Текст книги "Робин Гуд"

Глава 4. Принц Джон

Звук рога раздался совсем близко, и к нему присоединился второй. Значит, загонщики возвращаются вместе с охотниками. То есть охота, скорее всего, завершилась успешно. А, выходит, вскоре вся эта компания, с лающими собаками, топочущими, ржущими, воняющими потом лошадьми, смеющаяся, весело бранящаяся, неистово шумная, прихлынет сюда, на поляну. И покой будто ветром унесет. А ведь как сладко спалось на заросшей мхом и вереском поляне, под разноголосый щебет пташек, порхающих в широких кронах вязов и буков, под деловитое жужжание диких пчел, спешивших до наступления поздней осени собрать весь оставшийся нектар и доверху наполнить соты! Воздух настоян на меду и воске, на густой смоле и увядающих травах. Вот это запах! В городе такого не бывает. Дышал бы и дышал. И что за радость в неистовой скачке меж деревьями, по едва заметным лесным тропам, в погоне за какой-то там ланью, оленем или лисицей? Лететь, понукая коня, то и дело рискуя из-за случайной кочки сломать себе шею, на скаку целиться в несущуюся впереди дичь… Которую, даже если попадешь в нее, все равно еще надо свежевать, потрошить да еще приготовить! Конечно, это сделают другие, но ждать-то сколько! Совершенно другое дело, когда тебе приносят на блюде жареное мясо с соусом, с зеленью, с блестящими угольками чернослива. И с вином. Вкусно, спокойно, и никаких усилий.

Его высочество принц Джон поморщился, окончательно просыпаясь. Спал он в уютной тени походного шатра, на расстеленном поверх мха ковре, который, в свою очередь, был покрыт парой волчьих шкур. Так принц чаще всего и проводил охоту, предоставляя придворным и слугам носиться по лесу сколько их душе угодно. И чем дольше, тем лучше – иначе как следует не выспишься.

Принц поступал так не из-за немощи. Ему шел двадцать шестой год, и хотя он не уродился здоровяком, но неизлечимыми хворями тоже не страдал. Просто ему никогда не нравилось прилагать лишние усилия. Покуда был жив его отец, король Генрих II, принцу нередко приходилось упражняться во владении мечом, в стрельбе из лука, верховой езде, отец на этом настаивал, возмущаясь, что его младший сын настолько слабее и нерешительнее двух своих старших братьев, Генриха и Ричарда. Ослушаться грозного родителя Джон не смел, однако занятия не шли ему впрок, потому что он ненавидел их всем сердцем. Принц не понимал, для чего ему все это: разве в Англии некому воевать?

После смерти отца юноша решительно забросил всякие упражнения, и никто его к ним уже не понуждал, как не понуждали его и к учебе, которую он не любил, пожалуй, еще сильнее. Генрих II, как все норманны, говоривший на северофранцузском языке, знал еще латынь, фламандский и итальянский, а матушка Джона, королева Элеонора, кроме этих языков свободно владела древним и современным греческим, отлично говорила по-английски, за что ее обожали слуги, а потом выучила еще и немецкий. Она, кроме того, разбиралась в самых разных науках, недаром к ней то и дело приезжали всякие ученые мужи, чтобы вести умные беседы. Любовью к изучению языков и к знаниям неугомонная леди Элеонора увлекла и своего любимого сына, Ричарда, который хотя и занят был более всего войнами, однако тоже умудрился стать на диво грамотным.

От Джона мать этого не требовала – она хорошо видела, как противно ее младшему сыну любое напряжение ума. Ее не обманывала и его якобы страсть к охоте – прекрасная наездница и меткий стрелок (до сих пор, а ей вот-вот семьдесят стукнет!), леди Элеонора отлично видела, что Джон любит вовсе не охотиться, а просто уезжать из города и всласть бездельничать, ожидая, пока ему приготовят вкусной дичи и накроют стол среди какой-нибудь красивой лужайки.

Принцу как-то передали, будто его матушка однажды в сердцах обронила: «Если бы Джон просто не любил всякую работу, то и пускай его. Но при этом он всей душой любит власть! Неужели не понимает, что тяжелее работы не бывает?»

