Текст книги "Смерть навынос"

– А потом Ларисе роль предложили, и она принялась худеть? – догадалась Алла.

– Выяснилось, что с нынешним весом Ларисы она, если можно так выразиться, в эту роль не влезает! А она понимала, что это – ее последний шанс вернуть былую славу. Героинь ей уже все равно не играть – возраст не тот, а матерей героинь и их престарелых подружек она изображать не хотела, говорила, что это прямой путь в забвение и скоро никто из зрителей не вспомнит ее имени. Все станут говорить: «Ну та, которая играла соседку такой-то известной актрисы!» В последнее время она почти не снималась.

– А на что же она жила?

– На деньги, что приносили телешоу. Там неплохо платят за одно присутствие знаменитости, а уж если она в дискуссию вступит – и того больше. Сразу после бегства Бориса Лариса заключила с одним каналом договор на полгода, чтобы время от времени появляться в передачках и рассказывать о своем муже.

– Интересно, как Томин смотрел на ее участие?

– Да ему-то что? Никаких секретов она не раскрывала, но болтологию обеспечивала, а каналу только этого и надо! А ролей не было, поэтому предложение Парахневича стало для Ларисы спасательным кругом. Не знаю, почему он ее выбрал – может, хорошо относился и понимал, что ей нужна помощь? Да и не мое это, в сущности, дело: я только за свое место переживала! Лариса начала потихоньку увольнять персонал. Раньше нас в доме восемнадцать человек работало, включая садовника, представляете?

– Да, особняк-то ведь огромный!

– Верно, там одной уборки – только закончишь, как уже опять сначала начинать нужно!

– В результате остались только вы и кухарка?

– Да, Надежда. И еще садовник. Но потом Лариса и от него, и от Надежды избавилась. Жалко, хорошая повариха была, такие колбасы наворачивала, такие пироги стряпала… Но Ларисе это вдруг стало без надобности. Она вообще есть перестала – так, салатик огуречный, кефирчик, пару веточек укропа сжует, как телушка на лугу, честное слово!

– Как ей удавалось держаться? Это ведь так сложно – отказаться от еды!

– Вот уж не знаю, – покачала головой горничная. Алла заметила, что она исподтишка разглядывает ее жировые складки, выступающие на поясе в том месте, где застегиваются брюки, и смутилась. Сама Татьяна, хоть и лет на десять старше Аллы, была худенькой и плоской, как стиральная доска.

– Скажите, Татьяна, – снова заговорила Алла, преодолев замешательство (она чувствовала себя не в своей тарелке в присутствии более стройных и, как ей казалось, из-за этого более счастливых и удачливых людей), – как вы оказались на улице в момент гибели вашей хозяйки?

– Вы что, меня подозреваете?! – испугалась горничная, и Алла вновь ощутила себя в своей стихии. В голове у нее мелькнула мысль, что это не совсем честно, ведь она словно бы отыгрывается на Лесиной за собственные комплексы. Ну и ладно, зато ей значительно полегчало!

– Мы подозреваем всех – работа такая, – ответила она не сразу, позволив собеседнице как следует поволноваться. – Так все-таки, почему…

– Я кормила бомжей.

– Что, простите?

– Помните, я вам рассказывала про палаточный лагерь?

– Да, конечно, – кивнула Алла: именно Татьяна предупредила ее, что не стоит без особой надобности выходить за ворота в темное время суток.

– Лариса боролась с этим лагерем, пыталась натравить на бомжей полицию, но другие соседи, не такие богатые, были против: бомжи берутся за любую работу, денег требуют мало – дешевая рабсила, понимаете?

– Бузякина пыталась выжить бомжей, а вы их подкармливали? – уточнила Алла. – Да еще и с ее стола?

– Господи, да я ж им не севрюгу и икру относила – так, остатки салатиков, колбаски чуток, пирожков… Да там этого вообще никто не ел – все больше на деликатесы да на дорогой алкоголь налегали!

