Текст книги "Синдром Фигаро"

– Тост? – Ольга посмотрела на Фигаро.

– За Моцарта и Сальери, – торжественно провозгласил тот.

– За Сальери, – повторил Антон.

Тост показался Кристине странным, и пять минут тому назад она была против распития спиртных напитков на улице, но под взглядом Фигаро, направленным на нее, она смешалась и протянула руку. Стаканчик показался неприятным – мокрым и холодным, но шампанское понравилось. Фруктово-цитрусовое, с легкой кислинкой, оно показалось ей дерзким. Таким же, как Фигаро, который, несмотря на гламурный облик, выглядел вполне мужественно.

– «Моцарт и Сальери» – это спектакль, который мы ставим, – пояснила Ольга.

Глаза у Аси удивленно расширились.

– Пушкина? – уточнила она, обращаясь к Фигаро. Филолог по образованию, Ася с трепетом относилась к классике.

Лебедев, которому, очевидно, не понравилась интонация, с которой было произнесено это имя, недовольно фыркнул:

– Как можно вводить народ в заблуждение? Ведь уже всем и каждому понятно, что Сальери не травил Моцарта! Правда, Михалыч?

На застывшем лице Тимура, как обычно, не отразилось никаких эмоций.

– Правда, – подтвердил он. – В 1997, если память мне не изменяет, году в Милане состоялся суд над Сальери. В итоге подсудимый был оправдан в связи с отсутствием состава преступления.

– Вот-вот, – закивал Лебедев, – это просто треш какой-то. Я бы на месте родственников Сальери подал иск на родню Пушкина за клевету.

– Какая же клевета? – мягко возразила Ася. – Это художественное произведение…

– Если художественное, то надо было хотя бы фамилии поменять. Типа Иванов и Сидоров! – возразил Федор и радостно заржал – до того смешной ему показалась собственная шутка. Спустя полминуты, поняв, что смеется один, он успокоился, пожал плечами и вопросительно посмотрел на Кристину. – А что? Не так?

– Мне кажется, во времена Пушкина версия отравления Моцарта Сальери была вполне актуальна, – сказала она.

– Нана, – обратилась Ольга к подруге, медленно потягивающей шампанское, – скажи!

– И да, и нет, – глубокомысленно заявила она, и Кристина поняла, что это не первая ее порция алкоголя за этот вечер.

– Ну Нана! – с гримаской обиженного ребенка простонала Ольга.

– Мы же договорились – завтра, – отрезала та.

И тут Тимур Молчанов, который всегда и везде предпочитал своим поведением оправдывать фамилию, сказал негромко:

– Насколько мне известно, Сальери сам сознался в содеянном…

Тут он посмотрел на Нану с улыбкой, крайне доброжелательной, но с долей вызова. Причем это заметила только Кристина, с некоторых пор научившаяся считывать неуловимые постороннему глазу эмоции Тимура. И сейчас в его взгляде промелькнуло что-то сродни пресловутому 25-му кадру, который не привлекает внимания, но откладывается в подсознании. Впрочем, в отличие от 25-го кадра, на поверку оказавшегося элементарным мошенничеством, взгляд Молчанова был способен оказывать воздействие на подсознание человека. Иначе почему Нана, явно не приветствовавшая появление чужаков, вдруг сменила гнев на милость?

– Документально это нигде не зафиксировано, наоборот, Бетховен в своих разговорных тетрадях отрицает версию отравления Моцарта. И сам Сальери перед смертью говорил, что на нем нет этого греха.

Тем временем Фигаро снова наполнил «бокалы».

– За Моцарта! – провозгласил он, подняв бумажный стаканчик.

– За Моцарта, – хором отозвались присутствующие.

– И чем вы с коллегами занимаетесь? – спросила Ольга, когда с шампанским было покончено.

