Текст книги "Армагеддон № 3"

Соратники

«Я думал, что старые люди хоть немного ума к пенсии наживают… Но, видно, крыша едет не спеша, тихо шифером шурша… Крепчает маразм? Народную примету не обманешь!» – безапелляционно заявил молодой, с явными перспективами дальнейшего служебного роста капитан по фамилии Веселовский обескураженному его резкостью майору Капустину. Под нос майору он сунул три листочка, над которыми майор корпел все утро.

Рядом с Капустиным сидел такой же, как и Капустин, старый пендюк майор Потапенко, тут же ненароком заинтересовавшийся листочками. Если с одним пендюком Капустиным капитан Веселовский как-то мирился, то можно было забыть о самой возможности плодотворной работы в присутствии двух старых пендюков, с присвистом хлебавших чай из аляповатых кружек, притащенных из дома майором Капустиным. Сколько раз капитан Веселовский просил своего сослуживца не приваживать майора Потапенко из отдела писем, этот старый пендюк ежедневно таскался чаевничать к своему земляку Капустину. Церемония чаепития происходила в просторном помещении отдела одного весьма засекреченного федерального учреждения. Повернувшись спиной к двум невозмутимо прихлебывающим чай старым пендюкам, капитан Веселовский вышел из отдела, рывком закрыв дверь отдела.

– Давно он у тебя такой… нервный? – спросил майор Потапенко майора Капустина.

– Да… с первого дня! – отмахнулся Капустин. – Все переживает, что обошли его большим делом, заставили всякой херней заниматься.

– А ты объяснил ему, что в нашем учреждении никто херней не занимается? – поинтересовался Потапенко.

– Объяснишь ему, как же! Он же английский знает и компьютером владеет… Я, Женя, давно смирился с неизбежным. Сколько меня еще здесь будут держать – буду работать, намекнут – уйду! – грустно ответил Капустин. – Я ему, как кость в горле. Все же без меня он был бы начальником отдела. Надо понимать, что наш потолок – для него самое начало карьеры.

– Да… Раньше мы работать учились, мы так к старым кадрам не относились, – заметил Потапенко. – А нынче сюда за карьерами приходят. Уже и не до работы становится. Какую полковник Федосеев замечательную карьеру делает! И Форд у него не Форд, а какой-то «Мейверик», секретаршей – супермодель работает. А где преемственность поколений, я тебя спрашиваю, где?

– Вестимо, где… в Караганде! – хохотнул майор Капустин. – Вот мой фитюлька и нервничает. Не светит ему в моем отделе ни Форда, ни супермодели.

– А что ты так про свой отдел ерничаешь? – строго спросил Потапенко. – Этот отдел начинался еще с чекистского отдела, искавшего Шамбалу и занимавшийся оккультными науками на серьезной научной основе. Кончили все, правда, очень плохо… После заключения того отдела о том, что Россия, по предсказаниям всех волхвов и чародеев, проиграла свой Армагеддон, поэтому неминуем общий Армагеддон, весь отдел расстреляли без суда и следствия во главе с твоим тогдашним предшественником – товарищем Блюмкиным по личному указанию одного усатого товарища с грузинским акцентом. Так что… не знаю, как на счет карьеры, а пулю в лоб здесь вполне заработать можно. Ты бы посоветовал своему сучонку все-таки поменьше выеживаться. Между прочим, до твоего перевода с периферии предыдущий отдел кончил свое существование весьма посредственно.

– Как? – с нескрываемой опаской спросил Капустин.

– Да почти в один день! – снизил голос до шепота Потапенко. – Майора Вахненко так и не опознанный автомобиль сбил, полковник Петрусев свалился в открытый канализационный люк, а капитаны Волков и Патрушев вроде бы из-за бабы поссорились. На балконе. Ну и упали оба с девятого этажа. Только…

– Что только? – шепотом переспросил Капустин.