– Ладно, мы еще к этому вернемся. Значит, вы шли кормить бомжей…

– Я уже возвращалась, – перебила горничная. – А Лариса… она там… лежала. – Нос женщины опасно покраснел, нижняя губа задергалась, и Алла испугалась, что она сейчас разразится рыданиями. Не от жалости к погибшей, а от пережитого стресса: не каждый в такой ситуации способен справиться самостоятельно, некоторым требуется помощь специалиста.

– Знаете, я даже не сразу поняла, что она с балкона упала, – продолжала Татьяна. Речь ее внезапно стала быстрой и сбивчивой, как будто она торопилась выложить как можно больше до того, как чья-то невидимая рука начисто сотрет случившееся из ее памяти. – Подумала, поскользнулась и упала… Неудачно. Я подошла ближе и тут кровь увидела. Не много крови, и я присела на корточки, позвала ее… а у нее глаза раскрыты, как… как у фарфоровой куклы, широко-широко так. И тогда я закричала.

– Татьяна, постарайтесь вспомнить, не видели ли вы кого-нибудь на балконе в тот момент, когда обнаружили Ларису?

Лесина замешкалась с ответом. Ее руки безотчетно теребили пластиковый стаканчик с почти нетронутым кофе. Алла тоже не стала допивать свой – уж больно гадким на вкус оказался напиток. Она предположила, что, возможно, он вызывал бы меньшее отвращение, если его заедать жирным, масляным чебуреком, однако позволить себе такой «разврат» Алла не имела права.

– Татьяна? – с нажимом произнесла она, наклоняясь к собеседнице через стол. – Что вам известно?

– Мне… на самом деле, ничего такого, – проговорила та, отводя глаза. – Даже не знаю, имеет ли это значение…

– В таком деле значение имеет каждая мелочь!

– Я никого не видела на балконе, но…

– Но?

– Но я кое-что слышала, когда шла к бомжам.

– Что?

– Ругань.

– Татьяна, почему мне приходится клещами вытягивать из вас каждое слово? – начала злиться Алла. – Кто с кем ругался?

– Лариса с… я думаю, с Инной.

– Вы ее видели?

– Нет, но я узнала голос.

– Из-за чего они ссорились?

– Что-то насчет денег, я точно не поняла.

– Вам показалось, что ссора принимала серьезный оборот?

– Да нет… Видите ли, Лариса и Инна в последнее время частенько собачились, и все из-за бабок. Инна считала, что Лариса и ее муж что-то ей должны, кажется.

– Что должны?

– Понятия не имею! По мне, так они сделали для нее больше, чем положено, даже в свой дом взяли, ведь они не обязаны были этого делать!

– Видимо, Инна придерживается другого мнения, – пробормотала Алла себе под нос. – Последний вопрос, Татьяна. Хорошенько подумайте, прежде чем отвечать, ладно?

Взгляд горничной стал еще более настороженным, но она определенно восприняла ее слова серьезно.

– Когда вы закричали и набежал народ из дома, вы видели в толпе собравшихся Инну?

* * *

– Аллаверды! – объявил Мономах, с глухим стуком водружая бутылку армянского коньяка на стол Гурнова. Не на прозекторский, разумеется, а на обычный, пластиковый, расположенный в закутке между лабораторией и переходом, ведущим в прозекторскую и смежный с ней морг.

– Он у тебя что, никогда не переводится? – поинтересовался Гурнов, хотя и знал, что вопрос риторический: доктор Мейроян, ранее ординатор Мономаха, а ныне – полноправный хирург, причем один из лучших в больнице, не оставлял бывшего наставника без внимания, постоянно снабжая его лучшими алкогольными напитками, доставляемыми прямиком из Армении. Насколько было известно патологу, кто-то из родичей Мейрояна являлся коньячным королем этой маленькой, но гордой страны, торгуя в основном на экспорт. Во Францию, родину напитка, его, конечно же, не поставляли, зато он был широко представлен на территории бывшего Союза, а также в других странах Восточной Европы, так как стоил дешевле, а по качеству порой даже выигрывал (ошибочно предполагать, что все французские коньяки исключительно великолепны).

