Текст книги "Мечта длиною в лето"

То, что денег от случайного заработка хватило ровно на обновку, она маме не сказала. Пусть думает, что дочь становится независимой и успешной.

Проходя через комнату, Юля заметила очень бледного брата, лежавшего на папином месте. Его дыхание ещё не выровнялось после приступа, и Юльке стало жалко тихого и беспомощного Федьку. Ещё ночью, слыша его ненатуральный кашель, она была уверена, что парень прикидывается и хочет прогулять школу, но, похоже, он действительно заболел.

Ещё не хватало! Перед её глазами снова замаячил призрак деревни. Хоть мать и обещала не ссылать её туда, но у них есть дед с правом решающего голоса, который если упрётся, то обязательно настоит на своём. Дед даёт почти половину денег на учёбу, а против такого аргумента не поспоришь.

На лестнице Юлька чихнула от забравшегося в ноздри лёгкого запаха газа и, не став ждать лифта, побежала вниз, с удовольствием слушая, как цокают по ступеням каблучки новых босоножек.

Пахнувшая в лицо волна тёплого воздуха немного улучшила настроение. В этот субботний день двор многоэтажного дома, всегда плотно заставленный автомобилями, был почти пуст.

«Ах да! Конец мая, дачники копают огороды», – вспомнила Юлька про увешанных гроздьями рассады дачников, заполонивших метро в преддверии выходных.

Под ногами пучилась вздыбленная за зиму корка асфальта, и приходилось всё время смотреть под ноги, чтобы не упасть. Девушка так сосредоточилась, что не заметила, как рядом с ней притормозила серебристая машина, свежо отблескивающая на солнце тщательной полировкой.

– Привет!

Не сразу сообразив, что обращаются к ней, Юлька остановилась, с радостным удивлением встретившись взглядом с Валей Свербицким, привлекательным, как сериальный герой.

– Привет! Ты откуда?

– Случайно мимо ехал.

Валентин вынырнул из машины, став вровень с ней так, что Юлька едва не уткнулась лбом в его плечо.

Наверное, она не возражала бы против такой близости, если бы из другой дверцы не выпорхнула Лизка Вахрушева с юридического факультета. Ни волосы медного оттенка, ни тщательный макияж и фирменная одежда из бутиков не могли улучшить внешность Вахрушевой – мелкозубой, длиннолицей девицы с близко посаженными недобрыми глазками.

– Привет, Джулия!

Лизка любила коверкать имя Юлия на иностранный манер, зная, что это выводит из себя его обладательницу.

В другое время и в другом месте Юлька нашла бы для нахалки достойный ответ, но при Валентине выказывать себя скандалисткой ей не хотелось, и, через силу улыбнувшись, она выдавила ответное приветствие.

– К сессии подготовилась, раз гуляешь? – ехидным голосом продолжала надоедать Лизка, прекрасно зная, что сессии Юлька сдаёт из рук вон плохо.

– Ага. Подготовилась.

Юлька с вызовом подняла голову, поведя глазами в сторону Валентина, отметив, что он почему-то покраснел и засуетился.

– Юля, Лиза, девочки, я знаю неподалёку уютную кафешку с живой музыкой. Поедем? Я угощаю.

Принять предложение Валентина хотелось нестерпимо. Что может быть приятнее, чем в тёплый день сидеть в кафе у окошка, потягивать через соломинку сладкий коктейль и слушать, как молодой человек говорит тебе комплименты?

Но рядом стояла Вахрушева, и Юлька, впечатав ногти в ладони и независимо дёрнув плечом, посмотрела на Валентина так, чтобы он понял причину её отказа:

– Спасибо, в другой раз. Веселитесь без меня.

* * *

Школьный порог Фёдор Румянцев переступил с чувством собственного превосходства, снисходительно посматривая на суетившихся перед уроком одноклассников.

Глупые, они даже не представляли, что, хлопая его по плечам или поддразнивая: «Привет, Хомяк, успел набить щёки?», встречаются не с простым мальчишкой, а с хранителем тайны. И, возможно, будущим кладоискателем.

