Текст книги "Эксплеты. Последняя сказка"

– Я не влезу, – выдыхала Омарейл, – я не влезу.

Это не было бессмысленной истерикой или нытьем: ее руки дрожали, и она чувствовала, что не сможет взобраться. Когда они оказались у стены, Даррит предложил ей лезть первой, но быстро и сам понял, что ничего не выйдет. Он смог подтолкнуть ее, чтобы она преодолела половину пути, но стена была слишком высокой, и принцесса просто повисла на веревке, упираясь ногами в стену. Она сползла вниз и с ужасом взглянула Дарриту в глаза. Шаги раздавались совсем близко, она уже могла видеть силуэт человека в темноте.

Что им грозило за то, что они пробрались на огороженную стройплощадку? Их могли арестовать? Вызвать гвардейцев? В этом времени у них не было ни документов, ни мало-мальски правдоподобной истории, кто они и откуда.

Когда в свете фонаря уже можно было разглядеть приближающегося к ним мужчину, Омарейл подалась вперед и поцеловала Даррита, обняв его на случай, если он решит отбиваться. Но он слишком растерялся, чтобы сопротивляться, поэтому, когда к ним приблизился человек в форме, похожей на гвардейскую, они выглядели как влюбленная парочка.

– Что, тьма вас раздери, тут происходит? – возмутился мужчина.

Омарейл отступила и смущенно охнула.

– Ой, а вы кто? – спросила она, поправляя платье.

– Эть! – Мужчина упер руки в бока. – Она меня спрашивает, кто я! Я-то охранник, милая моя, а вы кто такие будете? И что, в бездну, тут забыли?

Она опустила голову, разглядывая кончики туфель. Даррит, наконец пришедший в себя, ответил:

– Простите, господин охранник, мы просто… подумали, что здесь нас никто не увидит…

– Эть! – Восклицание прозвучало с юмором: мужчину определенно развеселил такой ответ. – Как вы вообще сюда пробрались, тьма вас раздери?

– Мы шли вон там и потом свернули, там был проход… – начал расплывчато объяснять Даррит, надеясь, видимо, что охранника не слишком интересует ответ на вопрос.

И, похоже, оказался прав.

– Эть, – с досадой проговорил тот, – давайте-ка за мной, я вас выпровожу отсюдова, чтобы не шатались где ни попадя.

Омарейл и Даррит послушно проследовали за охранником и через проходную, обустроенную для рабочих, покинули площадь. Едва завернув за угол, они остановились, чтобы перевести дух, и уставились друг на друга, безмолвно обмениваясь эмоциями.

– Думаешь, все получится? Мы не очень-то ровно положили эту плиту, – взволнованно спросила принцесса.

– Думаю, завтра рабочие поправят. Вряд ли им придет в голову перетаскивать ее. Я приду в кафе с самого утра и буду наблюдать.

Напряжение, наконец, отпустило Омарейл, и она нервно улыбнулась.

– Видел лицо охранника, когда он подошел, а мы там целуемся? – спросила она со смехом.

Ей казалось, что, если она обратит тот эпизод в шутку, он не будет казаться таким важным.

– Вы мое лицо видели? – отозвался Даррит, и оба рассмеялись.

– Но ты быстро нашелся! «Мы подумали, что нас тут никто не увидит», – передразнила она его. – И ведь это не ложь.

– Я не такой находчивый, как вы. Сумел только выдать подходящую случаю правду.

Смех прошел, и неловкость, которой боялась Омарейл, все же повисла между ними.

– Пойдемте.

– Пора идти. – Они произнесли это одновременно.

У самых дверей, которые вели в дом, ставший их временным пристанищем, Омарейл спросила:

– Ты знаешь, как все произошло? Я имею в виду… твоих родителей… как ты попал к Фрае?

– Меня подбросили поздно вечером. Фрая была дома. В дверь постучали, она открыла и увидела меня на пороге. Там была только записка с именем. Шел сильный дождь, было темно, и она не сумела разглядеть, кто меня оставил.

– Значит, еще есть время принять решение, – произнесла она.