Заявившись к приятелю в начале девятого вечера, Мономах ожидал застать его на месте – так и вышло. Гурнову ни к чему было допоздна зависать на работе, ведь, во-первых, он возглавлял патолого-анатомическое отделение больницы и, во-вторых, был, чего уж греха таить, откровенно богат. Последний бывший тесть оставил ему приличное состояние, лишив содержания собственную дочь, которой так и не удалось отсудить себе ничего, так как к тому времени Иван успел развестись с супругой. Тесть сделал это потому, что именно зять, а не родная дочка, самоотверженно ухаживал за ним, когда он умирал от рака. Не последним в его решении стал тот факт, что Гурнов по своим каналам доставал ему наркотические обезболивающие, без которых старик буквально на стенку лез. Но Иван все равно торчал в прозекторской допоздна. Ему некуда было идти: просторную квартиру в центре занимал он один, так как ни в одном из браков не нажил детей. Не то чтобы Иван мечтал о наследниках, но, вплотную приблизившись к пятидесятилетнему рубежу, внезапно начал осознавать, что жизнь одинокого холостяка хоть и таит в себе немало бонусов, но все же иногда надоедает и кажется пустой и бессмысленной. Гурнов устал от бесконечной череды жен и не горел желанием вступить в новый брак, однако Мономах видел, что его друг мечтает о такой партнерше, которая стала бы ему верной спутницей, а не очередной «рыбой-пилой» или охотницей за деньгами: став состоятельным человеком, патолог должен был теперь заботиться о том, чтобы не пасть жертвой какой-нибудь хваткой и расчетливой барышни.

– Вижу, настроение у тебя улучшилось, – заметил Иван, разливая коньяк по пузатым бокалам. Став богачом, он мгновенно обрел аристократические привычки и выкинул презренные пластиковые стаканчики, специально купив головокружительно дорогие бокалы из тончайшего чешского стекла с золотым напылением. – Твое здоровье!

Мономах отсалютовал ему бокалом со своего места и сделал изрядный глоток: черт с ним, оставит машину на стоянке и вызовет такси.

– Я так понимаю, мавр сделал свое дело и покинул наконец «сцену»? – уточнил патолог.

– Ты о следаке? Да, похоже на то. Нелидова довела до моего сведения, что с меня и со всего отделения сняты все подозрения, обвинения и так далее, а мать балерины не имеет к больнице и лично ко мне никаких претензий. Девочка, похоже, была немного… того. Не в себе, в смысле, вот ее и понесло на крышу.

– О как!

Возглас Ивана прозвучал как-то двусмысленно, и Мономах насторожился.

– Что-то не так? – спросил он.

– Да нет, я… Нелидова тебя вызвала и лично поведала о результатах расследования?

– Она сама пришла, собственной персоной.

– Да ты шо?! – выпучил глаза патолог. Он обычно походил на большую цаплю, а в данный момент напомнил ему белку из «Ледникового периода» в тот момент, когда она в очередной раз теряет свой желудь, и ее глаза при этом буквально вываливаются из орбит, становясь размером с глобусы. – Нелидова сама пришла?!

– Это был исключительно деловой визит, – пожал плечами Мономах.

– Ну да, ну да… А она ничего, Нелидова, как думаешь?

– На вкус и цвет…

– Так она тебе совсем не нравится?

– При чем здесь это? – удивился Мономах. – Мне ж на ней не жениться!

– Ну да, ну да…

– Слушай, к чему ты клонишь, не пойму? Мне казалось, ты обрадуешься, а ты выглядишь так, словно нашел купюру в пять тысяч и напряженно размышляешь, поделиться со мной или оставить ее всю себе!

К изумлению Мономаха, патолог возражать не стал. Вместо этого он поднялся и прошелся по тесному закутку, от стены до стены. С его длинными ногами ему потребовалось сделать всего-то пару шагов туда и обратно.

– Я все думал, говорить тебе или нет. Следаку я, между прочим, не сказал. Хотя он, собственно, и не спрашивал!

– О чем не сказал-то?

– Пришла токсикология. Я получил результат уже после того, как поговорил со следаком, а он больше не заходил. Сам я, как ты понимаешь, не стал бы нарываться на новую встречу!