Да, в этом она тоже была права. А разве есть на свете кто-нибудь, кто отказался бы от власти? И ведь в этом принцу Джону как раз начинало везти! Казалось бы, от рождения никаких надежд – четвертый сын короля, на что тут надеяться? Но родился он уже не четвертым, а третьим, самый старший сын Генриха и Элеоноры умер совсем маленьким. А второй, в честь отца тоже Генрих, заболел и отдал Богу душу еще до кончины короля. И престол перешел к матушкиному любимцу, к Ричарду.

Джон и самому себе до поры до времени не признавался, но в его сознании все время жила одна неотступная мысль: почему бы Ричарду тоже не умереть? Он ведь такой храбрый, только и лезет в самое пекло, во все сражения, совершает всякие подвиги… И нет же! Другие гибнут, а Львиное Сердце живехонек! Вот он, Джон, нипочем бы не стал так рисковать, ни за что на свете.

Когда старший брат не вернулся из Крестового похода, принц уже не сумел скрыть радости. Неужели его мечта исполнится? Неужели он, четвертый сын, все же станет королем?!

И вот опять! Недавно в Англию пришло известие, что Ричард жив. Будто бы он у кого-то в плену. Но хоть и в плену, однако при живом короле Джону опять же не видать короны!

Он еще раз потянулся на пушистом волчьем меху, привстал и поискал глазами большую глиняную флягу. В ней была вода – вина его высочество тоже не любил. Принц глотнул из горлышка раз, другой и сморщился: надо же, теплая! А ведь не на солнце лежала. Придется кликнуть кого-нибудь из пажей и послать к роднику за свежей водой – родник здесь неподалеку. Где эти бездельники? Наверняка пристроились под соседним деревом и кидают кости!

Джон нашарил зарывшийся в мех длинный серебряный свисток и что есть силы в него дунул.[21]21
  Именно свисток служил в Средние века, да и много позже, для вызова слуг. Знакомый всем колокольчик на ручке сменил его лишь в XVIII веке.


[Закрыть] Пажи тотчас явились. Сразу двое. Они наперегонки кинулись выполнять приказ, прихватив кроме глиняной фляги еще и кожаную, будто бы он выпьет сразу такую прорву воды!

Но не успели посланцы возвратиться, как поблизости послышался стук копыт, а затем в проеме шатра явился третий паж и сообщил:

– К вашему высочеству его светлость граф Лестер!

– Что ему надо?

Настроение у принца совсем испортилось. Этот уж если явился, то, как всегда, с важными делами. А в такую погоду, посреди леса, в час отдыха хочется ли слушать всякую деловую болтовню! Два с лишним месяца графа не было в Лондоне и, кажется, в Англии – вот благодать-то была… Раз в день выслушать несколько докладов придворных, подписать два-три указа и отослать подальше надоедливых жалобщиков. Кто-нибудь из недовольных баронов, городских старост, шерифов что ни день, то явится. И налоги стали непомерные, и указы, видите ли, друг другу противоречат, и крестьяне из-за этих самых налогов бунтуют, одни неприятности у бедных подданных! Почему они Ричарда так не осаждали? Сказать бы, что его и в Англии-то почти не было – все на войне и на войне, но нет же, бывал, даже и сам объезжал все графства, и сам принимал всех этих скучных сеньоров. И на него упреки не сыпались. Оно понятно: ну-ка упрекни его – ведь и головы лишиться можешь!

Впрочем, леди Элеонора однажды мимоходом заметила Джону, вздумавшему высказать ей эти мысли:

– Надо знать, когда и насколько можно увеличить налог, кому и какую дать повинность, кого и с кем не следует сталкивать. И над указами думать, а не просто их подписывать. А ты их не только подписываешь, не читая, а и диктуешь писцам, не думая, что приказываешь, милый Джони! А потом возмущаешься, что подданные недовольны.

В глубине души он понимал, что его мать права. Как всегда, права! Как скучно… Но, возможно, так будет не всегда. Сделаться бы королем, по-настоящему королем, возможно, тогда у него стало бы все это получаться?