Ей не хотелось, чтобы Норт упустил возможность узнать, кем были его родители. Не могло такого быть, чтобы судьба случайно забросила их ровно в то время, когда Даррит появился на свет.

Глава 6
Семейный ужин

Утром следующего дня, пока мужчины завтракали яичницей, приготовленной принцессой, сама она проверяла газеты. Их принес Лодья, который успел сходить за выпечкой в ближайшую пекарню и взять воскресное «Освещение» у мальчишек-разносчиков.

– Он написал другую статью! – воскликнула вдруг Омарейл.

Даррит, не ожидавший, что и в этом времени пресса может доставлять неприятности, вопросительно поднял бровь.

– Он написал о лавке старьевщика! – пояснила принцесса, пряча лицо в газете. – Написал, что там обманывают и выдают стекло за камни. И указал, что этой шокирующей новостью поделилась я, помощница из Луми-лавки! Это вообще законно?

Явившись на работу, она излила негодование госпоже Тулони, но та лишь сочувственно поджала губы и потрепала принцессу по плечу.

Правда, количество посетителей в тот день все же несколько увеличилось. Вероятно, статья вызвала любопытство у некоторых жителей города, и они заинтересовались не только обманщиком-старьевщиком, но и Луми-лавкой.

Ближе к обеду к ним пришел сам старьевщик. Он принялся кричать на Омарейл, обзывая ее, и, несмотря на то, что это он обманывал посетителей, виноватой себя чувствовала именно она.

– Я не хотела, чтобы об этом писали статью, – оправдывалась Омарейл, – интервью было совсем о другом.

– Какое право ты имела доносить на меня в газету? Не стыдно вот так с пожилым человеком обходиться? Или я тебе что плохое сделал? Коза ты малолетняя!

Опешившая от такого обращения, принцесса не смогла сразу взять себя в руки: совершенно не понимая почему, она молча слушала летящие в ее адрес оскорбления, к тому же старалась сдерживать эмоции, чтобы случайно не передать старьевщику свою обиду и растерянность.

– Не нужно кричать на девушку, – вступилась за Омарейл Фрая.

Она посмотрела старьевщику в глаза, говоря с ним ровным, спокойным голосом:

– В статье нет ни слова лжи. Это вам должно быть стыдно, что обманывали покупателей.

Мужчина мгновенно изменился в лице, его плечи поникли, взгляд, несколько секунд назад полный ярости, потух.

Он растерянно что-то промямлил в ответ и выскочил за дверь.

– То есть использовать свой дар нельзя, но если нужно, то можно? – уточнила Омарейл с доброй улыбкой.

– Это было необходимо, – протирая прилавок, покачала головой госпожа Тулони. – Этот человек вел себя агрессивно и мог причинить вред.

– А кто определяет, когда необходимо, когда – нет? По моему мнению, немного подталкивать посетителей к покупке, чтобы прокормить себя, – не такое уж зло.

– Тебе обязательно нужно познакомиться с Эддарионом, – отозвалась на это Фрая. – Когда-то он помог мне найти верный путь.

– Но откуда он знает, что правильно, а что – нет?

– Мраморный человек знает все, – только и ответила хозяйка лавки и принялась отряхивать от пыли коврики, висевшие за кассой.

Омарейл редко принимала что-то на веру, но в убежденности Фраи было столько силы, что казалось: она точно права. Да и воспоминания о встрече с Мраморным человеком лишь подкрепляли эти ощущения. Принцесса почувствовала желание встретиться с ним в этом времени: быть может, он мог помочь в их деле?

– Я бы с удовольствием с ним познакомилась, – сказала вдруг она.

Это обрадовало госпожу Тулони, и она заверила помощницу, что в ближайшее же время устроит им встречу.

– И Север твой пускай тоже с ним познакомится. Какой-то он у тебя потерянный.

Сам Норт явился после обеда, на этот раз даже не выдумывая предлога. Он просто провел в лавке несколько часов, удивив Фраю своей предупредительностью.

– Смотри, как уверенно метет, – тихо сказала она Омарейл, когда Даррит, заметив песок у входа, по-хозяйски схватил метлу в углу и начал наводить чистоту. – Хозяйственный.