– Только я читал в протоколах… перед уничтожением, конечно, будто бы у троих, Волкова, Патрушева и Петрусева, – были обнаружены странные колото-резаные раны на горле. Будто их кто-то на тонких ножах, предположительно стилетах, удерживал за горло, перед тем, как скинуть в колодец и с балкона…

– А чего же ты молчал, Женя? – в расстроенных чувствах произнес Капустин, вытирая лысину.

– Я, Капустин, не хочу, чтобы меня кто-то удерживал на этих самых стилетах над канализационным колодцем. Я много чего знаю, но молчу! – сложив руки на животе, сказал Потапенко с лукавым мудрым прищуром, который перенял с фотографии усатого кавказского товарища, лежавшей у него в верхнем ящике стола. – Усиленно делаю вид, что вообще читать не умею! Потому я, Капустин, и живу так долго. А ты думаешь, что отдел писем – это курортное местечко? До меня там начальников чуть не каждый квартал машины сбивали. Они, конечно, язык за зубами держать не умели, это точно.

– Слушай, – растерянно сказал Капустин, – я тут совершенно зашиваюсь… А этот молокосос сам видишь, как со мной поступает. Хожу вокруг да около… Не знаю, как к этому делу подступиться…

– Понимаю твои проблемы, майор, – веско сказал Потапов. – Слушай, что я тут наковырял тебе по дружбе. В семидесятых, в твоем тогдашнем отделе, по дурацкому делу проходила некая девица из Общества сознания Кришны. Представь себе, у нас и такое бывало. Замели ее, когда она, вместе с такими же отмороженными, получила инициацию от самого настоящего кришнаитского гуру. И происходило это все не где-нибудь, а непосредственно на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге, который тогда был городом-героем Ленинградом. Так вот, представь себе, на днях в обмен на мое личное досье, заведенное мною из доносов на некого гражданина Кривоногова, она, будучи уже немолодой особой пенсионного возраста, слила мне кое-какую информацию. Этот гражданин тоже тогда засветился на Дворцовой, но инициации не удостоился…

– Да при чем здесь какой-то Кривоногов и кришнаиты? Ты хоть в курсах, чем я тут занимаюсь? – разражаясь, спросил Капустин.

– Занимаешься ты, Капустин, грядущим Армагеддоном, об этом даже буфетчице со второго этажа известно. Ржут над тобою с секретаршей Федосеева, успокойся, – примирительным тоном вставил Потапенко. – Но я-то тебе не буфетчица! Слушай меня внимательно. Короче, кришнаитку заинтересовал Кривоногов по той причине, что на пару с известной мошенницей Маришкой Цвигун он создал некое «Великое Белое Братство». Эти двое объявили себя среди прочих юсмалиан – «божественной дуадой» в виде Иосифа и Марии Дэви. А поначалу эта Цвигун называла себя… Еленой Рерих, представляешь?

– Ну и что? Мало ли, как эти себя не назовут, – заложив руки за голову, протянул сквозь продолжительный зевок Капустин.

– Настоящая Елена Рерих, товарищ майор, имела косвенное отношение к тому чекистскому отделу, который Шамбалу искал, – не теряя терпения, ответил Потапенко. – Поэтому я тихонько перестал все доносы на них уничтожать. Можешь считать, что я на Цвигун за наше ведомство обиделся.

– Было бы из-за чего. Она же потом исправилась, стала какой-то Дэви.

– А вот тут на нее одновременно ополчились все христианские и кришнаитские конфессии. Заодно эта инициированная на Дворцовой подруга потребовала за свои сведения данные на «Церковь Последнего завета», они же виссариониты, и «Богородичный центр», а также на их адептов.

– А где ты это взял-то? У нас, вроде, никаких материалов на все эти заветы и центры не было.

– Места надо знать. Наивный же ты, Капустин. Говорят, можно вышибить петуха из деревни, а деревню из петуха – не вышибить. Давным-давно ведь в город уехал, а все у тебя наивняк из-под фуражки прет. Я тебе больно не сделаю, если скажу, что отдельные наши с тобой, Капустин, товарищи вовсю крышуют над этими богоявленными господами? А все бумаги у нас через кого проходят? Правильно, через мою канцелярию… Короче, неважно! Достал я ей эти материалы, а она мне поведала все, что знала сама. Дай-ка, мне, Капустин, еще одну ватрушку. С пониманием у тебя Тамара ватрушки стряпает. От этой столовской еды у меня только аппетит нагуливается…

– На вот… кстати, пирожки с луком и яйцом… Только сейчас Веселовский прибежит, договорить не даст, – озабоченно прибавил Капустин.

