодые здесь не захотели и вскоре после свадьбы подались в Новгород. Там Валькин муж сразу в гору пошёл. И пяти лет не прошло, как заделался главным инженером автобазы. А это знаешь какая должность была! Денежная да почётная. – Елена Ивановна подняла вверх большой палец. И продолжила: – Валентина в те годы как сыр в масле каталась: хрусталя накупила, сервизов. Веришь, каждую неделю к личному парикмахеру ходила, укладки делала. От нас, односельчан, морду за три квартала воротила, даже не здоровалась. Сынок у них с мужем народился, Славка. Крепкий такой мальчишечка, горластый. Это ещё Вальке гонору прибавило: мол, все вы – дураки, неудачники, а мы, Алексеевы, держим жизнь за хвост и не выпустим. Да только Боженька гордыньку быстро смиряет. Сперва Валька на работе проворовалась, мужу с трудом удалось скандал замять. Потом сын в школе одни двойки носить стал, а потом случилось и вовсе страшное – муж в аварию попал и так ноги переломал, что пришлось оформлять инвалидность. Вальке нет чтоб задуматься о жизни, покаяться. А она озлобилась, роптать начала. Вообще как мегера стала. Кому могла вредить от зависти – всем гадости делала. Так бы и жила в лютой ненависти, да муж умер, а буквально через месяц сын Славка привёл невестку и мать из квартиры выставил. Тут словно глаза у Валентины открылись. Неделю она у меня на руках ревмя ревела, а потом сюда, в родительский дом, наладилась. Первая была, кто вернулся. Сама дом ремонтировала, сама полы стелила и крышу латала. А затем и другим бабам принялась помогать, тем, кого сюда судьба привела. И мне она сарай колотила. Даром что женщина, а хваткая, умелая. У нас, деревенских, руки всякое ремесло помнят, что предками заложено.

В подтверждение своих слов старушка растопырила над столом заскорузлые пальцы с потрескавшейся на сгибах кожей, и Николаю Петровичу на миг стало стыдно за свои гладкие белые руки.

О своей жизни баба Лена поведала скупо:

– Сапожник без сапог. Всю жизнь людям дома строила, квартиры отделывала, а на старости лет осталась одна-одинёшенька и без угла – спасибо власти, которая наш ведомственный дом продала под торговый центр.

На крыльце становилось сыро от ночной росы, а покусанная комарами кожа немилосердно зудела и чесалась. И всё равно в деревне хорошо! Николай Петрович задержал взгляд на красавице луне, плавающей среди облаков, и так же тихо, как вышел на крыльцо, прокрался в спальню.

Интересно, какая история привела Федю в это Подболотье? У мальчишек свои тайны, но если взрослые относятся к детям с уважением, то скоро они становятся друзьями. А Николай Петрович очень хотел, чтоб внук ему доверял.

* * *

Проснувшись ближе к полудню и наскоро ополоснув лицо под пластмассовым красным рукомойником во дворе, Федька обнаружил странное свойство деревни: она существовала сама по себе, вне времени и пространства.

Огромный дымный город, в котором была его квартира, школа, одноклассники, Юлька и противный Ванька Павлищев, лежал где-то далеко, в другом мире, отдельном от росистого куста бузины под окном и заколоченного дома за соседским забором. А остановившееся на старых ходиках время абсолютно не имело значения. Какая разница – десять утра на дворе или одиннадцать. Главное, что взошло солнце, начался новый день, потом будет вечер, а за ним наступит ночь, наполненная снами и шорохами.

Сразу по приезде Федька пробежался по деревенским улицам, с особым трепетом вглядываясь в заколоченные окна домов, ещё носящих на себе следы хозяйских рук. Рухнувший домик у реки был затейливо украшен над дверью деревянным кружевом. А срубленная на века тёмная изба на пригорке стояла крепко, уверенно, словно говоря: «Я здесь главная! Моему плотнику цены нет!»

Жилые дома легко угадывались по распахнутым окнам и половичкам на заборах. Их было всего шесть. И среди погибающей деревни они вызывали уважение своей стойкостью и упрямством.

