Текст книги "Побочные эффекты"

– Кто этот парень? – тихо спросил первый у второго, кивая в сторону светловолосого молодого человека в центре группы.

– Новенький, – так же вполголоса ответил его собеседник. – Женей зовут.

– Кто его привел?

– Надежда.

– О-о… Что с ним не так?

– В смысле?

– Ну, ты понимаешь – не похож он на обиженного жизнью!

– А, это… Надежда рассказала, что этот Евгений – бывший спортсмен.

– Оно и видно!

– Когда ушел из спорта, стал баловаться алкоголем. Как-то раз вез семью, мать и сестру, на дачу, был «под газом»… В общем, выжил только он один.

– Ясно – муки совести!

– Ага.

– Что ж, хороший стимул… Приведи-ка его ко мне сегодня.

– Зачем?

– Хочу задействовать его в наших молебнах – внешность у него уж больно подходящая!

– А не рановато ли будет? Может, пусть пока пообвыкнется…

– Как раз хорошо, что он еще зеленый – больше доверия вызовет! – перебил лысого бородатый. – Нам нужны такие ребята – молодые, сильные, но слегка поломанные… Приведи его ко мне, как стемнеет!

* * *

Алла выучила отчеты судмедэксперта и патологоанатома наизусть, однако она так и не нашла, за что же зацепиться: уж больно глухое то место, где произошло преступление! Однозначно лишь то, что авария не была случайной, ведь патолог уверял, что повреждения черепа никак не могли быть получены во время столкновения. Значит, Олега сначала убили, а позже усадили в машину и устроили инсценировку – но зачем? Не проще ли было закопать тело где-нибудь в лесочке? Или злодеи рассчитывали, что заниматься происшествием будут местные, а у них нет ни возможностей, ни, чего уж говорить, желания разводить канитель с предумышленным убийством, и гораздо проще списать все на обычный водительский беспредел? И зацепок нет, кроме черной краски, следы которой удалось обнаружить на автомобиле жертвы, и утверждения судмедэксперта, что легковушка Олега столкнулась, скорее всего, с массивным внедорожником, имевшем спереди увесистый кенгурятник. Удар пришелся прямо по месту водителя, так что, даже если бы брат Мономаха был жив до столкновения, шансы у него отсутствовали напрочь!

Имея на руках чертовски мало информации, Алла решила начать с поиска внедорожника. И искать его, судя по всему, следовало в общине «отца» Досифея.

– Алла Гурьевна, можно к вам? – в дверь просунулась вихрастая голова Белкина. На его круглом лице читалось полное довольство собой.

– Разумеется, Александр! – Алла жестом пригласила его войти. – Вы что-то накопали?

– А то! – паренек уселся на стул, но Алла видела, что ему с трудом удается удерживать себя на месте. – Оказывается, община Святого Ангела периодически устраивает сходняки!

– Фи, Александр, что за жаргон!

– Алла Гурьевна, но они ведь никакого отношения к церкви не имеют!

– Ладно, ладно, продолжайте! – вздохнула она. В принципе, молодой опер прав: если верить Порфирию, Досифей не является действующим священнослужителем. А значит, он как минимум мошенник, а потому уголовная терминология тут вполне применима.

– Так вот, Алла Гурьевна, эти ребята проводят так называемые молебны на разных площадках. Сейчас они снимают помещение в бизнес-центре на Ваське.

– На Васильевском острове? Интересный выбор! – хмыкнула Алла.

– Почему? Бизнес есть бизнес, как говорится…

– И то верно! Так когда мероприятие состоится?

– Завтра вечером.

– Интересно, они что, объявления на столбах развешивают?

– В точку, Алла Гурьевна! И такие, я вам скажу, красочные картинки – с ангелами, природой красивой, просто загляденье! Кстати, обещают угощение – пироги там всякие, вкусности разные…

– Отлично. Александр, вы свободны завтра вечером?

– Как ветер, Алла Гурьевна, – сам хотел предложить свои услуги!