– Граф к вам со срочным делом, – ответил паж на негодующий вопрос принца.

– Когда же у него дела были не срочные? Зови его, Лиланд, зови. Только пускай не садится на мой ковер. Положи рядом вон те подушки.

Джон никак не мог себе объяснить, отчего так не любит графа Лестера. Ведь тот всегда выказывал ему всяческую преданность, а в последнее время, когда принц пытался заменить исчезнувшего короля, стал самым ревностным вассалом, очень полезным советчиком, готовым принять сторону принца в спорах с недовольными сеньорами. Не означало ли это, что младшему сыну Генриха все же суждено воссесть на трон? От многих Джон слыхал про удивительное собачье чутье Лестера. Тот всегда словно бы знал, кто окажется победителем в любом противостоянии.

Рассказывали, как около тридцати лет назад графу предложили участвовать в заговоре против короля. Генрих II, тогда еще молодой, иногда слишком крутой и резкий со своими вассалами, восстановил против себя нескольких сеньоров, у которых были большие дружины и большие деньги, а значит, королю следовало бы их опасаться и быть с ними осторожнее, однако Генрих этого не учел. Заговорщики, разумеется, не покушались ни на убийство монарха, ни на его свержение: каждый понимал, что они никак не поделят между собой трона. Но цель их была все равно достаточно наглая: втрое уменьшить свою часть дани, а, кроме того, выгадать для себя особые права и привилегии как в мирное время, так и при участии в войнах. Лестера они хотели использовать для устрашения Генриха: граф был саксом, прямым потомком короля, правившего Англией до норманнского нашествия, поэтому в случае войны и смуты его можно было объявить претендентом на престол. Лестер согласился стать проходной пешкой[22]22
  Шахматы, игру, придуманную в Персии, оттуда попавшую в Индию, а из Индии – в арабские страны, привезли в Европу крестоносцы, участники Первого Крестового похода (1096–1099). Игра сразу понравилась европейской знати и прочно вошла у нее в обиход.


[Закрыть] заговорщиков, однако тут же выдал их намерения Генриху. Тот, правда, и так многое знал хотя бы потому, что мятежные вассалы не очень скрывали свои планы, однако преданность графа оценил. Смута была предотвращена. Правда, покарать виновных в полной мере не удалось – они были слишком сильны, пришлось жестко и сурово, но все же с ними договариваться. (Спустя несколько лет двое из них погибли при странных обстоятельствах, однако это могло быть и случайностью – мало ли какие бывают случайности?)

Лестеру, тогда почти безземельному рыцарю, Генрих выделил дополнительные владения и приблизил его к себе. И граф не упустил нового случая доказать, сколь важно иметь его при себе. Когда спустя пятнадцать лет возникла ссора между королем и его старшими сыновьями, именно Лестер (хотя об этом мало кто знал) убедил Генриха II, что юный Ричард, уже тогда знаменитый воин и любимец всего войска, замышляет убить своего отца. Разъяренный король, в свою очередь, готов был решиться на убийство сына, и тому вместе со старшим братом Генрихом пришлось открыто выступить против родителя в союзе с французским королем Филиппом.[23]23
  Филипп II Август (1180–1223) – французский король, участник Третьего Крестового похода.


[Закрыть] Но в ту пору английский король был уже достаточно силен и подавил восстание, вынудив сыновей к покорности. И вновь Лестер получил благодарность и деньги за верное служение, несмотря на то что король в конце концов понял: убивать его сыновья не собирались.

А потом время короля-законодателя кончилось. В году 1189 от Рождества Христова он, усталый и прежде времени одряхлевший, отдал Богу душу, и на престол вступил Ричард, еще раньше потерявший старшего брата. И вот тут удачи предупредительного графа кончились: молодому королю не хотелось держать его при себе. Знал ли он, кто некогда обманул его отца и едва его не погубил? Возможно, и не знал, но мог догадываться. Да и вообще Ричарду не нравились вкрадчивые и предупредительные вассалы. А кроме того, его настраивала против Лестера мать – кто-кто, а уж Элеонора Аквитанская видела графа насквозь и не желала, чтобы тот был при ее сыне. Принц Джон, тогда еще мальчик, слышал однажды, как королева сказала Ричарду: «Лестера лучше всего отдалить: пока ты могуч, он будет тебе ковры стелить под ноги, а случись с тобой беда, выроет на твоем пути яму и покроет таким же ковром, чтобы ты не приметил! Может, я и ошибаюсь, но прежде чутье мне редко изменяло».