Дед во дворе сколачивал скамейку, баба Лена полола огород, а предоставленный сам себе Федька, достав из рюкзака помятый листок бумаги в клеточку, решил набросать план поисков рукописи.

Наверное, стоит перечислить старушек. Наморщив лоб от усердия, Федька припомнил вчерашний разговор во время ужина, когда баба Лена по пальцам пересчитала деду всех здешних невест пенсионного возраста.

Федя начал с бабы Лены, она пошла первым пунктом.

Далее следовали имена остальных обитательниц Подболотья, приправленные меткими характеристиками хозяйки:

2. Валентина. Ну, про неё всё ясно.

3. Бирючиха Галина. Бирючиха потому, что смотрит исподлобья, как бирюк, и к другим бабам чай пить не ходит, по словам бабы Лены.

4 и 5. Сёстры-кандидатши в одинаковых домашних тапочках. Кандидатши потому, что они кандидаты каких-то ненужных наук.

6. Катька-почтальонша с костылями. Сынок с дочкой у ней в Канаду подались счастья искать, квартиру продали, а Катьку в деревню спровадили. Живи, мол, мама в своё удовольствие в родительском доме.

Последний, седьмой пункт был самым загадочным, потому что туда надо было бы вписать зазаборную даму, о которой никто ничего не знал и которую видели один раз мельком, да и то укутанную с ног до головы.

Немного подумав, Федька решил не мудрить и записал просто: «Таинственная незнакомка».

Подражая деду, он побарабанил по столу пальцами, рассуждая вслух, – так ему казалось весомее:

– Теоретически рукопись с крюками может храниться у любой из старух. Да ещё надо учесть, что письмо отправилось не по адресу два года назад, а значит, надо, не возбуждая подозрений, расспросить, не жила ли здесь ещё какая-нибудь бабулька… Кроме того, установив хозяйку рукописи, надо втереться к ней в доверие, чтобы она показала таинственные крюки и дала срисовать. А уж дальше дело не станет. Расшифровка с нынешними средствами информации – сущая ерунда. Посидел часок-другой перед компьютером, и – опа! – план сокровища готов.

Припомнив детективные книжки про Шерлока Холмса, Федька сделал попытку рассуждать логически, пересматривая свой список снизу доверху и наоборот. Но мысли из головы улетучились, и, кроме всего прочего, он не разведал, где здесь речка. Оставив на потом глубокие думы, Федька решил для начала просто познакомиться с каждой из бабушек, чтобы понять, какая из них хранит тайну рукописи.

Но, само собой, самое важное сейчас – найти реку и выкупаться, потому что солнце начинало приклеивать к спине футболку и прожаривать волосы на макушке.

– Дед, пойдём на реку, баба Лена сказала, что здесь недалеко, – попросил Федька.

Взглянув в просящие глаза внука, Николай Иванович решительно забил последний гвоздь в спинку когда-то голубой скамейки и сообщил хозяйке:

– Елена Ивановна, мы идём купаться.

– В час добрый, – донёсся до них ответный отклик, – купайтесь, но на омутá не ходите, они у нас бездонные.

Зря баба Лена упомянула про бездонный омут, потому что Фёдор немедленно решил, что если где и купаться, то только там. Что она, старуха, понимает? Наверняка и плавать толком не умеет, а он в пятом классе целую зиму в бассейн ходил. И тренер Вера Михайловна его хвалила. Так и говорила: «Кроль Румянцеву отлично удаётся!»

Он одним прыжком поравнялся с дедом, доставая ему почти до плеча, и стал канючить:

– Дед, пойдём на омут, хоть одним глазком посмотрим, что там за бездонное дно.

К Федькиному удивлению, дед сразу же согласился:

– Пойдём посмотрим, только по пути на деревню полюбуемся, а то я как встал, сразу по хозяйству помогать принялся. Надо же начинать исследовать новое место жительства.

Николай Петрович кинул косой взгляд на внука, подметив, как на миг его лицо хитренько сморщилось, а глазёнки с повышенным вниманием застреляли по сторонам.

На природе внук словно преобразился, а предвкушение купания привело его в такое бодрое настроение, что он даже запел. Легко, звонко, без усилий выводя верхние ноты.