– Скоро не прибежит. Он зайдет к моим девкам в отдел, рассказать, какой я – старый пендюк. К Миле Белоусовой твой фитюлька клеится. Девочки его задержат, я их предупредил, что у нас с тобой – разговор государственной важности, – невозмутимо сказал Потапенко сквозь пирожок с луком. – Так вот! Существует некая общеконфессиональная организация все церквей Приврат Господень. Не крути головой, я сам знаю, что звучит… не очень. Основное занятие в веках у этих господ из Приврата, как мне объяснила кришнаитка, следить за тем, чтобы Армагеддон, который вообще-то у каждого времени и народа имеется свой собственный, – не слился в общую паскудную потасовку.

– Как локальный региональный конфликт, что ли?

– Совершенно верно! Она сообщила, что будто бы два раза эти козлы не уследили. Они считают, будто два Армагеддона, причем в новом времени – уже произошли! Мол, какие-то обряды с напутствием привратников они выполнить не смогли. По крайней мере, они в это искренне верят сами и даже раскаиваются. Знаешь, майор, раньше я историю делил по рабовладельческому, первобытно-общинному строю… феодальный был еще строй… Сейчас, правда, не поймешь чего у нас за строй. Неважно! Пообщался я этой кадрой, так теперь у меня сама собою вся история начала делиться по Армагеддонам! Может, прав твой Веселовский? Может, это уже маразм?

– И не говори, Женя! – сокрушенно покачал головой Капустин. – Я как здешние архивы прочел, тоже слегка сдвинулся. Работа – будь она проклята!

– Да у тебя все архивы уже столько раз чистили, что там сдвигаться не с чего. Запоминай, Капустин! Первый Армагеддон, как я понял, связан с развитием капиталистических отношений и появлением бумажных денег. В принципе, и Карл Маркс чувствовал некоторую навязчивую мистику вокруг. Это место – о призраке, бродившем по Европе, помнишь? С чего это он вдруг о призраке написал? Никто у него над ухом со стволом не стоял, ногти плоскогубцами не драл, ток через гениталии не пропускал – сам, совершенно без давления раскололся! Улавливаешь? Вот! А второй Армагеддон у них по цепочке увязывается со Второй мировой войной.

– А сейчас что ли третий?.. – совершенно одурев, спросил Капустин.

– Третий, товарищ майор, третий! В нашей поливановской школе, вроде бы, до трех считать учили? – пошутил Потапенко. – Если точнее, то он еще, вроде бы, не начался, но, как меня кришнаитка заверила, на днях начнется.

– Жень, может нам в эти… центры или заветы податься? Может, ну их всех в задницу, а?

– Да брось разлагаться на службе, земляк. Что за разговорчики в строю? На кой они все сдались? Это дело для уродов и убогих, – подбодрил сникшего майора Потапенко. – Меня-то заинтересовало, зачем кришнаитке материал по сектантам? И знаешь, что она мне ответила? Уверен, не знаешь. Она сказала, что этот их Орден давно следит за подобными сектами, поскольку те на самом деле вовсе не Богу молятся, а… кому-то другому. Что в одной из сект может и произойти это самое. Но уже такое… бесповоротное.

– Жень, пива хочешь? – с явной безнадежностью в голосе спросил Капустин.