– Нарываться? – переспросил Мономах, чувствуя, что его хорошее настроение и с таким трудом обретенное душевное равновесие начинают сыпаться, как старая штукатурка. – О чем ты не хотел мне говорить, Иван, что случилось?

– Случилось все то же – балеринка упала с крыши, только вот… А, к черту: короче, токсикология меня ошарашила дальше некуда!

– Ты что, обнаружил наркотики?

– Да нет… Или да?

– Гурнов!

– Да сам не знаю, поди ж ты! Наркотики, не наркотики, но что-то твоя девчушка точно принимала!

– Что значит «что-то»?

– Если по существу, в крови Куликовой содержалось вещество, сильно напоминающее нейротоксин.

– Что-о?!

– Сам удивляюсь.

– Типа… яд какой-то африканской жабы – или как?

– Пока не могу сказать, но, судя по концентрации, твоя балерина принимала его регулярно. Сдается мне, проблемы с печенью и сердцем у нее именно из-за этого вещества!

– Погоди, какого вещества-то – ты сумел определить состав?

– В том-то и дело, что нет, слишком уж он сложный! Что интересно, в нем определенно содержались и природные составляющие, но они оказались быстро разлагающимися, поэтому сейчас невозможно утверждать, что именно это было. Но организм девчушки среагировал как положено – как будто бы она пачками лопала амфетамины или пила как лошадь последние несколько месяцев!

Мономах потрясенно молчал. Ему казалось, что вопрос исчерпан, а о токсикологическом анализе, который по собственному почину решил провести Гурнов, Мономах и вовсе позабыл.

– В любом случае это ведь уже не имеет значения, верно? – сказал патолог. – Похоже, Куликова страдала припадками, раз мать отказалась от посмертного психиатрического освидетельствования.

– Так ты говоришь, следак ничего не знает?

– Не-а. Во-первых, как я уже сказал, он к тому времени уже покинул больницу и больше со мной не связывался. Во-вторых, я занимался вскрытием не по его распоряжению: если бы он захотел, то в любой момент мог бы затребовать тело и передать его своим специалистам. Ну и в-третьих, я не хотел, чтобы у тебя были неприятности!

– А почему неприятности должны быть у меня? – недоуменно спросил Мономах.

– Ну ты же лечащий врач…

– Но я не прописывал Калерии медикаментов, даже обезболивающих не назначал – надобности не было!

– Это хорошо, потому что снимает с тебя любые подозрения!

– Да какие подозрения-то?! У меня не было причин наносить ей вред, я делал для нее только хорошее… По крайней мере, пытался.

– А она не воспользовалась, да? Вот зараза!

Гурнов осушил свой бокал и наполнил его вновь, не забыв подлить и приятелю. Мономах не мог не признаться самому себе, что в глубине души именно так и думал. Конечно, жалко девчонку, но, с другой стороны, кто ж виноват, если не она сама? Ну чего ее понесло на крышу плясать?! А теперь выходит, она что-то принимала, и, вполне возможно, из-за этого все и случилось… Прахом пошла такая хорошая, можно сказать, ювелирная работа, да еще и неприятностей огреб по самое не балуйся – по ее милости!

– Ваня, ты можешь поподробнее выяснить про этот нейротоксин? – спросил Мономах после довольно длинной паузы, во время которой Гурнов умудрился обсосать несколько лимонных долек, как будто это были конфеты. Может, у него проблемы с кислотностью?

– Зачем? – спросил патолог. – Кому это надо?

– Мне. Это нужно мне. Я хочу понять…

– Слушай, откуда ты взялся, такой чувствительный, а? Хирурги-травматологи – народ грубый и приземленный, им только дай что-нибудь сломать! Я когда-то читал автобиографию одного неудавшегося английского врача, так вот он писал, что, по его мнению, люди приходят в эту профессию из садистских побуждений. Они якобы бывшие регбисты, чья карьера по какой-то причине не состоялась, и единственная врачебная специальность, требующая таких же навыков, – это травматическая хирургия. А ты вот… Чего тебе спокойно не сидится? Ну померла девка, но не по твоей же вине, в самом деле! Если она сама или ее ненормальная, помешанная на балете маман притащили в больничку какую-то дрянь, это их проблема, не наша, так ведь?