Омарейл смотрела на это обеспокоенно. Она могла понять тоску по ушедшему человеку, но Норт получал от нахождения в этой лавке и в этом времени слишком много удовольствия. Принцесса решила: нужно было во что бы то ни стало убедиться, что Даррит не собирался остаться в собственном прошлом.

В тот день госпожа Тулони закрыла лавку чуть раньше, так как хотела заехать домой перед ужином у Гвинеи. Омарейл с Дарритом решили пройтись до госпожи Пилари пешком.

После того как Норт заверил, что строители на площади лишь немного поправили мраморную плиту, так и не обнаружив тайник, принцесса подняла другую волнующую тему и услышала именно то, чего боялась.

– По большому счету, чего ради мне возвращаться в свое время? – размышлял Норт вслух.

Нет, он не подтверждал намерение остаться, но определенно не исключал такой возможности.

– Но… как же я? – тихо спросила Омарейл. – Вдруг то, что мы тут сделаем, никак не поможет? Меня посадят за решетку, чтобы любой житель Ордора мог прийти и проверить, под замком ли я. А Сова будет нянчить детей Севастьяны и управлять всеми в замке!

– Я же никуда не денусь, – пожал плечами Норт. – Наоборот, за эти почти тридцать лет смогу придумать план и помочь вам, когда вы вернетесь в свое время.

Омарейл недовольно нахмурилась.

– Почему не раньше? – спросила она.

Принцесса решила не уточнять, что в таком случае при следующей их встрече ей по-прежнему будет двадцать два, а ему – за пятьдесят; мысль об этом вызывала холодок в животе.

– Я уже не появился раньше, – невозмутимо отозвался Даррит. – Значит, есть причина, по которой сделаю это только позже.

– А вдруг ты не появился потому, что просто уже умер? – всплеснула руками она. – И никто мне тогда не поможет!

– Верно. Но и мне будет все равно, я же буду мертв.

Омарейл не оценила шутку, сердито посмотрев на Норта.

Вечер выдался прохладный, чувствовалось приближение осени. Омарейл заметила, что воздух пах так же, как когда она впервые отправилась в Астардар в роли ученицы. Было трудно описать этот аромат, но он вызвал массу воспоминаний, от которых щемило душу.

– По крайней мере, Ил провалил свое задание и не придется выходить за него замуж, – задумчиво заметила она.

Даррит чуть покосился на нее, а затем усмехнулся:

– Вы же не думаете, что мы бы действительно допустили это?

– Ну, конечно, если бы Совет проголосовал как надо!

Норт внезапно приобнял ее и снисходительно произнес:

– Нет, Мирра, ни я, ни вы, ни, уверен, ваш отец с господином Советником не позволили бы этому произойти.

– Но это было бы… непорядочно.

– Можно посмотреть на это с другой стороны: непорядочно прокладывать путь ко двору шантажом, хитростью и подкупом. Мы бы лишь предотвратили это, беспокоясь о судьбе государства и королевской семьи.

После долгой паузы Омарейл произнесла:

– Я действительно собиралась выполнить обещание. Нарушать его было бы бесчестно.

– Именно поэтому хорошо, что вас окружают более безнравственные люди. Вы будущий политик. Если станете выполнять все обещания, карьера ваша будет короткой.

– Тогда я не хочу быть королевой, – покачала она головой.

– В таком случае Совалия Дольвейн полностью на вашей стороне. Ничего не делайте, возвращайтесь в свое время, заручитесь ее поддержкой. Одна подпись – и вы больше не наследница престола.

Сознание Омарейл тут же восстало против этой мысли.

– Вот увидишь, Норт, можно быть монархом и держать слово, – уверенно заявила она.

– Разумеется, можно, – тут же ответил он. – Нужно просто реже его давать.

Чем севернее находилась улица Астрара, тем больше она походила на деревенскую, нежели на городскую – уж тем более столичную. На самой окраине города дороги были просто землей, дома не жались стена к стене, а смотрели друг на друга через широкие дворы, сады и огороды. Для многих из них главным украшением оштукатуренного фасада были деревянные ворота, ведущие во внутренний двор. Последние и были распахнуты настежь в имении семьи Пилари.