«А я знаю про рукопись с крюками», – хотелось выкрикнуть прямо в лицо Серёге Лисину, который мнил себя крутым пацаном. Интересно взглянуть, как Серёга сначала сделает вид, что ему неинтересно, а потом начнёт потихоньку выспрашивать: «Хомяк, а Хомяк, расскажи: что за рукопись?» Увидев, как Серёга подмазывается и набивается в друзья, другие мальчишки тоже принялись бы уговаривать поделиться секретом.

Пусть сгорают от любопытства. Он, Федька, останется непреклонен. В конце концов, только ему пришло загадочное письмо. А всё на свете происходит не просто так.

Тайна, которой овладел Федька, распирала его, как пузырьки газа распирают бутылку тёплого кваса. Она пенилась мыслями, пузырилась мечтами и грозила вылиться наружу, если бы в решительный момент, когда ухо лучшего друга и соседа по парте Даньки Малькова оказалось поблизости, русичка Ольга Юрьевна не вызвала бы Федю к доске.

Невысокая, полненькая Ольга Юрьевна, по прозвищу Колобок, предупреждающе постучала карандашом по столу, призывая класс к работе, и заявила:

– А запятые в прямой речи нам расставит Румянцев.

Обречённо вздохнув, Фёдор нехотя побрёл к доске, лихорадочно думая, где стоит поставить кавычки: перед вопросительным знаком или после него?

«Перед, перед» – показывал ему на пальцах сидящий на первой парте Миша Суворов.

– Хомяк, ставь после, – сложив руки лодочкой, подсказывал Женя Лукин.

До или после?

Покатав в пальцах мел, Федя нерешительно перечитал предложение, оттягивая время для ответа.

– Румянцев, я жду, – напомнила учительница.

Встав поблизости от доски, она сложила на груди пухлые руки и принялась перекатываться с носка на пятку. «Как колобок», – точно подметили ученики, когда Ольга Юрьевна впервые приняла классное руководство.

Федька не знал, где ставить знак вопроса, и, немного посопев от раздумий, вляпал кавычки наугад, вынеся их перед вопросительным знаком.

– Всё ясно. Правила ты, Румянцев, не повторял. Хоть ты и написал контрольную на четыре, я ещё подумаю над годовой оценкой. – Голос учительницы зазвенел укоризной, и Федя понял, что сегодняшний день испорчен.

Полными тоски глазами Фёдор обвёл класс, в три ряда заставленный голубыми партами и увешанный портретами литераторов.

Некрасов, выставив вперёд тощую бородёнку, глядел на него явно осуждающе, а задумчивый Пушкин, подперев руку ладонью, не обращал на происходящее в классе никакого внимания. У него, небось, над душою учительница не стояла.

Но угрозой снижения оценки Фёдоровы неприятности не закончились. На большой перемене, когда шестой класс бодро понёсся в столовую, Федю остановил резкий удар по спине:

– Не дави на газ, Хомяк! Разговор есть.

Самый противный в мире голос принадлежал семикласснику Ваньке Павлищеву по кличке Пава, держащему в страхе всю среднюю школу номер триста двадцать.

Высоченный вертлявый Ванька с мучнистой кожей и корявыми болячками в уголках рта славился в школе своим бешеным нравом и непредсказуемостью действий. В минуты гнева его взгляд замирал на одной точке, превращая желтоватые глаза в подобие стеклянных пуговиц и пугая своей бессмысленностью даже учителей, много повидавших на своём веку.

Федька собственными ушами слышал, как математичка однажды сказала Ольге Юрьевне:

– День, когда Павлищев закончит школу, администрация обязана отметить пышным банкетом с заказанными клоунами.

– С клоунами? – Ольга Юрьевна хмыкнула, сделав упор на последнем слове. – Клоунов у нас своих хоть отбавляй…

Пава на клоуна был не похож, хотя и растягивал губы в противной улыбке.

Чувствуя, как лоб покрывается бисеринками пота, Фёдор остановился и, стараясь не выказать страх, спросил как можно беспечнее:

– Чего надо?

Ванькина улыбка стала шире, и кучка подпевал за его спиной подобострастно захихикала, предвкушая очередное развлечение.

Павлищев снова хлопнул Фёдора по спине и почти с сочувствием сказал:

– Понимаешь, Хомяк, долг за тобой. Когда отдавать будешь?