Джон знал все эти истории и отлично понимал, почему в отсутствие Ричарда граф-саксонец стал выказывать принцу такую пылкую преданность. Скорее всего, на Лестера можно было положиться – если король вернется, графу ничего хорошего не светит: многие свои лихие указы о налогах и ущемлении прав городов Джон писал почти под его диктовку. Значит, Лестер всей душой хотел бы воцарения младшего сына Генриха.

И все же он вызывал у принца неприязнь, его общество тяготило Джона, и, когда граф уехал на два с лишним месяца, это был просто праздник. А теперь вот он вернулся, да еще отыскал его высочество на охоте. То есть не на охоте, но, во всяком случае, во время отдыха… И ведь хочется или нет, а придется принять этого старого лиса.

Глава 5. Еще один указ

– Простите, что нарушил ваш покой, мессир, но у меня важнейшее сообщение!

Лестер стоял в проеме шатра и улыбался в свою пышную окладистую бороду. Ведь вот, ему уже под шестьдесят, а седины совсем чуть-чуть, даже в бороде, не говоря уж о шевелюре. Или это потому, что у него волосы светлые? Но лицо тоже моложавое – гладкое. Морщин много только вокруг глаз – светлых, широко поставленных, как правило, опущенных: в глаза он почти никогда не смотрит. Интересно, почему?

– Садитесь, граф, – Джон кивнул на подушки.

– Благодарю. И если ваше высочество позволит, я налью себе немного вина.

С этими словами он потянулся к фляге.

– Там вода, – не без злорадства сообщил принц (ага, забыл за два года!). – Но, если хотите, вино принесут.

– Благодарю, – столь же вкрадчиво произнес граф и снял с плеча кожаную дорожную сумку с вышитым на ней графским гербом, из которой неторопливо извлек деревянную бутыль в кожаной оплетке. – У меня есть свое.

Отпив пару глотков, удовлетворенно причмокнув и скинув с плеч запыленный дорожный плащ (прямо на ковер!), Лестер наконец заговорил о том, из-за чего явился:

– Вы, без сомнения, уже знаете, мой принц: суд в Вормсе завершился.

– Какой суд? – растерялся Джон, лихорадочно пытаясь вспомнить, где находится этот самый Вормс, и представляя разгневанное лицо своей матушки: «Ну, географию-то хотя бы ты можешь выучить, Джони?! Этак ты, как те несчастные, что отправились в Первый Крестовый поход, будешь спрашивать в каждой встречной деревне: а не здесь ли град Иерусалим?»[24]24
  В 1095 году в г. Клермоне (Франция) состоялся исторический Клермонский собор, на котором церковь благословила поход к Иерусалиму с целью освобождения Гроба Господня, захваченного мусульманами. Христиане встретили известие о походе с воодушевлением, и вместе с рыцарями и их дружинами в путь отправились тысячи простых крестьян, понятия не имевших, где находится цель их путешествия и как далека она на самом деле. Поняв это после долгих дней изнурительного пути, многие повернули назад, некоторые погибли. Случаи, когда эти путники спрашивали жителей окрестных городов и сел: «А не это ли Иерусалим?», бывали не единожды и описаны в историях Крестовых походов. Поход продлился с 1096 по 1099 год и завершился взятием Иерусалима и возникновением государства крестоносцев в Палестине.


[Закрыть]

– Вы еще не знаете? – граф поднял брови. – Хотя, да, я, вероятно, один из первых, кто привез эту весть в Англию. Вам известно, что ваш брат, его величество король Ричард, два года, как оказалось, провел в плену. Сперва у герцога Леопольда Австрийского, потом у германского императора, а потом вновь у Леопольда?