– Консалтингом, – ответила Кристина, пытаясь краем уха услышать продолжение разговора Тимура с Наной. Похоже, тема Моцарта заинтересовала и Асю, и, отлепившись от нее, она подошла ближе. Следом, разумеется, потянулся Лебедев. Компания, как это часто бывает после второго (а может, и не второго) бокала, разделилась по интересам: встреча выпускников (Кристина и Ольга), беседы на производственные темы (Фигаро, Антон и Славик), группа поддержки Пушкина и Сальери (Нана, Ася, Тимур и Лебедев). И только Рыбак продолжал держать нейтралитет, терзая пластиковым ножом забытую Асей колбаску.

Когда работаешь в одном помещении с коллегами, волей-неволей приобретаешь свойство слышать все, что происходит вокруг тебя. Вот и сейчас Кристина пусть не дословно, но улавливала, о чем идет речь в каждой группе.

Фигаро, Антон и Славик ссорились. Вернее, тон задавал Славик. Словно маленький задиристый воробей, он поочередно наскакивал на своих собеседников. Похоже, этот разговор заходил у них не в первый раз.

– Ты же обещал! – выговаривал Славик невозмутимому Фигаро. – Обещал, что я буду Моцартом.

– Разумеется, обещал, – согласился Фигаро. – При условии, что ты научишься играть на фортепиано как Моцарт.

– Я свидетель, – кивнул Антон.

– Ты вообще молчи! – наскочил на него претендент на роль Моцарта. – Сальери, между прочим, был худым. А у тебя центнер лишнего веса!

– Ну и ладно, – с невозмутимостью слона, преследуемого Моськой, отмахнулся Антон. – Зато мне не надо играть.

– Можно врубить фанеру, а я буду только изображать игру. Это же легко.

– Ага! Легко! Да только у тебя руки, как грабли. И пальцы не бегают, а ползают.

– Как будто в зале сплошные знатоки пальцев соберутся…

– Соберутся, не соберутся, мне халтура не нужна! – возразил Фигаро. – Да и не похож ты на Моцарта.

– А он похож на Сальери? – взвился Славик.

– Он – похож! – попытался урезонить спорщика Фигаро, но ничего путного из этого не вышло.

Ольга тем временем рассказывала о своей жизни после окончания института. На работу по специальности устроиться она не смогла: там, где обещали мало-мальски сносную зарплату, требовался специалист с опытом. Новоиспеченных же экономистов брали на такие копейки, что хватало лишь на проезд к месту службы да незамысловатый обед. Рассказывать, что сама проработала почти четыре года за те самые копейки, Кристина не стала. В отличие от Ольги она рискнула начать с азов, и в итоге риск оправдался. Одногруппница же, помыкавшись в поисках работы и попробовав себя в различных ипостасях, наконец встретила Фигаро. Дальше шла многословная ода его организаторским и прочим талантам, которую Кристина слушала уже вполуха, сосредоточив внимание на нешуточном споре, разгоравшемся между Наной и Асей. Раскрасневшаяся Ася доказывала, что Александр Сергеевич вовсе не хотел своей маленькой трагедией опорочить имя Сальери, винила во всем немецкие газеты, дезинформировавшие солнце русской поэзии. И хотя на ее стороне был численный перевес в лице Федора, Нана явно побеждала, парируя Асины доводы сокрушительными аргументами.

С помощью Лебедева Ася отыскала в его смартфоне заметку Пушкина «О Сальери», написанную в 1833 году: «В первое представление Дон Жуана, в то время когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист – все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы – в бешенстве, снедаемый завистью… Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении – в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать Дон Жуана, мог отравить его творца»[7]7
  Пушкин А. С. Статьи и заметки 1824–1836.


[Закрыть].