– Только не перестарайтесь, ладно? Наверняка там будет много тех, кто зашел просто от нечего делать. Держитесь в тени, послушайте, что говорят, а главное, выясните, какова основная цель этого сборища.

– А что тут выяснять – сбор бабок, скорее всего!

– Да, но не просто же так этот Досифей выманивает деньги у населения: должно быть что-то, заставляющее народ нести ему свои кровные, согласны? Между прочим, Дамир уже вернулся от девицы, сбежавшей из общины?

– Нет еще.

– И не звонил?

Белкин покачал головой.

– Ну, ничего, подождем…

– Алла Гурьевна, а вы разве не собираетесь ехать к Досифею? Ну, все-таки в том районе погиб Олег Князев и все такое…

– Обязательно поеду, Александр, только вот не могу же я просто так явиться туда без всяких оснований! Мне нужен ордер, и поэтому прямо сейчас я иду к Де… то есть, к Кириенко. А вы пока изучите, что там находится поблизости от общины – какие деревни и так далее, хорошо?

– Ну, я тогда побег?

Когда Белкин ускакал (он никогда не ходил шагом, только бегал или прыгал, как молодой козлик), Алла собрала все, что у нее было по делу (очень мало, если подумать – почти что ничего!) и отправилась к начальству. Как она и ожидала, выслушав ее, Дед скептически покачал головой.

– И все? – спросил он, когда она закончила свой более чем краткий рапорт. – На основании этого ты хочешь получить ордер на проверку общины?

– Я понимаю, что данных маловато…

– Маловато? Да их нет вообще! Давай я опишу тебе, как все выглядит со стороны – заметь, на очень доброжелательный взгляд: автомобиль Олега Князева разбился неподалеку от того места, где расположена община, однако достаточно далеко, чтобы считать это простым совпадением…

– Но эксперты установили, что жертву сначала убили, а уж потом…

– А почему ты не рассматриваешь вариант того, что у Князева могли быть враги за пределами общины? Судя по всему, работа у него была опасная, ведь он занимался расследованиями, пусть и в узкой сфере православной церкви!

– Хорошо, оставим в покое Князева – давайте поговорим о пропавших людях!

– Ну, тут у меня только один ответ: если они добровольно покинули светское общество и свои семьи, значит, никто не вправе им это запретить!

– Но Досифей – никакой не священник! – попробовала возразить Алла.

– Ну, во‐первых, это не точно, – пожал плечами Дед. – Не уверен, что, раз у патриарха столько лет не находилось времени заняться общиной, то он быстрехонько так выяснил, посвящен Досифей в сан или нет! Кроме того, Алла, давай начистоту: в нашей матушке– России полным-полно людей, выдающих себя за тех, кем они не являются. Эти люди учат личностному росту или тому, как заработать деньги и выйти замуж за миллионера, втюхать кому-то что-то ненужное… А еще они проповедуют. Если кто-то, скажем, назовется потомком Петра Первого и объявит себя царем всея Руси, кто может ему помешать? У него обязательно найдется достаточное количество последователей, которые с удовольствием ему поверят и станут его «подданными»! Да и бог в помощь, как говорится, лишь бы им не вздумалось устраивать «Утро стрелецкой казни»[8]8
  «Утро стрелецкой казни» – название картины Василия Сурикова. Тема полотна связана с событиями в России конца семнадцатого века – подавлением Петром I стрелецкого бунта и казни его участников.


[Закрыть]!

– Но это же мошенничество!

– Представляться чужим именем? Не мне тебя учить: мошенничеством это можно назвать лишь в том случае, если человек извлекает из него материальную выгоду. А чтобы это доказать, необходимы заявления от пострадавших. Есть у тебя такие заявления?

Алла обреченно покачала головой.

– До тех пор, пока члены общины и этот Досифей, настоящий он поп или нет, живут обособленно и никого не трогают, никто, кроме самого патриарха, не может им помешать, – продолжал Кириенко. – Всякие там расстриги и лжемонахи – его юрисдикция, пусть он сам этим и занимается, идет?

– Но убийство – наша юрисдикция! – возразила Алла. – Как и пропавшие люди. Откуда мы, собственно, знаем, что все они находятся в общине добровольно?

