Текст книги "Врачебная ошибка"

Еще бы я не помнила! Мои мысли то и дело возвращались к молодой матери, и я не могла не испытывать чувства вины перед ней за то, что бросила дело, не доведя до конца. Андрей не сказал, что подрядил на это Леонида – странный выбор!

– И как оно? – спросила я. – Материал получили?

– Получил. Результатов анализа еще нет, но я собрал все диагнозы из разных учреждений, где обследовался пацан. Знаете, что поражает воображение?

– Что?

– Они все разные. Четыре диагноза, четыре разные опухоли! Кстати, только один, от профессора Георгиади, рак. Я даже с чехами разговаривал, и они подтвердили доброкачественную онкоцитому.

– Да ну?! То есть не факт, что пареньку была показана операция?

– Во всяком случае, не радикальная нефрэктомия. Ставили даже микроскопическую аденому почки, так как она выглядит похожей на низкодифференцированный почечно-клеточный рак, – короче, сдается мне, что анализ покажет доброкачественную опухоль.

– А с Георгиади вы беседовали?

– Она абсолютно уверена в собственном диагнозе и стоит на своем неколебимо, как Медный всадник [6]6
  Игра слов: речь о поэме Пушкина «Медный всадник», в котором есть такие строки: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия!»


[Закрыть].

– Странно, что такая заслуженная дама, пишущая умные книжки, вообще выдвинула подобную гипотезу, – заметила я.

– Верно, – согласился Кадреску. – Опухоль Вильмса обычно встречается у маленьких детей и мало характерна для подростков. Тем не менее из разговора с Георгиади я понял одно: она считает, что удаление почки правильно в любом случае, даже если опухоль была доброкачественной.

– Я затрудняюсь сказать, так как плохо разбираюсь в онкологии.

– Я тоже не спец, поэтому обратился к профессионалу. Она даст свое заключение через несколько дней.

– Зачем Георгиади подмахивать заведомо неправильный диагноз?

– Возможно, собственная ученость замылила ей глаз и она не была достаточно внимательна, – пожал плечами Леонид. – А возможно, дело не в этом. Мамаша рассказывала вам о журналистке?

– Что-то припоминаю. Кажется, журналистку звали Надя?

– Нина. Я решил, что было бы правильно поболтать с этой журналисткой – не просто же так она «накачала» Ирину Попкову?

– И что, встретились?

– Вы действительно не понимаете?

– Что я должна понимать?

– Нина Митина умерла. В вашей больнице.

Конечно, пациентка, которой вкололи летальную дозу адреналина!

– Она… умерла? – пробормотала я. – То есть наша Нина и есть та самая… Надо же, какое совпадение!

– И не говорите. Так что, выходит, с ней встретиться возможным не представляется. Однако я намерен повидать ее редактора – вдруг он сумеет прояснить ситуацию?

Я не могла поверить, что это на самом деле происходит: два таких разных дела пересеклись, объединенные одним человеком – разве это не удивительно?

– Могу я вас попросить, Леонид?

– О чем угодно.

– Позвоните мне, когда поговорите с редактором Нины, ладно?

– Не вопрос.

Он поднялся так внезапно, что я отпрянула. Высокая фигура патологоанатома на мгновение заслонила солнце.

– Ждите звонка, – бросил он через плечо и удалился, не прощаясь.

Я осталась сидеть на скамейке. А как хорошо начинался этот день!

* * *

На следующее утро дежурная сестра сказала, что меня вызывает Охлопкова. В кабинете, помимо заведующей, находились двое – статный немолодой мужчина и полная дама с модной короткой стрижкой.

– Заходите, Агния Кирилловна, – пригласила Охлопкова. – Позвольте представить: это, – она кивнула на мужчину, – отец Нины Митиной, Валерий Анатольевич Митин. А это – его адвокат.

– Галина Степановна Ищенко, – не стала дожидаться полного представления дама. – Адвокат господина Митина. А вы…

– Агния Кирилловна Смольская, наш ведущий анестезиолог, – ответила вместо меня Охлопкова.

– Значит, у вас есть настоящие специалисты? – хмуро произнес вышеозначенный Митин. – И почему же моей дочери достались коновалы?

