Текст книги "Убийство на экзамене"

– Как так получилось, что у вас лужа крови в здании? – нахмурился полицейский. Настороженный вид придавал ему солидности, впрочем, он и так выглядел внушительно: высокий рост, крепкое сложение, крупные черты лица.

Я объяснила ситуацию как могла. Но кровавые следы в сочетании с убийством министра явно смущали майора. Он с трудом заставил себя переключиться.

– Итак, давайте начнем с делом нашего покойника, – и начать он вознамерился с Ленки. Она не возражала. Лицо майора несколько побагровело, когда он вчитался в бэйджик подруги. Некоторое время ушло на то, что он попеременно переводил взгляд с ее лица на бэйджик и обратно. Пару раз скосил глаза на грудь и талию, после чего не выдержал.

– Как вас зовут? – наконец спросил он.

– Елена Владимировна Самарина.

– А почему написано «Иван Андреевич»?

– Потому что осталось только это имя из допустимых до экзамена.

Похоже, сложности для майора начались одновременно с допросом.

– Почему оно осталось одним допустимым? Что такое «допустимые имена»?

– Потому что остальные имена и бэйджики соответственно принадлежат математикам и физикам, а сдавали сегодня как раз математику. А мой бэйджик просто забыли сделать.

– Ну, хорошо. А вы кто?

– Лидия Владимировна Комарова. Имя настоящее. Паспорт есть, но сумка с ним в штабе.

– В каком еще штабе?!

– Там заседает руководство экзаменом. На третьем этаже нового здания, если что.

– Ничего, до всех доберемся, – многозначительно пригрозил майор. – Итак, когда вы обнаружили тело?

– Недавно. Когда экзамен закончился, – сказала Ленка. – Точное время не скажу, у нас нет часов. Но мы покричали…от испуга. Камеры в кабинетах должны были зафиксировать.

– Зачем вы пошли по этой лестнице?

Растолковали ему общепринятую версию, что я пошла относить бланки в штаб по этой лестнице, потому что хотела осмотреть старое здание попутно. Врать было страшно и противно, у меня в горле пересохло, и я глотнула кваса. Почему-то именно это удивило майора.

– Что вы пьете? Пахнет алкоголем. Вы распивали здесь спиртосодержащие напитки?!

– Да тут и сдающие были пьяные… – буркнула Ленка. – Вас еще что-то удивляет?

– Это квас, – для убедительности я помахала бутылкой. Майор нахмурился. Дальнейший диалог вела Ленка, как человек, по определению производящий впечатление лучше, чем я. Мне осталось виновато мять в руках полупустую бутылку, отчего она похрустывала.

– То есть в пункте проведения экзамена вы распиваете квас?

– Не водку же! Если вас совсем шокирует квас, то как вы отнесетесь к тому, что мы еще и конфеты ели? Тоже не стоило? А что еще делать? Так мы хоть не свихнемся со скуки.

– Почему вы должны свихнуться со скуки?

– Так нельзя же ничего делать! Вообще! Целых пять часов!

– Читать даже нельзя?

– Запрещено под страхом смертной казни. Нужно просто сидеть и смотреть перед собой. Иногда по сторонам. Как в карцере. Нам в коридоре хоть можно пошептаться, а в аудиториях и того нельзя.

– Речь идет не про аудитории, а про коридорных. Пить, значит, можно?

– В инструкции не сказано, что нельзя. В любом случае, чертово начальство не имеет права морить нас голодом и жаждой, поэтому мы тут пьем квас. А в штабе вообще конфеты едят, – вот так в двух словах Ленка безжалостно заложила всю верхушку.

– Почему вы пьете именно квас?

– А вы что предлагаете? Тосол? – рассердилась Ленка. Вместо того чтобы делом заниматься, майор выяснял, что мы пили. Возможно, он подозревал, что мы употребили что-то более крепкое, а это сразу сбавляло доверие к нашим показаниям.

– Квас пахнет почти что алкоголем. Очень смущает.

– Министр, похоже, досмущался, – ухмыльнулась я.