– Давай-ка пока не связывать гибель Олега Князева с общиной, ладно? По-моему, это справедливо – по крайней мере, до тех пор, пока у тебя не появятся достаточные основания. Пока что это – два отдельных дела, так и будем к ним относиться. Необходимо выяснить, действительно ли люди ушли к Досифею без принуждения – вот этим и займись. Для начала нужно всех их разыскать и опросить. Что же касается убийства… Скажи мне, Аллочка, ты так рвешься в бой из-за того, что дело имеет отношение к Владимиру Князеву?

– Андрон Петрович!

– Да ладно, мне-то можешь сказать правду! – усмехнулся Дед. – Ну, не стану тебя пытать, так и быть. Давай поступим следующим образом…

* * *

В огромном помещении, казалось, яблоку было негде упасть. Белкин предположил, что это банкетный зал, в котором для сегодняшнего мероприятия сделали перестановку. Теперь вдоль стен помещались длинные столы, накрытые белыми скатертями с вышитыми на них православными буквицами. На столах выстроились всевозможные яства: караваи с вензелями, кувшины с квасом, морсом и медовухой, деревянные блюда с рыбой и мясом, разнообразные салаты из свежих овощей и фруктов и, конечно же, пироги – рыбные, мясные, с капустой, с ягодами и так далее! «Вот почему столько народу набежало, – пробормотал себе под нос молодой опер. – Пожрать на халяву!»

Судя по всему, больше половины людей в зале пришли именно с этой целью. Они без остановки сновали от одного стола к другому, набирая в пластиковые тарелки всего и побольше, а потом устраивались в укромном уголке, поедая добытое и снова хищно устремляясь к яствам. Однако в середине помещения собралась приличная группа людей, в центре которой стоял высокий, представительный мужчина в черной монашеской рясе с большим серебряным крестом на груди. Длинная густая борода обрамляла широкое, но благообразное лицо с гладкой загорелой кожей. Пышные усы не скрывали полных чувственных губ, а из-под четко очерченных темных бровей смотрели большие, чуть навыкате, карие глаза. В целом человек этот выглядел именно таким, каким люди, далекие от религии, представляют себе православного священнослужителя. Он что-то рассказывал окружающим, а они внимали ему с выражением восторга и благоговения на лицах. С того места, где стоял Белкин, нельзя было услышать, о чем говорил благообразный бородач, но оперу очень хотелось это выяснить, поэтому, поставив тарелку с пирогами (которые, кстати сказать, оказались очень вкусными) на стол, он начал проталкиваться сквозь толпу, пытаясь приблизиться к оратору. Внезапно человеческая масса пришла в движение, и Белкин замедлил ход: свет в зале стал менее ярким, какие-то люди принялись расставлять стулья в зале, и только в этот момент парень заметил небольшую сцену, расположенную в дальнем конце помещения. За ней висел гигантский экран, и Шурик решил было, что им покажут какой-то фильм. Он поспешил занять местечко поближе к сцене, чтобы не упустить ничего из разворачивающегося перед его глазами действа, и позже в подробностях доложить обо всем Сурковой. Белкин уважал Аллу Гурьевну. Когда он только пришел в отдел, многие подсмеивались над ним, говоря, что находиться в подчинении бабы – испанский стыд, а никакая не честь. Но Суркова не была просто какой-то бабой – она умна, справедлива и принципиальна, и многие мужчины отдали бы все, чтобы оказаться на ее месте. Но там находилась именно она, вынужденная стойко сносить недоброжелательные взгляды и перешептывания за спиной, прекрасно понимая, что многие представители противоположного пола считают, что гораздо более достойны занимать ее пост. И она отлично справлялась: в этом ей помогали достоинство, профессионализм и чувство юмора, без которого в жизни, как известно, никуда! Вот почему Белкину было так важно доказать свою полезность и получить одобрение Сурковой: из всей команды только она относилась к нему без шутливой снисходительности, а вот Дамир и Антон считали Шурика слишком молодым, чтобы принимать его в расчет, и полагали, что его место, в лучшем случае, за компьютером, а никак не «на земле».