– Мы пока не знаем, в чем причина смерти вашей дочери, – спокойно заметила Охлопкова, и я в очередной раз поразилась ее выдержке.

– Неужели? – хмыкнул Митин. – А вот патологоанатом убежден, что знает: причина в вопиющей халатности, проявленной сотрудниками вашего отделения, и я намерен доказать это в суде.

– Это ваше право, – согласила Елена Георгиевна.

– А вот вы, – внезапно обратился ко мне мужчина, сверля пронзительным взглядом, отчего я сразу же ощутила неловкость, – скажите, легко ли перепутать чистый адреналин с… что вы там обычно колете?

Я беспомощно посмотрела на Охлопкову, и она поспешила вмешаться:

– Бесполезно обращаться к доктору Смольской: в ее практике таких случаев не встречалось! Это вообще большая редкость, и можете не сомневаться, что виновные обязательно понесут наказание.

– Будьте уверены, – встряла адвокат, – мы это проверим. Мы проведем самое тщательное расследование, вскроем все случаи халатности в вашем отделении и в больнице в целом, соберем свидетельства, и тогда вам придется искать себе работу в цветочных ларьках!

Брови заведующей опасно сошлись на переносице, но Ищенко уже подхватила своего клиента под руку и потащила к двери.

– Ну, и как вам это нравится? – устало спросила Охлопкова, снимая очки и потирая оставленный ими след.

– Ужасно! – пробормотала я.

– В сущности, они правы: именно наше отделение виновато в смерти девушки. Это мой личный ляп, ведь я занимаюсь подбором персонала и должна знать, на что способен каждый из моих работников. Но я вас вызывала не для того, чтобы вы завели «приятное» знакомство с родственниками покойной. Речь пойдет о перерасходе препаратов.

– Вы серьезно?

– К сожалению, да. Вы же понимаете, что в связи с этим происшествием нас станут проверять? Так вот, я решила всех опередить и сама подняла бумаги за последние несколько месяцев. Знаете, что я выяснила?

– Что же?

– У нас обнаружился значительный перерасход наркотических средств.

– Каких?

– Разных – промедола, омнопона и просидола. Но, самое интересное, налоксона: у нас его всегда было мало, но все запасы испарились примерно в течение месяца, и я ума не приложу, куда он мог подеваться!

Это действительно странно, ведь основное применение налоксона – передозировка морфином, а я что-то не припоминала, чтобы в последнее время в отделение поступали такие пациенты.

– Но не это самое интересное. Занятно, что больше всего наркотиков списано Шемякиной!

В обязанности анестезисток и в самом деле входит списание наркоты, но до последнего времени мне и в голову не приходило проверять Киру: никто со склада не жаловался, а в противном случае повода нет. Видимо, так думала и Охлопкова. До недавнего времени.

– Агния Кирилловна, вам что-то об этом известно? – испытующе глядя на меня, спросила она.

– Мне?!

– У вас на лице написано.

– Ну… Понимаете, не то чтобы…

– Говорите прямо, Агния Кирилловна, а то вы вынуждаете меня плохо о вас подумать: вы знаете что-то, чего не знают другие?

– Проблема в том, что другие как раз в курсе, – вздохнула я. – А я сама только недавно… Не знаю, имеет ли это отношение к пропаже препаратов, да и человека зря подставлять не хочется…

– Вы о ком?

– О Кире, о ком же еще? Она умерла, и…

– Печальный факт смерти Шемякиной не поможет нам объясняться насчет наркотиков. Так что вам известно?

– Сын Киры наркоман! – выпалила я, и брови Охлопковой взлетели к линии роста волос: видимо, только мы двое и оставались в неведении.

– Это… может все объяснить, – пробормотала она, снова потирая переносицу. – Откуда вы узнали?

– Похоже, все знали. Несмотря на то, что мы долго проработали с Кирой, она не посвящала меня в детали своей личной жизни. То есть я слышала, что у нее есть сын, но понятия не имела о его зависимости!

– Я вам верю, – кивнула она. – Не нужно оправдываться: если кто и виноват, то это я! Ко мне приходил следователь… Не тот ли это человек, который работает с вами в ОМР? Мне кажется, мы встречались.