Растопырив руки в стороны, Ванька загородил Феде дорогу, не давая пройти вдоль стены. Федька успел заметить, как одноклассники, опасливо оглядываясь, спешат в столовую. Краем глаза он увидел и маячившего вдалеке Даньку Малькова и понял, что остался один.

– Какой долг?

– Обыкновенный, тысяча рублей. – Павлищев сделал шаг вперёд, возвышаясь на целую голову над Федькой, и ссутулил костистые плечи, ожидая ответа.

– Я у тебя не занимал, – прошептал Фёдор.

– Занимал не занимал, какая разница! Всё равно должен! – Ванька подмигнул, приглашая друзей повеселиться вместе с ним.

Его дурашливый тон вызвал новый взрыв смеха группки парней за спиной.

– Не трясись, Хомяк, будем бить сильно, но аккуратно, – выкрикнул один из Ванькиных приближённых, Юрка Ляпунов.

Фраза из любимого фильма «Бриллиантовая рука» показалась мирной и домашней, хотя Федька знал, что Пава шутить не любит.

Не зная, как лучше ответить, он уставился в пол и принялся разглядывать розоватую напольную плитку с белыми крошками, похожую на колбасу «Любительскую» в нарезке.

– Ты меня слышал, Хомяк?

Продолжая изучать напольную пол, Федька кивнул, но промолчал.

– В ступоре, – жизнерадостно провозгласил Ванька, ткнув пальцем в Федьку. – Учитесь, орлы.

Павина компания жизнерадостно загоготала, поддерживая своего атамана и шурша кроссовками по полу. Она единой массой двинулась дальше по коридору, оставив стоять столбом растерявшегося Федьку.

Тысяча рублей у него была. Пятьсот рублей подарил дед на Новый год, а ещё пятьсот он помаленьку подкопил из карманных денег, рассчитывая купить хорошую игровую приставку. Две новенькие бордовые купюры лежали между страницами детской книжки про муравья Ферду.

«Уж в эту книжку Юлька точно никогда не полезет», – рассудил Федька, предусмотрительно закладывая в хранилище свой капитал. Приставку он задумал купить давно, когда увидел такую же у тихони Лены Зубовой с последней парты. Очень удобная вещь: сидишь себе спокойно на переменке, занимаешься делом, и никакая учительница тебе не скажет: «Что ты, Румянцев, мечешься по коридору? Лучше бы уроки повторил».

Самое обидное в этой ситуации то, что Федька не понимал, за что к нему привязался Пава и о каком долге идёт речь. Правда, по школе бродили слухи, шёпотом передававшиеся из класса в класс, что Пава любит выбирать жертвы среди ребят и требовать себе дань. Говорят, что один восьмиклассник отдал Ваньке новенький фотик, а Кирилл Сонькин из седьмого «А» каждую неделю покупал Паве билеты в кино. Хотя от обиды и унижения из Федькиных глаз готовы были брызнуть слёзы, он сдержался, помня о своей тайне. Мысль о ней поддерживала его.

– Федька, что они тебе сказали? – Подлетевший Данька Мальков захлёбывался от возбуждения. Голос его звенел сочувствием.

– Ничего не сказали, – пробурчал Фёдор, мгновенно решив, что неделю до начала каникул будет прятаться от Павлищева, а потом, когда найдётся клад, наймёт себе охрану из старшеклассников или ещё что-нибудь придумает. Главное сейчас – дотянуть до каникул.

* * *

Фёдор с великим трудом доплёлся до поворота в тёмный проулок между домами и остановился. Пройти предстояло ещё шагов двадцать. Федька затих, чувствуя, как от страха горят щёки. А ну как в безлюдном месте подкараулят дружки Павлищева и с удовольствием переломают ему рёбра и свернут челюсть? Может, лучше не связываться и отдать Паве деньги? Неужели паршивая тысяча рублей дороже здоровья?

Федька перебросил с плеча на плечо рюкзак и задумался. Нет! Всё-таки речь шла не о здоровье, а о том, что если он сейчас безропотно подчинится, то так и будет до десятого класса плясать под чужую дудку. Сейчас Пава приказал принести тысячу, а завтра скажет: «Иди, воруй»… Он не мог решить, как ему поступить.

