Текст книги "В погоне за тенью"

Ирина Когр
В погоне за тенью
Книга 1

Пролог

Детский дом № 12 располагался на улице Приморской на самой окраине города Фанагории между грязноватыми одинаковыми многоэтажками, построенными несколько лет назад. Он робко прятался среди высоких серых домов, словно боялся, что его заметят и раскроют его мрачные тайны. Из окон дома был виден пустырь, тянущийся на несколько километров, а совсем вдали – дорога и лес. Один ребёнок потом часто смотрел вдаль и мечтал уйти по той самой дороге так далеко, чтобы никогда обратно не возвращаться.

Иногда в газетах писали, что из этого места сбегали дети. Неблагодарных воспитанников возвращали обратно, а о подобных происшествиях все быстро забывали. У людей вообще короткая память.

Люди, живущие рядом, не любили соседство с приютом. Они считали, что проживающие там дети дурны по своей природе и что их стоит выслать куда-нибудь подальше. Доля истины в этом была. Мелких воришек часто ловили в местных магазинах и сдавали на руки полиции. Иногда им устраивали трёпку. Продавцы к этому даже привыкли: можно было срывать на детях свою злость, раз те всё равно не могли ответить.

Люди, работающие в приюте, когда-то давно горели желанием помогать, но со временем и им стало плевать на этих детей. Рано утром они приходили сюда, в детский дом, и ждали, когда закончится день. Их движения были на автомате; они давно ни к кому не привязывались и иногда были жестоки. У кого-то оставались человеческие качества, кто-то становился чёрствым и окончательно терял моральный облик. Люди пока что не сумели придумать, что делать с детьми, не пригодившимися в этом мире.

На посту около входа должен был всегда сидеть дежурный, но тут часто никого не было. Ко всему, что происходило с детьми, тут относились философски. «Бог дал, бог взял,» – говорили в детском доме. Если с ребёнком что-то случалось, всё списывали на несчастный случай. Лишних людей сюда не пускали, так что все здесь варились в одном и том же каждый день. Даже не насилие и жестокость сводили с ума, а обречённость и невозможность вырваться отсюда.

Пока один ребёнок всё-таки не смог это изменить.

Галина Алексеевна считалась самым строгим воспитателем в детском доме. Одновременно она выполняла много других обязанностей, в которых окружающие не сильно разбирались. Воспитанники её боялись, даже самые отпетые хулиганы при ней опускали глаза и мямлили. Она могла спокойно пройтись ремнем по спине, ударить по рукам или потрепать за волосы. Детей она терпеть не могла, они давно вызывали у неё отвращение и неприязнь. Каждый год она говорила, что уйдет отсюда, но все давно уже знали, что там, в большом мире, она никому не будет нужна. Она была частью этого забытого места, и покинуть его для неё было подобно смерти. Здесь она была властительницей судеб, могла карать и миловать, и никто не мог сказать ей слово поперек. Всех, кто роптал, она делала своими личными врагами и не успокаивалась, пока не уничтожала даже ростки инакомыслия.

В тот день Галине Алексеевне как раз выпало дежурство. Вечером она устроилась на посту, завернувшись в теплую шаль. Зима была холодной, а батареи были чуть теплые. Тихо играло радио, в ногах стоял обогреватель, и женщина клевала носом. Но даже тогда она чутко прислушивалась ко всему, что творилось вокруг, и бдела, чтобы правила соблюдались. В гостиной комнате старшие воспитанники чинно смотрели телевизор. Галина Алексеевна разрешала им только определённые каналы, чтобы они не набрались всякой дури. Известно же, что сейчас транслируют всякую гадость, а дети смотрят. Воспитанники помладше сидели в своих комнатах и занимались полезными делами. Девочки вышивали или вязали, а их поделки Галина Алексеевна потом продавала. Мальчики вырезали по дереву, и их труды тоже неплохо расходились. Телевизор же могли смотреть только избранные: те, кто хорошо себя вёл и не нарушал правил.

Дисциплина у них тут была железная. Галина Алексеевна старалась, чтобы дети не выходили из-под контроля. Некоторые из них все равно бунтовали, но она быстро подавляла сопротивление.

Всё было налажено, поэтому женщина могла отдохнуть. Она поплотнее закуталась в вязаную шаль, подарок одной из воспитанниц, и дремала. При этом ни на секунду не теряла контроль над этим местом. Иногда к ней подходили другие воспитательницы, но не все решались её разбудить. Поэтому они тихо отходили, на цыпочках, чтобы их даже слышно не было.