– Это он – подполковник Карпухин.

– Как вы с ним общаетесь? Весьма неприятный тип!

– Он вынужден задавать неудобные вопросы, – поспешила я оправдать Артема Ивановича. – Служба такая.

– Возможно, возможно, – с сомнением протянула Охлопкова. – Только этого нам и не хватало для полноты картины: погибла пациентка, а потом и анестезистка свела счеты с жизнью!

– Считаете, Митин серьезно – насчет суда?

– А зачем, вы думаете, он притащил с собой адвоката? Они нам еще попортят крови, помяните мое слово!

* * *

Арам Анастасович Карапетянц оказался невысоким тщедушным пареньком чуть за тридцать, и Леониду оставалось лишь подивиться тому, как ему удалось так рано очутиться на посту главного редактора одного из основных «желтых» изданий города. Он носил мятый спортивный пиджак, и когда сел, закинув ногу на ногу, патолог заметил, что у редактора носки разного цвета.

– Какая трагедия! – воскликнул он, стоило Кадреску упомянуть имя Нины Митиной. – Такая талантливая девочка – просто настоящая звезда! Я чувствовал, что у нее большое будущее, и вот… Да-а, человек предполагает, а бог…

– Давайте не будем впутывать высшие силы, – поморщился Леонид: убежденный атеист, он свято верил в торжество науки. – Что вы можете пояснить по поводу последнего материала вашей сотрудницы?

– Вы про врачебные ошибки? Признаться, я отговаривал Ниночку от этой затеи: видите ли, наша газета, как бы это сказать, чтиво развлекательное, а тут – такие серьезные темы! Вот если бы она какое-нибудь громкое убийство вскрыла… Вы же понимаете, что доказать врачебную ошибку трудно, врачи друг за друга горой… Корпоративная этика, будь она неладна!

– Ну, написали бы опровержение – подумаешь! – пожал плечами Кадреску. – Полагаю, оно было бы не первым и не последним?

– Вы, конечно, считаете «Правду жизни» несерьезным изданием, но это не значит, что мы печатаем ничем не подкрепленные гипотезы, – покачал головой Карапетянц. – Потому-то я и предупредил Нину, что не выпущу ее серию статей до тех пор, пока она не соберет достаточно доказательств.

– Собрала?

– А статьи вышли? – вопросом на вопрос ответил редактор.

– Понятия не имею, я не поклонник вашей газеты.

– Заметно! Так вот, к вашему сведению, ни одна статья не выходила. Правда, в последний раз, когда мы виделись, Нина упоминала, что готова представить мне достаточно оснований для того, чтобы я дал добро.

– А вы знаете, где Нина могла хранить свои записи?

– В своем ноуте, разумеется. А он, полагаю, у нее дома.

– Понятно. Что ж, спасибо… Один вопрос: откуда у Нины интерес к медицинской теме?

– Кажется, ее мать была связана с медициной.

– Какого профиля?

– Простите, не интересовался. Нина, по-моему, даже поступила в медицинский университет, но потом что-то не заладилось… Короче, она ушла и решила стать журналисткой. По конкурсу не прошла, кто-то посоветовал ей поработать и набраться опыта, а потом попробовать еще раз. Нина пришла к нам курьером, но через полгода показала мне очень даже приличную статью, и я согласился вставить ее в очередной выпуск. С тех пор она стала писать – сначала внештатно, а позже мы нашли для нее ставку. В будущем году она намеревалась снова поступать, и один мой знакомый, акула пера, обещал дать ей лестную характеристику… Не сложилось, выходит?

* * *

– О чем мечтаешь?

Голос Андрея вывел меня из состояния задумчивости.

– Да так, о разном… Главным образом о моей анестезистке.

– Это о той, которая пациентку угробила?

– Зачем ты так? – упрекнула я. – Еще ничего не выяснено!

