Текст книги "Эксплеты. Лебединая башня"

– Нет, – последовал короткий ответ от директора, который был занят своими делами.

– У этой задачи точно есть решение? – уточнила она спустя час после начала.

– Да.

Он даже не поднял головы.

Время шло, Омарейл уже давно начала нервничать. Она испробовала тысячу способов, пыталась думать логически, пыталась отключить логику, пару раз ей казалось, что что-то получилось, но потом оказывалось, что нет.

Желание бросить все несколько раз настигало ее, однажды она даже с громким стуком положила карандаш на стол. Но Дольвейн взглянул на нее с немым вопросом во взгляде, и она просто покачала головой и продолжила работу. Неспособность решить задачу раздражала ее, но бросить начатое она просто не могла. Не сейчас, когда было сделано так много.

В два часа тридцать минут Омарейл должна была уйти, чтобы успеть на встречу с Севастьяной. В два пятнадцать она все еще не приблизилась к разгадке. Ее сердце билось где-то в горле, разум отказывался работать на полную, слишком поглощенный мыслями о том, что, стоило ей опоздать, Севастьяна пришла бы в пустую комнату.

Конечно, Омарейл могла сделать вид, что была в ванной и потеряла счет времени. Севастьяна подождала бы. Но если ожидание затянется больше чем на полчаса, а от Омарейл не будет ответа, ее сестра запаникует. Все это некстати, особенно беря во внимание историю с переносом встречи с Патером. Бериот мог заподозрить неладное.

Видимо, заметив, что девушка около десяти раз за последние десять минут посмотрела на часы, директор сказал:

– Дам вам небольшую подсказку. Мыслите шире.

Омарейл перевела на него взгляд, полный ярости.

– В самом деле? Здесь какое-то нестандартное решение? – уточнила она, всеми силами стараясь не звучать слишком язвительно.

Но, судя по глумливой улыбке Дольвейна, ей это не удалось.

– Это подсказка. А как ею воспользоваться – уж ваше дело, госпожа Селладор.

Омарейл прикрыла глаза. Нельзя было поддаваться эмоциям. Она глубоко вздохнула, призвала на помощь все свое самообладание, отбросила посторонние мысли и тревоги и уставилась на девять точек. Озарение пришло внезапно. Что-то просто щелкнуло в ее голове, и она поняла, что значила подсказка директора. Начав рисовать совсем иначе, она мельком взглянула на Дольвейна. Он смотрел на листок и довольно щурился.

«Хитрый лис!» – подумала Омарейл, но на этот раз в ее мыслях не было злости. За оставшиеся пятнадцать минут ей все же удалось найти решение. Она бросила листок перед директором, сверху положила паспорт и справку из Бурвистера и, на ходу бросая: «Простите, мне надо бежать! Встретимся в первый день девятого месяца», покинула кабинет. Вслед ей раздался добродушный смех.

V
Астардар

Тот день почти всегда был солнечным и теплым, хотя дыхание осени уже ощущалось и в легком дуновении ветерка, и в шуме листвы, и в аромате воздуха, в котором безошибочно угадывался конец лета.

Но Омарейл этого не знала – или знала, но лишь со слов писателей и поэтов. Для нее осень по-настоящему начиналась только тогда, когда из окон ее башни становилось видно пожелтевшие шапки деревьев на дальнем берегу. А еще когда на столе появлялось много блюд из яблок и тыквы. И когда по ночам в замке становилось прохладно, а слуги доставали для нее пуховые одеяла.

Так было всегда, но не в этот раз.

После успешного собеседования в Астардаре ничто не могло омрачить прекрасного настроения Омарейл. Пускай она даже не догадывалась, что от нее теперь требовалось. Где ученики брали школьную форму? Откуда доставали учебники? Во сколько нужно приходить в школу? У нее еще было время разобраться с этим.

Но визит Совы изменил ее планы. Это была обычная, регулярная встреча. Они чинно пили чай – каждая по свою сторону стены, как вдруг Сова сказала:

– Вы как будто бы стали смуглее, Ваше Высочество.