Из этого почти идиллического состояния Галину Алексеевну вывел звонок в ворота приюта. Женщина вздрогнула и открыла глаза. Гостей она не ждала. Должны были привезти какого-то отказника, но это должно было случиться только через несколько дней. Ей звонили сообщить об этом как раз вчера, и Галина Алексеевна равнодушно подтвердила, что ждёт и что у неё всё подготовлено. Детей привозили, и они тотчас отправлялись каждый в свою группу. Все комнаты между собой были похожи: множество кроваток и белые стены.

– Там ребенка привезли, – сообщила Лилия, совсем молодая воспитательница, пришедшая только в этом году. Пока что она ещё горела работой, что-то там старалась советовать, улучшать, но Галина Алексеевна быстро её осаживала: ещё не хватало, чтобы та разбаловала детей. Однажды Галина Алексеевна её даже отчитала. Тогда девушка смолчала, но в ней всё равно чувствовалось непокорство. Галина Алексеевна таких людей знала и терпеть не могла.

– Какого ещё ребенка? – проворчала она. – Иди дверь открывай.

Лилия исчезла, хлопнув дверью. Пахнуло холодом, и Галина Алексеевна поёжилась. На дворе стоял морозный февраль, а зима в этом году выдалась лютая.

– А теперь о новостях науки, – жизнерадостно защебетало радио. – В созвездии Золотая Рыба вспыхнула сверхновая. Это самая яркая вспышка в этом году. Сегодня в 5:30 датчиками был зафиксирован всплеск нейтрино. Последний раз такая же сверхновая вспыхивала только в 1987 году.

Хлопнула дверь, послышались шаги, и зашла Лилия, нёсшая на руках свёрток с ребёнком. После неё – двое мрачных мужчин, на лице которых была написана равнодушие ко всему миру. Вряд ли их трогала судьба этого ребёнка.

– Почему – сегодня-то? Обещали только во вторник, – зло поинтересовалась Галина Алексеевна у этих двоих. Их она хорошо знала, они привозили новых воспитанников в детский дом.

– Как начальник сказал, так и сделали, – ответил один из них. – Бумаги-то подпишите.

Он сунул ей ворох документов, и они едва не разлетелись по всей комнате.

– Аккуратнее надо, – пробурчала женщина и мельком прочла имя нового воспитанника.

«Александр Бессонов, родился в октябре. Значит четыре месяца ему,» – подумала она про себя.

Мужчины испарились в ту же минуту, как получили все нужные бумаги. Настроение у них сразу же поднялось, а ещё Галина Алексеевна уловила слабый запах алкоголя. Понятно, значит уже успели где-то пригубить. Бороться с ними Галина Алексеевна устала, поэтому даже не стала их отчитывать.

– Странный он, – напоследок вдруг кинул один из них.

– Пить меньше надо, – парировала Галина Алексеевна, а потом обратилась к Лилии, укачивавшей ребёнка на руках. Он даже не просыпался. – Чего встала? Отнеси его. В двенадцатой комнате есть свободное место.

– Бедняга, – тихо сказала девушка.

– Всем не поможешь, – равнодушно пожала плечами Галина Алексеевна. – Иди уже.

Еще не хватало, чтобы она сопли тут разводила. Лилия ушла вместе с младенцем, который за всё это время не издал ни звука. Галина Алексеевна опять уселась за стойку и решила прочесть дело новенького. Не то чтобы ей так уж было интересно. За многие годы она столько навидалась и со временем её перестали трогать человеческие судьбы.

Мать ребенка покончила собой по неизвестным причинам. Перед этим пыталась убить отца этого мальчика. Галина Алексеевна усмехнулась: и такое она в этой жизни видела, ничего удивительного. Отец остался жив, но сына забирать не стал. Матери был всего двадцать два года, совсем молодая, а ведь могла жить и жить, но сгубила себя. И сироту еще оставила. Кому он теперь нужен будет?

Вернулась Лилия и сообщила, что все сделала, как Галина Александровна сказала. Старая воспитательница царственно кивнула и отпустила девушку отдыхать. В отличие от молодёжи, она будет всю ночь сидеть на посту и смотреть, чтобы ничего плохого не случилось.