– Можно пить минералку или сок.

– И питаться подножным кормом. Ну да, на нашу зарплату только так и выживать.

– Речь не о вашей зарплате, а о министре.

– Много ему внимания. Нам столько не оказывали никогда, хотя наша работа не в пример опаснее. Он вообще контактировал с детьми когда-нибудь? Или просто сидит в кабинете? Я тоже могу сидеть в тепле и в бумажках копаться. А у нас вообще учителей выбрасывают с лестниц, – когда Ленка сердится, на каждую фразу она отвечает подобными репликами. Произносятся они сварливым голосом. Что поделать, ей не нравятся никакие начальники, особенно после истории на третьем курсе, когда ее принципиально не брали ни на одну подработку. Высокопоставленные граждане разных уровней дружно воротили нос от тогда еще доброй Ленки. Это она запомнила на всю жизнь и на такой же срок невзлюбила всех власть имущих. Наверняка мертвый министр приподнял ей настроение.

– Кого выбрасывают?! С каких лестниц?!

– Не берите в голову, это профессиональный риск, – отмахнулась Ленка. – Министр ни при чем.

– Нет уж, поясните!

– У нас в школе бородатый девятиклассник-алкоголик пытался выбросить учителя с лестницы, – неохотно сказала я.

– Зачем?

– Потому что думал, что это ученица начальных классов.

– Что за учителя такие? У нее диплом хоть есть или это какой-то вундеркинд?

– На нашу зарплату не поешь особо, вот и путают учителей с перваками! Есть у нее диплом, не волнуйтесь.

– Хорошо, мы эти вопросы разобрали… – майор начал немного приходить в себя. – Кто последним видел министра живым?

Я его вообще не видела живым. А вот к Ленке он заходил. В этом она созналась честно и быстро.

– Ну, шатался он тут в начале еще с какими-то прихвостнями. Во сколько точно – не помню. Потому что через полтора часа прокисания время уже не определяется самостоятельно.

– Я пришла сразу после начала всеобщего поноса, – припомнила я, – а наш покойник был тут раньше. Значит, здесь он бродил в самом начале эпидемии, а к ее началу уже ушел. Через час после начала экзамена, получается.

Майор с удивлением выслушал мои слова насчет больных и не стал заносить их в протокол. Я бы тоже не стала такое записывать.

– В новом здании он тоже был, – добавила я, – сначала там лазил, затем пошел в старое здание, то есть, сюда. Все в пределах от получаса после начала экзамена до часа. Инспекция длилась не менее тридцати минут.

Майор записал это, благоразумно утаив примечания про эпидемию поноса по расписанию.

– А на месте обнаружения трупа вы не наблюдали ничего необычного? Никаких шумов, стуков, криков?

– Полнейшая тишина, – сказала я. И это была чистая правда.

– Странно, – покачал головой майор.

– При любом падении должен получиться шум, – согласилась я, – но он мог наслоиться на момент, когда никого из нас рядом не было. Нас постоянно просят куда-то сбегать. Допустим, одна повела кого-то к медсестре, вторая понесла дополнительный бланк в дальний кабинет. Так можно и не услышать падения.

Я сама даже поверила в это. Вполне правдоподобная версия, возможно, даже правильная. Как полезно бывает излагать мысли вслух, особенно если рядом есть умные люди. Заодно становятся понятно, почему на моих уроках дети умом не блещут. Рядом нет никого умного.

– Ну, хорошо. Подпишите «с моих слов записано верно» и росчерк поставьте. Спасибо.

– Мы свободны?

– Мы объявим, когда все будут свободны. Пока что побудьте здесь, – попросил полицейский. – Чуть позже у вас возьмут отпечатки пальцев.

– Давай думать дальше, – предложила я, как только он скрылся из виду, – больше делать нечего.

– Ага. Когда одолевает безделье надо начинать думать, потому что при других условиях вы этим не займетесь, – буркнула Ленка, все еще злая от сложившейся ситуации.

– Если его перенесли двое, то это уже сужает круг поиска.