– Ты выпей, а я – на службе, – отрезал Потапенко. – Все не так сложно, как ты думаешь. Помнишь поговорку про то, что Бог – Троицу любит? Ну, здесь – наоборот получается. Типа нынешний Армагеддон будет последним в нашем времени. Про звездные карты, Мировой гороскоп и Великий год – я, честно тебе признаюсь, из ее слов ничего не понял. Но общий смысл такой: какая-то секта готовит где-то у нас Армагеддон. Туда отправятся какие-то Привратники, которым Орден Приврата должен дать напутствие. Иначе, мол, никак. Но! Это не основная фишка. По следу Привратников и тоже на этот самый Армагеддон идут два каких-то… сара. Кришнаитка до этого кололась по полной программе, а в этом месте, знаешь ли, замкнулась в себе. Понимаю, как ты сейчас воспринимаешь мои слова, но как только она шепотом мне сказала, что глаза у саров – желтые, так тут же, почти возле нас огромный джип врезался в восьмерку. Ты сам такое часто видишь в нескольких шагах от себя? Вот и я – тоже!

– Про саров Веселовский уже раскопал, надо отдать ему должное, – справедливости ради заметил Капустин. – А я пытался с утра с этими сарами разобраться, так сам видишь, как он моими же листками мне в рыло ткнул. Даже боюсь про чьи-то желтые глаза заикаться.

– Мне кришнаитка дала понять, что, в отличие от Привратников, сары – вовсе не люди, – с нескрываемым страхом заметил Потапенко. – А от майора Кургузкина осталась одна папочка по Сиблагу. Там… Постановление от мая 1943 г. и донос какого-то бойца ВОХРа. Сам Кургузкин начинал службу еще с Сибулона, как раньше Сиблаг назывался, знал все особые лагерные зоны, как свои пять пальцев. Что характерно, он так не смог найти ОЛП N45. Выяснил только, что этот пункт в условиях особой секретности вел железнодорожную ветку к какой-то сопке, и будто бы там дрезина взорвалась… Короче, все погибли, свидетелей нет. Кургузкин ушел на пенсию живым, но уехал к родителям жены в Орловскую область. Где его нынче искать – не знаю. Да и дергаться боюсь. Я тебе эту папочку под кителем принес, ты ее спрячь немедленно. И своему фитюльке не показывай. Не верю я таким, Ваня. Я вообще думаю, что такие, как этот молодой и ранний – только органы компрометируют. Завалит он все, вот увидишь.

– Да брось ты на парня напраслину наговаривать, – сказал Капустин. – У всех свои заскоки. Я бы тоже смотал куда-нибудь в Орловскую область от всего подальше, место бы ему освободил, и пускай они тут все армагеддонятся с такими же…

– Капустин, слушай меня внимательно! – строго оборвал его Потапенко. – Кургузкин так и не смог найти никаких следов офицеров внутренней службы Восьмичастного и Циферблатова. Личные дела всех сотрудников и вольнонаемных ОЛП N45, карточки контингента – тоже. Один раз ему почти повезло! Совершенно случайно он наткнулся на ордер, выдававшийся какому-то полковнику Восьмачастному на получение квартиры в высотке на Котельнической набережной. Но… раньше же не было мобильников с фотокамерой! Порядку-то куда больше было. Поэтому на его официальный запрос ему так же официально сообщили, что такого ордера не было и в природе быть не могло. Кургузкин все понял и больше не настаивал. А уже после него, знаешь, сколько было ориентировок на уничтожение всех доносов, где упоминались эти самые пресловутые «желтые глаза»? Я со счетов сбился! И недавно потребовали опять все уничтожить, наряду с корреспонденцией, где упоминается слово «олигарх». Но буквально на днях приходит ко мне новое письмо, там опять эта фраза из письма 43-го года! «А глаза у него на свету желтые»! Я его тебе туда же, в папку сунул. Ну, успехов тебе, земляк! За ватрушки и пирожки – спасибо тебе, как всегда. С такими ватрушками, Капустин, верится только в лучшее!

Тяжело вздохнув, майор Капустин закрыл за ним дверь на ключ и подошел к большому английскому сейфу, чтобы надежнее спрятать примятую дерматиновую папку, еще хранившую тепло объемистого живота Потапенко. Он всегда себя считал человеком действия, мало доверяющим душевным терзаниям и неуверенности, так часто посещавших окружавших его людей. Однако, закрыв за Потапенко дверь, он почувствовал, что его одолевают мрачные и тяжелые раздумья о будущем.