«Сколько раз говорил Татьяне, чтоб отвела Федьку в музыкальную школу», – с раздражением подумал Николай Петрович, давая себе зарок, что по осени непременно покажет внука специалисту или, в крайнем случае, будет оплачивать ему уроки музыки.

– Смотри, дед, вот дом Валентины!

Прервав песню, Федька указал на приземистый домик с покатой крышей, на крыльце которого стояла грузная женщина в ситцевом халатике. Оттуда послышалось:

– Здорóво, дачники! – Описав полукруг, рука старухи приветственно поднялась вверх. – Сегодня опять жара будет. Ох не к добру.

Почти сразу за домом Валентины промятая в траве тропинка уткнулась в овражек, а потом побежала вниз, к реке, тёмной змеёй мелькающей в высокой прибрежной осоке.

«Осока – от слова “сечь”. Надо было надевать не шорты, а джинсы», – подумал Федька, когда на его ногах зарозовели длинные царапины, горящие, как от крапивы.

Он заметил, что дед как ни в чём не бывало идёт впереди, словно крейсерский корабль, рассекая кроссовками зелёное травяное море.

У берега твёрдая почва под ногами поменялась на зыбкую, и идти стало неприятно, будто ступаешь по застывшему холодцу.

– Заболачивается река, – сказал дед.

Из прибрежных зарослей ему вдруг ответил тоненький, но уверенный голос:

– Раньше мужики пожню подчистую скашивали, вот и была река чистой и широкой. А нынче всё кругом пропадает. Умирает река вместе с нами.

Дед с удивлением поднял брови.

Говорившей оказалась бабуля в тапочках, которую баба Лена назвала кандидатшей. Короткая аккуратная чёлочка, седые волосы, заплетённые в две жидкие косицы и круглые глаза, смотрящие с выражением отличницы, делали её похожей на девочку-школьницу, только старенькую.

Увидев, что её заметили, бабуля не торопясь отжала бельё, которое полоскала длинным деревянным крючком, и с достоинством встала, одёргивая короткую футболку на тонкие треники:

– Разрешите представиться: Вера Степановна Кулик. Кандидат философских наук.

Ветки ивняка раздвинулись в стороны, и из середины куста вынырнула голова ещё одной старушки, как лавровым венком, обрамлённая изумрудной листвой.

– Надежда Степановна Кулик, тоже кандидат наук. Только Вера Степановна защищала диссертацию по марксизму-ленинизму, а я по научному атеизму.

Тонкая нотка вызова в голосе давала понять, что Вера Степановна ждёт реакции на последние слова, но дед, подтолкнув вперёд Федю, лишь улыбнулся:

– Очень приятно познакомиться. Николай Петрович Румянцев. Инженер. Мой внук Фёдор, шестиклассник.

– Шестиклассник – это великолепно! Школьные годы чудесные! – воскликнула Вера Степановна, задорно тряхнув косицами и подняв руку в пионерском салюте. – Пионерия, друзья, совет отряда, сбор металлолома для помощи борцам за свободу Африки! Что может быть интереснее?!

Под таким углом Федька на сбор металлолома не смотрел, а что в Африке со свободой, представлял смутно. Вспомнив про школу и обидную кличку Хомяк, Федька вдруг понял, что его это совсем не занимает, как не занимает то, что происходит сейчас, например, в Новой Зеландии или на планете Юпитер.

Переводя взгляд со старушки на старушку, он понял, что купание в омуте придётся перенести на ночь, так как настало время осуществлять план по внедрению.

* * *

Соорудив на лице умильное выражение, какое любила делать отличница Нинка Орлова, Федька одёрнул футболку и сладким голосом спросил:

– Вера Степановна, Надежда Степановна, позвольте, я вам помогу донести до дому корзинку с бельём.

Успев заметить, как округлились от изумления глаза деда, Федька усёк, что его дипломатический манёвр имел успех у бабушек.

Вера Степановна всплеснула руками:

– Тимуровец! Какая редкость в наше время!

Восторг в её голосе заставил Федькины уши порозоветь, как случалось всегда, когда он хитрил. Чтобы заглушить стыд от уловки, он сказал себе, что, действительно, старушкам надо помогать, и уверенно подхватил корзину.