Хорошо тем, у кого есть старший брат! Фёдор с завистью вспомнил Рому Мезенцева и его старшего брата – сержанта десантных войск. Вся школа знает, что тот, кто хоть пальцем тронет Рому, будет немедленно стёрт в зубную пасту и закатан в тюбик.

Стой не стой, а идти домой надо, и Фёдор, чувствуя, как противно дрожат жилки под коленками, шагнул в пустоту проулка. Никого. Вдоль высоких стен змейкой холодка дул ветерок, взметая вверх пару пустых полиэтиленовых пакетов и обрывки бумаги. Раздуваясь в воздухе, пакеты скачками парили над головой, напоминая весёлые воздушные шарики, подаренные ему давным-давно на выпускном утреннике в детском саду.

– Пусть каждый из вас загадает желание и выпустит шарик, – сказала мама Жени Богдановского, раздавая дошколятам яркие пузыри, просящиеся в полёт.

Что же он тогда загадал? Фёдор прибавил шаг, словно стремясь догнать то своё желание, исчезнувшее в голубом небе. Ах да! Он загадал робота-трансформера. Совсем был глупый. Сейчас он пожелал бы себе избавиться от Ваньки Павлищева. Хотя нет! Сейчас Фёдор загадал бы желание уехать в Подболотье, чтобы разыскать рукопись. Да хорошо бы поехать не когда-нибудь, после начала каникул, а прямо завтра. Тогда он убьёт сразу двух зайцев: до конца каникул не услышит о Паве и постарается разыскать рукопись с крюками.

Он так уверил себя, что рукопись находится именно в ближнем Подболотье, что других вариантов уже не предполагал. Или там, или нигде.

Позавчера, вволю накашлявшись после отравления газом, он для очистки совести переправил мейл по тому адресу, с которого пришло загадочное письмо. Написал всего одно слово: «Проверка» – и с удовлетворением прочитал выданное компьютером послание: «Адрес не существует или заблокирован». Теперь сообщение про рукопись принадлежало ему всецело и безраздельно.

Фёдор так увлёкся размышлениями, что не заметил, как проскочил опасное пространство и оказался вблизи своего подъезда.

Бережно положенная под вешалку кофта подсказала, что мать дома, и не одна. По тихому разговору из кухни, окрашенному звуками мужского голоса, Фёдор догадался, что пришёл дед, живший через два дома вниз по улице. В отличие от Юльки, побаивавшейся суровых дедовых суждений, Фёдор безоговорочно любил дедулю Колю, всегда относившегося к внуку с уважением, как к взрослому человеку.

Бабушку Лизу Фёдор знал лишь по фотографиям в альбоме. Она была полная, улыбчивая, с короткой мальчишеской стрижкой и крупными серьгами в ушах. Эти серьги с красными камешками лежали у мамы в шкатулке, и она надевала их только в день рождения деда, чтобы сделать ему приятное.

– Такой ширпотреб давно уже не носят, – сказала про серьги Юлька, но к своим ушам их приложила и даже покрутила головой перед зеркалом, любуясь густым рубиновым цветом камня, похожего на капельки вишнёвого джема.

Бабушка умерла, когда внуки ещё не родились, и дед не любил говорить на эту тему, сразу темнея лицом так, что Федька пугался.

Скинув кроссовки, Фёдор устремился на кухню, но серьёзный тон разговора заставил его задержаться и прислушаться.

– Николай Петрович, миленький, вы поймите, – говорила мама просящим голосом, – мы с Олегом оба работаем, у нас на руках Юля, которую нельзя оставить без присмотра. Вся надежда только на вас.

Поняв, что решается вопрос о поездке, Фёдор затаил дыхание и на цыпочках прокрался поближе, боясь лишним движением оборвать нить беседы. Затянувшаяся пауза показалась бесконечно длинной, но прозвучавший ответ деда заставил подпрыгнуть от радости.

– Хорошо, Таня, я согласен. Но, знаешь, полагаю, что нам следует ехать, не дожидаясь начала каникул, иначе снять приличный дом уже не удастся. Контрольные в школе давно прошли, предварительные оценки выставлены и ничего страшного не случится, если Фёдор прогуляет последние дни.