– Думаю, вы напрасно ищете черную кошку в темной комнате: что из того, что она отрицает… отрицала свою причастность? Это нормально, что человек пытается обелить себя. С кем не случается? Даже в моей клинике анестезисток не хватает – одна на две-три операционные. Текучка у них, ведь зарплата маленькая, а требований больше, чем в государственных больницах. Я работаю только с двумя анестезиологами, а они, в свою очередь, предпочитают двух анестезисток – тех, кому полностью доверяют. Одна карты отлично оформляет, у нее каллиграфический почерк, а вторая лучше справляется в операционной – прямо электровеник! Первая, что помоложе, иногда подтормаживает – может, к примеру, атропин с прозерином перепутать, так как коробки рядом лежат… А вторая обычно ходит за препаратами крови и совмещает ее, хотя я бы на месте анестезиолога такого не позволял.

– Кира никогда не допускала ошибок! Может, это связано с ее сыном?

– Наркоманом?

– Сегодня я имела неприятный разговор с Охлопковой. Она говорит, что обнаружила перерасход наркоты.

– Но как такое возможно, ведь на списание остатков в госучреждениях нужны подписи анестезиолога и членов комиссии по наркотикам – начмеда, старшей сестры и старшего оперуполномоченного по борьбе с незаконным оборотом наркотических средств!

– Не знаю, как у Киры это выходило… Я настолько доверяла ей, что, видимо, просто не обращала внимания на то, что «остатков» практически не остается!

– Но в карте же ты тоже расписываешься, так? Во столько-то введено столько-то того-то, врач-анестезиолог такой-то…

– Я раньше проверяла, но в последнее время… Наверное, я так привыкла, что в карте исполнения Киры комар носа не подточит, что полностью на нее положилась! Однако, как мне кажется, я все же одним глазом следила за тем, чтобы все сошлось. Охлопкова, между прочим, меня ни в чем не обвиняла, ведь Кира работала и с другими анестезиологами…

– Это хорошо: не хотелось бы придумывать отговорки, чтобы тебя отмазать! Думаешь, твоя Кира для сына наркоту доставала?

– Понимаешь, у нее куда-то утекал налоксон, а на моей практике он вообще ни разу не применялся.

– А его ведь наркошам дают, да? Типа лечение от морфиновой зависимости…

– И другие наркотики: такое впечатление, что у Киры были безотходные операции!

– Радуйся, что она тебя за собой не потянула, – хмыкнул Андрей.

– Как считаешь, мне следует поговорить об этом с Карпухиным?

– Зачем? Это же вроде самоубийство… С другой стороны, ты можешь оказаться права: просто так Артем не взялся бы за такое очевидное дело – видимо, не так уж все очевидно! Позвони ему. Может, мы зря беспокоимся, но в любом случае хуже не будет!

– Ты с Леонидом говорил? – сменила я тему.

– При чем тут Леонид? – удивился Андрей.

– Ты ведь ему поручил заняться тем мальчиком, Попковым?

– Откуда ты знаешь? Неужели Кадреску…

– Ага, – кивнула я, – мы встречались.

– Интересно, по какому поводу?

– У нас было тайное свидание, а потом сумасшедший секс на крыше больницы.

– Не удивлюсь: Кадреску всегда отличался ненасытным темпераментом, но мне казалось, что я тебя вполне удовлетворяю?

– Ладно, шутки в сторону, – вздохнула я. – Обнаружилась одна интересная деталь, поэтому Кадреску со мной и связался. Помнишь, я говорила тебе о журналистке, которая и заронила зерно сомнения в душу Ирины Попковой?

– Ну?

– Журналистку звали Ниной Митиной.

– И что?

– А то, что пациентку, в смерти которой обвиняют Жанну и Киру, зовут точно так же. Более того, это она и есть!

– Интересно… И что у тебя на уме?

– Даже не знаю! Нина подозревала, что профессорша, которая удаляла опухоль мальчику (кстати, вместе с почкой), хотела реализовать деньги, отпущенные на квоты по Вильмсу. Теперь Нина мертва и, выходит, некому больше правду искать?

– Господи, Агния, ты ведь не думаешь, что Георгиади могла иметь отношение к смерти пациентки?! Она работает совершенно в другом месте, да и практически доказано, что именно ваше отделение, уж извини, допустило роковую ошибку, и обвинять в этом заслуженного врача по меньшей мере неэтично!

– Странно, что именно ты, глава Отдела медицинских расследований, мне это говоришь!