– Неужели тебе самому не интересно?

Мономах отлично знал своего друга и понимал, за какие ниточки дергать: Гурнов – мужик любопытный, нужно лишь подтолкнуть его чуток, и он горы свернет.

– Интересно, – буркнул тот. – Но что, спрашивается, ты хочешь узнать?

– Действительно ли прием этой фигни мог загнать Калерию на крышу.

– Да я и так могу тебе сказать, что мог! Гораздо интереснее другое: где девчонка раздобыла эту самую фигню? В аптеке она вряд ли продается!

– Вот и давай помозгуем, лады?

* * *

– Так что вам удалось накопать? – поинтересовалась Алла, когда все в очередной раз собрались на «летучку».

– В нашем распоряжении оказались записи с камер видеонаблюдения из особняка, – ответил Дамир.

– Лариса записывала своих гостей?!

– Это не ее инициатива. Томин, видите ли, человек предусмотрительный, и он любил следить за всеми, кто входил в его дом.

– Но Томина ведь нет в России?

– А договор с охранной фирмой – есть.

– До сих пор? Интересно!

– Мне кажется, Томин хочет знать обо всем, что происходит в его особняке, потому и продолжает платить за камеры и за охрану.

– Ясно, – вздохнула Алла. – Так что там, с камерами?

– Одна есть в зале, где проходил прием. Ее не видно – Томин, по ходу, ее замаскировал.

– А как вы вообще о ней узнали?

– Проще простого – позвонил в эту самую организацию, вызвал человечка, и он мне все показал-рассказал. Правда, отметил, что кое-какие камеры не рабочие: Бузякина отказывалась впускать ремонтников для устранения неполадок с тех пор, как Томин смылся.

– Ну да, ей-то камеры были без надобности! – согласилась Алла.

– Несколько висят в некоторых коридорах и в томинском кабинете. Сдается мне, если отсмотреть все, что они засняли, можно многое узнать!

– Антон, займетесь? А Александр вам поможет. Верно, Александр?

Белкин едва удержался, чтобы не скорчить «козью морду»: опять его пытаются запереть в четырех стенах перед экраном компьютера и лишить радостей носиться по городу, роя носом землю, как нормальный опер!

– Кстати, Александр, – продолжала Алла, – вам удалось что-то выяснить о состоянии финансов семейства Томиных?

– Немного, честно говоря, – признался тот. – Алла Гурьевна, я боюсь, без помощи добрых самаритян из ОБЭПа у нас ничего не выйдет! Я просмотрел все сайты в социальных сетях, на которых была зарегистрирована Бузякина. Есть тенденция к уменьшению фотографий в дорогих нарядах из последних коллекций и драгоценностях.

– А что, раньше у Ларисы было много таких снимков? – удивился Дамир. – В драгоценностях? Это же прямое приглашение для воров!

– Звезды любят подобные фотки, – пожал плечами Белкин. – Возьми, к примеру, Волочкову: она постоянно демонстрирует подарки от богатых поклонников – одно кольцо с громадным сапфиром чего стоит!

– Ты, как я погляжу, в этих вещах разбираешься! – насмешливо отметил Ахметов.

– Я просто хорошо делаю свою работу! – огрызнулся юный опер, покраснев как барышня.

– Хватит! – прервала словесную перепалку сотрудников Алла, боясь, как бы слова старших коллег не отбили у парня охоту. – Расскажите поподробнее, Александр!

– Ладно… – Он полез в свой ноутбук. – Вот, смотрите! Два года назад Бузякина устроила шоп-тур в Нью-Йорке и подробно засняла покупки, которые сделала во время распродажи. Здесь и сумки… глядите, Луи Витон, Прада… А вот здесь, допустим, Тиффани – колье с бриллиантами, серьги, еще серьги, браслет…

– Достаточно, достаточно! – взмолилась Алла, оторвавшись от монитора.