Теперь в зале стало совершенно темно, и Белкин не мог даже различить очертания фигур людей, сидящих рядом. Свет от прожекторов, расположенных где-то наверху, выхватил из кромешной тьмы сцену, высокого человека в рясе и экран за его спиной.

– Возлюбленные дети мои! – зычным голосом начал он, воздев руки к потолку. – Возможно, не все знают, зачем мы здесь собрались, однако каждый, кто пришел сегодня в этот зал, несет в душе боль. Неважно, вызвана она потерей близких или жизненными неудачами – все мы хотим утешения и поддержки…

Поначалу Белкин с трудом сдерживал зевоту, но в какой-то момент его захватила пламенная речь главного действующего лица представления. В отличие от тех проповедей, что Шурику пару раз в жизни довелось слушать, эта была абсолютно понятной, без старославянских терминов, сбивающих с толку и заставляющих напрягать мозг в попытке догадаться об их смысле. Слова священника лились, словно горный поток, достигая потаенных уголков души каждого из собравшихся. В силу возраста Белкин не испытал ни одной тяжелой потери: все его родственники, к счастью, здравствовали, но и он ощутил, как к горлу подступает комок, когда говорящий затронул тему смерти. Женщина по правую руку от Шурика громко всхлипнула и полезла в сумочку за платком.

– Неужели всем нам не хотелось бы знать, что с нашими безвременно ушедшими близкими все хорошо, что они находятся под защитой Господа нашего, и ничто не в состоянии причинить им вред? Хотим ли мы знать это наверняка, а не просто надеяться? Тем, чья вера сильна, и этого достаточно, но давайте спросим себя, таковы ли мы все? Или все-таки мы хотим своими глазами увидеть, что наши родные в действительности покоятся на крыльях ангелов?

В этот момент, словно по волшебству, экран за сценой ожил: на нем появились два гигантских ангельских крыла, неожиданно раскрывшиеся во всей красе прямо за спиной проповедника. Создавалась иллюзия, что крылья принадлежат ему – так реально они выглядели, и Белкину даже показалось, что он может сосчитать пушистые белые перышки. Крылья трепетали на несуществующем ветру, проповедник говорил нараспев, и вот уже Шурик с удивлением осознал, что вместе с другими зрителями тянет руки вверх по его призыву. Это показалось ему удивительным, но он быстро перестал об этом размышлять.

– … каждому необходимо место, где он сможет жить, не опасаясь пересудов и молвы, где душа его найдет отдохновение и покой, а в окружении его будут лишь братся и сестры по духу, люди, на которых можно положиться, которым можно доверять и которые не бросят в трудную минуту, а подставят плечо, – продолжал вещать своим проникновенным голосом проповедник. – Обитель Святого Ангела, которую мы строим вдали от людских глаз и беспощадной государственной машины, превращающей нас в роботов на службе безликому гегемону, призвана дать нам все это. И даже больше! Братья и сестры, каждому из вас сейчас раздадут флаеры с молитвой нашему Святому Ангелу. Давайте же помолимся о спасении души и о том, чтобы божественный свет снизошел на нас и осенил своей благодатью!