– По какому критерию?

– Во-первых, носильщики должны быть сильными.

– Как ты узнаешь, кто сколько выжимает из присутствующих в школе? Их вообще могло быть трое, раз уж мы рассматриваем версию сговора. Трое, четверо, и все при этом слабенькие.

– Возьмем другой критерий. Откуда могли отлучиться разом три человека, чтобы их отсутствие не вызвало подозрений?

– Собрать по одному коридорному из разных мест и перенести тело. Пяти минут хватит с верхом.

– Коридорные здесь из разных школ.

– Это такое препятствие для совместной переноски трупа министра? Они же труп начальника таскали, а не Вавилонскую башню строили. По такому случаю могли бы найти общий язык, – возразила Ленка.

– Это к тому, что не всем можно доверять. Ирина Владимировна может доверять только своим, например, потому что лично с ними знакома и лично их инструктировала. Потому они и сидят в аудиториях. А с ними трое случайно попавших наших, причем не в роли ответственных организаторов, остальные наши в коридорах.

– Причем тут Ирина Владимировна?

– Наверняка причастна к переноске, – заявила я.

– Главному организатору есть, чем заняться, кроме переноса тел.

– Именно! Ей невыгодно срывать экзамен! – зашептала я на весь коридор. – Сегодня и так произошло все, что только могло! Апелляция, рассыпанные шпаргалки и куча симулянтов. Ей только массового досрочного завершения не хватало!

– И она находит где-то тело министра – отдельный вопрос, где именно, – набирает доверенных людей и тащит его сюда на лестницу, надеясь, что его никто не найдет, – оживилась Ленка, – но меня смущает, что его синюшная тетка и наша Цокотящая, она же Отвлекающая, никак не проявили себя. Синяя тетка должна его сопровождать постоянно – у начальников, как у инвалидов-колясочников, так заведено, что в одиночку они не перемещаются. А Отвлекающий на то и Отвлекающий, чтобы постоянно отираться рядом с нужным человеком и переключать его внимание. Но у нас ни одна, ни вторая себя не показали рядом с министром.

– Вот это и странно. Даже если исключить криминальную составляющую, то остальные детали кажутся плохо подогнанными.

– Может, полиция выяснит все и без нас? – без особой уверенности предположила Ленка.

Мы не стали изнывать от неизвестности и пошли в район штаба, где собралось большинство невезучих учителей. В коридоре творилось сущее светопреставление. Шум, духота, и посреди этого сборища голодных уставших людей крутились уже четверо полицейских. Стоял страшный галдеж, еще хуже, чем на педсовете. На всеобщем фоне выделялась подозрительно задумчивая Марина Павловна, привалившаяся к стенке, и смотрящая на всех так, будто хотела что-то вспомнить. На колене ее джинсов виднелась кровь. Неплохо мы приняли экзамен: по итогам как минимум два человека перемазаны кровью, а один умер.

Мы решили послушать, кто о чем говорит, для чего разделились и встали по разные стороны толпы. Услышали мы много интересного. Выяснились новые подробности взаимодействия медсестры и общественного наблюдателя. Конечно, я знала, что ЕГЭ без махинаций разного уровня – все равно что кабинет стоматолога без бормашины – но подоплека некоторых событий удивила даже меня. Пусть ученики ходят, обмотанные под одеждой шпаргалками, как поясами шахидов, пусть у них в организме на литр крови приходится пол-литра кофе, пусть среди выпускников есть нетрезвые, но ведь прочий персонал на ЕГЭ не должен участвовать ни в чем подобном!

Оказалось, тупых учеников нужно спасать любой ценой. Не из жалости, конечно же, а из-за того, что провальные итоги экзамена скажутся в первую очередь на учителе и его школе. Как бы ни старались учителя, их подопечные сопротивлялись всякому образованию, и материал не усваивали. Что делать в таком случае, когда все перепробовано, а ума ни у кого не прибавилось? Пойти путем шпионских игр! Переодевание и присвоение чужой личности – верх карьеры и самоотверженности учителя, готовность на все ради успеха учеников!