– Вот именно – медицинских расследований, а не идиотских предположений! Скорее всего, у этой Нины не было серьезных доказательств, иначе этим давно занялась бы прокуратура. Не забывай, что она была журналисткой, а они радуются любой возможности кого-то в чем-то уличить, а потом уж пусть жертва сама расхлебывает последствия и оправдывается. Я видел слишком много судеб, разрушенных писаками, уж поверь, часто совершенно незаслуженно.

– Но ты сам всегда говоришь, что не веришь в совпадения! – возразила я, отчаянно пытаясь привлечь Андрея на свою сторону.

– Позвони Карпухину, – сказал он спокойно. – Расскажи ему, что узнала: если это так тебя беспокоит, доверив ему свои «секреты», ты сможешь считать, что сделала все от тебя зависящее!

* * *

Одним звонком Карпухину не обошлось: едва услышав в трубке мой голос, подполковник предложил встретиться. Ничего не оставалось, как пригласить его в гости. Андрей находился в больнице допоздна, Лариса ушла в свой салон, и я оставалась с детишками в полном одиночестве. Девочки мирно посапывали в кроватках, и я предвкушала несколько часов абсолютного покоя у телевизора. Что ж, видимо, придется отказаться от этой мечты.

Шум автомобильного двигателя возвестил о появлении Карпухина. Лай огромного мраморного дога Андрея по кличке Аякс, подхваченный Юбером, доказал мою правоту. Некоторое время я боялась перевозить моего трехлапого курцхаара, спасенного с борта лайнера «Панацея», из городской квартиры – вдруг Аякс его не примет? [7]7
  Читайте об этом в романе Ирины Градовой «Клиника в океане».


[Закрыть] Однако мои опасения не оправдались, и псы отлично поладили. Правда, Юбер сразу принял подчиненное положение, а дог оказался достаточно снисходительным, чтобы принять предложенную дружбу. Теперь, когда обе собаки носятся по дому, топот стоит такой, словно бежит стадо бизонов, при этом Юберу отнюдь не мешает отсутствие одной лапы – он отлично справляется и тремя.

Через пару минут Карпухин вошел в дом. Потрепав псов, соперничающих за право приветствовать гостя первым, по холкам, он захлопнул за собой дверь.

– Ну, здравствуйте еще раз… – начал он своим трубным гласом, но я приложила палец к губам, и Карпухин снизил тон.

– Девчонки спят?

Я с улыбкой кивнула. Вошел Раби. Несмотря на то, что у нас с домоправителем с первой встречи установились хорошие отношения, я не была уверена, что ему понравятся перемены, происшедшие в жизни Андрея. Долгое время мужчины жили в этом доме вдвоем, и вдруг появились мы с Ларисой, да еще и с маленькими детьми. Однако Раби, похоже, такое положение вещей вполне устраивало. Правда, с новой няней у него сразу не заладилось: домоправитель счел ее занудой, везде и всюду следующей расписанию, а она сердито бурчала, что «этот человек» (иначе она его и не называла) смеет учить ее, как обращаться с младенцами. Тем не менее в целом мы все мирно сосуществовали.

На улице шел дождь, поэтому я провела Карпухина в гостиную, где с самого утра Раби разжег большущий камин. Я мечтала о таком, в юности читая английскую классику, где непременным атрибутом поместья каждого уважающего себя джентльмена являлся камин. Теперь он у меня был, и я любила проводить время, читая на диване напротив него или же просто глядя на огонь. Подполковник опустил свое массивное тело в мягкое кресло и блаженно вытянул ноги.

– Лепота! – пробормотал он, прикрывая глаза. – Может, мне тоже за город перебраться?

– Давайте, Артем Иваныч, – кивнула я. – Поближе к нам, чтобы не приходилось в такую даль ездить!

– Да ну, всего-то каких-то двадцать километров – разве это расстояние?

Пора было переходить к делу, и я поделилась с подполковником информацией, от которой меня так и распирало.

– Вы правильно сделали, что позвонили, – заметил он, когда я закончила. – Все это может оказаться совпадением, а может…

– А сын Киры Шемякиной нашелся? – перебила я, тоже желая узнать новости.