– Ну, это-то я знаю! – не без раздражения воскликнул принц. – И что?

– Узнав об этом ужасном поступке императора и герцога, его преосвященство папа римский потребовал освобождения Ричарда.

– Это мне тоже известно! – Джон начал терять терпение: «И этот туда же – разговаривает со мной, как с полоумным!». – О том, что герцог и император, как его там зовут… что они обвинили короля во всяких преступлениях и потребовали суда над ним, в Англии тоже знают давно. Так, выходит, суд уже был?[25]25
  Германский сейм, перед которым пришлось предстать королю Ричарду Львиное Сердце в 1194 году, выдвинул против него обвинения, составленные императором Генрихом VI, пытавшимся оправдать незаконное пленение английского монарха. Ему вменяли измену, т. е. сговор с султаном Саладином, связь со зловещей сектой тайных убийц ассасинов, с помощью которых он якобы организовал убийство одного из вождей Крестового похода, присвоение себе значительной доли добычи крестоносцев и другие «преступления», которых король не совершал. На сейме все эти обвинения рассыпались, а собравшиеся в зале германские граждане и многие приехавшие из других стран крестоносцы устроили Ричарду овацию и потребовали его освобождения.


[Закрыть]

– О да, мессир, мой принц! И я был свидетелем заседания германского сейма и этого суда. Император, кстати, его зовут Генрихом, как звали ваших покойных отца и брата, так вот, он там тоже был. Был там и герцог Леопольд, и от их имени глашатай выдвинул обвинения, которые я не стану перечислять, дабы не утомить ими вашего высочества. Но ваш блистательный брат сумел так ответить на все эти обвинения, что зал суда хором возглашал ему приветствия, и все рыцари, собравшиеся в Вормсе, горожане, знать, священство – все без исключения принялись славить Ричарда Львиное Сердце. Думаю, вас, мой принц, радует эта весть?

Джон раздумывал, чем бы запустить в ненавистного графа. Подушкой? Совсем не больно… Флягой? Но в нее только что налили прохладную воду – жалко! А граф между тем вновь заговорил:

– Итак, суд полностью оправдал короля Англии. Но немцы есть немцы, и не соблюсти всех условий, вернее всех условностей, они тоже не могли. Герцог Австрийский, раз он взял Ричарда в плен, пускай и совершенно незаконно, имеет все же право на выкуп. Ну а на две трети выкупа имеет право его император, который, уж будьте покойны, от этих денег не откажется. Тут им и папа не указ, и сейм не помеха. Так что выкупа они требуют, и, пока он не выплачен, король останется в Германии.

– Сколько? – уныло спросил принц.

– Я же сказал, – голос графа стал уж слишком вкрадчивым. – Пока не будут выплачены деньги.

– Я спросил, сколько денег, а не сколько времени! – наконец сорвался Джон. – Или вы чересчур саксонец, чтобы понимать по-французски?!

Но этим Лестера было не пронять. Куда там! Казалось, он даже был рад, что разозлил принца. Улыбка, мелькнувшая в окладистой бороде, ясно об этом говорила.

– А я не назвал вам сумму выкупа? Старею, старею, ваше высочество! Император с герцогом хотят получить сто пятьдесят тысяч марок.

– Ничего себе! – ахнул Джон. С математикой у него было не лучше, чем с географией, но деньги считать он как раз умел. – Да это же вовсе разорит нашу казну!

Лестер покачал головой и вновь с видимым удовольствием приложился к горлышку своей дорожной бутыли.

– Едва ли ваша матушка, королева Элеонора, возьмет хоть шиллинг из казны. Мне удалось узнать, что она даже не вызывала к себе казначея. Скорее всего, она продаст свои драгоценности.

– Свои любимые бирюльки? Она ими очень дорожит, – усомнился Джон.

– О да. Но не больше, чем Ричардом. И не больше, чем его доверием. А король, как мне известно, написал леди Элеоноре, чтобы казну она ни в коем случае не трогала. Значит, камушки с золотишком она продаст.