Сдерживаться дольше не было сил, и Федька, одним прыжком преодолев коридорчик, ворвался в кухню:

– Деда! Деда! Я всё слышал! Ура!

Сидящий на табурете дед повернул голову, и Фёдор в который раз подумал, что дед выглядит совсем молодо, даром что недавно семьдесят три стукнуло. Лицо гладкое, ровное, без единой морщинки. Круглая лысина, окружённая редкими седыми волосами, придавала деду сходство со старичком-лесовичком из детской сказки. Федька хорошо помнил эту картинку, изображавшую маленького крепенького дедушку с длинным посохом, на котором пристроился воробышек.

– А вот и Фёдор! – Дед хлопнул себя ладонями по коленкам и весело посмотрел внуку в глаза: – Признавайтесь, молодой человек, почему вас так тянет в местечко с чудным названием Подболотье? Мне тут мама рассказывала, что твои одноклассники ездят туда отдыхать, но что-то верится с трудом. Может, подружка виновата?

Дед лукаво подмигнул, намекая, что внуку давно пора завести симпатию. От такого предположения Федькины брови поползли вверх, и он сказал:

– Ещё чего выдумаешь! Это у Юльки одни глупости на уме.

– Ну-ну…

Шум чайника заглушил ироничное дедово «ну-ну», и Федька подумал, что вопрос с поездкой решён окончательно, как вдруг мама предложила:

– Знаете, приятельница посоветовала нам снять домик в посёлке Котово, недалеко от Боровичей. Место живописное, чистая речка, сосновый бор.

– А что? – Дед, не сходя с места, взял с кухонного стола чайник и налил себе кипятку. – По-моему, неплохая идея. Ехать по рекомендации куда приятнее и надёжнее, чем надеяться на авось.

От этих слов Федьке показалось, что кипяток дед вылил не в чашку с розочкой, а ему на голову. Он с мольбой поднял глаза и разлепил губы, едва сумев выдохнуть:

– Де-е-ед!

* * *

– Вам туда. Килóметров десять прошагаете, и будет ваше Подболотье, – сказала толстая стрелочница в ярко-жёлтой куртке. Накрученный на голову зелёный платок с торчащими вверх концами делал её похожей на луковицу с грядки.

– Десять киломéтров? – вежливо переспросил женщину дед Коля.

– Килóметров, – весомо поправила она деда, затыкая за голенище резинового сапога свёрнутый в трубочку жёлтый флажок, которым только что сигналила поезду, и поинтересовалась: – Дачники?

– Дачники. – Дед покаянно опустил голову, кивком указав на два объёмистых рюкзака – свой и внука.

– Вижу, что дачники. – Стрелочница обтёрла рот двумя пальцами, оценивающе осмотрев приезжих.

Коротко стриженный парнишка с каштановыми волосами, примерно одногодок её внуку Серёжке, восторженно крутил головой из стороны в сторону, осматривая убогую станцию. Дед, напротив, интереса не проявлял. На его лице читалось явное разочарование, и это задевало стрелочницу.

«Ежели у нас не нравится, так чего приехали?» – подумала она, но вслух вежливо посочувствовала:

– Что ж вы в такое дальнее село наладились, или родня там у вас?

– Никого нет. Приехали наудачу, а теперь вот оказывается, что и до места неизвестно как добираться придётся. Одни, по лесу, по незнакомым местам. – Дачник потерянно развёл руками в стороны, и стрелочница заметила, какие у него молодые глаза. Серые, как речная вода в половодье. Точно такие глаза были у её мужа, когда он ещё женихом бегал за ней на станцию, чтобы вместе встречать поезда.

Отмахиваясь от воспоминаний, бередящих душу, женщина поднесла ладонь ко лбу, сдвинув платок на затылок и приоткрывая лоб, пересечённый двумя морщинками:

– Не знаю, чем вам помочь… – Она задумалась, словно определяя, можно ли им доверять. Видимо, решившись, сказала: – Вы пойдите прямо через мостик на ту сторону реки. Увидите фургон, автолавка по-нашему. Спросите Генку Голубева – шофёра. Он нынче в Подболотье ладился, авось и вас подбросит.

– Спасибо вам.

Тяжёлые рюкзаки легли на плечи дачников, принизив к земле мальчишку с любопытной мордахой.