Боец

В их с трудом складывавшейся троице именно себя Ямщиков не без оснований считал человеком действия, мало доверяющим душевным терзаниям и неуверенности, так часто посещавших Флика и Седого. Однако, закрыв за собою дверь купе, он почувствовал, что его одолевают мрачные и тяжелые раздумья о будущем.

Флика в купе, естественно, не было. По коридору из конца вагона разносился визгливый бабский смех. Ясно, что все эти мымры вновь собрались вместе и Флика к себе увели. В тамбуре мимо него проскочили две какие-то бабы, нагруженные бутылками с пивом и судками из вагона-ресторана. Ямщиков слышал, как, закрывая дверь тамбура, одна кочерыжка сказала другой, понизив голос: «Это тот… весь в маслище, про которого…» Конец фразы утонул в громком ржании на весь вагон. Потушив сигарету, Ямщиков с раздражением сделал нехитрые выводы, что вначале они все вместе вот так же ржать будут, потом напьются, а потом опять примутся рыдать на весь состав. Дуры.

Седой встретил его молчанием, не предвещавшим ничего хорошего. В полумраке купе он смотрелся особенно дико, нацепив, вдобавок к черным очкам, наушники радиоплеера. Ямщиков тоже присел на нижнюю полку напротив, хотя молчать вдвоем с насупившимся Седым становилось невмоготу. В коридоре нетрезвым голоском ржал Флик, и, откидываясь к дерматиновой обивке стенки нижней полки, Григорий деловито прикинул по обстановке, когда он сам бесповоротно съедет с катушек.

– Значит, капитан Григорий Павлович Ямщиков, трупы вы специально сожгли, чтобы скрыть следы преступления, – неожиданно сказал Седой, снимая наушники. – Вот, значит, какая петрушка…

Ямщиков почувствовал, как что-то внутри него, собравшись в комок, стремительно валится вниз.

– А я-то пытаюсь прикинуть, к кому же из нас Могильщик приходил? – тихо продолжил политинформацию Седой, выключая радиоплеер.

– Он же Флика за задницу щипал, – с неловким хохотком попытался обратить в шутку наезд Седого Ямщиков. – Значит, к Флику и приходил.

Голос у него почему-то сел, наверно, от курения в промороженном, покрытом инеем тамбуре. Поэтому шутка повисла льдинкой в сгущавшейся атмосфере грядущей разборки. Создавать подобное сгущение из любой мелочи Седой был редкий умелец. Ямщиков про себя в очередной раз отдал должное мастерству попутчика, чувствуя сосущую пустоту в области левого подреберья.

– Я-то думаю, кто же из нас кровью меченый, раз от него так воняет, что у меня сразу нюх отшибло? – свистящим шепотом произнес Седой. – Понятно, почему к нам сразу этого Мишатку с кладбища потянуло… Может, Флик прав? Может, в пятом купе действительно сары едут? А что удивительного? В этом случае вся наша маскировка – детсадовские игры. Они нас по запаху крови чуют.

Он встал и наклонился почти над непроницаемым лицом Григория, будто стараясь сквозь черные очки разглядеть на его лице кровавые отметины. Ямщиков судорожно попытался проглотить сухой комок, потом глухо ответил: «Нет, Седой, никакие это не сары. Скорее всего, это… какие-нибудь следователи прокуратуры. Им точно я нужен. Сразу надо было сказать… Да тут с Фликом такое… Прости, скорее всего, это я привел за собой хвост…»

Все-таки надо было отдать должное Седому. Хоть и не шибко хотелось, но надо было отдать. Как только Ямщиков перестал запираться и почти раскаялся, Седой начал судорожно соображать, как можно поправить дело.

– Это просто ужас какой-то, до чего мы докатились… Факельщик теперь – никчемная баба, а какой из меня теперь – Нюхач? Ведь это я должен был учуять саров и вывести вас на след, я! Что происходит, Грег?

– Обычное дело происходит, – смирившись с неизбежным, понуро ответил Ямщиков. – Уже обычное. Долго объяснять.