– В том-то и дело, что нет. И, Агния Кирилловна, все немного не так, как казалось поначалу.

– Что вы имеете в виду?

– Судмедэксперт обнаружил в крови Шемякиной большое количество хлороформа, около… погодите, – Карпухин вытащил из кармана изрядно помятую бумажку, – около четырехсот пятидесяти миллиграмм на литр крови – и, заметьте, прошло прилично времени с момента смерти! Кроме того, на теле имеются признаки раздражения кожных покровов, что патолог также приписывает отравлению хлороформом. Вы сказали, что ваша заведующая обнаружила странности при списании Шемякиной медикаментов – был ли среди них хлороформ?

Я покачала головой.

– Хлороформ токсичен и уже много лет не применяется в анестезиологии. Раньше этот метод ингаляционного наркоза был популярен, особенно при родовспоможении, но после открытия эфирного наркоза и других способов хлороформ используется только в качестве растворителя. Не знаю, есть ли он вообще на складе!

– По всему выходит, что Шемякина никак не могла покончить с собой, сунув голову в духовку: смерть наступила от передозировки хлороформом и еще одним препаратом под названием… – он снова уткнулся в свою бумажку, – налоксон. Что, кстати, за зверь такой?

– Налоксон применяется для лечения наркозависимых… То есть вы имеете в виду, что… Киру убили?

– Похоже на то.

– Но кому это могло понадобиться?!

– На данный момент я вижу троих кандидатов.

– Троих?!

– Во-первых, сын Киры, Станислав Шемякин, наркоман со стажем. Я опросил коллег вашей медсестры, и они рассказали, как Шемякина намучилась с ним, какие скандалы происходили в их квартире, как полицию чуть не через день вызывали…

– Надо же, а я ничего не замечала! – пробормотала я. – Кира всегда была такой спокойной, уравновешенной, что казалось, у нее все благополучно!

– Это была версия номер один, – продолжал Карпухин. – Теперь номер два: папаша покойной Нины Митиной. Вы сами рассказывали, как он бушевал в кабинете вашей заведующей!

– Но он грозил судом, а не убийством! – попыталась возразить я. – Тот, кто намерен подавать иск, вряд ли пойдет на такое!

– А вдруг аффект? – пожал плечами подполковник. – Может, не дотерпел мужик до суда, решил сам поболтать с предполагаемой виновницей? Хотя, конечно, способ убийства… Нет, это маловероятно: он скорее шею бы ей свернул, ударил или застрелил накрайняк.

– А кто третий подозреваемый?

– У Шемякиной имеется бывший муж. Вернее, даже не бывший, потому как они развестись так и не удосужились.

– Откуда информация?

– От одной из коллег, соседей я еще не опрашивал. Шемякина с муженьком не виделась лет десять, а тут вдруг он является и начинает претендовать на часть жилплощади!

– Какой наглец! – не сдержалась я.

– Квартирка-то в равных долях оформлена – на Киру, ее бывшего и Станислава. Афанасий Шемякин недавно обзавелся молодой сожительницей, она забеременела, и им срочно потребовалось улучшить свои условия проживания. Шемякина даже адвоката наняла, чтобы отбиться от бывшего родственника. Так что, как видите, Агния, желающих смерти вашей анестезистки было предостаточно! Правда, лично я считаю, виноват сын – он наркоман, с матерью не ладил, она, видимо, для него подворовывала наркоту, чтобы отстал и вещи из дому не выносил, – сами говорите, у Киры почти не было списанных остатков препаратов. Надо его найти!

– Но если предположить, что убийца – сын, то зачем ему понадобился хлороформ? Согласитесь, для наркомана в состоянии ломки такой способ убийства нехарактерен. А уж налоксон наркоман ни за что другому не отдаст!

– Вы правы, и это загадка. Я подумаю об этом, когда найду парня.

– Да и где он мог достать хлороформ?

– Агния Кирилловна, сейчас что угодно можно купить через Интернет!

– Вы хотите сказать, что он планировал убийство? Разве использование хлороформа об этом не говорит? Неужели убийца не понимал, что присутствие хлороформа в крови Киры обнаружат и поймут, что она вовсе не кончала с собой?