Молодые люди в темных одеждах, сильно смахивающих на монашеские облачения, быстро прошли между рядами, раздавая красочные листки. На их титульной стороне были изображены раскинувшиеся ангельские крылья и написаны слова: «Молитва Святому Ангелу о заблудших душах». Строчки отчего-то расплывались перед глазами, и Белкину пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы восстановить фокус. Молитва была написана в стихотворной форме. О смысле ее опер не задумывался – он ощущал приятную легкость в голове и решил, что это, должно быть, от медовухи. Он старательно делал вид, что читает, шевеля губами, но женщины по правую и левую руку от него действительно произносили строчки вслух, нараспев. Только теперь парень заметил, что в зале играет тихая, умиротворяющая музыка, и чтение «молитвы» стало казаться хоровым пением. Белкин слышал, что людям, поющим в хоре, необходимо «спеться», но сейчас, в толпе абсолютно незнакомых людей, вряд ли присутствовали профессиональные певцы. Тем не менее ему казалось, что пения красивее он не слышал за всю свою короткую жизнь! На него снизошло удивительное состояние, какого он раньше не испытывал – покоя и одновременно жажды бурной деятельности. В зале зажегся неяркий свет, и молодой опер спросил себя: как же он раньше не заметил, насколько красивы и одухотворены лица вокруг него! А молодые парни и девушки в монашеских одеяниях, стоявшие справа и слева от проповедника, и вовсе показались ему ангелоподобными. Один из них, высокий и стройный, со светлыми, слегка вьющимися волосами, стоял прямо напротив Белкина. Его лицо сияло – в прямом смысле, словно изнутри его лился яркий золотистый свет. Его внешность почему-то показалась оперативнику смутно знакомой, но он никак не мог вспомнить, где видел раньше эти прозрачные серо-голубые глаза… Какая-то женщина – из тех, кому не досталось места на стульях, вдруг громко всхлипнула и упала на колени, протягивая руки к сцене. И она была не одинока в своем порыве.

* * *

«Хорошо, что ночи еще довольно светлые, – думал Мономах, продираясь сквозь лесную чащу. – Впотьмах ни за что не нашел бы дорогу!» Ему вспомнилось детство и игры с братом. Они носились по лесу, неподалеку от которого его дедушка по отцовской линии имел маленький домик, строили шалаши, представляя себя то индейцами, то путешественниками, потерпевшими кораблекрушение и вынужденными поэтому жить в диких условиях. Они жгли костры, пекли картошку в углях, а в теплую погоду катались на ничейной лодке по речке Рыбинке. В лодке была дыра, но Олег придумал замазать ее смолой, и братья могли плавать по узкой речушке, не боясь утонуть, даже если заплатка окажется нестойкой и отвалится: в Рыбинке даже в самые лучшие времена воды было по грудь.

– Пап, – раздался тихий окрик.

Мономах вздрогнул от неожиданности, но тут же испытал облегчение: он не потерялся и добрался до условленного места в срок.

Отец и сын обнялись. Отстранившись, Мономах осмотрел Артема с головы до ног, как будто пытаясь уловить изменения, которые могли произойти в его облике за время пребывания в общине. К счастью, ничего подобного он не заметил.

– Ну, как оно? – спросил он, когда они оба уселись на поваленное дерево. Видимо, в него ударила молния: один ствол разошелся на две толстые ветви, и одна из них сломалась, вторая же продолжала стойко возвышаться над своим поверженным братом-близнецом. И почему Мономаху вдруг пришло в голову это сравнение с братом…

– Да все нормуль, – беспечно ответил Артем. – Я, кажется, понял, что нужно делать, чтобы казаться одним из них.

– И что же? – скептически изогнул бровь отец.

– Делать вид, что счастлив. Брать себе побольше работы, соглашаться на все предложения Досифея…

– Э-э, постой-ка, какие еще предложения?

– Да ничего такого, пап, мне ж не двенадцать лет, в самом деле!

– С этого места поподробнее, сын! – потребовал Мономах.

– Можно и поподробнее – я все равно собирался тебе рассказать, потому что это важно! Вчера мне впервые удалось пообщаться с Досифеем.

– А что, до этого не выходило – он сидит взаперти и не выходит к своей, гм… пастве?

– Нет, он постоянно в гуще событий, но вокруг всегда полно людей. Некоторых он выделяет, видимо, считая полезными для своих целей. Вот вчера мне и повезло, считай: Досифей пригласил меня к себе и предложил поучаствовать в «коллективном молебне».

– Это что еще такое?

– Ну, ты, наверное, слышал или по телику видел всяких проповедников? Евангелистов, там, адвентистов седьмого дня…

– Досифей, что, этим же занимается – бабки собирает?

– А на что, ты думаешь, существует его община? – пожал плечами Артем.

– И ты вместе с ним выманивал деньги у людей?