Выцветшая краска и осыпавшаяся штукатурка стыдливо прикрывались плющом, в окнах еще не горел свет, все внимание привлекал ряд столов с пестрыми скатертями, торчащий из ворот, словно высунутый язык изо рта великана. За столами сидели люди. Они громко разговаривали, смеялись, спорили, угощались различными блюдами и пили вино. Атмосфера уютного праздника царила здесь, даже несмотря на большое количество гостей.

Даррит и Омарейл прошли во внутренний дворик, желая найти Фраю. Та сидела довольно близко к главному, хозяйскому столу. Принарядившись, госпожа Тулони выглядела эффектно в кирпично-красном платье и с прической, в которую был вплетен шелковый платок. Принцесса бросила взгляд на Норта и, как и ожидала, увидела весь спектр эмоций на его лице: глаза сияли, губы расплылись в улыбке, но, казалось, достаточно мгновения, чтобы все это сменилось скорбной гримасой.

Фрая, заметив их, помахала и поманила к себе.

– А где же ваши стулья? – спросила она громко, силясь перекричать гомон голосов.

– Я подумала, это шутка, – ответила Омарейл, беспомощно озираясь.

Свободных мест не было, а все гости и правда сидели на самой разной мебели: видимо, каждый принес табуретку или скамью с собой.

Госпожа Тулони обратилась к соседям по столу, чтобы решить возникшую проблему.

– Есть у меня один припрятанный стул, – сказала наконец высокая темноволосая женщина примерно того же возраста, что Фрая.

По тому, где сидела дама, как себя вела и как к ней обращались окружающие, Омарейл предположила, что именно она – хозяйка дома, Гвинея Пилари. Сестра Совы. Позже, когда их представили друг другу, эти догадки подтвердились.

Темноволосый юноша принес и поставил рядом с Фраей вычурное, но как будто уставшее от жизни кресло с потерявшим краску резным деревом и потертой тканью. Из-за кривых ножек и покосившейся спинки создавалась иллюзия, будто оно умоляюще смотрело на дверь, не желая быть частью этого шумного мероприятия.

Даррит жестом предложил Омарейл занять место.

– А ты что, будешь весь вечер стоять? – уточнила она, на что он лишь безразлично дернул плечом.

– Садись рядом со мной. – Она придвинулась к ручке, чтобы освободить ему место. – Я буду чувствовать себя некомфортно, если ты будешь изображать торшер у меня за спиной.

Норт неохотно опустился на сиденье. Стало тесно.

– Так вам комфортно? – с сарказмом поинтересовался Даррит.

– Психологически – да, – отозвалась Омарейл и поерзала, чтобы ручка кресла не впивалась в бедро так сильно.

Никто здесь не церемонился: не представлял гостей друг другу, не обслуживал и не убирал посуду, не интересовался, вкусна ли еда и хватает ли выпивки. Зато все оживленно беседовали, крича порой с одного края бесконечно длинного стола на другой. Больше того, довольно скоро девушка, что сидела почти напротив Омарейл, принялась играть на лютне. Все, кто был рядом с ней, тут же бросились заказывать любимые мелодии. А почти у самых ворот мужчина с длинными волосами, небрежно убранными в хвост, достал гитару, вручив соседке небольшой бубен. У них был свой репертуар. Что происходило дальше, за воротами, принцесса не видела, но говорили, будто там начались танцы.

Во внутреннем дворе стояли газовые фонари, которые вскоре зажгли. Вечерняя синева тут же окрасилась в желтый.

Первые полчаса Омарейл просто слушала чужие разговоры, пытаясь разобраться, кто есть кто. Даррит завел беседу с пожилым господином, сидящим справа от него. Сперва это было что-то незначительное вроде погоды, но немыслимым образом скоро их диалог перерос в жаркий спор об общественном транспорте.

– Даррит! – окликнула госпожа Тулони, и оба – Норт и его собеседник – замолчали и посмотрели на женщину. – Оставь ты Севера в покое, он даже толком не поел.

Пожилой мужчина крякнул что-то неразборчивое и продолжил сыпать аргументами в защиту своей точки зрения. Норт замешкался на несколько секунд, а затем снова включился в разговор.