– Еще я нашел несколько статей. В одной Лариса хвастается, что съездила на показ мод в Милан и, по ее же собственным словам, «прикупила пару интересных вещичек». В другой статье она рассказывает о поездке в Лос-Анджелес…

– Короче, Склифосовский, когда она в последний раз куда-то ездила тратить бабки? – перебил уставший от обилия не интересных ему фактов Антон. Получив неожиданную поддержку, Алла вздохнула с облегчением.

– Больше восьми месяцев назад, – обиженно ответил Белкин.

– А до этого Бузякина исправно информировала подписчиков о своих тратах? – уточнила Алла.

– Угу.

– Не слишком-то умно с ее стороны! – покачал головой Дамир. – С учетом того, что ее муж делает все возможное для сокрытия доходов!

– Она была актрисой, а не финансовым аналитиком, – скорчил рожицу Белкин. – Представители этой профессии редко мыслят рационально! Наверняка Лариса полагала, что Томин за границей в безопасности, а значит, она имеет полное право тратить деньги, оставшиеся в ее распоряжении. Кроме того, она ведь и сама неплохо зарабатывала… До определенного момента.

– Вот отсюда, если можно, поподробнее, Александр! – попросила Алла. – Про «определенный момент».

– Где-то чуть больше полугода назад все изменилось. Лариса пропала с экранов телевизоров и даже перестала посещать всевозможные шоу, куда раньше ходила, как на работу. Поговаривали, что она уехала за границу, к мужу. Другие считали, что она легла в клинику, чтобы провести серию сложных пластических операций. Писали даже, что стала жертвой автокатастрофы, так как никто не знал, где она находится!

– Татьяна Лесина упоминала об аварии, в которой погиб водитель и двое пешеходов, – подтвердила последний факт Алла. – Лариса находилась в машине и, если верить словам горничной, сильно переживала. Скорее всего, именно с этим связан ее набор веса и последующая диета, которая закончилась приглашением на важную роль. Надо обязательно поговорить еще раз с Дарьей и Инной. Я лично поболтаю с продюсером и соперницей Бузякиной, с которой они боролись за одну и ту же роль. Горничная мало что смогла рассказать о том, как погибла хозяйка, однако вспомнила, что, идя кормить бомжей…

– Идя что делать? – перебил Белкин.

– Неподалеку от особняка, по пути к поселку, расположен палаточный лагерь, в котором живут бомжи, – пояснила Алла. – Они помогают жителям по хозяйству, что-то строят, ремонтируют… Лесина утверждает, что Лариса пыталась бороться с незаконным поселением, но у нее ничего не выходило, так как большинство жителей поселка не возражали: бомжи порядка не нарушают, а пользу приносят. На банкете оставалось много излишков, и Лесина решила подкормить неимущих.

– Надо же, какая альтруистка эта горничная! – недоверчиво усмехнулся Дамир. – Вместо того чтобы набить деликатесами под завязку собственные сумки, она, видите ли, о ближних позаботилась!

– Ну деликатесов там, положим, не было, – ответила на замечание опера Алла. – Их подъели гости – богема, знаете ли, тоже не дура поесть на халяву! Татьяна сказала, что отнесла какие-то салаты и бутерброды – то, что все равно не тронули бы приглашенные. Наверное, она и себя не обидела, но в нашу задачу не входит ловить за руку обслугу: мы ищем убийцу!

– Так все-таки убийцу? – вмешался долго хранивший молчание Шеин.

– Похоже на то, – кивнула Алла. – Я же не договорила про показания Лесиной, вы сразу стали про еду спрашивать!

– Она что-то прояснила?

– Не то чтобы, но сказала, что по дороге к забору, за которым бомжи ожидали свою «благотворительность», слышала, как Лариса с кем-то ругалась на балконе, с которого впоследствии и упала.

– А этот «кто-то» известен? – поинтересовался Белкин. – Лесина видела второго человека?

– Только слышала. И считает, что узнала голос. Он принадлежал Инне Гординой.

– Получается, мы можем ее задержать?

– Можем. А за то время, пока она пробудет у нас, необходимо выяснить ее мотивы.