– А почему сын не мог спланировать убийство матери? Ему постоянно нужны деньги, она отказывает… Кроме того, может, он надеялся, что за причину смерти примут самую очевидную – от газа, раз уж голова убиенной в духовке… Все убийцы совершают проколы, Агния Кирилловна, особенно убийцы-непрофессионалы. Может, они считали, что вскрытия вообще не будет, – учитывая позу, в которой обнаружили Шемякину? Или, допустим, надеялись, что запах газа не заметят достаточно долго, произойдет взрыв, и пожар уничтожит все следы?

– Вы говорите «они» – значит, сами не верите в то, что убийца – сын?

– Я ни во что не верю, Агния, – усмехнулся Карпухин. – Я основываю свои суждения на доказательствах, а не на умозаключениях.

– Так что вы теперь намерены делать?

– Искать сына-наркомана. Тем не менее версию с разбушевавшимся отцом Митиной тоже нельзя сбрасывать со счетов, хотя, опять же, способ убийства говорит не в ее пользу.

– Меня все мучает вопрос о том, что покойная Нина Митина готовила статью о врачебных злоупотреблениях и умерла, так и не напечатав ее.

– Вы считаете, ее смерть могла быть неслучайной? – удивился подполковник.

– Не знаю. Подменить препараты наркоза посторонний человек не мог, кроме того, для этого требовалось знать, что Нина ляжет на операцию, а знать мог только тот, кто к ней достаточно близок!

– Раз уж все равно выходит, что Митина является частью моего расследования, я мог бы проверить и эту версию, если хотите, – предложил Карпухин. – Чем черт не шутит?

– Тогда вам следует поговорить с Кадреску, – посоветовала я. – Он сейчас занимается тем, чем пыталась заниматься Нина до своей смерти. Возможно, Леонид сможет рассказать вам что-нибудь интересное?

Карпухин едва заметно поморщился. Я знала, что мужчины недолюбливают друг друга и терпят только из-за Андрея. Подполковник не выносит Кадреску за его высокомерное отношение к большинству людей, особенно тех, кто носит погоны, а патологоанатом, в свою очередь, причисляет Карпухина к тупым солдафонам, не видящим дальше собственного носа. Хотя мне кажется, за время работы с Артемом Ивановичем он уже должен был понять, что Карпухина трудно в этом упрекнуть.

– Ладно, – вздохнул он, – поговорю с вашим Дракулой: у меня от одного его вида дрожь по телу!

– Большинство женщин с вами не согласились бы, – усмехнулась я.

– На вкус и цвет товарища нет, – пробубнил подполковник. – Агния Кирилловна, а у вас есть что-нибудь съестное в доме?

Я вспыхнула до корней волос: черт побери, где же мое гостеприимство? Принялась чуть ли не с порога пытать бедного следователя и даже не подумала предложить ему хотя бы чаю!

– У меня есть первое, второе и компот! – заявила я, вскакивая на ноги. – Сейчас все разогрею – суп, котлеты…

– Да вы не суетитесь – для начала чашки чая с бутербродом будет достаточно, ведь я не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством… А уж потом и супчику похлебаю, если нальете, и котлетку скушаю… А то и три.

* * *

– Жанна, надо срочно поговорить! – сказала я, столкнувшись с девушкой в ординаторской. Она затравленно посмотрела на меня. Так как здесь нам могли помешать, я потащила ее в бельевую.

– Что случилось, Агния Кирилловна? – испуганно спросила она, как только я закрыла за нами дверь.

– Ты должна быть очень осторожной! – сказала я. – Похоже, Киру убили!

– У…били?! – помертвевшими губами произнесла с запинкой Жанна. – Откуда вам…

– Неважно. Важно то, что если это месть за смерть Нины Митиной, то и тебе следует держать ухо востро!

– Месть?! Вы думаете, что кто-то, считая нас с Кирой виновными в гибели девочки, хочет…

– Утверждать не берусь – следствие только началось.

– Но ведь говорили, что Кира газом отравилась? – недоумевала Жанна.

– В ее крови нашли большое количество хлороформа… И налоксона. Кстати, ты, когда подписывала расходники, ничего такого за Кирой не замечала?