Омарейл повернулась к Фрае и тихо спросила:

– А кто это? С кем разговаривает… Север?

– Ох, это Горн Даррит, мой дальний родственник. Я жила у него какое-то время, когда в юности приехала в Астрар.

Принцесса понимала, что это не могло быть совпадением: вероятно, Горн или кто-то из его семьи был связан с Нортом, дал ему свою фамилию. Омарейл решила разузнать об этом позже у самого Норта.

Она посмотрела на Гвинею: та тоже вызывала немалый интерес. Статная, уверенная в себе, эта женщина ежеминутно раздавала указания, громко переговаривалась с гостями, сидящими и далеко и близко, требовательно просила передать ей картофель или салат, в общем, вовсе не вела себя как человек, подавленный волей эксплета.

Омарейл долго думала, как задать вопрос госпоже Тулони, чтобы не вызвать подозрений. Наконец, когда появилась пауза в беседе Фраи и ее соседки, такой же рыжеволосой, но куда более словоохотливой, принцесса тихо поинтересовалась:

– Госпожа Пилари кажется энергичной и уверенной женщиной. Хорошо, что на ней не сказалось влияние Совалии, не правда ли?

Она тут же поняла, что затронула важную для Фраи тему. Госпожа Тулони отложила вилку и склонилась к уху Омарейл:

– Гвинея толком с Совалией и не жила, у них разница семнадцать лет. Совалия была еще малышкой, когда Гвинею позвал замуж Тома Пилари. Он был родом из Астрара, хотя познакомились они еще в Фортосдоре, он туда приезжал по рабочим делам с отцом. У Пилари тут небольшая фабрика по производству бумаги, они в Фортосдоре закупают дерево. Тома стал туда постоянно ездить – тогда еще всем заведовал его отец, а Тома был ну так, на побегушках. Учился всему, конечно, опыта набирался. Познакомился с Гвинеей и забрал сюда, едва ей стукнуло восемнадцать. Она и сама рада была сбежать, потому что чуяла: неладное с сестренкой. Говорила мне, будто родители рассудком помутились. Я из ее рассказа быстро сообразила, в чем было дело, тогда и попросила познакомить с Совалией. Совалия как раз сама в Астрар перебралась. Гвинея представила нас, хотя не очень-то любила с ней общаться. Но тут же все друг друга знают через одного-другого-третьего, совсем не поддерживать отношения трудновато.

Омарейл слушала внимательно, пытаясь связать все, что знала о Сове раньше, что слышала от Мраморного человека и что открывала теперь.

– Мы с Совалией стали не то чтобы подругами, но… сама знаешь, каково это, когда можешь спокойно поговорить с человеком, не испытывая на себе все его эмоции. Эта блаженная тишина… Я до того только и знала из эксплетов, что Эддариона. Он человек хороший, но, во-первых, очень уж правильный и сосредоточенный на том, чтобы найти и воспитать всех эксплетов. Во-вторых, все-таки мужчина. А нам с Совалией хотелось поговорить чисто по-женски. Мне кажется, ей было интересно со мной, потому что со всеми остальными она могла использовать дар, а со мной нет. Вот ее и тянуло.

Принцесса понимающе кивнула. Госпожа Тулони сделала глоток морса и продолжила:

– Но Гвинее, считай, повезло. Видишь, слева от нее паренек?

Впервые Омарейл заметила, что рядом с хозяйкой дома сидел, чуть сгорбившись, молодой мужчина. Если бы не взгляд в стол и не куцая, будто рваная борода, можно было бы дать ему чуть больше, чем Норту.

– Это Артур, их родной брат. Он старше Совалии на год.

– Какой… контраст, – проговорила Омарейл, глядя то на хозяйку дома, то на ее соседа.

– Вот уж кто полностью на своей шкуре почувствовал, что такое расти с эксплетом. Понаблюдай за ним.

Гвинея обращалась с братом как с ребенком. Она предлагала ему разные блюда и напитки, уговаривала поесть. Артур затравленно озирался, будто ожидая разрешения, затем неуверенно пожимал плечами или нерешительно качал головой. За последующие десять минут, что Омарейл исподтишка следила за ним, Артур ни разу прямо не ответил ни на один вопрос, ни разу ни с кем не заговорил первым и ни разу не взял в рот ни куска, пока старшая сестра не указывала ему сделать это.