– Ага. В смысле, выманивать ничего не пришлось: все давали добровольно, никто не возражал. Суммы были разные, но одна тетка, прикинь, положила в мою корзинку для сбора пожертвований аж три пятитысячных купюры! Другие, правда, не были столь щедры, но Досифей выглядел довольным, когда я отдал ему добычу, и сказал, что я – самый результативный его помощник!

– Какая неслыханная честь! – фыркнул Мономах.

– А еще он сказал, что, возможно, вскоре поручит мне какое-то важное дело.

– Расскажи, как у них там все устроено, в общине.

– Ну, как ты знаешь, Досифей там главный. Его правую руку зовут Константином – не знаю, настоящее имя или нет.

– И что он из себя представляет?

– Настоящее чмо: каждый раз, когда он на меня смотрит, мурашки по телу!

– Что, такой страшный?

– По-моему, он сидел: иногда у него такие словечки вырываются, какие в ходу у бывших зэков… Хотя обычно он держится в рамках. Община состоит из двух частей, мужской и женской. Разделение чисто условное: есть семейные пары и, насколько я понимаю, Досифей поощряет браки и рождение детей.

– Мужской половиной руководит Константин?

– Да. Он раздает задания каждое утро.

– Чем вы там занимаетесь?

– В общине дел хватает. Во-первых, много живности – коровы, козы, свиньи, овцы, птица разная… Даже лошади есть. За всем этим скотом, как ты понимаешь, нужен уход, поэтому установлены дежурства: сегодня ты, скажем, в свинарнике, а завтра – в курятнике. Кроме того, есть дежурные по кухне, но это – люди особые, те, кто умеет готовить, и они меняются только между собой. А еще могут в оранжерею послать. Женской половиной заправляет Марфа, у нее те же функции, что и у Константина. Здоровенная такая бабища, с меня ростом – не хотел бы я попасть ей под горячую лапищу размером с ковш экскаватора!

– Я смотрю, Досифей не на шутку развернулся! – пробормотал Мономах.

– А то! Есть заготовщики дров – только мужики, само собой, уборщики и те, кто служит при церкви – наводит там порядок, следит за иконами, свечами и так далее. По-моему, Досифей очень любит власть и себя в ней: его прямо-таки прет от того, что люди идут к нему за советом и слушают его проповеди, открыв рты!

– Как думаешь, мог он приказать убить Олега?

– Трудно сказать. На самом деле, пока что я ничего криминального не заметил: все, кого я встречал, находятся в общине добровольно, никого ни к чему не принуждают. Досифей – прирожденный лидер. Он всегда мягок и приятен в общении, но, полагаю, ему и не нужно никого запугивать: если потребуется, с этим отлично справятся его подручные, Марфа и Константин!

– Они кого-то покалечили?

– Я такого не видел. С другой стороны, я в общине без году неделя…

– Тебе удалось выяснить, приходил ли к Досифею Олег, и что произошло после?

– Пока нет. Понимаешь, если я стану задавать вопросы, это могут счесть подозрительным. И потом, как ты себе это представляешь – показывать всем фотку Олега и спрашивать, не видели ли они его?

– Нет, конечно, но… как-нибудь, исподволь…

– Я пытался, но пока информации – ноль. Возможно, если я смогу приблизиться с Досифею, мне удастся выяснить что-то еще. По-моему, я ему приглянулся!

– Ты, это, поосторожней, Темка!

– Пап, Досифей вовсе не по этой части! – рассмеялся тот.

– Откуда ты знаешь? Может, он умело маскируется!

– Не думаю, что ему придет в голову силой принудить меня к чему-то: я моложе и сильнее! Но ты даже не беспокойся ни о чем таком: Досифей – нормальный мужик, без всяких там странных наклонностей.

– Ага, нормальный – дядьку твоего грохнул и не поморщился!

– Сомневаюсь, что он это сделал.

– А кто, Константин?

– В общине почти все смотрят Досифею в рот и готовы на что угодно, чтобы получить его одобрение. Так что, как ты понимаешь, недостатка в исполнителях не возникло бы!