В десять вечера Галина Алексеевна прошла по детскому дому с проверкой. В каждой комнате она к чему-то да придиралась и делала выговор ответственному за чистоту: в одной комнате постель была застелена неправильно, в другой на полу лежал мусор. При Галине Александровне любой беспорядок был быстро ликвидирован.

Наконец она дошла до последней комнаты, где жили младенцы. При них должна была дежурить нянька, Машка, которой на месте не оказалось. Кроме того, комната была открыта, и это сильно разозлило Галину Алексеевну. Впрочем, Машка нашлась довольно быстро. Оказалось, она в туалет ходила.

– Ты где ходишь? – напустилась на неё женщина. – И дверь оставила открытой.

– Закрыла я, когда уходила, – оправдывалась Машка, но, конечно же, Галина Алексеевна ей не поверила. Больше всего женщину злило, когда люди не могли признавать свои ошибки. Отчитав няньку, она вернулась к себе на пост.

Тянулись ночные часы. Галина Алексеевна выключила радио. Детский дом тоже затих, слышался только мерный гул холодильника и обогревателя. Женщина на несколько секунд прислушалась, что происходит в доме и, не услышав ничего, отходящего от правил, успокоилась. Дети спали или делали вид, что спят, и Галина Алексеевна тоже взгромоздилась на стул, чтобы немного вздремнуть.

Ей снился пляж, на котором она была много лет назад. Она, совсем юная, думала, что у нее всё ещё впереди. Ещё нет разочарования и усталости от жизни, есть только солнце, песок и оглушительное чувство счастья.

Неожиданно её обдало холодом, и Галина Алексеевна тотчас очнулась. Оказалось, входная дверь вдруг ни с того ни с сего открылась, хотя воспитательница хорошо помнила, что закрывала её. Галина Алексеевна всегда лично запирала её, так как в этом вопросе никому не доверяла.

– Что за чёрт? – пробормотала она, поднимаясь со стула. Очень хотелось спать, поэтому женщина как-то не придала значения произошедшему – может, и правда забыла запереть?

Доковыляв до открытой двери, воспитательница выглянула на улицу. Была метель, и на платье женщины тотчас осели несколько мелких снежинок. Галина Алексеевна захлопнула дверь и закрыла её на несколько замков, поёжилась от холода и опять вернулась на своё место.

Только она попыталась заснуть, как вдруг услышала, что где-то скрипнула дверь. Поначалу Галина Алексеевна подумала, что кому-то из воспитанников срочно понадобилось выйти из комнаты, но по этому поводу в доме было чёткое указание: после десяти часов отбой, и никаких хождений быть не могло, даже в туалет.

Открытая дверь обнаружилась снова в комнате младенцев. Рядом на стуле дремала нянька, которую Галина Алексеевна окликнула.

– Что? – захлопала она глазами. – Я тут всё время была! Никто мимо не ходил.

– Значит, не смей спать!

– Хорошо, хорошо!

Вернувшись на своё место, Галина Алексеевна опять обнаружила распахнутую дверь. Пока она ходила по дому, на полу около входа успела натечь лужа из снега. Женщине стало не по себе, она даже несколько раз перекрестилась, словно отгоняя от себя нечистую силу. Она была верующей, и, столкнувшись с чем-то необъяснимым, старалась молиться. Слышала, что это помогает.

Следующие пятнадцать минут она гипнотизировала дверь, ожидая момента, когда та снова распахнётся. Но неведомый шутник так и не проявился, и Галина Алексеевна на время успокоилось, хотя всё равно изнутри её будто что-то точило.

Когда она уже почти совсем успокоилась, прибежала Машка, испуганная и с трясущимися от страха губами.

– Галина Алексеевна, – зашептала девушка, озираясь. – Дверь сама открылась, и там тень!

– Какая еще тень! Что ты выдумываешь? – возмутилась женщина, а сама почувствовала, что не врёт Машка. Что-то непонятное проникло в детский дом и теперь творит всё это, пугая.

– Говорю Вам, тень была!

Галина Алексеевна и Машка прошли до комнаты с младенцами как можно тише, чтобы не разбудить остальных детей. Старой воспитательнице было не по себе, но показывать свой страх Машке она не собиралась. Ещё не хватало, чтобы она потом всем рассказывала, что Галина Алексеевна испугалась.