– Нет, ты все же попытайся объяснить! – Там сказано, что ты в тюрьме два года сидел… Это как понимать? Я еще удивляюсь, что у меня нюх отшибло…

Седой пожевал губами, демонстративно не глядя на насупившегося Ямщикова. Потом, откинув голову назад, поправил очки и заученно процитировал: «Подсудимые не скрывали подловатой радости… Капитан Григорий Ямщиков сделал характерный жест рукой и громко произнес «Йес!», бросив победный взгляд в сторону журналистов. Выйдя из «клетки», он бросился в объятия радостных сослуживцев. В это время родственники погибших чеченцев громко зарыдали и закричали: «Убийцы!»

– Да пошли они все в жопу! Я выполнял приказ! Мне приказали их уничтожить! С виду они все выглядели обычной разведгруппой… И дверца у них открылась, понимаешь? Задняя дверца открылась! Как бы я на боевом задании не выполнил приказ из штаба? – в отчаянии выкрикнул Ямщиков. Пытаясь еще что-то добавить, он лишь махнул рукой, выматерился вполголоса и, закрыв лицо руками, тоже отвернулся от Седого.

– Может, Гриш, бросим ломать эту комедию?.. Корчить из себя каких-то героев… Зачем? – устало прошептал Седой. – Сойдем на ближайшей станции и, действительно, пошлем это все в жопу. Ну, с какими мы рожами на Армагеддон явимся? Не поймешь ведь теперь, на чью сторону там становиться…

– Ну, ты и сука, Седой! Вот ведь как вывернул! Значит, я все заранее профукал, а он – опять чистенький! Лишь бы на Армагеддон не шарашиться! – резко повернувшись к нему, зло заорал Ямщиков. – Может и тебя пристрелить заодно, а труп с поезда скинуть, чтобы тебе по всяким Армагеддонам не мучаться? Нет, хоть бы ты в душу не лез! Лезет и лезет… Ты можешь понять, как я устал от этого? От того, что моя шкура – повсюду разменная монета!

– Очень мелкая монета, судя по радиопередачам, – строго заметил Седой. – Только махалками своими перед носом не маши! И не надо на меня так фыркать! Расфыркался тут еще!

– Перед носом… у него, – снизив тон, зашипел Ямщиков. – Нос у него, видите ли! Ни хера своим носярой унюхать не может, еще махать у него перед его румпелем нельзя… Сволочь какая! Все сволочи! Продали страну! Меня тоже продали!

– Ты можешь заткнуться, отдышаться и изложить все по порядку? – почти не скрывая удовлетворения, поинтересовался Седой. – Ты же, судя по передачам, все-таки закончил какое-то там высшее общевойсковое командное училище…

– Какое-то там! – передразнил его Ямщиков. – Не какое-то там, а лучшее в России!

– Ах, даже так? – передернул Седой. – Вот с этого и начни. Значит, там вы себя вели замечательно, никого не убили и не сожгли.

По резко потемневшему лицу Ямщикова, Седой понял, что палку в этом направлении лучше не перегибать. Поправив очки, он приготовился внимательно выслушать разъяснения Ямщикова. После непродолжительного молчания тот в общих чертах дополнил содержание радиопередач.

…К своему училищу, законченному им с отличием в батальоне войск специального назначения ГРУ, Ямщиков относился почти восторженно. Седой понял, что с его стороны будет благоразумнее промолчать о том, что он где-то уже слышал фразу, ставшую отчего-то девизом курса Ямщикова: «Не верь, не бойся, не проси!» Как говорится, в другое время, в другом месте…

Глядя на Ямщикова, в восторге размахивающего руками, подкрепляя восторженные эпитеты в адрес командиров рот и батальонов училища, Седой не мог понять, как такие замечательные люди могли внушить его идиоту-соратнику мысль о том, что для блага Родины можно убить старую женщину, ехавшую с племянником в рейсовом автобусе.