Все внутренности тугим комом поднялись к горлу Омарейл, вызывая тошноту. Она, разумеется, принимала время от времени солнечные ванны, но окна оранжереи не открывались полностью, поэтому все, что она могла себе позволить, – подставить лучам руки или, подкатив рабочее кресло и уцепившись за подоконник, погреть ноги.

Понимая, что ей не удалось скрыть свою реакцию от внимательной женщины, которая видела ее сквозь стекло, она проговорила:

– Я надеялась, никто не заметит…

После небольшой паузы Сова пропела своим мелодичным голосом:

– От меня не может быть тайн.

Омарейл вздохнула.

– Да, от вашего взгляда ничего не укроется, госпожа Дольвейн.

Несколько секунд тишины, во время которых Омарейл стыдливо отводила взгляд, и затем Сова сдержанно спросила:

– Итак, Ваше Высочество? Что произошло?

– Я загорала, высунувшись в окно в оранжерее.

Она старалась звучать виновато. Какое-то время Сова молчала.

– Это поведение, недостойное принцессы, Ваше Высочество. – Ее голос, несмотря на слова, был мягким. – Впредь рекомендую вам оградить себя от подобного времяпрепровождения.

Это разозлило Омарейл, как злили всякие слова этой женщины, касавшиеся прав и обязанностей принцессы. Поэтому следующая ее реакция была вполне привычной для Совы:

– В самом деле, иногда я позволяю себе так много, – начала она вкрадчиво, – шутка ли, пытаться украсть пару лучиков солнца, – ее голос начал набирать громкость, – живя взаперти, как какой-нибудь взломщик или убийца! Будь у меня возможность, поверьте, госпожа Дольвейн, я бы избегала прогулок через окно! А наслаждалась бы солнцем как нормальный человек.

– Ваше Высочество, – примирительно произнесла Сова, и Омарейл поняла, что добилась, чего хотела. – Нет нужды снова проходить через этот разговор. Мы все знаем, что нет никакого смысла вновь и вновь возвращаться к пророчеству. Будь вы вольны хоть целыми днями проводить на солнце, я бы рекомендовала вам избегать загара, так как темная кожа не красит особу королевских кровей. Это по меньшей мере вульгарно.

– Это модно, – возразила Омарейл скорее из вредности, чем из желания доказать правоту.

– Принцессе не пристало гоняться за тем, что скоротечно и поверхностно. Истинные добродетели – вот ваши верные спутники. Лучше уделите время, которое могли бы потратить на загар, чтению или музицированию. Искусство, как ничто другое, очищает душу.

Омарейл закатила глаза. Эта семейка сводила ее с ума.

После разговора она решила воздержаться от прогулок до самого Дня Знаний, чтобы не вызывать излишний интерес Дольвейнов. Сорок пять дней она вела себя так хорошо, как не вела никогда до этого.

Стоит ли говорить, что в своем тайном дневнике она отсчитывала дни до начала девятого месяца? Чтобы время шло быстрее, она придумывала себе различные занятия. Например, попросила достать для нее пластинки с записями всех серий «Школьных лет», а затем целыми вечерами слушала их, переживая за главных героев, впитывая слова и выражения, запоминая негласные правила школьной жизни.

Принцесса разобрала несколько новых мелодий на лале. Приняла господина Белорию, Патера Нортастера, и обсудила с ним необходимость пополнения коллекции книг в королевском зале городской библиотеки. Прочитала целую серию романов о девушке, которая умела летать.

Помимо этого, она начала писать биографию Мираж Селладор, начав с самых ранних лет, чтобы иметь хорошо подготовленную историю. Она так подробно расписывала жизнь этой вымышленной девушки с окраин Агры, что могла ответить на любой вопрос и даже рассказать пару забавных историй из детства.

Но, наконец, первый день осени, День Знаний, наступил.