– Помогай Господи.

Стрелочница вздохнула и долго смотрела вслед приезжим, чувствуя, как в её душе растекается умиротворение. Лето, отпуска, через пару недель их станция наполнится жизнью и детскими голосами. Приедет из города и её внук. Уж скорей бы.

Душный воздух плавился, пыль забивалась в нос, а стальные рельсы, перерезая шпалы, выдавливали из них запах мазута и щебня.

От волнения, что он скоро увидит Подболотье, у Фёдора пересыхало во рту. В общем вагоне было так душно и жарко, что семь часов езды показались вечностью. Поезд несколько раз подолгу останавливался на перегонах, и тогда проводница с хмурым лицом объявляла пассажирам:

– Ремонт путей, потерпите.

Чего только Федька не делал, чтобы прогнать дорожную скуку: и спал, и пытался читать книжку, и решал кроссворд. Но из его занятий ничего путного не выходило. Унылую поездку немного скрашивало предчувствие тайны Подболотья и симпатичная девчонка лет четырнадцати, сидевшая через два купе от них. Голубые джинсики, по-модному порванные на коленях, ловко облегали стройные ноги, а красная футболка красиво подчёркивала яркость светлых волос, распущенных по плечам.

Делая вид, что в упор не замечает попутчицу, Федька то и дело смотрел в её сторону нарочито безразличным, долгим взглядом, словно высматривая что-то в глубине вагона.

– Симпатичная, правда? – прошептал ему на ухо дед.

– Кто? Та тётенька в зелёном платье? – прикинулся дурачком Федька.

Девчонка вышла за две станции до их Глубокого, и Федька почти сразу забыл про неё, распластавшись у окна. Подъезжаем! Где-то здесь его ждут приключения!

* * *

Так сложилось, что за всю свою тринадцатилетнюю жизнь Фёдор Румянцев был в настоящей деревне всего один раз в возрасте трёх лет, и то благодаря маминой подруге тёте Ларисе. Именно она убедила маму поехать с детьми погостить к ней в деревню. Те несколько дней мама всю последующую жизнь вспоминает с ужасом.

– Вы не представляете, – подчас рассказывала она знакомым, – комарья полно, из дому носа не высунуть. Пока до туалета добежишь, все ноги изожрут. За водой надо на речку ходить.

С коромыслом! – На этом месте мама делала паузу, приглашая ужаснуться вместе с ней. – Носить воду на коромысле невообразимо трудно. На плечи давит, съезжает набок, а вёдра с водой раскачиваются, как качели. Я облилась с головы до ног. А вода, надо сказать, холодная. Потом я, конечно, сообразила ходить на реку с пластиковыми бутылками, но это тоже не великое удовольствие. Газ надо экономить, по телевизору одна программа. В общем, врагу не пожелаю!

Само собой, те несколько дней Федька совершенно не запомнил, и теперь настоящая сельская местность, окружавшая их с дедом, казалась ему срисованной с картинки. Он шёл за дедом по направлению к мостику, указанному стрелочницей, и думал, что в городе он совершенно не замечал неба, вроде как его и не существовало. Так, невзрачная серовато-голубоватая марь за окном десятого этажа.

Тут небо было огромным, ярким, синим и таким глубоким, что Федьке захотелось сложить руки лодочкой и с размаху нырнуть в его глубину, с замиранием сердца ощутив, как по бокам скользит мягкая пена облаков, а плечи обливает солнечный жар.

Станция Глубокое осталась позади, открыв на горизонте кромку леса, около которого виднелся жёлтенький кузов Генкиного фургона.

Высоченный столбовой лес так плотно сомкнул ели, что казался единым тёмным массивом, среди которого редкими мазками проблёскивали белые стволы берёз и низкие кусты ракитника, словно в испуге клонившегося поближе к земле.

День близился к полудню, и жара начинала подсушивать прибитую росой пыль на дороге, налипающую на кроссовки. Смахивая бисеринки пота со лба, дед, шумно отфыркиваясь, шёл впереди, совсем согнувшись под тяжестью рюкзака. Мешок Фёдора был немного легче, он сам напихал туда самое необходимое: плеер, пару наушников, карту России, на случай, если придётся блуждать по лесу, – переговорное устройство, собранное из конструктора, и пару фонариков для непредвиденных обстоятельств. Остальное пространство рюкзака мать забила всякой всячиной, включая майки, трусы, носки и тёплую осеннюю куртку.