Вкратце поведав о замечательном учебном заведении, где его научили не верить, не бояться и не просить, Ямщиков пояснил, что еще до всех военных событий он, в составе какого-то отряда СпН, следил за концентрацией в этом взрывоопасном регионе Северного Кавказа – огромного количества военной техники. Здесь Седой также счел, что намного будет разумнее не прерывать Григория. Из его слов Седой с изумлением начинал понимать, что широкомасштабная военная операция в мирное время своей собственной территории – проводилась не столько против сепаратизма отдельных политических деятелей, сколько для уничтожения следов выемки из российских банков крупных финансовых средств по фальшивым «чеченским авизо» и сокрытия следов непритязательной торговлишки военной техникой и оружием.

В январе 1995 года Ямщиков вместе с другими спецназовцами ГРУ впервые принял участие в одной, весьма деликатной работе. После уничтожения в Грозном многочисленных банков и их филиалов, через которые крутились фальшивые авизовки, именно Ямщикову и его бойцам командование поручило произвести контрольную «проверку» выполненной летунами работы. Под огнем противника они изымали уцелевшую документацию и прочие финансовые бумажонки, которыми, как тут же сообразил Седой, можно было скомпрометировать основных идеологов этих финансовых афер. Привычно потянув носом, Седой в который раз с огорчением понял, что нюх у него отбит начисто. Вместо номеров телефонов, адресов, паролей, явок, выдержек из личных дел и прочей необходимой информации, он почуял лишь тяжелый удушливый запах запекшейся человеческой крови.

Седой понимал, что должен предоставить Ямщикову возможность выговориться. Хотя он не был уверен, что факты, которые тот сообщает сбивчивой скороговоркой, на самом деле имеют отношение к страшной в своей реальности истине: Боец, на воинскую доблесть которого полагалась основная надежда в предстоящем Армагеддоне, уже изменил своему назначению. Могильщик, безошибочно нашедший ход в их закрытое заклятиями купе, куда лучше всех этих объяснений дал однозначный ответ. На общий сбор Боец явился крещеным кровью…

В голове само собою возникало грозное пророчество от Иакова, что для сатанинского крещения подходит кровь любого невинного животного, даже песья… Что же говорить о человеческой крови, имеющей особую цену…

Слушая соратника, Седой видел, насколько бесполезно напоминать об этом пророчестве человеку, упорно твердившему, будто не бывает в природе никаких «мирных чеченцев», будто правду могут понять лишь те, кто был с ним в засаде, а не сидел в тапочках у своего телевизора.

Внезапно кое-что насторожило Седого в бурном потоке воспаленного сознания Бойца. На минуту у него даже возникло ощущение, будто чутье вот-вот вернется к нему. Он постарался сосредоточился на этом ощущении, и перед ним во всем ее ужасающем величии возникла чудовищная картина заранее проигранного Армагеддона… Прижимая ладони к вискам, он увидел реки крови, растекавшиеся теплыми струйками от страны, выигравшей второй Армагеддон, – ко всем, кто, забыв о давних пророчествах, в упоении омывали в ней руки… Все промахи и просчеты второго Армагеддона кем-то уже тщательно взвешены и учтены. Седой понял, что даже их Бойцу не было оставлено ни одного шанса.

Ямщиков кричал ему как глухому, что выбора у него не было! И Седой со страхом видел, что сразу же после убийства тот напрочь забыл все наставления привратникам. Даже самое главное из них о том, что путь на скотобойню открыт для каждого. Бойцу уже было бессмысленно напоминать, что за первым признаком прикосновения к неприкрытому Злу, когда выбора не остается, непременно следует самый страшный предвестник общего Армагеддона – крещение кровью…

Седой понимал, что вслед за Могильщиком к Ямщикову непременно явится сама Ложь и заявит на него свои права, чтобы Боец никогда не встал с ними у Нижних Врат… Все слова стремительно утрачивали смысл, а сидевший напротив него Боец все говорил, говорил, говорил…

Из-за той работы, выполненной когда-то спецназом под огнем сепаратистов, у руководства ГРУ возник серьезный скандал с руководством ФСК, которое тоже хотело бы завладеть этими финансовыми документами, но все-таки не послало своих людей на верную гибель. Ямщиков хвастливо заметил: «ФСК не сработало в Грозном на перспективу по причине узости своего мышления, да и просто побоялось лазить под пулями боевиков. Эти федералы – завзятые ссыкуны!»