– Ваш мальчик великолепно воспитан.

Дед с достоинством наклонил голову, но Федька прекрасно понимал, что его примерное поведение выглядит в глазах деда подозрительным. Ну и пусть. Главное – побывать у бабулек дома.

– Ты иди, Фёдор, раз вызвался помочь, а потом сразу домой. Надеюсь, дорогу найдёшь?

– Ещё бы!

Сердце замирало от предчувствия неизведанного, словно он шёл не к двум безобидным старушкам, а предпринимал шпионскую вылазку в стан неприятеля.

Бабули, охая и ахая, семенили чуть впереди, отпуская в Федькин адрес такие слова, от которых его уши из розовых превратились в красные, а после и вовсе заполыхали, словно раскалённые угли.

Дом Куликов стоял третьим по счёту от реки. Крытый почерневшим шифером и крашенный жёлтой краской, он выглядел почти новым, если не считать перекошенные рамы веранды и скрипучую дверь, ведущую сразу на кухню.

– Феденька, ставь корзину сюда. – Вера Степановна чуть не силой выдернула ношу из Федькиных рук, оживлённо кивая головой в направлении горницы. – Проходи, посмотри, как мы живём. У нас так редко бывают гости.

– Да, да, редко, – поддержала сестру Надежда Степановна и пожаловалась: – Честно говоря, Геннадий должен был бы порекомендовать вам остановиться у нас. Мы с твоим дедушкой сразу нашли бы общий язык, как интеллигентные люди с высшим образованием. Но, впрочем, не будем о грустном. Ты проходи, проходи.

Это приглашение как нельзя лучше отражало желание Фёдора.

– Благодарю. С удовольствием.

Припомнив правила приличия, он наклонил голову к плечу и переступил порог, вмиг оторопев от неимоверного количества бюстов и бюстиков Ленина, расставленных в самых неожиданных местах.

Гвоздём коллекции была скульптура размером с годовалого ребёнка. Она возвышалась посреди обеденного стола. На ней вождь мирового пролетариата призывно тянул руку вперёд, указывая на другой свой бюст, примостившийся на краю комода. Третье изображение, покрытое бронзовой краской, пристроилось на полочке возле печки, соперничая формой с массивным гипсовым Лениным в кепке с отбитым козырьком.

Горделиво обведя рукой скульптурное хозяйство, Вера Степановна пояснила:

– Наша с Надюшенькой коллекция. Её начал собирать ещё наш папа – директор Подболотской средней школы, а мы с сестрой продолжили. Да… Когда-то в в Подболотье была школа… Надеюсь, нынешние школьники помнят, кто такой Ленин?

Чёрные маленькие глазки старушки испытующе глянули на Федьку, требуя ответа, и он, призвав на помощь все свои знания по истории, неуверенно сказал:

– Глава партии коммунистов?

Получалась игра «Угадайка»: за правильный ответ получишь приз, а за неправильный – щелбан по лбу.

Вспомнилось, как однажды в класс пришёл корреспондент местной газеты и у всех ребят спрашивал: кто такой Ленин? Он, Фёдор Румянцев, был одним из немногих, угадавших правильный ответ. Марина Шарко ответила, что Ленин – это трансформер, а Настя Богданова думала, что поэт. Учительница тогда поставила Фёдору пятёрку, удивившись, откуда он знает не пройденный ещё материал. А он всего-навсего сумел посмотреть вместе с дедом документальный фильм.

Судя по всему, точный ответ Фёдора о месте Ленина в истории пролился старушкам бальзамом на старые раны, и они, воркуя, как две голубки, принялись суетливо уставлять стол вазочками с печеньем и накладывать в блюдце тягучее варенье со сморщенными ягодами клубники.

Внешне похожие, сёстры отличались манерой поведения. Вера Степановна вела себя величественно, смотрела взыскательно, словно на экзамене, а Надежда Степановна была мягкой, как подушка-думочка.

– Милый мальчик, настоящий пионер, умница. – Пододвинув к Фёдору вазочку с печеньем, Надежда Степановна достала из комода фотографию двух девочек в панамках, белых носочках и с пионерскими галстуками на груди и сообщила: – Это мы с Верой Степановной. Собираем макулатуру.