– Вдруг будет холодно, – объяснила она сыну, когда он сверлил глазами похожий на арбуз зелёный рюкзак.

«Жаль, что у деда Коли нет автомобиля», – сокрушался Федька, думая о том, что до Генкиной машины надо тащиться с километр, а там ещё неизвестно, подбросят ли их до Подболотья или нет.

– Добрый день! Вы Геннадий Голубев?

Дед тяжело скинул мешок с плеч и вопросительно посмотрел на щупленького, дочерна загоревшего молодого человека, который старательно связывал между собой рассыпавшиеся коробки с печеньем.

Не отрываясь от работы, Геннадий коротко кивнул. Был он невысокий и некрасивый, с острым носом и торчащими в стороны ушами, которые делали его похожим на летучую мышь.

Поскольку Голубев интереса к их персонам не выказал, дед снова сделал попытку наладить контакты:

– Гена, нас к вам направила стрелочница со станции.

Ещё один быстрый взгляд в сторону деда дал понять, что Геннадий ждёт продолжения. Николай Петрович приободрился:

– Нам надо попасть в Подболотье. Говорят, что вы можете нас подвезти. Мы заплатим, не сомневайтесь.

– В Подболотье, говорите?

Под пальцами шофёра треснула одна из коробок, и по траве, прыгая, брызнули жёлтые кругляшки печенюшек с волнистым узором. Одна печенинка упала и разломилась. Фёдор машинально поднял её и положил на ладонь, не зная, куда девать. Отдать хозяину разломанную – неудобно, выбросить – жалко.

– А ты съешь, – иронично сказал Генка, словно испытывая Федьку «на слабо»: съест или побрезгует.

– Спасибо.

Ни секунды не размышляя, Федька положил в рот влажноватое печенье, почувствовав, как на зубах хрустнул песок. Но не выплюнул, а проглотил. Подумаешь – упало на землю! Проворно встав на коленки, он принялся собирать печенье с упругой травы, горстями подавая Генке, который молча складывал его в полиэтиленовый мешок.

– Помочь? – Федька кивнул на коробки.

– Сам справлюсь.

Голос шофёра по-прежнему был сух, но из него исчезли настороженные нотки, да и на деда он посматривал вполне доброжелательно. Загрузив товар, Генка выпрямился и вытер руки о замусоленные джинсы, вздувавшиеся на коленях пустыми пузырями, и небрежно поинтересовался:

– Вы в Подболотье к затворнице?

Не сговариваясь, Федька с дедом спросили:

– К какой затворнице?

– К той, у которой дом за забором, – уточнил Генка и пояснил: – Я сразу понял, что вы к ней. Обычные дачники в нашу глушь не заглядывают. Опасно слишком.

«Опасно!» У Федьки сладко защекотало в носу в предвкушении приключений, и он в восторге прошептал:

– Здорово!

Поймав осуждающий взгляд деда, Федька съёжился, старательно пряча свой восторг в раздутую губу.

– Вы не угадали, мы не к затворнице, – сказал дед. – Мы вольные дачники, и в Подболотье хотим снять комнату на лето. Вы не слышали, кто-то там сдаёт?

Долгий, слишком долгий ответный взгляд Голубева, видимо, подсказал деду, что в этом Подболотье, что-то не так. Благодушное выражение на дедовом лице сменилось суровым. Оно не сулило ничего хорошего, и Федька уже приготовился ныть и канючить, мучительно подбирая самые убедительные аргументы.

Но Генка Голубев, словно прочитав несложные Федькины мысли, уверенно вскочил на подножку грузовика и широким жестом указал на сиденье:

– Садитесь, так и быть, подброшу. Только имейте в виду, зубы крепко не стискивайте и не разговаривайте, не то языки пооткусываете: дорога в Подболотье – яма на яме. Один я могу проехать. А остановитесь у бабы Лены – малярихи. Не прогадаете.

* * *

Когда, натужно гудя, машина взяла очередное препятствие, Федька понял, что ещё одна яма – и его голова оторвётся от туловища, весело запрыгав по кочкам, мелькавшим за стеклом.