Омарейл тошнило от страха, и несколько раз она почти решила отменить посещение школы. Совершить первую прогулку по Астрару было безумием. Отправиться на Утесы Минли – сумасшествием. Пройти собеседование в школе – нелепой прихотью. Но на самом деле выдать себя за школьницу было дерзкой, эгоистичной выходкой. Омарейл и сама с трудом оправдывала себя, а если бы кто-то узнал об этом… Она не могла представить, что ждало бы ее в будущем.

Чем ближе был первый учебный день, тем больше прочих страхов примешивалось к боязни быть раскрытой. Ей предстояло строить отношения с совершенно посторонними людьми, разговаривать с ними, возможно, соприкасаться. Тревога, которую вызывали мысли об этом, была во многом иррациональной.

Не в последнюю очередь ее волновало, что все это могло привести к исполнению пророчества. Но отчего-то размышления именно на эту тему всякий раз навевали на Омарейл скуку. Она уже нарушила установленные правила, и, если гражданской войне и суждено было сбыться, она сделала все, чтобы это произошло. Теперь, на взгляд принцессы, главное было – не попасться.

За всеми этими переживаниями Омарейл почти не думала о том, как пройдет ее побег из замка в этот раз. Она проделала все почти бессознательно, действуя по уже известному плану.

Она снова воспользовалась конным трамваем. Путешествие запомнилось ей быстро сменявшимися видами прекрасного, солнечного Астрара, дребезжанием колес и чрезмерно большим количеством людей. И все же, несмотря на внутренние переживания и дискомфорт из-за переполненного салона, она все равно испытывала восторг от таких простых вещей, как эта поездка.

Когда Омарейл прибыла в школу, было еще слишком рано для праздника. Ученики только начали собираться на школьном дворе, и она надеялась застать Дана Дольвейна у себя в кабинете.

Госпожа Туттерверк поприветствовала Омарейл мрачным взглядом и последовавшим за ним полным безразличием. Решив не дожидаться пышных церемоний, Омарейл просто прошла к двери директора и постучала. Тот немедленно ответил предложением войти.

– А, – выдохнул он, демонстрируя легкое удивление. – Госпожа Селладор. Я было перестал верить, что вы появитесь. Мне вдруг показалось, что ваше имя значит больше, чем можно предположить сначала.

Омарейл улыбнулась. Она была уверена, что ее имя, как и оценки в табеле, были проявлением своеобразного чувства юмора Смога.

– Когда вы сказали, что мы увидимся в первый день девятого месяца, я не думал, что вы говорите это буквально. Если быть откровенным, поступление в школу требует чуть большего количества процедур.

Внутри ее все похолодело. Дольвейн больше не выглядел удивленно или приветливо. Его взгляд был строгим, густые брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию.

– Я прошу меня простить, дело в том, что у меня не было возможности… – начала оправдываться Омарейл, но директор прервал ее поднятой рукой.

– Раз уж я пообещал зачислить вас в Астардар в случае, если вы решите мою загадку, я так и сделал. Но вам необходимо написать заявление с просьбой зачислить вас в нашу школу. Более ранним числом. Должен ли я упоминать, как мне это неприятно?

Тон Дольвейна был спокойным, но от его слов все равно становилось не по себе. И нет, ему совершенно необязательно было говорить о своем недовольстве. Омарейл с трудом подавила в себе желание убежать и спрятаться. Прочистив горло, она произнесла:

– Прошу меня простить, у меня были неотложные дела в Агре. Обстоятельства сложились так, что я не могла прибыть сюда раньше. Благодарю за то, что дали мне шанс.

Они разобрались с бумагами, Омарейл забрала свой паспорт – директор прокомментировал и этот момент, выразив удивление тем, как она смогла прожить полтора месяца без документа. Затем он предложил ей пройти на улицу, где уже собрались многие учителя и ученики.

Школьный двор гудел, как рой рассерженных пчел. Все свободное пространство занимали дети самых разных возрастов – от совсем маленьких, облаченных в коричневые штанишки на лямках и белые рубашки, до старшеклассников, которые, несмотря на схожий вид формы, всячески пытались проявить свою индивидуальность.