Фёдька вежливо покивал головой, соображая, как навести разговор на рукопись, как вдруг Вера Степановна залилась смехом, видимо, вспомнив что-то забавное:

– А помнишь, Надюша, как мы нашли в макулатуре старую тетрадку. Это было как раз перед самой войной.

Печенюшка во рту у Фёдора волшебным образом целиком проскользнула в горло, и он хрипло прошептал:

– Рукопись?

– Конечно, рукопись, – подтвердила Вера Степановна, – как же иначе? В те годы пишущие машинки были большой редкостью, а у нас в Подболотье и подавно.

Старушка долгим взглядом посмотрела на Фёдора, боящегося упустить хоть одно её слово, и спросила:

– Почему тебя, собственно, это так взволновало?

– Ну, я… – Он ненадолго запнулся, но верный ответ пришёл сам собой: – Я люблю историю. Наверно, это так здорово – найти рукопись!

– Надюша, что ты скажешь, если мы подарим молодому человеку ту рукопись?

Пока выносилось решение, Федька сидел ни жив ни мёртв и переводил взгляд с одной сестры на другую. Трогательно прижавшись плечом к плечу, бабули тихонько советовались друг с другом, и Федька почувствовал прилив жалости и раскаяния.

Сейчас они, ничего не зная, отдадут ему ценную вещь, а он только скажет «спасибо» и сделает вид, что ничего не произошло? С другой стороны, зачем старушкам знать о том, что рукопись ценная, если она столько лет валяется у них где-то спрятанная и не приносит никакой пользы? Она им, наверно, совершенно не нужна.

От мыслей, бегущих в разных направлениях, у Феди сначала зачесался нос, потом макушка, потом ухо. Если б старушки посовещались ещё минут пять, то он, наверное, разодрал бы себя ногтями до крови. Но, как видно, решение было принято, и Вера Степановна твёрдо сказала:

– Фёдор, мы с Надеждой Степановной дарим тебе найденную тетрадь в память о пионерии сороковых годов. Храни её.

– Вообще-то мы хотели подарить её Геннадию Голубеву, но ты тоже вполне достойная кандидатура.

Под одобрительный взгляд сестры Вера Степановна прошествовала к книжному шкафу, увенчанному бюстом Ильича, и щелчок замка прозвучал для Федьки таинственной музыкой.

– Где же она? Помню, в позапрошлом году, когда я перебирала наш архив, тетрадка лежала сверху.

– Посмотри в другой коробке.

Шуршание бумаг затягивалось, превращаясь в пытку, но наконец Вера Степановна с торжеством воскликнула:

– А, вот она! На, Феденька, держи!

В пальцах старушки подрагивала тонкая белая тетрадка с серпом и молотом на обложке.

– Спасибо! Я буду очень её беречь! – звонко выкрикнул Федька, сам не свой от радости. Но совесть, томившая его всё это время, не могла смолчать, и он добавил: – Я буду всё лето помогать вам, только скажите.

– Спасибо, дружок, – прослезились старушки и одновременно закивали головами так, что косицы Веры Степановны запрыгали по плечам, а коротко подстриженные волосы Надежды Степановны превратились в маленький вихрь.

Не в силах сдерживаться далее, Федька раскрыл первую страницу и увидел крупные буквы, выписанные тщательно, но неумело: «Советы молодому рабочему тракторного цеха». Не веря своим глазам, Федька перечитал вслух: «Советы молодому рабочему тракторного цеха».

Сразу под красной строкой были нарисованы два крюка на тросах – большой и маленький, спускающиеся со стрелы башенного крана, и дан первый совет: «Не стой под стрелой».

Ему показалось, что гипсовый Ленин посреди стола стал похож на Ваньку Павлищева и злорадно подмигивает, кривляясь: «Получил, фашист, гранату?»

Да, граната, которую он получил, была мощной. До свидания, клад, чао-какао, мобильные телефоны и плееры, прощайте, мечты!

Федька почувствовал себя так, как если бы ему вместо обещанного дедом ко дню рождения компьютера последней комплектации всучили грубо сделанную из картона игрушку с нарисованной клавиатурой. Ему отчаянно хотелось плакать.