– Какого – такого? Да я вообще не вчитывалась, ведь Кира страшно не любила, когда ее проверяли!

Это знала и я. Но все же сочла нужным уточнить:

– Значит, ты не замечала, что Кира списывает очень мало остатков наркотиков?

– Вы думаете, она могла подворовывать? – Казалось, такое предположение Жанну здорово ошарашило.

– Такое ведь случается, верно? – пожала я плечами. – На эти документы обычно смотрят сквозь пальцы до тех пор, пока не происходит что-то неординарное.

– Да, вы правы… Но какое отношение это имеет к смерти… к убийству Киры? – все еще не понимала Жанна.

– Пока не знаю. Но еще раз прошу тебя проявлять осторожность: постарайся никуда не ходить одна, особенно в темное время суток.

– Агния Кирилловна, я же за городом живу! – развела руками девушка. – В электричке каждый день езжу, иногда поздно, так что…

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – вздохнула я, понимая, что отныне жизнь Жанны может превратиться в один сплошной кошмар.

Мы немного помолчали, и в этой тишине я услышала знакомый громкий голос.

– Кто-то кричит? – спросила Жанна, прислушавшись.

– Похоже на то, – ответила я и открыла дверь в коридор. Теперь не оставалось сомнений: голос Шилова я узнала бы даже в толпе пассажиров на вокзале в час пик.

– Где она? – вопрошал он на повышенных тонах, и я поняла, что речь обо мне, а вопрос, скорее всего, обращен к народу в ординаторской. – Сейчас рабочее время, черт подери!

– Ч-что это? – испуганно поглядела на меня Жанна.

– Бывший муж, – вздохнула я. – Ты иди, а мне придется повоевать.

С этими словами я направилась в сторону ординаторской. Шилов уже несся мне навстречу на всех парах. Увидев меня, он затормозил и заорал:

– Как ты могла?! Натравить на меня эту, эту… Как такое вообще пришло тебе в голову?!

Я была напугана, но старалась не подать виду: Абель предупреждала меня о том, что подобное может произойти, поэтому я давно настраивала себя на сохранение спокойствия при любых обстоятельствах.

– Если ты снизишь тон и соблаговолишь объяснить… – начала я, но Олег тут же перебил меня:

– Объяснить?! Что я должен объяснять – что твой адвокат выставила меня перед опекой сущим злодеем?

– Перед опекой? – Я понятия не имела, что Абель предприняла какие-то шаги за моей спиной.

– Не строй из себя святую невинность! – Олег был в ярости, и я начала опасаться, что он способен, чего доброго, поднять на меня руку, хотя и хотелось надеяться, что врожденная интеллигентность не позволит ему этого сделать. – Зачем Абель рассказала представителю опеки о смерти моей дочери? Это не ее дело и не твое, раз уж на то пошло! Какое ты имела право?!

Значит, моя адвокат нарушила наше соглашение и все-таки упомянула о трагедии? Этого я не ожидала, а потому растерялась.

– А самоубийство Инги – оно-то какое отношение имеет к тому, каким я могу быть отцом? – продолжал бушевать Шилов. – Ты же знаешь, что у нее были проблемы с психикой, она постоянно лежала в дурке, так почему я должен отвечать за то, что с ней случилось?! Даже ее отец в конечном итоге понял, что я ни в чем не виноват, а ты…

– Ты тоже используешь запрещенные методы! – попыталась защититься я от его обвинений. – Рассказываешь, какая я плохая мать, как подвергала опасности свою и Анюткину жизнь…

– А что, неправда?

– А разве неправда то, что Инга сиганула из окна и… и что твоя первая дочь умерла по недосмотру матери, когда тебя не было поблизости, чтобы предотвратить катастрофу?!

– Да как ты…

– Прекратите немедленно! – раздался властный голос, и из-за моей спины вынырнула Охлопкова. Скрестив руки на груди, она выпрямилась во весь свой небольшой рост и от этого почему-то показалась удивительно высокой. Ее тонко выщипанные брови были сведены на переносице, а серые глаза сердито сверкали из-под стекол очков. – Здесь больница, Олег Валентинович, а не ваша гостиная!