– Вот, видите, – сказала она, – журналы говорили…

– Те же журналы говорили и об обратном. И по какой-то причине журналы, опровергающие эту историю, в руки Пушкина не попали. Это раз. – С улыбкой, полной сарказма, возразила Нана. – Во-вторых, первое представление «Дон Жуана» состоялось в Праге, и Сальери на нем не присутствовал, так как в это время находился в Вене, где ставил свою очередную оперу. В Вене – да, оперу не приняли: венцы ждали продолжения «Свадьбы Фигаро». По словам автора либретто Лоренцо Да Понте, император Иосиф II, почтивший присутствием премьеру «Дон Жуана» в венском оперном театре, сказал что-то вроде: «Опера божественна, но она не по зубам моим венцам». На что Моцарт, нисколько не огорчившись, ответил: «Ну что же, дадим им время, чтобы разжевать ее». Так что в Вене свистунов было достаточно. Но Сальери вряд ли входил в их число. Он был человеком сдержанным и никогда не стал бы в присутствии самого императора вести себя столь неподобающим образом.

Говоря это, Нана смотрела вовсе не на Асю, грудью стоявшую за любимого поэта, и не на Лебедева, который вместе со своим смартфоном осуществлял ее техническую поддержку, а на Тимура Молчанова. А тот уже не был привычно индифферентен. Напротив, его лицо выражало крайнюю заинтересованность рассказом Наны, а может, и самой женщиной в строгом темно-синем костюме.

Кристина в своем вечернем платье вдруг почувствовала себя разряженной гусыней.

«Что это со мной?» – подумала она, стягивая полы кардигана и пряча лицо в воротник.

– Замерзла? – тут же отреагировал Тимур, и Ольга, прервав рассказ на полуслове, уставилась на нее.

– Нет, – Кристина помотала головой. Ну не признаваться же, что она, кажется, банально ревнует Тимура к умнице Нане.

А та, словно что-то почувствовав, обворожительно улыбнулась:

– Вот представьте, если бы Диккенс написал рассказ о том, что Лермонтов не был убит на дуэли Мартыновым. На самом деле его убил Лев Толстой, позавидовав молодости и таланту?

– Что за ерунду вы говорите! – опешила Ася. – Лев Толстой!.. Лермонтова!.. Позавидовал?.. Чему?.. Сальери завидовал, что Моцарту музыка дается легко, играючи…

– Вы сами в это верите? Ну конечно! «Гуляка праздный» – так, кажется, у Пушкина? Они оба были пахарями, что Моцарт, что Сальери. Но Сальери был признанным авторитетом, имел должность при дворе, деньги. Это Моцарт должен был завидовать Сальери.

– Дорогая Нана, – примиряющим тоном сказал Тимур («Ого! Она уже дорогая!» – внутренне возмутилась Кристина), – я поражен вашей эрудицией.

– Она у нас диссертацию защитила по Моцарту, – открыла тайну коллеги Ольга. – Так что с ней спорить бесполезно.

– Кстати, – снова обращаясь исключительно к Тимуру, сказала Нана, – я завтра обещала организовать маленькую экскурсию, посвященную Моцарту. Совсем маленькую… Не хотите присоединиться?

– Мы завтра уезжаем, к сожалению, – поспешила ответить Кристина. – И у нас другие планы.

– Кристина! – застонала Ася. – Я бы так хотела послушать…

– Нападки на Пушкина? – тут Кристина словно увидела себя со стороны и ужаснулась: ну какая же она дура! Но поделать с собой ничего не могла – ведь эта защитительница диссертации по Моцарту ни много ни мало договаривается с Тимуром о свидании! У всех на глазах!

– Хотелось бы уточнить. – Рыбак, благополучно подъевший все колбаски, наконец обрел дар речи. – Если вы так относитесь к произведению Александра Сергеевича, почему выбрали для постановки именно его?

– Потому что Пушкин – наше все, – важно заявил Фигаро, а Ольга пояснила:

– Фигаро получил грант в честь 222-й годовщины со дня рождения Пушкина на продвижение творчества поэта в широкие массы. Наш проект станет интересен зрителям различных возрастов и социальных слоев. Это будет сплав гениальной лирики Пушкина и не менее гениальной музыки Моцарта. Мы планируем объехать всю Россию и не только. За границей живет огромное количество наших соотечественников, которые с удовольствием поддержат нас материально…

Несмотря на бодрый спич, финансисту в душе Кристины почему-то не верилось в успех подобного проекта. Нет, конечно, какую-то аудиторию они, может, и соберут, но насколько это будет выгодно… Грант – это хорошо, но любые деньги имеют обыкновение заканчиваться, причем чаще всего в самый неподходящий момент.