Принц в волнении облизал вдруг пересохшие губы:

– Пока что ее ларец на своем месте. В ее покоях, в опочивальне.

Глаза графа блеснули и тотчас погасли:

– Ага! Так вы, мессир, решили проверить сами…

Его высочество вспыхнул:

– Ничего я не проверял! Даже не открывал ларца – он ведь заперт. Просто так, смотрел на него. Ну, и брал в руки. Он такой же тяжелый, как и был, значит, все там, все на месте. Огромное богатство, которое матушке, сказать по правде… К чему оно ей теперь?

– Вот видите! И она рассуждает так же. Вероятно, уже и покупателей подобрала. Но даже всего содержимого ее ларца на выкуп короля, само собою, не хватит. Остаются верные подданные короля, его вассалы, которые, полагаю, помогут королеве собрать недостающую сумму.

Джон в волнении поднялся на ноги, споткнулся об одну из подушек, выругался и нервно заходил по шатру. Он не знал, чего в нем сейчас больше: злости ли на Лестера с его ехидством и вкрадчивостью, или отчаяния из-за того, что все может так вот взять и закончиться… Все его надежды, мечты о короне. Значит, он действительно хотел смерти Ричарда. Хотел! Уж свою-то душу какой смысл обманывать? Он ласкал себя мыслью, что его победоносный брат никогда не вернется в Англию. Он надеялся на это даже в последнее время, когда стало известно, что Ричард не утонул, не сгинул на пути из Палестины в Европу, а просто попал в плен. Ведь могли же его убить в этом самом плену? Могли. Мог он заболеть и умереть в заточении? Если оно было суровым, то почему нет? И тогда… И сам Джон ни в чем не был бы повинен. Ни в чем, кроме этих своих мыслей. А о них знает только Бог. Возможно, Он бы и простил их Джону. Впрочем, его мать тоже знает. Или догадывается. Джони никогда и ни в чем не мог обмануть Элеонору. Почему она такая умная? Почему всегда все видит? И почему он так ее боится? Ну это-то понятно. Не будь Элеоноры, кто бы сейчас кинулся собирать выкуп за Ричарда?

– Значит, мой брат вскоре вернется? – как можно более равнодушно спросил принц и понял, что Лестера он тоже не обманул – тот отлично его понял.

– Не совсем так, ваше высочество, – ответил придворный. – Не совсем скоро. Выкуп-то нужно собрать. А для этого побывать в нескольких графствах. Я даже приблизительно прикидываю в каких. Однако при том, как энергична ее величество, как великолепно она ездит верхом, как мало ей нужно времени для отдыха, слишком долго это продолжаться не будет. Не позже, чем к осени, Ричард Львиное Сердце вновь будет в Англии. И, возможно, окажется недоволен тем, что здесь происходило в его отсутствие.

– Вы это о чем? – принц хотел спросить резко, однако его голос против воли прозвучал почти жалобно. – О новых налогах, что ли? Так можно их и отменить…

– Полно! – воскликнул граф. – Полно, мессир. В этом ли только дело? Англию лихорадит второй год подряд, в стране смута. Восстаний среди черни, да и среди вассалов, было больше, чем за двадцать лет кряду. И в этом его величество непременно обвинит вас.

– Но очень часто я слушался ваших советов, Лестер!

Джон подхватил свою флягу, глотнул и с отвращением убедился, что вода вновь успела нагреться.

– Слышите, граф! Многие указы я подписывал, когда вы мне это советовали!

Теперь Лестер улыбнулся вполне откровенно:

– Возможно, некоторые ошибочные советы я вам и давал. Однако разве это смягчит гнев короля? Гнев, который падет именно на вашу голову, мой принц!

Его высочеству мучительно захотелось треснуть лукавого болтуна флягой по башке. Все равно вода в ней теплая. А еще лучше ухватить его покрепче за горло, и… Да нет, вздор! Лестер лет на тридцать пять старше, но он сильнее и крепче. И непременно этим воспользуется, а не будет льстиво ожидать, придушат ли его до полусмерти, или задушат совсем.