В роли медсестры выступала учительница математики из сорок четвертой школы. Именно к ней ходили ее ученики и бурно радовались, едва завидев ее. Но настоящая медсестра все-таки обязана присутствовать на экзамене, и ее замаскировали под общественного наблюдателя, который не пришел опять же по договоренности с прочими участниками сговора. Ирина Владимировна энергично открещивалась от причастности к этим махинациям, обвиняя во всем самодеятельность сорок четвертой школы, которая имеет репутацию еще хуже нашей, а задействованные в переодеваниях лица переглядывались у стенки в полной растерянности.

Суеты добавляли поиски еще нескольких учителей, тех, которые сидели у входа и сбежали еще до окончания экзамена. Из-за этого они показались полиции довольно подозрительными. Мои кровавые отпечатки босоножек на полу уже примелькались и никого не настораживали.

Долго морить духотой и голодом и без того уставших людей полиция не решилась. Нас распустили по домам, грозно пообещав наведаться еще.

* * *

– Мне показалось, что мы не самые подозреваемые из подозреваемых, – заявила Ленка, когда мы устроились на лавочке в скверике. Яркое солнце, какое светит только в дни подготовки к экзаменам, было таким теплым и жизнерадостным, что мы решили продолжить обсуждение актуального преступления на свежем воздухе. Заодно я купила булочку с корицей в киоске, а Ленка ограничилась сухариками-зуболомами.

– С учетом махинаций медсестры и математички это все похоже на какую-то черную комедию. И еще неизвестно, что откроется впереди, – начала я.

– Возвращаясь к идее с переносом тела, признаю, что она неплоха. Тогда у нас действуют следующие участники: Убийца – одна штука, – а также Переносчики в неограниченном количестве. Один убил, остальные узнали о трупе, заволновались и унесли его. Причем Убийца мог быть как в числе Переносчиков, так и действовать отдельно, без согласования с ними. Неизвестно, знают ли Переносчики настоящего убийцу.

– А если знают, то не выдадут. У них уже была такая возможность, и они смолчали.

– В таком шуме их бы все равно не услышали, – ухмыльнулась Ленка.

– Я даже не представляю, с чего начинать.

– Мотив мы не установим, потому что точно выявить, как к министру относились все те, кто был в школе, не сумеем. Особенно это касается тех, кто в штабе. Мы даже их имен не знаем. А раз проверка мотива отпадает, то будем искать тех, у кого была возможность. Тех, кто мог его убить, и тех, кто мог переносить его. Правда, эти две категории могли действовать несогласованно, как мы уже поняли.

– Может, это кто-то из учеников захотел сорвать экзамен, чтобы пересдать его? Обычные симулянты с этой целью сегодня уже поразвлекались, одну забрали врачи, и она имеет право на пересдачу. Остальные решили не отставать и сорвать экзамен всем.

– Ученики ходят по пункту проведения экзамена только в сопровождении надзир… тьфу ты, организаторов, – напомнила Ленка, – тем более, где ты видела таких запасливых учеников, чтобы они имели при себе синильную кислоту? У них мозгов обычно нет, не то что сложных ядов.

Версия отпала, к моему великому сожалению. Мы вернулись к «джентльменскому» набору версий: либо убийство произошло по служебным мотивам, либо по личным. Вызнать причины личного характера, по которым убили провинциального министра, было практически невозможно с нашего дна общественной иерархии. Служебные мотивы оставались тайной все по той же причине. Поэтому, если мы не можем найти глубинных истоков преступления, нужно искать возможность его совершения.

– Предлагаешь провести следственные эксперименты? – спросила Ленка, скривившись от особо твердого зуболома.

– Что-то вроде того, – согласилась я, – для начала нужно восстановить картину преступления. Где, каким образом, почему так, а не иначе, и только после этого можно сделать выводы по каким-то параметрам убийцы.

– Как ты официально заговорила, не иначе, как заразилась от начальства, – съязвила Ленка.

– Сама попробуй что толковое предложить.