Зато «сработавшее на перспективу» руководство ГРУ в последовавшем общем кутеже дележа государственной собственности и разгула «демократических преобразований общества» – проявило необыкновенную широту мышления, принявшись шантажировать добытыми документами новоявленных «либеральных реформаторов». В связи с чем к руководству ГРУ были приняты, как обтекаемо выразился Ямщиков, «неординарные меры». Седой понял, что если сейчас же не найдет пластинку с валидолом, то доедет до окончательного и бесповоротного Армагеддона, в лучшем случае, в виде трупа.

От поисков валидола его отвлекло сообщение Ямщикова о «второй фигне, связанной с ГРУ». Эта самая «вторая фигня» заключалась в том, что, проявляя присущую широту мышления, люди его ведомства активно готовились к предстоящей войне в Чечне еще с 1990 года. Оказывается, уже тогда ГРУ имело там свои секретные базовые лагеря, официально существовавшие как лагеря подготовки все тех же боевиков и прочих сепаратистов…

У Седого опустились руки. Забыв о валидоле, он с нескрываемым страхом глядел на Ямщикова, с безмятежной улыбкой вспоминавшего времена, когда в его ведомстве все спорилось и срабатывало на перспективу.

Не обращая внимания на Седого, Ямщиков принялся рыться у Флика под подушкой. Они оба видели, что именно там Флик прячет разные бабские вещички, подаренные ему новыми подругами. Найдя в наволочке зеркальце в голубенькой пластиковой оправе, Ямщиков, попутно объясняя, чем ГРУ занималось в Чечне с 1990 года, одновременно строил самому себе рожи в зеркальце. С недовольной миной он тут же сообщил Седому, что после этой бесцельной лежки в прицепном вагоне он явится на Армагеддон с оплывшей рожей. Наконец оторвавшись от зеркала, Ямщиков строго заявил собеседнику, что Главное разведывательное управление на сегодня – единственная структура, которая реально знает складывающуюся обстановку в зоне этого локального вооруженного конфликта, и имеет чисто конкретные рычаги влияния на неё.

Седой уже догадывался, что скажет ему дальше кривлявшийся перед зеркалом Ямщиков. Действительно, все было вполне обычным почти для каждого Армагеддона делом, поскольку основным его признаком во все времена – был приход к власти очередных «реформаторов», плевавших и на доверившихся им людей, и на армию. Он уже заранее догадывался о тайной подоплеке всего случившегося с Бойцом.

И без сбивчивых показаний Ямщикова многое становилось ясно. В таких условиях неминуемо должна была начаться охота на законсервированную и действующую агентуру «сработавшего на перспективу» ГРУ. Ясно было и то, что все действия против ГРУ будут направлены, в первую очередь, против наиболее боеспособных подразделений спецназа, одним из которых командовал Ямщиков.

На качающемся столике купе Ямщиков выкладывал из зеркальца, помады, туши для ресниц и дешевой пудреницы Флика макет местности общевойсковой операции по захвату какого-то арабского террориста. Почти не прислушиваясь к нему, Седой понимал, что на самом деле целью детально разбираемой операции – была ловушка для так и не понявшего этого, сидевшего прямо перед ним капитана разведки.

– Когда ты идешь в знакомую местность, трех часов для подготовки достаточно, – вполголоса пояснял ему Ямщиков весь расклад барахлишка Флика. – Если идешь в новый район, надо готовиться дня два. А тут вдруг выясняется – идем в горы. Точно не знаем куда, но в горы. Задача мифическая. Все наши отработанные правила подготовки – изначально нарушены. Вечером пришли с одной задачи, утром нам нарезали другую, причем, в самых общих чертах. Летите туда, не знаю куда, найдите то, не знаю что. Ни карты местности, ни аэрофотоснимка, ни минных полей, ни расположения наших войск, ничего!