Спину ломило, в глазах плясали мушки, а язык, как и предупреждал шофёр, больно саднил, поцарапанный передним зубом со щербинкой.

Рядом с ним, спиной вжавшись в сиденье, мужественно покряхтывал дед, зеленея лицом на каждом спуске с горки.

Поняв, что деда Колю не на шутку укачало, Федька забеспокоился:

– Скоро приедем?

– Скоро, – жизнерадостно пообещал Генка Голубев, заложив очередной вираж, от которого машина чуть не завалилась набок. – Полпути проехали.

Дорога проходила по вырубленной в густом лесу просеке, неожиданно ныряя то вверх, то вниз и заставляя пассажиров резко подпрыгивать. Порой лес смыкался и ветви елей били по кабине машины, словно заколдованные злым волшебником сказочные чудища. В лесу было так сумрачно, что приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть дорожное полотно, похожее на гигантскую стиральную доску.

– Никогда прежде не видел такой дороги, – простонал дед, – даже когда служил в армии.

– А это не дорога, – сказал Голубев, снизив скорость на очередной выбоине, – это лежнёвка. – Догадавшись, что попутчики не понимают, пояснил: – Когда-то была дорога, вымощенная лесом, который вырубали. Чуете, как мы по полусгнившим стволам едем?

– Чуем, – лязгнув зубами, подтвердил Федька.

– Говорят, что эту дорогу ещё Чингисхан для своего войска прорубил, когда на Великий Новгород шёл. Да только зря старался. Сгинули татары в здешнем болоте. Все до единого человека. Вместе с конями и оружием.

То ли в кузове машины что-то звякнуло, то ли под колёса попал лист железа, но только на этих словах Голубева Федьке послышался отдалённый скрежет металла и еле различимое ржание коней, уходивших в зыбкую болотистую почву. Ахнув, он схватил деда за руку, не в силах сдерживаться:

– Деда, ты слышишь звон?

– Слышу, Фёдор, слышу, – приглушённо отозвался голос деда. – Это звенит моя голова.

Фёдор готовился к худшему. Но вдруг машина поехала ровнее.

– Вот оно, болото, – указал Геннадий, одной рукой придерживая руль, а другую высунув в распахнутое окно. – Запомните, дачники: с той тропы, по которой мы едем, в сторону – ни ногой. Иначе вас никогда не найдут. – Он хохотнул: – Или найдут археологи через тысячелетие. Говорят, в торфе ничего не гниёт. Будете стоять столбом рядом с конницей Чингисхана, целые и невредимые.

От шутки Голубева веяло жутью, и Федька с благоговейным ужасом посмотрел на огромное бурое поле с тонкими хлыстовинами мёртвых деревьев без верхушек.

Но дед Коля, почувствовав себя на равнине гораздо бодрее, убеждённо подтвердил слова Геннадия:

– Верно, Гена, вы заметили. Торф действительно способен консервировать органику, то есть живую материю. Когда я работал на Урале, около нашего завода археологи нашли целую охотничью стоянку с тысячелетней историей. Так что вполне вероятно, что и на вашем болоте археологам есть где приложить усилия.

Представив «законсервированную» конницу, Федька размечтался: наверняка рукопись с крюками указывает на место сокровищ Чингисхана!

Ну и ну, в какое место занесла их с дедом судьба!

Что если набраться храбрости и немного покопать, не сходя с дороги? Хотя бы настолько, насколько тянется рука? Вот было бы здорово откопать какой-нибудь колчан со стрелами или настоящее копьё! А уж когда посчастливится разыскать клад…

– Не моги и думать, – оборвал его расчёты дед, прихлопнув ладонью по коленке, – знаю, что ты замышляешь.

В один миг спустившись с сияющих вершин мечты в жестокую действительность, Федька собрался возразить, что дед ошибается, но не успел. Впереди показался высокий забор с колючей проволокой по верху, за которым возвышалась крыша дома, увенчанная спутниковой тарелкой. Забор был металлический, выкрашенный ярко-красной краской, а тарелка показалась такой большой, что Федька стал прикидывать, сколько человек туда поместится, если использовать её как санки зимой.