У принцессы сердце сжималось от жалости; но вместе с тем брат Совалии вызывал неприятные чувства. Человек казался абсолютно… никчемным. Он был несимпатичным, отталкивающим в своей необоснованной беспомощности. Хотелось встряхнуть его, крикнуть: «Ты здоровый взрослый мужчина, соберись уже!» Омарейл вспомнила Тишь – девочку из приюта, которую встретила в Парке Девяти. Ребенок, лишенный родителей, оставленный на воспитание посторонним людям, выглядел куда сильнее и самостоятельнее, чем Артур.

Вероятно, Фрая по лицу принцессы сумела прочесть ее эмоции, потому что многозначительно сказала:

– Немногие знают, что это – не его вина. Но даже тем, кто знает, тяжело относиться к нему с симпатией, правда?

Омарейл была вынуждена согласиться.

– Гвинея упоминала, что их родители сильно изменились с появлением Совалии. Оно-то понятно, мои мать и отец тоже… хлебнули со мной. Я была рада освободить их наконец от своего гнетущего влияния эксплета. Но от Совалии досталось еще и Сумраку, двоюродному брату. Он был из простых, к тому же из бедных, и его все время приглашали в эту семью. Он часто там ел и спал, с ним занимались воспитатели Совалии и Артура. Мальчик и так был в некотором роде обязан им. А Совалия это чувство успешно подкрепляла.

Фрая вздохнула. Бросила взгляд на Гвинею и ее брата. Омарейл тоже взглянула на них: последний ковырял кусочек лепешки, глядя куда-то в сторону. Гвинея со смесью обеспокоенности и раздражения поглядывала на него, продолжая при этом общаться с гостями.

– Знаешь, я считаю, что все мы рождаемся с разными качествами, – продолжила Фрая. – Человек ведь изначально ни плохой, ни хороший. Но он может быть более жесткий или более мягкий, открытый или замкнутый, обидчивый или отходчивый. А то, какой личностью он вырастет, зависит от того, как воспитание и окружение на эти качества повлияют. Если жестоко обращаться с тем, кто сам по себе жестокий, вырастет тиран. Если же быть жестоким с тонкой натурой, получится затравленный тихоня. Это по-простому. Я, конечно, не училась в университете и не читала умных книг. Но много наблюдаю за людьми, никуда не денешься… Так вот что я хочу сказать: Артур не рад тому, как воспринимает действительность, но сделать ничего не может. Сумрак, однако, – совсем другое дело. Он рад служить Совалии. Выполнять любое ее указание. Она же обращается с ним как с… да не знаю даже. К тряпке половой у меня больше уважения. Я на помои смотрю теплее, чем Совалия на Сумрака. И видеть, с какой готовностью он исполняет любое ее требование, любое желание, – тошно. Любопытно, что вместе с тем он может показаться человеком обычным, разве что резким в суждениях.

– Фрая, ну чего вы там все шепчетесь? – раздался громкий вопрос.

Госпожа Пилари, старавшаяся не оставлять надолго без внимания никого из тех, кто сидел рядом, потребовала у госпожи Тулони рассказать, как шли дела в лавке. Та начала с готовностью делиться новостями и успехами, которых она достигла благодаря новой помощнице, Мирре.

Омарейл же настолько увлеклась рассказом Фраи, что совсем забыла о том, как ей было неудобно сидеть, зажатой в кресле. Вернувшись к своему уже порядком остывшему печеному картофелю, она перевела взгляд на Даррита. Тот, как оказалось, тоже внимательно слушал все, что говорила Фрая.

– Может, Сова и правильно сделала, что заперла меня? – шепотом задала принцесса вопрос, который все крутился в голове. – Представь, если бы я влияла на родителей, советников, окружение так, как она – на свое?