– Зуболомы, разве что, – усмехнулась она.

– Нет, спасибо, я предпочитаю умные мысли, а не сухарики.

– Сухарики хотя бы существуют, а умных мыслей у нас обычно нет.

В ходе последующего обсуждения мы попытались восстановить перемещения министра, но выяснилось, что ничего о них не знаем. Затем мы постарались представить способ убийства, и здесь нас ждало подобие успеха.

Чтобы отравить человека синильной кислотой, нужно заставить его вдохнуть пары этой самой кислоты. Это вещество очень летучее и оказывает токсическое действие уже в незначительных количествах. Использование газообразных ядов, с точки зрения отравителя, намного удобнее: при отравлении через прием внутрь, жертва может ощутить подозрительный привкус и больше есть не станет, либо ее спасет тошнота, и яд выведется из организма, не успев усвоиться. Яд, попавший через легкие, вывести намного сложнее, чем попавший через желудок. Вероятнее всего, министра отравили синильной кислотой, которая окутывает жертву своими парами. Из этой теории мы исходили, когда начали расследование на лавочке.

– Если его отравили именно синилкой, то должен был быть сосуд, в котором ее принесли, – сказала я, – кислоту должны были либо выплеснуть на него – а следов не останется, потому что она крайне летучая, – либо подсунуть ему под нос, чтобы он вдохнул. При достаточной концентрации хватит одного-двух вдохов, то есть дело шло быстро.

– Так и было, – неожиданно категорично заявила Ленка. – Убийце хотелось перестраховаться, потому что дело это слишком рисковое. Только подумай, что случилось бы, если бы министр не отравился до конца. Его бы спасли, он бы вспомнил, кто пытался его убить. Все, полный крах, тюрьма и прочие неприятности для преступника, и никакой возможности оправдаться. Если у него хватило мозгов добыть синилку, он должен был додуматься до перестраховки.

– Так-так… Выпустил он пары синилки, дождался смерти за пять-семь минут, включая агонию и остановку сердца, а затем что сделал?

– Выбросил сосуд из-под кислоты, – со знанием дела сказала подруга. – О, это не наши ученики у фонтана орут?

– Вид у них довольно пакостный, значит, наши, – признала я, вглядевшись в пеструю нетрезвую компанию. – Возвращаемся к делу. Убийце нужно было как-то спрятать сосуд и впоследствии избавиться от него. А как иначе? Ходить с банкой по всей школе вообще не вариант. Значит, нужно искать подходящие емкости на территории пункта проведения.

– Что нам даст знание емкости? – уточнила Ленка. Ее стремление к упорядочиванию сведений оказалось кстати.

– Прошу заметить, что по пункту проведения экзамена люди ходят без сумок. Емкость должна быть такой, чтобы легко спрятать ее в руке или в одежде. А если мы вспомним, кто во что был одет, то сможем более четко определить круг подозреваемых!

– Вспомнить одежду будет сложно, потому что всех и каждого мы не назовем. Но то, что банку могли оставить на пункте, надо проверить обязательно!

Мы торжествующе переглянулись, выбросили упаковки от булок и сухарей в урну и пошли к школе. Полицейских машин уже не было видно, и мы опрометчиво захотели войти в здание. Но двери были заперты, и легальных путей проникновения мы не нашли.

Мы разочарованно слонялись возле корпуса, перебирая варианты самопального обыска, пока Ленке не пришло в голову, что полиция наверняка сама все обыскала, и емкость должна быть найдена. Тот факт, что мы до этого не додумались раньше, я списала на палящее предэкзаменационное солнце, сильно мешающее разумной деятельности.

– Давай думать иначе. Кто-то же должен был остаться, в роли понятого при обыске? Ты помнишь, кто точно ушел, а кого оставили? – спросила я.

– Шутишь? Там человек сорок незнакомых училок, я их еще запоминать должна! Все узнаем из сплетен, как обычно.

На том и порешили. Мы разошлись по домам, с тем, чтобы поломать головы над случившимся.