– Что же мне теперь делать? – совсем не к месту спросил принц.

– Лучше всего, если удастся, – тут граф понизил голос, – если удастся задержать возвращение Ричарда из Германии. Месяца на три-четыре, скажем. А за это время многое может произойти…

Джон слишком волновался, чтобы заметить странный тон и странное выражение, с которым были произнесены эти слова.

– Как?! – воскликнул он. – Как возможно задержать его?!

– Да очень просто, мессир. Только не говорите так громко. Ваши пажи нежатся на травке в десятке шагов от шатра. Самое лучшее, мой принц, – это задержать выплату выкупа. А каким образом, это уж мое дело. От вас лишь потребуется некоторая помощь. Для начала нужно подписать указ.

Принц так и подскочил, выронив наконец свою флягу, которая, однако, не разбилась, упав на мягкий волчий мех, но облила ноги Джона струями воды. Вот забавно! Когда он ее пил, она была совершенно теплая, а сейчас будто только из родника…

– Снова указ?! – в конце концов брат короля дал волю обуявшей его злости. – Своими указами вы и так уже подвели меня под королевскую немилость! А теперь я еще что-то должен подписывать?! И чего ради?

Лицо Лестера сделалось жестким, он перестал улыбаться:

– Ради нашей общей цели, мессир. Ведь мы оба хотели бы, чтобы трон Англии достался вам, верно? Почему этого хотите вы, объяснять не нужно, ну а со мной тоже все ясно: Ричард вернется, и мне уже не бывать при дворе, а я немолод – изгнание, лишения для меня стали бы слишком суровым испытанием. Поэтому, давайте оттянем «счастливый» день вашей встречи с братом, и, может статься, дело примет совсем другой оборот.

– Что? – уныло промямлил Джон. – Что такое может приключиться, чтобы Ричард, в конце концов, совсем не вернулся? Королева, как ей ни мешай, все равно соберет эти проклятые сто пятьдесят тысяч!

– Посмотрим, – в темной бороде вновь мелькнула едва заметная улыбка. – А что касается указа, то вашему высочеству нечего тревожиться. Этот указ одобрит и ваша матушка, и, если что, сам король тоже. Он адресован шерифу Ноттингема сэру Эдвину Веллендеру.

Это имя ровно ничего не говорило принцу, однако он взял из рук графа услужливо поданную упругую бумажную трубку, развернул и (едва ли не впервые!) прочел от начала до конца:

«В отсутствие короля Англии Ричарда Первого я, его брат, принц Джон, приказываю его светлости шерифу города Ноттингема, взяв всю дружину и присоединив к ней по необходимости городское ополчение, а также призвав сим указом нескольких окрестных рыцарей с их дружинами, окружить и прочесать до последнего уголка лес в окрестностях Ноттингема, именуемый Шервудским, дабы изловить наконец бесчинствующего в этом лесу разбойника по кличке Робин Гуд и истребить всю его шайку. Оного Робина, живого или мертвого, следует доставить в Лондон, остальных я моей милостью отдаю на суд шерифа».

Оторвавшись от бумаги, Джон несколько мгновений изумленно смотрел на графа.

– Какое отношение имеют этот разбойник и этот лес к тому, что вы замышляете?

– Мы замышляем, ваше высочество. Мы! А о том, чем нам может оказаться полезен Робин Гуд, вы узнаете в том случае, если мой план осуществится. Простите, я доверяю вашему высочеству, однако лучше будет, если в мой план почти никто не будет посвящен. Однако время дорого. Подписывайте, мессир, и я поспешу исполнить задуманное. Кстати, если все сорвется, ни вас, ни меня упрекнуть будет совершенно не в чем!

С этими словами Лестер достал из своей щегольской дорожной сумки коробку с чернильницей, перьями и песочницей[26]26
  В Средние века густые, вязкие чернила высыхали очень медленно, и написанное обычно присыпали мелким песком. Просыхая, он впитывал лишние чернила, и его потом стряхивали с листа.


[Закрыть], раскрыл, обмакнул перо в чернила и услужливо подал принцу.