– Не скажи! – возразил Мономах. – Одно дело – собирать с лохов бабки и свинарники чистить, и совсем другое – человека убить, тут особый характер нужен… Джип с кенгурятником есть у Досифея?

Артем покачал головой.

– Видел только грузовичок, но я в гараже не был. Мне нужно время, пап, и я обязательно что-нибудь накопаю!

– Времени мало, Темка, ведь отпуск не бесконечный!

– Ничего, меня подождут. Если хочешь знать, я вообще не уверен, хочу ли продолжать работать там…

– В сборной? Брось, тебя же ценят, обожают и платят отлично!

– Все так, но…

– Что-то случилось, сын? – встревожился Мономах. – Может, поделишься?

– Возьмешь меня к себе в штат?

– Ты же знаешь, я был бы только рад, но для твоей карьеры это шаг назад!

– Да бог с ней, с карьерой! Пап, жить надо сегодняшним днем. Погляди на Олега: еще вчера он был, а сегодня…

– Вот потому-то я и не хочу, чтобы ты задерживался в общине: не ровен час, тебя раскроют, и…

– И – что, убьют, как Олега?

– А почему нет? Кто их знает, сектантов этих?

– Ладно, пап, не кипишуй! – отмахнулся Артем. – Если я почую опасность – сразу же свалю, слово даю… Ладно, я пошел: у нас комендантский час, и меня могут хватиться, ведь я ночую в бараке вместе с другими парнями!

Условившись о времени следующей встречи, отец и сын расстались. Отпускал Артема Мономах с тяжелым сердцем: он уже утратил брата и не пережил бы потери сына. Конечно, община Святого Ангела – не бандитское логово в прямом смысле слова, но кто знает, на что способен человек, любящий власть, если почувствует, что его положение под угрозой?

В сгустившихся сумерках Мономах едва различал очертания местности. Наконец он вышел на полянку, за которой начинался участок леса, на опушке которого стоял домик Африканыча. Внезапно он услышал странный звук за спиной, похожий на хрюканье, и резко обернулся: перед ним, всего в каких-нибудь двадцати метрах, стоял, роя землю передней ногой, кабан. Мономах было понадеялся, что встретился с заплутавшим домашним животным, но нет – он мог отличить обычного хряка от дикого кабана и знал, что тот является опасным зверем. Что делать в такой ситуации, Мономах понятия не имел, поэтому застыл на месте, надеясь, что животное не нападет – в конце концов, кабаны, даже дикие, не питаются людьми!

Какая-то тень метнулась из-за дерева в сторону разъяренного зверя.

– Пошел отсюда! – услышал Мономах низкий женский голос. Голос звучал спокойно и властно, словно говорящая даже не сомневалась в том, что ее послушаются. И как ни удивительно, она не ошиблась: кабан, громко хрюкнув напоследок, развернулся и затрусил в обратную сторону. Мономах шумно выдохнул и собрался поблагодарить неизвестную местную жительницу, но она исчезла! Как такое могло произойти, ведь он отвлекся всего на секунду? А была ли она вообще, женщина, или только привиделась Мономаху? А кабан?

На подходе к домику Африканыча он увидел свет на крыльце: старик стоял, облокотившись на ветхие перила, на них стоял большой фонарь.

– Ну, слава богу, вернулся! – воскликнул Африканыч. – А я уже искать тебя собрался – ночь на дворе!

– Да брось, Африканыч, что тут может произойти-то? – пожал плечами Мономах, у которого все еще сводило пальцы ног и рук при воспоминании о встрече в лесу. – Не джунгли ведь!

– Джунгли не джунгли, а пропасть можно запросто! – сердито возразил старик. – Вон, в полукилометре отсюдова, болото – бог знает, сколько народу там сгинуло! И зверья всякого полно: волков, конечно, нет, а вот медведи да кабанчики водятся… Ты чего на ночь глядя в лес-то поперся? Делать там сейчас нечего: для ягод и грибов еще рано, а гулять лучше при дневном свете!

– Ты прав, Африканыч, – примирительно кивнул Мономах. – Больше не буду!