Даррит сидел настолько близко, что, несмотря на темноту ночи, разрываемую лишь многочисленными фонариками, Омарейл могла во всех подробностях рассмотреть его лицо, кажущиеся черными глаза, длинные ресницы. Она видела сосредоточенный взгляд и ни за что бы не догадалась, что чувствовал или думал Норт, если бы он не сжал ее руку, не склонился к ее уху и не проговорил со всей страстью:

– Мы не станем гадать, что могло бы случиться, но будем строить то будущее, какого вы хотите и какого заслуживаете. Вы имеете право быть счастливой. И я сделаю все, чтобы так и было.

Его палец легонько коснулся ее ладони. Омарейл на мгновение прикрыла глаза, силясь совладать с собой, чтобы не позволять чувствам вскружить голову.

Норт чуть помолчал, а затем посмотрел ей в глаза. Его брови удивленно взлетели, он оторопело спросил:

– Почему вы плачете?

Омарейл посмотрела в сторону, попытавшись незаметно смахнуть слезу. Нет, она не печалилась, так нашло выход волнение и внутренний трепет.

– Не бери в голову, – пробормотала она, удивляясь своей чувствительности.

– А там, я вижу, – раздался снова голос госпожи Пилари, – какая-то интересная беседа. Ну-ка, Мирра, поделись, о чем ты шепчешься со своим симпатичным спутником? Думается мне, кто-то рад сидеть весь вечер в одном кресле. В тесноте, да не в обиде, а? – засмеялась хозяйка дома, и вместе с ней гости.

Почувствовав неловкость, Омарейл поспешила ответить:

– Мы обсуждали одну гипотетическую ситуацию с этически сложным подтекстом, – заявила она.

Эти слова привлекли внимание многих. Идея задать свой вопрос родилась в голове принцессы мгновенно, и она решила использовать подвернувшийся шанс получить непредвзятый ответ.

– Вот представьте, что провидец делает предсказание: если некий ребенок, едва родившийся, хотя бы раз увидит живого человека или живой человек увидит его, то произойдет страшное и погибнут сотни людей.

– Ну это сказки! – раздался чей-то возглас.

– Какая-то ерунда, зачем предполагать такое? – отозвался другой гость.

– Но Златея предсказывала появление Сола и что он наведет порядок и создаст новое королевство, основой которому будет порядок, – тут же возразила одна дама.

– А что насчет пожара в четыреста сорок четвертом? – спросила Гвинея так, что не каждый решился бы поспорить.

– Вот-вот, только хотела о нем вспомнить, – поддержала ее соседка справа. – Ведь было сказано в пророчестве, что если грехи превысят добродетельные дела, то Солнце изольет свой гнев и накажет человечество. А в тот год было много страшных убийств, и весь Астрар был словно Утесы Минли, и король был уличен в измене, что стало последней каплей.

– Все мы знаем историю, Пена, – прервал ее Горн Даррит, – и каждому понятно, пророчества – не шутка. Но то, что говорит эта милая девушка, – невозможно. Младенец умрет.

– Давайте представим, что этот вопрос был решен, – сказала Омарейл, – младенец выжил и даже сумел много лет выполнять условия предсказания. Вопрос не в этом. Представьте, что, повзрослев, этот человек пожелал выбраться на свободу. Он захотел выйти из своей темницы, вопреки предсказанию.

– Конечно, он не должен этого делать, – заявил молодой человек с копной кудрявых волос.

Он недавно подошел, чтобы поздороваться с хозяйкой, и остановился послушать, о чем шла речь.

– Но заложника пророчества можно понять, – тут же отозвалась дама рядом с Гвинеей. – Такое предсказание бесчеловечно.

– Однако это эгоистично, – заметила последняя, – делать то, что повлечет за собой множество смертей. Все равно что убить этих людей лично.

– Но представьте – всю жизнь прожить в заточении? – сказала Омарейл. – Вы смогли бы? Ради призрачного общего блага?

– Если бы это требовалось… – пожалуй, впервые за вечер в голосе госпожи Пилари появились неуверенные нотки.

– Но это не имеет смысла, – снова вступил в разговор Горн Даррит. – Я понимаю суть пророчества по поводу пожара. Люди грешили, Солнце наказало. Но как изоляция ребенка может повлиять на жизни людей?

– Видимо, если этот ребенок будет среди людей, это принесет им вред. – Теперь тон хозяйки праздника был более решительным.