Стандартный комплект у молодых людей представлял собой белую рубашку, песочного цвета жилет, брюки в коричневую и зеленую клетку и двубортный бутылочно-зеленый сюртук. Некоторые ребята стояли без сюртуков, у других он был небрежно наброшен на плечи или завязан на поясе. Жилетки тоже кое-кто предпочитал распахивать – видимо, для придания расслабленного и слегка хулиганистого вида.

Белоснежные блузки девочек имели рукава, расширенные книзу и собранные на манжету на кисти. Пышные воланы на горловине одни оставляли без внимания, другие украшали бантиком из ленты, третьи дополняли брошами, кулонами на цепочках или часиками. Обязательно присутствовал либо корсет, либо жилет песочного цвета. Те, кто находил легкий осенний ветер прохладным, надевали короткий двубортный жакет того же оттенка, что и у мальчиков. Юбки были довольно скромными, длиной ниже колена, но зато под ними у некоторых модниц угадывались полосатые или кружевные чулки.

Омарейл чувствовала себя немного отстраненно.

– Где я могу купить форму? – спросила она у директора.

Тот шел вперед, и ученики расступались перед ним, хотя он не проронил за весь путь и звука. Услышав вопрос Омарейл, он обернулся на нее, удивленно поднял брови и ответил:

– Ваш куратор вам все расскажет, госпожа Селладор.

Они подошли к высокой женщине в синем балахоне и явно мужской шляпе-цилиндре.

– Ах, наша потеряшка? – произнесла она, улыбнувшись и обнажив ряд неровных зубов. – Госпожа Селладор, присоединяйтесь.

Женщину звали госпожа Зарати, она была куратором двенадцатого класса и сперва создавала впечатление строгой дамы, холодной и хищной. Виной тому был длинный острый нос, тонкие губы и густые брови. Волосы ее были полностью убраны под необычный для дамы головной убор. Но только госпожа Зарати начинала разговор, как ее открытость и легкость сразу давали о себе знать. И вот уже нос ее не казался таким примечательным, а брови не отвлекали от внимательных, умных глаз.

Омарейл с интересом наблюдала за тем, как госпожа Зарати общалась с учениками, шутила, не смеясь, журила, не сердясь, и была центром внимания всего класса.

– Новенького у меня много, – отозвалась она на вопрос кого-то из ребят. – Вот, например, новенькая. – Она указала на Омарейл.

Омарейл не была готова к всеобщему вниманию, поэтому обрадовалась, что не все услышали слова госпожи Зарати. Но те, кто стоял рядом, начали задавать вопросы. К счастью, на них были готовы ответы…

Омарейл специально выбрала в качестве места обитания Мираж Сизые острова, чтобы никому и в голову не пришло проверять, где она жила, провожать до дома или внезапно прибегать с визитом. Удаленность Сизых островов еще некоторое время была темой для обсуждения.

Затем из толпы одноклассников вперед вышла высокая темноволосая девушка, в которой Омарейл сразу узнала Шторм Эдельвейс.

– Ты – подружка Мая, – констатировала она, недовольно оглядывая Омарейл.

Та пожала плечами.

– Шторм, – окликнула ее госпожа Зарати, – это не похоже на сердечное приветствие.

Девушка обернулась, едва не хлестнув тяжелой гривой Омарейл по лицу.

– Потому что это было не оно.

– А мне бы хотелось, чтобы в нашем классе все чувствовали себя комфортно, – многозначительно произнесла куратор.

Эдельвейс пожала плечами и небрежно бросила:

– Это утопия, госпожа Зарати.

– Когда-то утопией называли то, что дети в этом классе выучат слово «утопия».

Ребята, что стояли рядом, засмеялись над шуткой учительницы. От Шторм Омарейл ожидала агрессивной реакции, но та лишь хмыкнула и отошла в сторону.

В следующее мгновение Омарейл почувствовала тяжелую руку на плече. За доли секунды она испытала целый спектр эмоций – от страха до смирения со своей участью.

– Ты? – раздалось над ее ухом, и она обернулась.