– С этим, боюсь, проблемка! – хмыкнул Шеин. – Инна ведь жила в доме Томиных лишь по их доброй воле, и смерть Бузякиной вряд ли могла быть ей выгодна.

– А вот в этом и надо покопаться, – заметила Алла. – Узнайте, не составляла ли Лариса завещания… Или, может быть, завещание есть у Томина? И еще не стоит забывать, что помимо корыстных существуют и другие мотивы для убийства.

– Вы имеет в виду страсть? – с сомнением проговорил Дамир.

– И еще десяток разных причин! Задержим Гордину, надавим, только аккуратно, без фанатизма, а тем временем поищем мотив. Если повезет, она сама расколется и предоставит его нам на блюдечке с голубой каемочкой. Однако на такой подарок рассчитывать не стоит! Антон, на вас добытые в доме записи с камер: постарайтесь отследить передвижения Гординой вплоть до момента гибели Ларисы. Если окажется, что Инна и в самом деле находилась на балконе в то время, можно считать ее виновной. Допускаю, что имел место несчастный случай, ставший завершением ссоры между двумя женщинами. Кроме того, у нас есть свидетельства двух человек, Лесиной и Дарьи Томиной: возможно, Гордина признается, ведь если она виновна в гибели Ларисы, ей, должно быть, трудно носить в себе такую тяжесть! Да, кстати, когда будете отсматривать записи, поищите мужчину с фотокамерой: если он не из числа гостей Ларисы, то автоматически становится подозреваемым!

– А если он журналист? – предположил Белкин. – Насколько я понимаю, Бузякина пригласила кого-то для освещения знаменательного события?

– Дамир? – обратилась к Ахметову Алла.

– Я опрашивал нанятый для банкета персонал, – ответил тот, нахмурившись. – О репортерах вопросов не задавал.

– Нужно спросить у Дарьи. А что персонал?

– Бузякина наняла больше десятка человек, я успел поговорить только с половиной. Они не рассказали ничего, что могло бы нам помочь. Повара не выходили в зал, занимаясь готовкой, а официанты в основном пялились на знаменитостей.

– Ничего, продолжайте, – велела Алла. – Не исключено, что среди всей этой толпы окажется хотя бы один человек, который что-то видел или слышал! Вы, Александр, продолжайте работать по финансам Бузякиной и Томина. Нам нужна хоть какая-то зацепка, чтобы иметь право побеспокоить коллег из ОБЭП! Возможно, это вообще не понадобится, если Гордина заговорит.

* * *

Мономах недоумевал, с чего бы это его вызвала к себе Нелидова: ему казалось, они все обсудили. Или всплыли новые обстоятельства в связи с гибелью Калерии Куликовой? Он готов поклясться, что Гурнов ничего ей не говорил, так что, черт подери, ей надо? Сам являясь начальником, Мономах тем не менее терпеть не мог общения с вышестоящими чинами. Обычно это ничем хорошим не заканчивается! И хотя Нелидова формально не его начальница, но все же она – представитель Комитета по здравоохранению, а значит, стоит выше любого работника больницы.

Однако Нелидова встретила его радушно. Она временно расположилась в кабинете начмеда по хирургии, который в данный момент находился на больничном (Мономах подозревал, что он предпочитает отсиживаться дома, пока работает комиссия).

– Спасибо, что нашли время, Владимир Всеволодович, – сказала Нелидова, поднимаясь со своего места за столом, чтобы пожать ему руку. Рукопожатие у нее было мужское, несмотря на небольшой размер кисти и субтильное телосложение. – Могу я вам предложить чай? Или кофе?

– Спасибо, ничего не надо, – ответил Мономах, предпочитая не расслабляться в присутствии женщины, которая, с одной стороны, вызвала в нем симпатию, но с другой – заставляла опасаться подвоха.

– Что ж, тогда перейдем сразу к делу, – улыбнулась она. – Знаете, я много слышала о вас от нашего общего знакомого.

Началось! Мономах не сомневался, кто этот «общий знакомый», хоть Нелидова и не называла имени.

– Но я хотела сама составить о вас впечатление, потому что не люблю полагаться на чужое мнение, – добавила она. – Хотя оно и весьма лестное!