* * *

Утром следующего дня все пришли в школу пораньше с целью обменяться сплетнями. Даже Леонид Павлович, хронически не высыпающийся из-за недавнего рождения первенца, не устоял и приехал чуть свет. Стихийный педсовет образовался в учительской, которая стала напоминать переполненный автобус.

Оказалось, что дополнительным поводом к возмущению стала пропажа электрического чайника. Кто-то из двоечников, оставленных на лето, стащил чайник, при этом оставил на месте его нагревающую подставку, из чего делался вывод, что кража была именно актом злобы и мести. На месте чайника теперь красовался расписанный под хохлому электрический самовар литров на пять.

– Зуб даю, это Гаврилов своровал чайник, – заявила химичка. – Я ему два поставила, вот он и мстит.

– Опять этот Гаврилов, – мрачно пробурчала историчка, – кому он еще не отомстил?

– Мне, – встряла я.

– Держись, – посоветовали все разом.

– А что слышно про министра? – спросила Ленка.

– Его убили каким-то газообразным веществом. Понюхал и умер на месте, – поделилась новостью бывшая завуч.

– Что за вещество? – уточнила Ленка.

– Кстати, хороший вопрос. Я бы поставила на синильную кислоту, но это вариант для киношников. Точно знают, что это был газообразный яд, – ответила химичка, – но ничего не известно о том, как пронесли яд. Может, вообще в баллон закачали, а может, как-нибудь вылили на него, и яд испарился.

– Получается, убийца вынес банку, – заключила Ленка, когда мы ушли в кабинет, который обычно делим с еще двумя учителями, но последние были в отпуске.

– Затея с поиском банки крайне ненадежна, лучше подумать в сторону выявления Переносчиков тела. Может, убийца вообще выбросил в окно эту банку, да так, что вовек не найдешь.

Ленка мрачно взглянула на меня, сообразив, что теперь у нас появилось целое поле для обыска. В самом буквальном смысле. К школе прилегал обширный участок, на любом месте которого могла оказаться искомая банка.

– Тогда нужно искать ее, пока там не было уборки, – предложила она.

– Едем?

Мы доехали до нужной школы очень быстро. Не знаю, каким невезением придется расплачиваться впоследствии за то, что автобус ехал без проблем и не попал в пробки. На остановке мы выскочили и резво направились в сторону школы.

– Помедленнее, – взмолилась я, не поспевая за более высокой подругой. Та чуть сбавила шаг.

– А если мы не найдем банку на пришкольной территории? – спросила Ленка.

– Тогда возвращаемся к безнадежному стилю мышления.

Доступ на территорию школы оказался простейшим: нужно просто войти в ворота. Вот только за ними начинался Апокалипсис в миниатюре: дети на площадке. Везде бегающие, все видящие, всех сбивающие с ног, они казались серьезной помехой на пути к истине.

– Главное – держать уверенную физиономию, – шепотом посоветовала Ленка. Мы завернули за угол, чтобы начать с более незаметных участков, а там, глядишь, дети и на обед уйдут.

Если использовать географические термины, то описать пришкольную территорию можно следующим образом: равнина, покрытая травой. Изредка попадаются произрастающие широколиственные деревья. На ровной, как стол, поверхности, никакого мусора не было. Несколько раз попались веточки, сорванные ветром с деревьев, и на этом находки закончились.

– Какие чистюли, – с отвращением пробормотала я. Мне всегда было жаль тратить время на уборку. В таких случаях мне видится картина, когда я в старости медленно умираю и перебираю в памяти события жизни, среди которых особое место отведено уборке. Поэтому мне искренне жаль людей, которые тратят драгоценное время на раскладывание вещей. Разумеется, неприязнь моя относится только к сортировке вещей и их укладыванию, а никак не к дезинфекционным мероприятиям. Правда, я понятия не имею, к какой категории отнести вытирание пыли.

Зловредные дети на обед не уходили, продолжая играть под присмотром уставших учителей.

– Я сейчас их насильно накормлю, – пробормотала Ленка.

– Хватит угрожать. Пошли в открытую, а выкрутиться всегда успеем, учителя мы или кто?