Это был Май. Он, увы, не мог назвать ее по имени, так как не знал его. Поэтому, запустив смуглую руку в пшеничные кудри, он расплылся в широкой радостной улыбке.

– Меня зовут Мираж. – Омарейл, испытавшая невероятную радость, увидев знакомое лицо, протянула руку, и Май неловко пожал ее.

– Привет, Мираж.

– Странная у вас дружба, – прокомментировала это госпожа Зарати.

В этот момент раздался звон колокола. Учителя и ученики засуетились и начали выстраиваться в ровные ряды, чтобы освободить центральную дорожку, ведущую от ворот прямо к главному входу.

Высокая дама в строгом одеянии и девочка лет десяти прошли чуть вперед, оказавшись прямо напротив дверей, ведущих в школу. Только теперь Омарейл заметила, что над входом был помещен внушительных размеров герб: на золотом щите была изображена перевернутая вниз листами открытая книга, из обложки которой вставало солнце. Ниже на темно-зеленом фоне располагалось перо, окруженное звездами. К щиту было подвешено три широких плотных ленты в коричневую и зеленую полоску, они мерно покачивались на ветру.

Внезапно заиграла музыка – квартет из учеников, которых Омарейл сперва и не заметила, исполнял гимн Ордора. В нужный момент все хором запели «Ордор – ты порядок», и Омарейл почувствовала, что грудь переполняется эмоциями, отчего стало трудно дышать. Гимн страны всегда казался ей красивым, торжественным, пронимающим, словно в его мотиве было что-то волшебное, способное затронуть самые восприимчивые струны души. Но, оказавшись в толпе из пары сотен людей, хором певших самую дорогую сердцу песню, она испытала чувства, незнакомые ей прежде. Она была не отдельной личностью, а частью чего-то огромного, сильного, мощного. Ей казалось, что эта сила способна на любые свершения.

В тот момент Омарейл представила себе Сола, своего далекого предка, родившегося в небольшой деревне, в семье простого сапожника. Сол не знал ничего, кроме скромного быта небогатой семьи, но что-то отличало его от других мальчишек. Он чувствовал в себе силу, видел возможности, мечтал о большем. Ордора тогда еще не существовало, на огромном материке посреди океана сотни маленьких деревень под предводительством вождей жили, трудились и воевали. Призрачная цель завоевать всю землю, от моря до моря, существовала в песнях и балладах, но на самом деле никого не прельщала. Время от времени появлялись вожди, которым удавалось завоевать несколько ближайших деревень, а Дорт Воевода занял почти весь остров. Но после смерти этих вояк все, что оставалось, – полуразоренные деревни и озлобленные жители. Сыновья завоевателей делили между собой земли, и все начиналось сначала.

Сол был другим. Он не собирался идти по протоптанной дорожке. Да он бы и не смог, он был простым воином, ничто не связывало его с вождями, у него не было ни золота, ни орудий.

Зато он умел вселять в людей это самое чувство единения. Знал, как воодушевить их, объединить, заставить поверить в его идеи. Он рассказывал им – сначала мальчишкам с соседних дворов, затем солдатам, которые служили вместе с ним, – о том, каким прекрасным мог бы быть этот мир, если бы войны между вождями прекратились, если бы все деревни объединились, создав одно единое государство.

– Так было в стародавние времена, когда здесь была Великая Империя. И так будет снова, – говорил Сол.

Многие смеялись, когда он в горячке заявлял, что станет вождем над всеми вождями. Даже предводитель его войска долгое время не видел в крикливом молодом человеке опасности, пока тот тайно не женился на его любимой дочери.

Вождю оставалось либо убить обоих, либо признать Сола новым членом своей семьи.

Переговорами будущий отец династии Доминасолис завязал торговые отношения с близлежащими деревнями. Выступлениями перед солдатами он воодушевлял их на борьбу против хаоса и беспредела. На общинных собраниях он выступал перед простыми жителями, описывая им картины другого, прекрасного мира, который намеревался построить.

За четырнадцать лет Солу удалось объединить почти все самые крупные поселения. Он провозгласил их одним государством, которое назвал Ордор, что на старом языке означало «порядок», а себя объявил Королем.

«Когда Король Сол выступал перед нами, я видел, как лица самых почтенных старцев наполнялись слезами, – писал о нем один летописец. – Чувства, которые он пробуждал у толпы, были сравнимы с тем, как замирает сердце, когда наблюдаешь за восходом солнца или когда после долгого подъема вдруг оказываешься на вершине самой высокой горы».

Омарейл никогда не могла понять того, о чем читала в книгах о Соле. Воспоминания самого Короля тоже были ей чужды: он рассказывал об этом необъяснимом ощущении необъятного восторга, когда сотни людей внимали каждому твоему слову. Он писал, что чувствовал, как его слова откликались в сердцах тех, перед кем он выступал, и ему хотелось плакать от счастья. Все это казалось Омарейл странным, надуманным и преувеличенным. И вот она сама готова была утирать слезы, лишь услышав, как люди вокруг запели гимн.

Когда музыка затихла, женщина протянула вперед бархатную подушечку, на которой лежал деревянный резной молоток. Девочка взяла его и медленной поступью прошла к большой двери, главному входу в Астардар. Она трижды постучала, звук эхом разнесся по всему внутреннему двору школы.

Директор, что стоял рядом, громко спросил:

– Кто стучит в двери науки? – И его мощный голос был слышен всем вокруг.

– Я, каждый ученик, – звонко отозвалась девочка.

– Что ты ищешь?

– Через прилежность и упорный труд я хочу получить знания.

– Входи. – Дан Дольвейн толкнул тяжелую дверь, и та поддалась. – И пусть каждый, кто ищет того же, войдет следом.

Девочка скрылась в холле школы, и вслед за ней вереницей потянулись ученики, возглавляемые учителями. Омарейл, воодушевленная торжественностью момента, почувствовала легкую дрожь, перешагивая порог Астардара.

Принцесса уже бывала внутри, но тогда ей довелось увидеть только ту часть, где находился кабинет директора. Теперь же она оказалась там, где располагались учебные классы. Три трехэтажных крыла были выстроены буквой «П» вокруг внутреннего дворика. Четвертое крыло, южное, то самое, которое обрамляло главные ворота, использовалось для хозяйственных нужд и проход через него был закрыт. Войдя в главный холл, посетитель оказывался у широкой деревянной лестницы, на первой площадке которой огромное окно с яркими витражами приковывало к себе все внимание. У окна лестница разделялась на две, но обе они вели на просторную площадку второго этажа. Лестницы на третий этаж казались гораздо скромнее и находились там, где восточное и западное крылья встречались с северным.

Большие окна длинных коридоров открывали вид на внутренний дворик, по другую же сторону располагались учебные классы. Они скрывались за дверьми из темного дерева.

Госпожа Зарати сопроводила своих подопечных на второй этаж, где самая дальняя дверь восточного крыла оказалась приглашающе открыта.

Небольшие парты со стульями стояли в четыре ряда, и ученики, обходя застывшую у входа Омарейл, быстро занимали свои места.

Госпожа Зарати, воспользовавшись растерянностью новой ученицы, представила ее всем, а затем жестом предложила пройти к свободной парте у окна в самом конце класса.

Сорок пять минут Омарейл слушала лекцию о многочисленных правилах и условиях, приправленную наставлениями и напоминаниями о важности двенадцатого класса. Эйфория уступила место любопытству, а то, в свою очередь, скуке.

Как только раздался звон колокола, госпожа Зарати отпустила учеников, и те быстро покинули кабинет. Май задержался, чтобы дождаться Омарейл.

– Что сейчас будет? Куда все пошли? – спросила она взволнованно.

– Следующий урок – «Риторика». Я покажу, где это.

Затем, когда они уже оказались в коридоре, он окинул взглядом одежду Омарейл и чуть скривился.

– А ты почему не в форме? – спросил он.

Омарейл объяснилась.

– Белка не любит, когда нарушают правила, – ответил на это Май.

Его опасения не были напрасными. В классе «Риторики», который был светлее и просторнее кабинета госпожи Зарати, все сидели не за партами, а на скамейках, и Омарейл досталось место на первом ряду. Учитель, тучный мужчина лет пятидесяти, с большой лысиной, которую обрамлял обруч волос на висках и затылке, хмуро посмотрел на нее и сказал:

– Неподобающий вид.

Пару секунд в ее душе боролись несколько желаний: оправдаться, ответить дерзко, просто смолчать. Но ей все же удалось сосредоточиться и вспомнить, что это был урок «Риторики». Первое, что ей всегда велел делать ее учитель по ораторскому мастерству – встать. И она встала. Затем требовалось дождаться, когда внимание слушателей будет приковано к выступающему (в тиши ее комнат это давалось Омарейл особенно легко). И ученики, и учитель почти сразу обратили внимание на вставшую девушку, но та молчала еще несколько секунд, пока пауза не стала напряженной и пока все не затихли, ожидая продолжения.

– Согласна, – сказала она, копируя емкую манеру высказывания учителя.

Раздались приглушенные смешки. Учитель глядел на нее около четверти минуты, все с жадностью ждали, чем окончится этот диалог. Наконец, он кивнул и бросил:

– Садитесь. – Затем начал урок.

Май остался под впечатлением, Омарейл видела это по взглядам, которые он бросал в ее сторону еще какое-то время.

Урок ей не слишком понравился, так как вместо того, чтобы учиться говорить, выступать, дискутировать, ученики слушали рассказ о риториках прошлого. К концу занятия она начала откровенно скучать, а скамейка, казавшаяся вначале такой чудной идеей, стала лишь причиной боли в спине.

На перемене она пожаловалась Маю, что ожидала большего, но он лишь пожал плечами. Он считал, что урок был вполне обычным, в меру скучным, в меру бессодержательным – чего еще она хотела от школьных занятий?

– Где я могу взять расписание? – уточнила она, когда они подходили к кафе на первом этаже.

– Возьми мое. – Он достал из кармана смятый клочок бумаги.

Брезгливо приняв его, Омарейл задумчиво произнесла:

– Разве тебе оно не понадобится?

– А, – отмахнулся Май, – я уже его выучил.

Она удивленно подняла бровь.

– Ты все запоминаешь так быстро?

– Только что-то незначительное. Все, что стоит помнить, вылетает у меня из головы сразу же.

В школьном кафетерии было полно народу. Голоса трех сотен учеников слились в один неразборчивый гул. Май подхватил растерявшуюся Омарейл под руку и потащил вперед, расталкивая других. Никто не возражал: кажется, такой способ перемещения был вполне нормальным в этом месте. Все пихались, расталкивали других и сражались за свободные места за столиками.

Май посадил Омарейл у окна, «охранять», а сам отправился за едой. Вскоре он появился с тарелкой булочек и двумя чашками какао.

– Не думаю, что смогу съесть столько, – протянула Омарейл.

Озадаченно взглянув на нее, Май ответил:

– Это я себе. Тебе вот, – он взял сверху аппетитную улитку с корицей и протянул ей. – Вы же, девчонки, никогда не едите больше одной булки зараз.

Следующие десять минут Омарейл изумленно наблюдала за тем, как с тарелки исчезали две слойки с изюмом, пирожок с яблочным джемом, песочная полоска, черничный кекс и вафля. Она оглядела фигуру Мая – он был подтянутым и спортивным.

– Куда все это девается? – уточнила она, с подозрением глядя на его плоский живот.

– Учеба высасывает из меня кучу энергии, – пояснил он. – Если я не поем, к концу уроков просто свалюсь замертво. Умственная работа требует тонну калорий.

В это было трудно поверить, но Омарейл пришлось. Она развернула перед собой клочок бумаги, который Май назвал расписанием, и попыталась прочитать изображенные там каракули.