– Сомневаюсь, что… – начал было Горн, но Гвинея его перебила.

– Такое бывает, – заявила она твердо.

Повисла пауза. Затем начался новый виток спора. Омарейл внимательно следила за тем, что говорили люди, запоминала их слова, пока еще лишь предполагая: это может пригодиться в будущем. Аргументы, в сущности, были одни и те же, просто их повторяли вновь и вновь в разных формах и с разными интонациями. Когда одни и те же слова стали звучать по четвертому кругу, принцесса негромко спросила:

– А что, если в итоге окажется, что пророчество ложное и было сделано, чтобы причинить зло? И на самом деле никто не умрет?

– Но ведь, нарушая его, этот человек не знал об этом? Или знал? – уточнила Гвинея.

– Не знал, – с сожалением ответила Омарейл.

– Значит, он эгоистичный, беспринципный, бессердечный убийца, – резко произнес кудрявый гость. – И заслужил то заточение, которое получил.

Принцесса посмотрела на молодого человека и замерла. В первый раз она взглянула на него лишь мельком. Теперь же ей удалось получше разглядеть его лицо. Медленно повернувшись к Дарриту, Омарейл увидела, что тот хмуро смотрел куда-то в сторону, явно не замечая ничего интересного. Она коснулась его колена, и Норт вздрогнул. Похоже, он был глубоко в своих мыслях.

Пока другие продолжали обсуждать ее «гипотетическую ситуацию», Омарейл пыталась незаметно привлечь внимание Даррита к кудрявому молодому человеку. Но она не знала, как это сделать, поэтому прильнула к Норту, ощущая его напряжение, и прошептала:

– Это Мир Ленар.

Она услышала – и даже почувствовала, – как он удивленно выдохнул, и только тогда отстранилась.

Если молодой Лодья был очень похож на себя в старшем возрасте, то к Миру Ленару годы оказались немилосердны. Омарейл узнала его только по ярко-голубым глазам с безумным блеском. Через двадцать семь лет Ленар будто высохнет, все кости и сухожилия начнут выделяться под кожей, которая потеряет здоровый оттенок и станет сухой и тонкой. Ну и кудри, конечно… эта копна тугих завитков исчезнет. То ли мессия, то ли безумец, а на деле – простой шарлатан.

– А вот и он, – произнесла Фрая негромко, и Омарейл повернулась к ней.

– Кто?

– Сумрак. Двоюродный брат Совалии, о котором я говорила.

И тогда пазл сложился. Преданный сестре и готовый исполнять любые ее прихоти, да еще и убежденный в том, что принцесса совершила тяжкое преступление, Сумрак с большим рвением отправился изображать пророка. Сове достаточно было просто отдать приказ.

Но у Омарейл теперь тоже имелась команда. Преданная, надежная, сильная.

Будто услышав мысли принцессы, Даррит приобнял ее, прижав к себе. Он склонился и прошептал ей в ухо:

– Он нам тоже не помеха. Мы избавимся и от Совалии Дольвейн, и от всех ее родственников-марионеток.

– Как воинственно ты настроен, Норт, – поддразнила принцесса, обнимая его за талию и прижимаясь щекой к груди.

– Вам кажется, – отозвался он негромко, – мною движут совершенно противоположные чувства.

Принцесса не знала, что вызвало такой прилив нежности у Даррита – может, он захмелел от выпитого вина, – но противиться порывам души больше не могла. Она помнила об их ситуации, знала, что лучше бы не поддаваться эмоциям.

Но, вполне возможно, Омарейл никогда в жизни не чувствовала себя лучше. Ей было так спокойно, так хорошо, так уютно, будто она погрузилась в мягкое облако. Тепло и внутри и снаружи, словно в ванне с пеной, способной проникать в самое сознание. Только вот мыльные пузырьки лопаются, не оставляя ничего, а сильные руки Норта поддерживали, уверенно сжимали, и хотелось раствориться в этом ощущении. Шли минуты, а они не размыкали объятий. Его дыхание и стук сердца убаюкивали. Омарейл не заметила, как начала погружаться в сон. Сквозь полудрему Омарейл услышала голос Фраи: