Текст книги "Смерть навынос"

– Но «Да Винчи», насколько я понимаю, так и не был приобретен?

– Верно.

– Почему?

– Потому что я не получил всю сумму, только процентов двадцать.

– Вы не сообщали об этом господину Ямалову? Насколько я понимаю, у вас доверительные отношения, ведь он у вас лечился?

– Я его оперировал.

– Не надо скромничать! Я навела справки – вы собрали его позвоночник, как мозаику. Я, конечно, не хирург, но вполне способна читать рентгеновские снимки.

– Не думал, что вы так глубоко в это влезли!

– Деньги, Владимир Всеволодович, любят счет. Государственные – в особенности, но и средства, поступающие от частных лиц, следует употреблять по назначению. Так вы не беседовали с Ямаловым?

– Беседовал, но… Дело в том, что у нас не было непосредственного разговора о том, что он поможет купить «Да Винчи», я лишь ответил на несколько его вопросов о необходимом отделению оборудовании. Ямалов спрашивал, о какой сумме может идти речь. Я сказал, что это зависит от комплектации, но назвал примерную цифру. Видимо, он решил, что может себе это позволить. Но я понятия не имел, что речь идет об оплате робота, – подумал, что Ямалов просто решил подкинуть отделению деньжат!

– Потому что Муратов дал вам небольшую часть?

– Да. Я позвонил Ямалову и поблагодарил его, но в разговоре мы не обсуждали сумму, просто обменялись любезностями. Теперь я понимаю, что это была моя ошиб…

– Не ваша, Владимир Всеволодович, – прервала его Нелидова. – И это – не ошибка! По документам, большую часть вышеперечисленных сумм, адресно поступивших в больницу для вашего отделения, получил ваш коллега, господин Тактаров.

– Я не удивлен, – пожал плечами Мономах. – Тактаров с Муратовым приятели. Скорее всего, главный решил сам распределить деньги и помог другу. Формально, конечно, он не имел права этого делать, но жизнь, как говорится, вносит свои коррективы!

– У меня, честно признаюсь, несколько иная версия произошедшего.

– Какая?

– Муратов не пришел бы к вам, чтобы предложить «распилить» деньги, полученные от бизнесмена Ямалова, – вы стали бы последним человеком, к которому он смог бы обратиться с таким заманчивым предложением. Зато он очень даже мог прийти к своему душевному другу Тактарову, который, думается мне, воспринял идею с восторгом. Муратов не рискнул оставить вас вовсе без денег, ведь он предвидел, что либо вы свяжетесь с Ямаловым, либо он сам захочет выяснить, как вам понравился его подарок. Поэтому ваше отделение тоже получило кое-что, но лишь малую часть. Как вам расклад, Владимир Всеволодович?

– Что ж, не исключаю такой возможности. Но вы же понимаете, что я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ваше предположение?

– Разумеется, разумеется. Нам предстоит выяснить, на что пошли деньги Ямалова и других «доноров». Отделение Тактарова подвергнется тщательной проверке, ведь если средства поступили в его распоряжение, он должен продемонстрировать, что нашел им достойное применение. Но что-то подсказывает мне, что у Тактарова возникнут затруднения!

– Спасибо, конечно, что поделились со мной своими соображениями, – проговорил Мономах после короткого молчания, – но зачем вы это сделали?

– Затем, Владимир Всеволодович, что Муратов и Тактаров могут обратиться к вам с целью оправдать себя и задним числом что-то изменить. Может, даже попробуют подмахнуть какие-то левые документы, применив к вам угрозы или посулы. Так вот, если это произойдет, я прошу вас сразу же сообщить мне, договорились?

– Договорились. Только я сомневаюсь, что кто-то из них рискнет это сделать!

– Когда человек попадает в безвыходную ситуацию, он, бывает, кидается за помощью даже к злейшему врагу, полагая, что терять ему нечего. Я знаю, что вы не захотели, как это… стучать на Муратова, но обещайте мне хотя бы, что не станете ему помогать!

– Помогать? Это же подсудное дело, я правильно понимаю?

– Совершенно правильно! Так мы поняли друг друга?

* * *

Юрист беглого Томина Роман Искомов принял Аллу в крохотном офисе, расположенном в одном из бизнес-центров на Васильевском острове. Аренда наверняка стоила кучу денег, ведь местоположение обязывает, но квадратных метров – кот наплакал! В комнатушке едва-едва умещался стол, позади которого стоял несгораемый шкаф, пара стульев и диванчик на две персоны, причем лишь при условии, что они не тяжелее восьмидесяти кило!

Юрист оказался представительным мужчиной лет сорока с небольшим. Одет он был в дорогой импортный костюм, галстук заколот золотой булавкой с рубиновой головкой. Алла не помнила, чтобы видела Искомова во время вечеринки в особняке, но это не удивительно, ведь там было полно народу.

– Я не верю, что Ларису могли убить! – говорил он, качая головой. – Неужели правда?

– Мы пока ни в чем не уверены, – осторожно ответила Алла. – Рассматриваются любые версии.

– Но вы же задержали Инну?

– Любой, кто присутствовал в доме во время гибели Бузякиной, может легко оказаться на месте Гординой. Скажите, почему вы удивлены тем, что кто-то мог желать Ларисе зла, разве у нее совсем не было врагов?

– Ну почему же, врагов у нее было полно, только вот я даже представить не могу, что кто-то из них мог приложить руку к ее гибели!

– Можете сообщить имена? – Алла достала записную книжку и огрызок карандаша.

– Как-то это… не совсем удобно: получается, я подставлю тех, кого назову? А ведь некоторых из них я хорошо знаю!

– Вы никого не подставляете, как вы изволили выразиться, – странно слышать такое от юриста, Роман Олегович! Вы всего лишь помогаете следствию. Так как насчет имен?

– Ну, думаю, Ольга могла точить на Лару зуб…

– Ольга Ивакова?

– Да. Она ведь заменила Лару в проекте Парахневича и рассчитывала, что будет сниматься, а Лара возьми да и вернись, да еще и в такой потрясающей форме! И Парахневич задвинул Ольгу ради нее. Только Ольга ничего бы не сделала Ларисе: она может кого-то подсидеть, нагадить по-женски, слух какой-нибудь пустить, но только не убить, нет!

– Кто-то еще?

– Инна и так у вас…

– У нее были причины ненавидеть Ларису?

– Ну, это сильно сказано – ненавидеть! Хотя они часто ссорились. Я несколько раз становился свидетелем их скандалов.

– Из-за чего же им скандалить? – удивилась Алла. – Ведь Томин и его жена сделали для девушки много хорошего?

– Сам удивляюсь.

– Поговорив с людьми, близко общавшимися с Бузякиной, я сделала вывод, что у нее в последнее время появились денежные затруднения. Что вам об этом известно?

– Не много. Знаете, трудно было не заметить, что Лариса перестала жить на широкую ногу, и произошло это как-то в одночасье, внезапно. Я пытался поговорить с ней, но она наотрез отказывалась это обсуждать.

– А как по-вашему, что произошло?

– Возможно, муж урезал содержание?

– Томин платил Ларисе?

– Ежемесячно. Он утратил контроль над своими российскими счетами, но успел подсуетиться и перевести часть денег за границу, в офшорные зоны, где трудно применить даже международные законы! Лара каждый месяц получала приличную сумму.

– А в последнее время, вы говорите, денег стало не хватать?

– Катастрофически. Поэтому Ларе пришлось сократить расходы. Сначала она прекратила ездить за границу, потом начала распродавать драгоценности…

– Постойте, как вы узнали?

– Она пару раз просила меня выяснить, сколько стоит ювелирка – не думаю, что ради интереса!

– Но сами вы ничего не сбывали?

– Лара не обращалась с такой просьбой. Может, что и продала, но я не в курсе.

– А что вам известно об аварии, в которую попала Лариса?

– Да там… Ну, была авария, и в ней погиб молодой парень, актер. Лара сидела на пассажирском сиденье и почти не пострадала. Вот, пожалуй, и все.

– Понятно… Кстати, а вы не знаете, как Томину удалось спасти часть счетов? Вы ведь были его юристом.

– Юристом, а не бухгалтером. Бухгалтер, насколько мне известно, тоже сбежал.

– Но и как юрист вы должны были о чем-то догадываться!

– Если бы догадался я, догадались бы и парни из ОБЭП, а этого Борис допустить не мог. Что касается юридической помощи с моей стороны… Видите ли, я ведь больше не занимаюсь делами Томина – с тех самых пор, как им заинтересовалось ОБЭП.

– Вы решили, что так безопаснее?

– Это было не мое решение, а его.

– В самом деле?

– Борис отказался от моих услуг – видимо, счел, что зарубежные адвокаты смогут помочь ему лучше, чем я. Я не в обиде.

– Но вы продолжали работать с Ларисой?

– Ни о какой работе речи не шло! Я помогал ей немного, ведь управляться с таким большим хозяйством непросто, но делал я это исключительно как давний знакомый, между нами не стояли финансовые отношения.

– А как насчет отношений другого рода?

– В смысле?

– Инна считаете, что у вас с Ларисой был роман.

– Да это же смешно!

– Почему?

– Потому что Борис ни за что не позволил бы!

– Ну, Бориса здесь не было…

– Дом нашпигован видеокамерами, и он даже на расстоянии узнал бы правду.

– Камеры есть не везде. Вам, как частому гостю в доме Бузякиной, это, несомненно, известно?

– Инна вообразила себе невесть что!

– Зачем ей вас оговаривать?

– Может, пытается перевести стрелки на другого, ведь ее подозревают в убийстве Ларисы?

– То есть вы не были любовниками?

– Разумеется, нет! У нас всегда были нежные отношения, даже в то время, когда Борис находился в Питере, но они не носили сексуального характера!

– А могла Инна, гм… ошибиться, усмотрев сексуальную подоплеку?

– Не думаю. Мне кажется, она ошиблась намеренно!

Они еще немного поговорили, но больше ничего существенно Алле выяснить не удалось. Поднявшись, она поблагодарила юриста за то, что уделил ей время, и направилась к выходу. Хотя «направилась», пожалуй, громко сказано: до порога была всего какая-нибудь пара шагов, таким маленьким было помещение!

– Последний вопрос, – внезапно вспомнила Алла, притормозив в дверях. – Вы знаете, кто фотографировал на вечеринке?

– Фотографировал? – растерянно переспросил Искомов, почесывая за ухом указательным пальцем, – характерный жест, который она не раз замечала у него во время беседы. – Лара пригласила репортеров светской хроники, это правда. Одна из какого-то интернет-издания, а другая… Честно говоря, не в курсе, но можно посмотреть у Лары в ежедневнике или в компьютере.

– Но они обе – женщины? – уточнила Алла.

– Да. Лара хотела, чтобы все узнали, что она заполучила эту роль. Это было ей очень важно, понимаете? Она начинала новую жизнь!

* * *

Шеин позаботился о том, чтобы девушка провела время в одиночестве: она молода и может сломаться лишь из страха, что ее уличили в преступлении. Матерого преступника подобным обращением не проймешь, но Инна не такая. Она пережила много горя, а теперь над ней нависла угроза загреметь туда, где умер ее отец. Антон не мог не признаться себе, что испытывает к задержанной если и не симпатию, то сочувствие. Неужели она и впрямь убила Ларису Бузякину? Если да, то у нее должна быть серьезная причина! Продержав девушку в камере всю ночь и большую часть утра, Шеин решил, что время пришло.

– Я не понимаю, почему меня арестовали! – воскликнула Гордина при виде Антона. – Я ответила на все вопросы, чего еще вы от меня хотите?!

– Инна, успокойтесь и присядьте, – спокойно предложил Шеин, указывая на стул напротив себя. – Хотите чего-нибудь? Может, воды или…

– Не надо строить из себя доброго дядюшку! – гневно перебила его девушка, но на стул все же опустилась – главным образом потому, что охранник вперил в нее взгляд, тяжелый, как чугунная гиря.

– Как хотите, – пожал плечами Антон. – Тогда – сразу к делу: объясните, почему вы не сказали, что выходили на балкон за несколько минут до того, как Лариса Бузякина с него упала?

Инна открыла было рот, но тут же его захлопнула: похоже, вопрос стал для нее неожиданностью.

– Так вы мне ответите или как? – поторопил девушку оперативник.

– Это все Дашка напела, да? – вместо ответа спросила Инна сдавленным голосом.

– С чего вы взяли?

– Да с того, что она была там, когда я выходила!

– Погодите, давайте-ка по порядку: вы выходили откуда?

– Да с балкона же! Мы говорили с Ларисой…

– О чем вы с ней говорили?

– Неважно…

Закусив нижнюю губу, девушка замолчала.

– Вы же понимаете, Инна, что ваше молчание и сокрытие сведений, имеющих отношение к делу…

– Да не имеют они к смерти Ларисы отношения! Имели бы, если бы я ее убила, но я этого не делала! В любом случае Дашка пришла на балкон после меня, и она легко могла…

– А какой у нее мотив? – прервал девушку Шеин. – Лариса была ее матерью!

– Насчет мотива не знаю, но, когда я уходила, Лариса была живехонька, и Дашка просто обязана это подтвердить. Если она на меня валит, значит, она и убила!

– И все-таки вам придется рассказать, о чем вы говорили с Ларисой. Свидетель утверждает…

– Свидетель? Есть кто-то еще, помимо Дашки?

– Совершенно верно, кто-то еще. Так вот, свидетель утверждает, что ваша беседа носила отнюдь не дружеский характер. Разговор шел на повышенных тонах, и…

– А как, как еще я должна была с ней разговаривать?! – неожиданно взорвалась подозреваемая. – Лариса с Дашкой делали вид, что оказывают мне огромную милость, позволяя жить в их доме, а оказывается, дом по праву принадлежит мне! Они присвоили мои деньги, содержание, оставленное отцом, а маму…

– Инна, вы меня извините, но я ни слова не понимаю! – хлопнул ладонью по столу Антон, прекращая этот поток сознания. – Почему вы говорите, что дом принадлежит вам?

– Да потому, что так и есть! Перед тем как сесть в тюрьму, папа перевел большую часть своего состояния на дядю Борю. Они ведь были партнерами, и это казалось есте…

– Откуда вы узнали? – снова перебил Шеин. – Вам Лариса сказала? Или Томин?

– Разумеется, нет, это же было не в их интересах!

– Тогда как?

Инна опустила глаза на свои руки. Они лежали на столе, и Антон заметил, что у девушки обкусаны ногти.

– Инна! – насупив брови, произнес оперативник, пытаясь растормошить допрашиваемую.

– Я… я получила письмо.

– Вы получили письмо, – повторил Шеин. – От кого?

– Я… я не знаю, от кого.

– Как так?

– Там не было подписи.

– Хорошо, а что было в письме?

– Этот человек… он писал, что дядя Боря ограбил папу и довел его до смерти! Папа, конечно, не был ангелом, но Томин поступил с ним низко и подло, а мы с мамой… Вы знаете, что мама умерла, потому что не получила необходимой помощи?

Шеин покачал головой.

– Ее могли спасти в Израиле, но Томин сказал, что у него нет на это средств. А медлить было нельзя! Если все, что написано в письме, правда, получается, у него были деньги, папины деньги, но он просто-напросто обманул его и ничего не предпринял!

– Так вы об этом говорили с Ларисой?

– Да. Я потребовала вернуть все, что мне причитается! Ясно, что Томин вывел большую часть финансов за границу, но здесь по меньшей мере оставался особняк.

– И что ответила Лариса на ваши обвинения? – поинтересовался Антон.

– Лариса? Да она…

– Что?

– Она вела себя странно.

– В смысле?

– Она как будто не понимала, о чем я говорю!

– Может, и правда не понимала?

– Сомневаюсь, что Томин не поделился с ней своими планами!

– Так это показалось вам странным?

– Нет. Если бы она стала все отрицать, я бы поняла, но Лариса… она была настроена… я бы сказала, игриво. Да, вот подходящее слово – игриво!

– Не понял?

– Она пыталась уболтать меня, несла какую-то чушь о том, что ее ждут…

– Она о гостях говорила?

– Нет, кажется, о Томине. По-моему, она считала, что он тоже присутствует на вечеринке и гордится ею! Лариса меня просто выбесила, и я схватила ее за руки, рассказала о письме, но она только глупо улыбалась и жеманничала. Обычно она себя так не ведет… То есть не вела. Лариса была вполне земным человеком, без особых закидонов – для актрисы она, пожалуй, была даже чересчур нормальной! Тогда я решила, что дело в принятом на грудь алкоголе. Хотя Лариса пила только шампанское, и, по-моему, она не могла выпить столько, чтобы…

– Она уверенно держалась на ногах?

– Пожалуй, да. Во всяком случае, была устойчива – даже на высоченных шпильках, к которым питала слабость. От дорогого шампанского ее не могло сильно развезти, это ведь не дешевое пойло из сетевого супермаркета!

– Чем закончилась ваша перепалка?

– Ничем, так как на балкон вышла Дашка. Она была чем-то недовольна и сказала, чтобы я оставила ее наедине с матерью.

– И вы ушли?

– Я решила, что все равно ничего от Ларисы не добьюсь, пока она в таком состоянии, и лучше возобновить беседу на следующий день, когда она придет в себя.

– Вы в курсе, о чем она говорила с дочерью?

– Нет, – покачала головой девушка. – Я была так зла, что надела куртку и выскочила из дома!

– Куда вы пошли?

– Сначала в сад, потом вышла за ворота. Когда я вернулась, то узнала, что Лариса погибла. Вы все еще подозреваете меня? Я не стала бы убивать ее, ведь я хотела, чтобы она вернула мне мое наследство! Если бы она умерла, я ничего бы не получила!

– И как вы намеревались все вернуть?

– Надеялась ее припугнуть.

– Каким образом?

– Сказала бы, что, если мы не решим дело миром, я выйду на телевидение. Лариса ни за что не допустила бы, чтобы накануне начала съемок фильма грянул скандал! Я много чего могла о ней порассказать – включая ее любовников, при живом-то муже! Не думаю, что дяде Боре понравились бы такие новости!

– Вы сказали – любовников?

– Ну да, я точно знаю о двух.

– Да ну?

– Первый – юрист Томина, Искомов. Я же говорила вам проверить его!

– Мы проверили: Искомов отрицает, что его отношения с Ларисой выходили за дружеские рамки.

– Дружеские?! Они завели интрижку еще в то время, когда дядя Боря жил здесь. А уж после того, как он сбежал, они перестали стесняться. Думаю, если бы Лариса не боялась мужа, Искомов переехал бы в особняк – он и так каждый божий день там торчал, как у себя дома!

– Но камеры…

– Господи, неужели вы думаете, что они с Ларисой не знали, где расположены эти камеры? Только в коридорах и в кабинете Томина – вряд ли они стали бы заниматься там любовью!

– В любом случае это ваши слова против его слов. Вы сказали о двух любовниках – кто же, по-вашему, второй?

– Второго я, честно говоря, видела только однажды. Он гораздо моложе Ларисы, лет на двадцать! Они встречались в «Европе».

– Где-где?

– В отеле. Точнее, в ресторане «Садко» при отеле.

– А вы что там делали?

– Просто мимо проходила, случайно. Они у окна сидели, и я их срисовала!

– А с чего вы решили, что они любовники?

– Ну с чего… Гостиница, ресторан – зачем бы Ларисе там появляться?

– Артисты все время тусуются, и они редко делают это в читальных залах и музеях!

– Напрасно иронизируете! – скривилась Инна. – Я уж как-нибудь, наверное, отличила бы любовника от… В общем, так: я требую адвоката и больше ничего вам не скажу! Я никого не убивала, и вы ничего не докажете, потому что доказывать-то и нечего!

– Само собой, вы имеете на это право, – кивнул Антон. – Давайте телефон вашего адвоката!

– Вы отлично знаете, что у меня нет своего адвоката!

– Тогда, значит, общественный защитник?

Инна как-то сразу сдулась. Словосочетание «общественный защитник» редко вселяет в подозреваемых чувство уверенности: им кажется, что человек, работающий за небольшую фиксированную зарплату, не станет рвать жилы, чтобы вытащить из-за решетки своего подопечного. В отличие от нанятого специалиста, чей гонорар зависит от успешности разрешения дела. Тем не менее Шеин лично знал одного общественного защитника, который не подпадал под общепринятый шаблон, и он решил, что Инна Гордина заслуживает, чтобы он занялся решением ее проблемы. О чем он ей и сказал. Девушка с подозрением посмотрела на опера, словно пытаясь понять, не пытается ли он ее подставить.

– Почему вы это делаете? – спросила она. – Вы ведь не обязаны, ваше дело – посадить человека!

– Я заинтересован в том, чтобы посадить виновного, – пожал плечами Шеин. – Если вы невиновны, пусть адвокат это доказывает!

– А разве не вы обязаны доказывать, что виновна именно я?

– Но вы же сами отказываетесь продолжать беседу!

– Я не отказываюсь. Что еще вы хотели спросить?

– Обойдемся без адвоката – пока что?

Девушка молча кивнула.

– Я все равно позвоню общественному защитнику, но после того, как мы закончим, – пообещал Антон. – Инна, вы сохранили письмо, в котором неизвестный рассказал вам о предполагаемой афере Томина?

– Да, оно у меня в компьютере.

– По электронке пришло?

– Да. Я знала, что придется предъявить Ларисе доказательства, поэтому не стала его удалять.

– Где ваш компьютер?

– Дома… в смысле, в особняке Ларисы. Так вы мне верите?

– В той части, что вы действительно получили послание? У меня нет оснований сомневаться!

– А в том, что я не убивала Ларису?

– Видите ли, Инна, если то, о чем вы рассказали, правда, то мотив у вас имелся!

– Получается, я сама себя подставила?

– Ну, как говорится, обещать – не значит жениться!

– Что-что?

– Другими словами, наличие мотива еще не говорит о том, что вы причастны к преступлению. Я понимаю, что камера – не самое приятное место для постоя, и все же рекомендую расслабиться и позволить нам делать свое дело. Адвокат непременно будет вызван, и вы с ним сможете совместно разработать стратегию защиты на случай, если останетесь единственной подозреваемой. Настоятельно прошу вас подумать, все ли вы мне рассказали, и если появятся новые факты, о которых вы решите сообщить, не затягивайте!

* * *

– Так значит, Антон, Гордина утверждает, что Бузякина вела себя не совсем адекватно? – спросила Алла, когда Шеин вкратце поведал ей о результатах допроса Инны.

Опер молча кивнул.

– Ее словам можно верить, как по-вашему?

– А зачем ей врать?

– Действительно! Инна могла перевести стрелки на Дарью, чтобы отвести подозрение от себя, но зачем ей упоминать о странном поведении Ларисы?

– И я так думаю.

– Патологоанатом упомянул о том, что в крови Ларисы обнаружили высокое содержание алкоголя, но, если верить Инне, она уверенно держалась на ногах. Что еще могло вызвать странности в ее поведении?

– А патолог ни о чем таком не упоминала?

– Она вообще не слишком усердствовала, ведь на тот момент мы практически не сомневались, что с Ларисой произошел несчастный случай!

Алла даже не стала упоминать о том, что патологоанатом готова была написать любое заключение, удобное для следствия.

– Н-да, – пробормотал Антон, качая головой, – а теперь фиг узнаешь – Бузякину-то уже схоронили!

– Даже если бы этого не произошло, то по прошествии времени установить, какие еще вещества могли находиться в организме покойной, скорее всего, не представляется возможным. Вы с Александром просмотрели все записи из особняка, Антон?

– Да. В свидетельстве Гординой нет противоречий: и она, и Дарья выходили из зала. На записях видно, как они идут по коридору второго этажа в сторону балкона. Правда, там, где он расположен, камер нет, но обе девушки имели возможность оказаться на балконе примерно в то время, когда Лариса свалилась вниз. Алла Гурьевна, а вдруг ее все-таки никто и не убивал? Под давлением доказательств Инна больше не отрицает, что ссорилась с Ларисой, она даже признает, что во время перебранки хватала ее за руки и за плечи…

– Да, это объясняет происхождение синяков на теле жертвы! – подтвердила Алла.

– Но она наотрез отказывается признать, что имела намерение навредить Ларисе физически, – закончил Шеин. – Несчастный случай?

– Все возможно, Антон, только уж больно много в деле неясностей! Сегодня вечером я планирую встретиться с продюсером фильма Ларисы Парахневичем – надеюсь, он сможет что-то прояснить. Что насчет фотографа, которого никто не приглашал?

– Он не работал ни на одно из двух изданий, представителей которых позвала Бузякина.

– Значит, фотограф явился по собственному почину?

– Алла Гурьевна, а вы не допускаете мысли, что он мог быть просто каким-то блогером? Ну, проник каким-то способом в особняк, нащелкал фотографий да и разместил на своей странице?

– Нельзя исключать и такой вероятности, – согласилась Алла. – А как этот тип отображается на записях?

– Как и почти каждый из присутствующих, он выходил из зала, но почему-то его не видно ни в одном из коридоров. Камеры расположены не во всех…

– То есть либо он об этом знал, либо ему просто-напросто повезло?

– Похоже на то.

– Надо прогнать его изображение по нашей базе – вдруг это кто-то, успевший засветиться?

– Обязательно этим займусь.

– А еще займитесь компьютером Инны. Или вот что: лучше поручите это Белкину, он хорошо разбирается в таких вещах. Если у Александра не получится выяснить, откуда пришло письмо…

– Он передаст комп техникам, все ясно! – закончил за Аллу опер. – Пойду Шурика дерну!

* * *

Мономах не был в театре оперы и балета лет пять. В драматическом – случалось, когда жена присылала контрамарки на какую-нибудь премьеру и у него было время и желание увидеть ее в очередном «шедевре». А вот Мариинка никогда не являлась излюбленным местом Мономаха – он вообще не любил ни оперу, ни балет, хотя среди его пациентов хватало представителей и первого, и второго вида искусства. Особенно часто его клиентами оказывались балетные. Они ломали конечности и заполучали смещение позвоночных дисков, и им требовался «самый лучший специалист», чтобы как можно скорее вернуться на сцену. Поэтому Мономах отлично знал исполняющего обязанности заведующего балетной труппой, балетмейстера-репетитора Константина Махальцева. С его легкой руки Мономах получал своих «артистичных» пациентов. Не сказать, чтобы он любил иметь с ними дело, – наоборот, с балетными полно проблем. С одной стороны, они терпеливы, целеустремленны и готовы на все, лишь бы не вылететь из профессии. С другой – чудовищно мнительны, чувствительны, обидчивы и депрессивны. Но сейчас, впервые за много лет, именно Мономаху требовалась помощь Махальцева.

– Боже мой, какие люди! – раскинув объятия, двинулся к нему балетмейстер, невысокий, сухонький мужчина неопределенного возраста с пышной шевелюрой, не то блондинистой, не то седой. Мужчины крепко пожали друг другу руки.

– Неужели вы решили воспользоваться своей привилегией? – поинтересовался Махальцев. Он имел в виду места в Царской ложе на любой спектакль в Мариинском театре, обещанные Мономаху. – Только не рановато ли пришли?

– Я не на спектакль, Константин Яковлевич, – признался визитер. – Просто зашиваюсь в больнице, так что…

– Ясно, ясно, – отмахнулся балетмейстер. – Очень жаль, что у наших лучших врачей нет времени приобщиться к высокому искусству! С другой стороны, если бы они заняли все места в партере, куда бы мы пошли лечиться, да?

Вопрос был риторический, и Мономах не счел нужным реагировать.

– Так зачем же я вам понадобился, Владимир Всеволодович? – с любопытством спросил Махальцев, присаживаясь в первом ряду и приглашая гостя последовать его примеру.

– Я хотел поговорить о вашей балерине, Калерии Куликовой.

– Ах да, бедная девочка, – печально закивал балетмейстер. Его пышная шевелюра при этом заколыхалась, словно ивовая крона. – Надо же, какое несчастье – кто бы мог предположить! В девятнадцать лет жизнь только начинается, а она решила с ней расстаться из-за несчастной любви!

– Что вам об этом известно?

– Только то, о чем говорят в труппе: Калерия покончила с собой.

– А почему из-за несчастной любви?

– Ну что еще может занимать девушку ее возраста? Только страсть толкает молодежь на такие радикальные… А что, не так?

– Следствие установило, что она погибла в результате несчастного случая.

– Правда? – Тонкие бесцветные брови хореографа взлетели к линии роста волос. – Но… постойте, Калерия же прыгнула с крыши, верно? Если она не планировала умирать, что же она там делала?

– Понятия не имею! – признался Мономах. – Потому-то я и здесь.

– Что-то я не понимаю!

– Вы, случайно, не в курсе, принимала ли Калерия какие-то препараты?

– Ох, Владимир Всеволодович, неужели вы думаете, что я настолько глубоко влезаю в личные дела моих балерин?! Да мне абсолютно все равно, на чем они сидят: главное, чтобы у них вес был в пределах нормы, чтобы они делали то, что я говорю и как говорю, и чтобы приходили вовремя на репетиции и спектакли!

– Я подумал, что Калерия была талантливой танцовщицей, ей светила блестящая карьера, и вы…

– Кому, Калерии? – перебил Махальцев. – Ну, карьера – это вы хватили! Девочка она была, конечно, старательная, однако я не сказал бы, что ее ожидало серьезное балетное будущее. Калерия звезд с неба не хватала, хотя и трудолюбива была невероятно: я за всю свою жизнь в балете встречал всего нескольких настолько целеустремленных балерин! К сожалению, в нашем сложном деле одного усердия недостаточно. А могу я поинтересоваться, откуда у вас создалось столь высокое мнение о Куликовой?

– Ну-у… – протянул Мономах, внезапно осознав, что других источников информации, кроме самой девушки и ее сверхактивной матери, у него и не было. В чем он и признался собеседнику.

– А-а, Зоя, ну конечно! – усмехнулся балетмейстер. – Теперь понятно, откуда ветер дует! Видите ли, Владимир Всеволодович, боюсь, что Зоя выдавала желаемое за действительное. Ее собственная карьера не сложилась, и, похоже, ее дочь готовилась последовать по ее стопам. Ни у той ни у другой не было настоящего таланта, дара, который отличает солиста от артиста кордебалета. Обе были техничны, трудолюбивы и амбициозны, но, к несчастью, их амбиции ничем не оправдывались. Зоя думала, что Калерии удастся то, что не удалось в свое время ей самой, но… Не стоит также забывать, что, в отличие от матери, которая всегда была и остается «сухостоем», Калерия обладала телом, которое подчинялось иным законам!

– Что вы имеете в виду?

– Вы не могли не заметить, что Калерия – девушка с формами, ей с большим трудом удавалось держаться в пределах допустимого веса! Как по мне, так это скорее достоинство, нежели недостаток, но это я говорю как мужчина. А как руководитель труппы и балетмейстер…

– Вы говорили ей, что она толстая?

– Нет, что вы! Я лишь пытался объяснить Калерии, что она вряд ли сумеет танцевать главные партии с такими, как у нее, данными. Мне кажется, это объяснить легче, чем недостаток способностей, и я надеялся, что рано или поздно девочка сама все поймет!

– Но ее же приняли в труппу!

– Во-первых, для кордебалета она вполне годилась, только вот Калерия и ее мать стремились к другому. Во-вторых, в труппу она попала… скажем так, не только благодаря талантам!

– У нее есть «волосатая лапа»? – догадался Мономах.

– Но я вам этого не говорил!

– Само собой.

– Скажите, Владимир Всеволодович, почему вас так занимает судьба этой девочки? – задал вопрос Махальцев. – Конечно, ее гибель стала для вас стрессом, ведь она случилась практически у вас на глазах, и все же…

– Мне не дает покоя психологическое состояние Калерии, – ответил Мономах. – Хоть следователь и уверен, что она сорвалась с крыши случайно, кое-что мешает мне в это поверить.