– Неужели? – пробормотал Мономах. Он не надеялся, что Кайсаров хорошо о нем отзывался, ведь он так и не выполнил просьбу сливать ему информацию о Муратове!

– Можете не сомневаться, – подтвердила Нелидова. – Мне говорили, что вы человек честный, неподкупный и прямой. Эти качества встречаются редко… И еще реже приносят пользу их обладателю.

А вот это она верно заметила!

– Общаясь с вашим главврачом, – продолжала между тем Нелидова, – я пришла к выводу, что его неприязнь к вам проистекает из-за этих ваших, гм… особенностей характера. Именно поэтому мне важно услышать вашу точку зрения на сложившуюся в больнице ситуацию.

– Даже несмотря на то, что вы не любите полагаться на чужое мнение? – перебил Мономах.

– Вы внимательный слушатель!

– Как и вы.

– Это так, – согласилась она, катая по столу карандаш. – И все же ваше мнение мне небезразлично.

– О чем конкретно?

Нелидова пододвинула к себе папку, лежавшую на краю стола, и вытащила из нее несколько скрепленных степлером листков.

– Вы же в курсе, что на счет вашего отделения периодически поступают средства от организаций и частных лиц?

– У моего отделения нет расчетного счета, – ответил Мономах.

– Простите, я неправильно выразилась, – кивнула Нелидова. – Средства поступают, конечно же, на счет больницы, но с оговоркой: для отделения ТОН. За последние два года переводы была весьма и весьма приличные!

Мономах молча кивнул.

– Главврач называл вам сумму?

– Нет. Я никогда не видел этих документов.

– Но деньги получали?

– Да. На эти средства нам удалось сделать ремонт в некоторых палатах и поменять кровати на ортопедические. Кроме того, мы оборудовали библиотеку для пациентов: люди проводят здесь много времени, и им необходимо чем-то себя занять!

– Взгляните, эти суммы соответствуют полученным вами? – Нелидова протянула Мономаху бумаги. При виде таблиц с расписанными по графам цифрами он не смог сдержаться и присвистнул.

– Что такое? – поинтересовалась собеседница.

– Я предполагал, что Муратов отчекрыживает половину от каждого перевода, но я не думал… не думал, признаться, что до меня доходит всего двадцать процентов!

– Вот как!

Оторвавшись от документов, Мономах посмотрел на Нелидову и заметил, каким торжеством зажегся ее обычно спокойный взгляд.

– Скажите, Владимир Всеволодович, на что именно поступил последний перевод, уж больно сумма велика, – она приподнялась и ткнула отполированным ногтем в нужную строчку. – Что еще удивительнее, поступление от одного-единственного «донора»!

– Судя по имени дарителя, – ответил Мономах, – деньги предназначались на покупку роботизированного комплекса «Да Винчи».

– Я что-то об этом слышала… Но вы же понимаете, что я терапевт, а не хирург, не могли бы вы меня немного просветить на этот счет? Вашему отделению необходим этот робот?

– Не только нашему отделению. Если бы мы его приобрели, все хирурги могли бы им пользоваться. У нас и в травматологии, к примеру, – для имплантации позвоночных дисков и других видов протезирования. В урологии, онкологии, торакальной и абдоминальной хирургии он и вовсе незаменим, ведь «Да Винчи» позволяет осуществлять малоинвазивное хирургическое вмешательство! Он дает 3Д-изображение, причем хирург видит его в десятикратном увеличении на экране, а также обеспечивает гашение естественного дрожания и семь степеней свободы вращения инструментов – у человеческой кисти меньше!

– Я вижу, вы готовы говорить об этом роботе часами! – лукаво заметила Нелидова.

– Вы просили объяснить…

– Но им, наверное, трудно манипулировать, да? – предположила она. – Надо пройти специальную подготовку?

– Я и несколько моих хирургов обучались на спецкурсе в Москве, так что мы готовы работать с «Да Винчи».

– Кто оплатил курс?

– Ямалов. – Мономах кивнул в сторону бумаг. – Тот же, кто перевел деньги.