Мы двинулись по спортивной площадке, внимательно глядя под ноги. Если здесь и была банка, то ее наверняка выбросили, чтобы не путалась под ногами.

– Что вы ищете? – бдительно спросила полная учительница, похожая на катающегося строгого колобка.

– Э…мы тут вчера сидели на ЕГЭ, я паспорт потеряла. Возможно, где-то здесь, – вдохновенно соврала Ленка. – Вы не находили?

– Нет. Но если найдем – сообщим. Вы только номер телефона оставьте, – попросила бдительная.

– Спасибо, мы пока что еще посмотрим, если не найдем, то обязательно оставлю номер.

Нас оставили в относительном покое. Мы осмотрели всю пришкольную территорию без намеков на успех.

– Либо емкость вынесли, либо ее спрятали где-то в школе, – заключила Ленка.

– Если вынесли, то кто? Уходили досрочно только наши со входа. И синяя тетка.

– Она и вынесла.

– Она хоть и начальница из министерства, но не такая тупая.

– Странный вывод, – заметила Ленка. – Мы еще внутри не искали.

– Там полиция искала, между прочим, и ничего не нашла.

– Все-таки банка должна быть где-то здесь. Я это точно чую.

– Ты еще скажи, что дети учителей уважают. Такая же фантастика, как наш успех в этом обыске, – сказала я. Поверить в некое мифическое чутье подруги при таких обстоятельствах – вещь безнадежная.

В самом здании не было охраны, и мы беспрепятственно прошли на второй этаж. Коридоры встретили нас гулким эхо наших шагов. Осматривать было почти нечего: на полу ничего не было, под батареями и на подоконниках тоже. Следующие коридоры также были пусты.

– Я же говорила, что здесь все было перерыто, – с мрачноватым удовлетворением сказала я. В кои-то веки моя точка зрения оказалась верной, уникальное событие. – А кабинеты, не задействованные в экзамене напрямую, были заперты.

– Не задействованные напрямую! – резко повернулась ко мне Ленка. Глаза ее горели так, что хоть экзорциста вызывай. – Все было заперто, кроме туалетов и медпункта. Туда могли принести банку.

– Из туалетов наверняка выбросили мусор, – предположила я. – Вчера уборщиц не было по случаю экзамена, и мусорки наверняка обыскали, а сегодня уборщицы пришли и повыкидывали, что накопилось.

– Мне вспомнилось, как наша физкультурница рассказывала про ведро шпаргалок, – улыбнулась Ленка.

– Когда и зачем? И что это? Метафора какая-то?

– Настоящее полное ведро шпаргалок, прикрытое грязной тряпкой! Когда девятый класс пару лет назад сдавал экзамены, физручка переоделась уборщицей по просьбе детей и их учителей, положила в ведро скачанные из Интернета решенные варианты заданий и раздавала их в туалетах. Говорит, нигде больше она не видела столько благодарных лиц.

– Удивительно, какие таланты пробуждаются к жизни экзаменами. Так что ты говорила про незадействованные аудитории? – уточнила я.

– Туалеты наверняка обысканы, но был еще медпункт, в который валили десятки людей. Банку могли подбросить туда.

– Как это было проделано? Там все время сидела медсестра, она же математичка. Не выходила оттуда. Кто и как мог подкинуть ей непонятную банку?

– Пойдем и узнаем, – предложила Ленка.

Мне оставалось только согласиться. С точки зрения психологии, математичка и медсестра должны чувствовать себя сейчас крайне неуютно и виновато, а опыт подсказывает, что у снедаемых чувством вины людей сильнее развито желание помочь. Тем самым человек подсознательно считает, что искупает вину. Сознательно или не очень, он демонстрирует лояльность. Поскольку ситуация в данный момент была серьезнее некуда, можно было рассчитывать на добровольное сотрудничество медсестры и искреннее желание помочь.