– В защиту Пушкина могу добавить, – сказала Нана, – что своей маленькой трагедией он фактически увековечил имя Сальери. Не напиши он ее, помнили бы мы сегодня его имя? Кто, кроме специалистов, может сказать, кем были Джованни Паизиелло[8]8
  Джованни Паизиелло (1741–1816) – итальянский композитор и педагог.


[Закрыть], Доменико Чимароза[9]9
  Доменико Чимароза (1749–1801) – итальянский композитор. Он был центральной фигурой в опере, особенно комической, в конце XVIII века.


[Закрыть], Висенто Мартин-и-Солер[10]10
  Висенте Мартин-и-Солер (1754–1806) – испанский композитор, работал в Италии и Австрии, последнюю треть жизни провел в России.


[Закрыть], Джузеппе Сарти?[11]11
  Джузеппе Сарти (1729–1802) – итальянский композитор и дирижер. Около двадцати лет жил и работал в России, внес существенный вклад в историю российской музыкальной культуры.


[Закрыть] А ведь во времена Моцарта их имена имели более высокий вес. Имя человека живо, пока о нем помнят, и в какой-то момент становится безразлично, гением или злодеем. – Нана пожала плечами и, немного помолчав, добавила, глядя в упор на Молчанова:

– Так что? Вы хотите завтра послушать про Моцарта?

– Хотим! Кристина, правда мы хотим? – взмолилась Ася.

– Конечно, хотим, – не преминул поддакнуть Лебедев.

– Хотим, – пришлось согласиться Кристине, хотя никакого желания вновь встречаться с Ольгиной компанией у нее не было. – Мы же хотим, Тимур?

У нее еще оставалась надежда, что тот с невозмутимым видом напомнит о договоренности с Андреем, но он – вот же предатель – только кивнул:

– Разумеется. – И, предваряя невысказанный вопрос, добавил: – Не беспокойся, с Андреем вопрос я решу.

Глава 3

– Так что там с Фигаро? – Кристина вздрогнула от неожиданности, вынырнула из воспоминаний и вопросительно уставилась на Асю. Та смутилась. – Прости, если помешала! Мне показалось… Я подумала…

– Мы будем расследовать Фигаро? – сформулировал ее мысль Федор.

И хотя Асе – учительнице русского языка – не понравилась столь небрежно построенная фраза, Асе-детективу предложение пришлось по душе, и она несколько раз кивнула.

Однако Кристина предложение не одобрила.

– Конечно же нет. У нас и без него работы полно.

– Как по мне, – с опаской покосившись на Асю, заявил Рыбак, – от его смерти спектакль только выиграет.

Сколь ни жестоко звучала эта фраза, Кристина была вынуждена согласиться с ее справедливостью.

Встреча с Ольгой Котовой в Вене и приглашение на премьеру уже успели подзабыться, когда, неделю назад, одногруппница напомнила о себе.

– Кристина, привет! – голос Ольги переполняла радость. – Не забыла? Коронавирусные ограничения сняли, и в субботу мы наконец-то выносим «Моцарта и Сальери» на суд широкой публики. Как вы? Пойдете? Прислать приглашения?

Положа руку на сердце, идти не хотелось. С одной стороны, ничто так не укрепляет коллектив, как совместные походы на культурные мероприятия. Но почему-то сразу вспомнилась Венская опера, колбасная лавка с мятным зайцем на крыше, встреча на следующий день в соборе Святого Стефана, и в особенности взгляды, которыми обменивались Тимур и Нана. Конечно, отрицать бессмысленно – о Моцарте она рассказывала здорово, как-никак кандидат искусствоведения, защитившая диссертацию именно по этой теме. И все-таки…

Кристина окинула взглядом коллег. Ася с Федором что-то горячо обсуждают, Рыбак режется в «Морской бой», Тимур с головой погрузился в чтение Financial Engineering News. Ася, разумеется, будет очень рада пойти, а Лебедев, даже если есть какие-то планы, ни за что не откажется составить ей компанию. Рыбак, хотя и не любитель театра, не отпустит Асю одну. Остается Тимур. Пойдет? Не пойдет? Как бы хотелось, чтобы пошел… Как бы не хотелось…

– Алло, Кристина, ты еще тут? – нетерпеливо окликнула бывшую одногруппницу Ольга, и Кристина решилась:

– Прислать, пять.