Пока они находились в кафе, к ее приятелю часто подходили другие ребята. Они здоровались с ним, стуча друг друга кулаком в плечо и громко восклицая «Брат!», а затем уходили.

– С тобой никто не садится из-за меня? – уточнила Омарейл, взволнованная таким поведением.

Май поднял брови.

– С чего ты взяла?

– Они называют тебя «брат», но есть садятся отдельно.

Он рассмеялся, заплевав кусочками вафли стол.

– «Брат» – это простое обращение друг к другу, это не значит, что мы духовно так близки, что считаем себя братьями. У всех свои компании, каждый садится обедать там, где хочет. Мы можем пообщаться и в других местах. Вон, с Пулей мы увидимся на «Атлетике», а с Малышом по вечерам вместе играем в музыкальной группе.

Омарейл задумчиво потерла подбородок, а затем уточнила:

– Это что, их настоящие имена?

Он снова расплылся в улыбке.

– Нет. Малыша так зовет его мать, нам это показалось хорошим поводом для издевательств. А потом как-то привыкли…

Омарейл несколько секунд смотрела в окно. Она хотела выяснить правду по поводу рассадки в столовой. Из радиоспектаклей она знала, что в школе существовала иерархия и было очень важно, где и с кем ты сидишь в столовой. Ей не хотелось, чтобы из-за нее у Мая были проблемы со статусом.

– А как ты ел раньше? – спросила она.

Май утомленно вздохнул.

– О, небеса, какая ты зануда. Обычно я присоединяюсь к какой-нибудь компании, которая мне по душе. Просто сегодня я подумал, что ты будешь чувствовать себя неловко в окружении большого числа людей, и предложил сесть отдельно. Я ошибся?

Омарейл прислушалась к себе. Как бы она ни желала проводить больше времени среди людей, мысль о том, чтобы оказаться сейчас в большой компании незнакомцев, вызывала у нее неприятные эмоции. Страх, напряжение. Хорошо, что они сели отдельно. Омарейл определенно требовалось время, чтобы привыкнуть к такой толпе вокруг.

– Ты не ошибся, спасибо, – негромко ответила она.

Май удовлетворенно кивнул и одним долгим глотком выпил целую чашку какао.

«Обществознание» порадовало Омарейл еще меньше, чем «Риторика». Уровень образования, о котором говорил ей Дан Дольвейн, в Астардаре совершенно недотягивал до ожидаемых ею стандартов. Разумеется, она не могла рассчитывать, что учителя в этой школе будут так же хороши, как те, кого выбирали в наставники для принцессы. Ее обучали лучшие специалисты в своих областях. «Общество» вел философ, писатель и социолог, профессор университета Лебрихана, господин Ву. Они с Омарейл рассуждали на различные противоречивые темы, обсуждали варианты устройства общества, сильные и слабые стороны монархии. Много внимания уделяли тому, что такое «идеальный правитель» и почему такой вид никогда существовать не будет. В то же время они говорили о том, как приблизиться к этому образу. Какие черты присущи такому правителю. Как не ошибиться, пытаясь угодить всем.

На уроке «Общества» в школе они – опять – изучали события и понятия давно минувших лет. Ее одноклассники уже прошли тему устройства древнего общества, племенной строй, и сейчас как раз перешли к изучению системы, которую создал Король Сол. Омарейл знала об этом столько, сколько только может знать образованный человек, и даже немного больше. Но она готова была присутствовать на лекции, где рассказывали о вещах, ей известных. Кое-что другое не давало ей покоя: как бороться со сном, который так и наваливался на нее под аккомпанемент монотонного голоса преподавателя?

Оглядевшись по сторонам, она заметила, что и другие ученики искали себе занятие, лишь бы не поддаваться убаюкивающим речам учителя. Одни рисовали, другие играли с карандашами, третьи – читали, спрятав книги под партой. На мгновение Омарейл показалось, что Шторм вела конспект лекции, но та вдруг передала клочок бумаги, на котором так увлеченно писала, своей подруге, и стало ясно, что на листочке был совсем не рассказ о системе регулярной смены чиновников на их должностях.