Он вдруг вновь ощутил себя мальчишкой, которого дед отчитывает за плохое поведение. Чувство было приятным.

– Ну, пошли в дом, что ли! – проворчал старик, беря в руку фонарь. – Я чайник поставлю.

– Африканыч, а ты не в курсе, что за женщина могла пойти в лес в такое время? – спросил Мономах.

– Женщина? – переспросил тот. – Я же говорил тебе, что поблизости не живет никто, кроме Аграфены!

Однако выглядел старик не слишком уверенным, и это не укрылось от Мономаха.

– Говорил-то говорил, но я видел кого-то в лесу, – сказал он, решив не рассказывать о кабане, чтобы не волновать своего и так обеспокоенного хозяина.

– Может, из сектантов кто? – предположил Африканыч. – Хотя чего им по лесу-то шататься по ночам…

Прежде чем войти в дом, Мономах оглянулся. Перед ним чернел лес, кажущийся таким гостеприимным и мирным при свете дня и становящийся таинственным и опасным в ночной мгле. Кто знает, что может таиться в его чаще?

* * *

– Хорошие тут места, – заметил Антон, не поворачиваясь к Алле и внимательно глядя на дорогу. – Даже странно, что в этом направлении столько заброшенных деревень и поселков!

– Видимо, все дело в работе, – ответила на это Алла, глядя в окно на проплывающие мимо мирные зеленые пейзажи. – Если людям негде заработать денег, они уезжают…

– Вы правы, – кивнул Антон, не отрывая взгляда от ветрового стекла. – Думаю, правительству стоит чуток отвлечься от проблем мирового масштаба и задуматься о насущном: каждое поселение нуждается в градообразующем предприятии. Это может быть лесопилка, птицефабрика, молокозавод или что-то еще… Не понимаю, почему никто не решает эту проблему, ведь новые рабочие места выгодны для государства!

Они вели ничего не значащий разговор, стараясь хоть на время отвлечься от размышлений о деле, которое им предстоит. Оба чувствовали себя не лучшим образом: общаться с людьми, состоящими в секте, пусть они и называют себя иначе и даже претендуют на принадлежность к официальной церкви, обычно тяжело. Захотят ли они отвечать на вопросы? Если нет, Алла не сможет их заставить, ведь ордера на обыск она так и не получила, поэтому придется действовать на добровольной основе. А кто, спрашивается, сам признается в преступлении?

– Что нам разрешено делать, Алла Гурьевна? – словно прочтя ее мысли, спросил Шеин, впервые бросив взгляд на пассажирку. – Я так понимаю, не много?

– Правильно понимаете, Антон, – со вздохом ответила Алла. – Программа минимум для нас – отыскать всех пропавших и установить, находятся ли они в общине добровольно… Если вообще они там: пока мы можем так предполагать лишь в отношении некоторых из них!

– А программа максимум?

– Во-первых, попытаться выяснить, приходил ли к Досифею Олег Князев.

– Ну, допустим, он был тут – что из того? – пожал плечами опер. – Их общение не доказывает, что Досифей санкционировал убийство!

– Надо же с чего-то начинать! Я далека от мысли, что Досифей станет с готовностью нам помогать, но вдруг кто-то еще что-то видел, что-то заметил? В каждой группе людей, Антон, есть недовольные, и они, уж поверьте, подмечают любой промах, любую оплошность!

– В тоталитарных сектах все иначе, Алла Гурьевна, – возразил Антон. – На начальника смотрят снизу вверх и ловят каждое его слово! Неужели вы полагаете, что в этой среде найдутся антагонисты Досифею?

– Повторюсь, Антон, всегда есть недовольные. К примеру, кто-то, кто пришел в общину с определенными ожиданиями, а они не оправдались: известно ведь, что надежды, как правило, оказываются гораздо радужнее, нежели реальность! Или кто-то считает себя достойным лучшего положения или более уважительного отношения… Короче, все сложно, а времени у нас в обрез! Нужно попытаться выяснить, есть ли у Досифея джип, участвовавший в инсценированной аварии, в которой погиб Олег Князев.