Приглашения и еще пахнущую типографской краской программку в тот же день принес курьер.

«Наверное, это была плохая идея – устроить культпоход на спектакль», – подумала Кристина, рассматривая черно-белый буклет, который венчал автопортрет Пушкина, а замыкало изображение Моцарта. Не того, что растиражировано на одноименных конфетах и разнообразных сувенирах, продававшихся в Вене на каждом углу, – белый парик с буклями на висках, мясистый нос, пристальный взгляд. Это был незаконченный портрет, написанный другом Моцарта: пышная грива темно-русых волос, грустные глаза. Композитор напоминал печального скворца. Нана рассказывала, что он очень любил птиц. В доме Моцартов всегда жили канарейки, скворцы. На похороны своей любимой птицы Вольфганг потратил 8 флоринов 56 крейцеров. Ровно столько же дал на похороны композитора друг семьи барон Готфрид ван Свитен, добавив дополнительно 3 крейцера на похоронные дроги…

Раскрыв программку, Кристина с удивлением пробежалась глазами по фамилиям задействованных в спектакле актеров. Моцарт – Андрей Хромов (в Вене, кажется, был Славик?), Сальери – Антон Скворцов, Констанца Моцарт – Ольга Котова, скрипач – Наннерль Серова, Фигаро – Фигаро. Надо же! Нана превратилась в Наннерль. Кажется, так близкие называли сестру Моцарта. А Фигаро? У него что – нет настоящего имени и фамилии?

Кристина скользнула глазами вниз. Художник по свету… Звукооператор… Ага, вот: режиссер-постановщик Фигаро. Ерунда какая-то. Ольга сказала, что спектакль поставлен за счет гранта. Значит, вся документация, в том числе и акты полиграфической организации, изготовившей эту программку, а также ее образец должны быть приложены к отчету. Просто Фигаро, без фамилии, даже если это сценический псевдоним, выглядит как-то неуместно.

Увлекшись, Кристина не заметила, как к столу подошел Тимур.

– Билеты? – спросил он.

– Да, – подтвердила она и постучала ногтем по возмутившему ее слову «Фигаро».

– Богема, – пожал плечами Тимур.

Через день сотрудники агентства «Кайрос» в полном составе заняли места в пятом ряду Дома культуры железнодорожников. Может, в связи с коронавирусными ограничениями, а может, по каким-то другим причинам зрителей оказалось немного, и зал был заполнен примерно на треть. Внешне он абсолютно ничем не напоминал Венскую оперу – ни роскошностью убранства, ни удобством кресел, ни красотой занавеса, который попросту отсутствовал, ни лаконичным оформлением сцены, состоящим из деревянного стола, пары стульев и черного фортепиано, покрытого толстым слоем пыли. Но стоило прозвучать первой реплике Сальери, и Кристина словно выпала из окружающей реальности:

 
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма[12]12
  Пушкин А.С. «Моцарт и Сальери».


[Закрыть].
 