На наше счастье медпункт был открыт. Настоящая медсестра – вчерашний общественный наблюдатель – раскладывала карточки по отделам шкафчика. В кабинете остро пахло лекарствами и в особенности медицинским спиртом. Будем надеяться, она его не пила от огорчения, что афера не удалась.

– Добрый день, – произнесла Ленка внушительным тоном. Пожалуй, переговоры у нее получаются лучше, чем у меня.

– Здравствуйте, – осторожно откликнулась медсестра, откинув длинные светлые волосы с вытянутого лица. Видимо, она припомнила нас. На ее лице отразилось смятение. Ее это не украсило. Без выражения страха она была красивой.

– Мы пришли по поводу одного момента во вчерашнем экзамене. Скажите, пожалуйста, как вас зовут?

– Марина Игоревна.

– Рады знакомству. Меня зовут Елена, ее – Лидия.

Я вежливо кивнула, ощущая желание сделать реверанс. Меня еще никогда так официально никому не представляли. Обычно все ограничиваются фразой «А это Лидка».

– Мы бы хотели задать вам пару вопросов.

– Да-да, – бессильно пробормотала медсестра и села на стул, указав нам на кушетку для обследования. Мы примостились на прохладной клеенке. Глазам открылся вид снизу вверх на стол, заваленный бумагами.

– Собственно, это даже не вопрос, а просьба. Вы бы не могли осмотреть кабинет на предмет каких-то новых емкостей? Просмотрите, есть ли где-то здесь необычные банки, ампулы, чашки или что-то в этом роде, – вкрадчиво сказала Ленка. Она выбрала совершенно верный способ общения с человеком, попавшим в сложную ситуацию. Холодную вежливость можно толковать по-разному, и в этом ее сила.

– Да, конечно, – устало ответила она и тяжело поднялась со стула. Осмотр она начала со шкафчика в глубине кабинета, затем переместилась к другим местам хранения оборудования. Мы молча наблюдали за ней. Она замерла у шкафчика возле входной двери. Пристально вгляделась в его верхний край, затем отступила на пару шагов и посмотрела на его верх еще более пристально.

– Кажется, здесь плошка вроде чашки Петри, – удивленно сказала она и потянулась к ней.

– Не трогайте! – синхронно гаркнули мы с Ленкой. Медсестра испуганно отдернула руку.

– У вас вообще есть чашки Петри среди оборудования? – спросила я, догадываясь, какой будет ответ.

– Нет. Чашки Петри нужны для посевов культур, а я этим не занимаюсь. Обычно они бывают в лабораториях. Но здесь и не совсем чашка Петри. Просто похожая плошка.

– Выходит, посторонний предмет здесь всего один, и он именно на верху шкафа? – уточнила я. Ленка благоразумно помалкивала, видя, что теперь в дело может войти более близкий к медицине человек. – Посмотрите, пожалуйста, сверху на нее еще разок, как самая высокая из нас.

Медсестра, заинтригованная нашими поисками, взгромоздилась на стул и рассмотрела подозрительную чашку.

– Не совсем чашка Петри. Сама чашка похожа, но крышка необычная. И вообще я не вижу никаких следов веществ.

– Их и не будет. Синильная кислота выветривается очень быстро, – сказала я, припомнив сведения из учебника по токсикологии.

– То есть его убили синильной кислотой? И кислоту несли в этой чашке? – испуганно спросила медсестра. – Это же орудие убийства!

– А крышка какая? Герметичная? – спросила я, потому что без герметичной крышки синильную кислоту носить невозможно, она вмиг улетучится.

– Нет, с дырочкой, – доложила Марина Игоревна. Очень странный выбор крышки. Странно, что душегуб сам не надышался испарениями кислоты.

– Вот и нашли орудие убийства, – удовлетворенно заявила Ленка.

– Дайте взглянуть, – попросилась я и сменила медсестру на стуле. Емкость, широкая и плоская, действительно стояла на самом верху шкафа, а рядом лежала крышка как будто от другой лабораторной посуды. Я сфотографировала их в разных ракурсах на телефон, затем все то же самое проделала Ленка. Медсестра тем временем стояла с предельно мрачным видом.