Сальери в исполнении Антона, с которым они познакомились возле колбасной лавки с мятным зайцем на крыше, безусловно, был талантливым актером. Он говорил негромко, с такой непередаваемой горечью в голосе, что у Кристины мурашки побежали по спине. А после слов: «…Я сделался ремесленник…» – на глаза набежали слезы. Конечно же, она в школе изучала Пушкина, вернее, проходила. Проходила мимо. И только сейчас ей открылась вся мудрость поэта. Ей казалось, что строки эти – про ремесленничество – сказаны про нее, Кристину Светлову. Вся ее жизнь – однообразная рутина с редкими всплесками вроде поездки в Вену или вот этого похода на спектакль самодеятельных актеров. Хотя нет, Антона-Сальери к дилетантам отнести нельзя. Уж очень он был профессионален. Тем временем на сцене появился Моцарт. В противовес Сальери, одетому во все черное, он был воистину блистающим – камзол, обшитый золотым шнуром, кружевные манжеты, жабо с искрящейся в свете софитов брошью. От серебряных пряжек на его туфлях, щедро украшенных стразами, по всей сцене разбегались солнечные зайчики. Из-за белокурых волос, собранных в небрежный хвост и перетянутых черной лентой, Кристина сначала решила, что это Фигаро, но почти сразу поняла свою ошибку – Моцарт был моложе и выше ростом, чем руководитель театра. Оправдывая пушкинское «гуляка праздный», он принялся балагурить:

 
Ага! увидел ты! а мне хотелось
Тебя нежданной шуткой угостить.
 

Моцарт хлопнул Сальери по плечу, и тот от неожиданности закашлялся.

 
Смешнее отроду ты ничего
Не слыхивал… Слепой скрыпач в трактире
Разыгрывал voi che sapete. Чудо!
Не вытерпел, привел я скрыпача,
Чтоб угостить тебя его искусством.
Войди!
 

На сцене появилось высокое создание со скрипкой в руках в длинном обшарпанном плаще и мятой шляпе с обвислыми полями, полностью скрывавшими лицо. Благодаря программке Кристина знала, что это Нана, но в первый момент засомневалась, так ли это на самом деле.

 
Из Моцарта нам что-нибудь!
 

Скрипач тряхнул головой, и Кристина поняла, что ошибки нет: это действительно Нана, вернее, Наннерль. Уставившись невидящими глазами в зал, она прижала скрипку к подбородку и вскинула смычок.

Нана не попадала в ноты, то гнала куда-то, то тянула, словно кота за хвост. Одним словом, играла отвратительно, но игра ее была во сто крат лучше поведения Моцарта. Тот хохотал и скакал по сцене, словно орангутанг, периодически останавливаясь и хлопая себя ладонями по обтянутым панталонами ляжкам. Кристина покосилась на Тимура, и по его абсолютно невозмутимому виду поняла, что он жалеет о потраченном на культпоход времени. К счастью, бесчинство вскоре закончилось. Получив горсть монет, скрипач отправился восвояси, а Моцарт по просьбе Сальери сел за фортепиано и задумчиво перебрал клавиши. Похоже, фортепиано как музыкальный инструмент умерло еще в прошлом веке. Но тут на помощь исполнителю пришла фонограмма. Музыка, чистая, трепетная, то простая, то замысловатая, как кружева на манжетах Моцарта, то тревожная, то умиротворенная, наполнила зал. Сидящая рядом с Кристиной Ася судорожно вздохнула.

Закончив играть, Моцарт принял приглашение Сальери отобедать с ним в трактире «Золотого Льва» и отправился домой, чтобы предупредить жену. Пока Сальери произносил свой монолог, на сцену выскочили два дюжих молодчика, тащивших огромную кровать. Зрители оживились, и прекрасные пушкинские строки были проглочены этим оживлением.

 
…Я избран, чтоб его
Остановить – не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой….
 

Вот она – истина. Сальери убил Моцарта не из зависти. Это была самозащита, а еще защита коллег Сальери – служителей музыки. Почему-то словам Пушкина, вложенным в уста своего героя, верилось безоговорочно. И обвинять Сальери в преступлении бессмысленно – он сделал то, что считал единственно необходимым. Как бы поступила она, Кристина, если бы оказалась в подобной ситуации – узнала, что неминуемая смерть угрожает всем сотрудникам «Кайроса»? Расправилась бы с убийцей? Однозначно – да. Хотя, может быть, не так радикально. Ведь есть еще закон… Полиция… Андрей…

Кристина вздохнула. Каждый раз при воспоминании о майоре Андрее Щедром, начальнике отдела особо тяжких преступлений городского управления МВД, у нее возникало состояние определенного дискомфорта. Майор был в нее влюблен и в силу природной прямолинейности не считал нужным этого скрывать. Когда-то давно, воспользовавшись моментом, он сделал Кристине предложение и терпеливо ждал ответа[13]13
  О знакомстве майора Щедрого и Кристины читайте в романе Ирины Грин «Сквозь аметистовые очки».


[Закрыть]. Дать положительный ответ Кристина не могла – обжегшись когда-то на своей первой любви, она боялась серьезных отношений[14]14
  Роман Ирины Грин «Нарушенная заповедь».


[Закрыть]. Вот если бы на месте майора был Тимур Молчанов…

Было в Кристинином заместителе нечто притягивающее. Свои чувства Тимур надежно скрывал, словно пушкинский скупой рыцарь. Лишь изредка, осторожные и тонкие, они пробивались через броню, которую он никогда не снимал, словно вездесущая весенняя трава сквозь асфальт. В эти редкие моменты до Кристины доносились отголоски испытываемой им симпатии. Именно они тормозили развитие отношений с майором. Но очень уж много плюсов детективно-консалтинговому агентству «Кайрос» давала дружба с Щедрым, и перечеркнуть их отказом было с ее стороны по крайней мере некорректно, а по большому счету просто глупо. Глупостью никто из сотрудников «Кайроса» не страдал.

Пока Кристина разбиралась в своих чувствах к Щедрому, Сальери встал из-за стола и с горделивой осанкой удалился. Один из молодчиков вынес стул и поставил его на край сцены, следом выпорхнула Ольга. Высокую замысловатую прическу украшала кокетливая шляпка с цветами. Пышное нежно-розовое платье с многочисленными воланами, рюшами и драпировками делало ее похожей на шаловливого ребенка, а никак не на мать шестерых детей. Покружившись по комнате, Ольга с размаху плюхнулась на кровать, и Кристина заподозрила, что сейчас последует постельная сцена. Иначе зачем держать на сцене не стреляющее ружье? Но в ту же минуту ее подозрения развеялись, ибо Моцарт явился не один, а в сопровождении Наны.

Все в тех же шляпе и плаще, со скрипкой под мышкой, она села на стул, посмотрела в зал невидящими глазами, вскинула смычок, на мгновение замерла, словно обдумывая что-то, и тишину зала прорезали первые торжественные ноты «Маленькой ночной серенады». Яркие и уверенные, они тут же были подхвачены оркестром, а Моцарт, галантно поклонившись Ольге, протянул руку, в которую она кокетливо вложила свою.

Они танцевали старинный менуэт: поклоны, грациозные жесты, плавные приседания, легкие прикосновения, выразительные взгляды. Блистательный Моцарт, воздушная Констанца, чарующие звуки музыки – это было гораздо более эротично, чем самая откровенная постельная сцена.

Танец закончился, и зал взорвался аплодисментами. Пока счастливые исполнители кланялись, кровать снова заменили на стол.

На сцене все в том же черном костюме появился Сальери.

– Что ты сегодня пасмурен? – спросил он.

– Я? Нет! – отозвался Моцарт, подходя к столу и отодвигая стул.

И это не соответствовало действительности. За короткое время, прошедшее после танца, он изменился до неузнаваемости. Это был все тот же актер, и одежда на нем осталась та же. Но благодаря игре света он уже не сиял. Поблекло, потускнело золотое шитье, попрятались солнечные зайчики. Лицо Моцарта утратило свежесть, сделалось серым, под глазами залегли тени.

С болезненной горячностью он стал рассказывать о незнакомце, заказавшем ему «Реквием», делиться с Сальери своими страхами.

Тот, успокаивая его, сказал:

 
И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,
Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти «Женитьбу Фигаро».
 

Тут боковая дверь с шумом распахнулась, прожектор метнулся и высветил фигуру Фигаро. Белая широченная рубашка с рюшами, расстегнутая на груди, черные штаны до колен, распущенные вьющиеся волосы – и Моцарт, и Сальери мгновенно были позабыты, все внимание сосредоточилось на нем. Заиграла музыка, и Фигаро, идя по проходу, запел:

– Ла-ла-ла-лейла, ла-ла-ла-ла!

С точки зрения Кристины, пел он здорово: с чувством, с воодушевлением, но абсолютно не к месту. Если танец и «Маленькая ночная серенада» украсили спектакль, то ария была подобна осиновому колу, вбитому в его душу. Она перерубила нерв действия, фактически убив его. Вряд ли в зале остался хоть один зритель, которому было дело до борьбы в душе Сальери, до сумасшествия Моцарта. Они, словно отыгравшие свое и забытые на сцене марионетки, поблекли, потеряли смысл. Сейчас здесь царил Фигаро. Поминаемый Пушкиным мимоходом, он превратился в главное действующее лицо.

«Но почему эта ария? – недоумевала Кристина. – Это же не Моцарт!» Россини, «Севильский цирюльник». Та самая опера, которую они слушали в Вене. Она написана после смерти Моцарта и, выражаясь современным языком, является приквелом «Женитьбы Фигаро» Моцарта. Кристина покосилась на сидящего рядом Тимура, но на его лице не отражалось никаких эмоций.

– Это Моцарт? – громким шепотом спросил Лебедев у Аси, перегнувшись через сидящего между ними Рыбака.

– Нет! Тише! – возмутилась она.

Окончание спектакля: выпитый бокал, слезы Сальери – самые что ни на есть настоящие, «Реквием» – все было скомкано, повисло, словно паруса в штиль. Трагедия превратилась в фарс.

Но на щедрость аплодисментов это абсолютно не повлияло. Зал аплодировал минут десять. Какая-то очень высокая и худая женщина в несуразно длинной тунике, отчего она казалась еще выше, и широких брюках вручила Нане букет роз, который та, смутившись, сунула Фигаро.

Выходя из зала, Кристина столкнулась со Славиком, тем самым, который должен был играть Моцарта.

– Привет! – сказала она, но тот не обернулся, и Кристина решила, что обозналась. Все-таки со встречи в Вене сотрудников «Кайроса» и участников спектакля «Моцарт и Сальери» прошло довольно много времени.

Раздражение и разочарование – вот два чувства, с которыми Кристина вернулась домой. Хотя, если откровенно, частично их вызвал не столько спектакль, сколько поведение Молчанова. Проводив Кристину до подъезда, он не стал напрашиваться на чай-кофе, а она сама не решилась его пригласить.

Ну вот и все. Пока мысли Кристины витали где-то далеко, мозг привычно выполнял свою работу. Пробежав глазами подготовленный документ и оставшись удовлетворенной его содержанием, она переговорила по телефону с заказчиком. Браться за что-то новое не хотелось. Пожалуй, есть смысл уйти с работы пораньше – ведь ей еще нужно ехать за Настей Дубровиной в детский сад на Вокзальной.

– Уже уходишь? – удивилась Ася. – Может, пойдем выпить моккачино?

Вкуснейший моккачино подавали в кафе в двух шагах от офиса «Кайроса», и Кристина, как бы ни была загружена работой, практически никогда не отказывалась от подобного предложения. Но сейчас его подоплека была шита белыми нитками. «Расследование Фигаро» – вот что хочет обсудить Ася. А какое может быть расследование, если они даже фамилию его не знают? Вряд ли в паспорте и прочих официальных документах режиссера-постановщика «Моцарта и Сальери» фигурирует имя персонажа Бомарше.

– Завтра, завтра! – покачала головой Кристина и, подхватив со стола сумку – увесистую торбу, в которую помещался ноутбук и пара-тройка объемистых папок, – поспешила к двери.

– Завтра так завтра, – пожала плечами Ася под звон колокольчика над входной дверью, провожающего Кристину.