Дверь оказалась всё-таки открытой. Галина Алексеевна заглянула в тёмный проём и поначалу ничего не заметила. А потом вдруг поняла, что темнота вокруг новенького ребёнка как-то странно сгустилась и словно образовывала высокую фигуру. Женщина отшатнулась, чувствуя, как сильно-сильно начало биться сердце, и принялась слепо искать рукой рубильник света на стене.

В комнате зажглись лампы. Конечно же, около кроватки ребёнка никого не оказалось. Зато потревоженные младенцы проснулись и начали ныть, разбуженные. Некоторые из них хныкали, собираясь разразиться плачем.

Обе женщины испуганно подошли к кроватке мальчика, словно ожидая увидеть там что-то страшное. Ребенок не спал. Он лежал и улыбался, а потом стал тянуть ручки. Поначалу Галина Алексеевна даже растаяла, а потом поняла, что мальчик смотрит на что-то позади неё. Женщина резко обернулась.

Никого или ничего странного позади не оказалось. Разве что глаз на какую-то долю секунды обнаружил странное движение. Будто ветерком подуло или пылинка пролетела.

– Полтергейст у нас завёлся, – тихо, но уверенно сказала Машка, а Галина Алексеевна только презрительно фыркнула.

– Детей успокой, – кинула она няньке. – Мы с тобой совсем заработались, вот нам и кажется! Я дальше дежурить. А ты от поста не отходи.

Машка кивнула, покосилась на Галину Алексеевну, словно хотела ей что-то сказать, но не решилась.

Галина Алексеевна ещё некоторое время наблюдала, как Машка ухаживает за детьми: качает, укрывает одеялами. Голова становилась тяжелой, а веки начали смыкаться. Больше всего женщина хотела вернуться на пост и там опять закрыть глаза и провалиться в сон.

Когда Машка закончила, Галина Алексеевна лично выключила свет. Маша опять уселась на стул, а женщина направилась к себе по тёмному коридору. Ей начало казаться, что всё это ей приснилось. И объяснение открывающимся дверям тоже можно найти.

Только она не замечала, что за её спиной появилась какая-то тень, которая шла следом за ней весь коридор. И что тянула она к ней свои конечности, а потом в момент резко отпрянула, словно отплёвываясь.

Она этого не видела, и совершенно зря.

Глава 1

В детстве я любил сказки о чудовищах.

Старая потрёпанная книжка рассказывала, какие именно существа могут встретиться в темноте и как от них можно спастись. Иногда ночью слышал их шёпот, словно они были совсем рядом. Стоило протянуть руку, и можно было коснуться их призрачных тел.

«Бойся их,» – призывали буквы с пожелтевшей от времени бумаги.

Мне снились кошмары, в которых я бродил по лесу в поисках выхода. И знал, что они наблюдают и ждут, когда оступлюсь. Смотрят невидящим взором и за версту чувствуют живую плоть. И нужно бежать от них поскорее, иначе поймают.

Иногда мне нужно было спасти узника от этих существ. Знал только то, что он в другой Вселенной, и что только я могу его спасти от пустоты.

А ещё знал, что ни в коем случае нельзя любить чудовищ, даже если они называют тебя другом. Они уведут тебя так далеко, туда, откуда никто еще не возвращался. Взамен твоей души они покажут тебе все тайны мироздания и будут казаться добрыми, но когда ты посмотришь в их глаза, то увидишь лишь беспросветную темноту.

И помни: ты должен бежать от них как можно дальше, пока они не предложили тебе окровавленную частичку своей души. Иначе совсем пропадешь.

* * *

– Дима, ты готов к школе? – строго спросил отец. Я вздрогнул от звука его голоса. Он отвлёк меня от очередной книги, а в тот момент мне было плевать на все школы мира. Возвращаться туда совершенно не хотелось.

– Ты почему не отвечаешь на мой вопрос? – отец оказался прямо передо мной и своим взглядом, казалось, готов был меня испепелить. Он терпеть не мог, когда я «витал в облаках». Он считал, что «настоящие мужчины» твёрдо стоят на ногах, а все эти мечты – исключительно прерогатива всяких идиотов, не способных на что-то большее. Частенько к ним меня относил и собственный отец.

– Готов, конечно, – тут же подтвердил я, не поднимая взгляда. Иногда папа считал, что я слишком нагло на него смотрю, и мне могло влететь.

– Не смей меня позорить в школе, – начал он нравоучения. – И в кого ты только такой уродился?

Иногда хотелось сказать, что яблоко от яблони недалеко падает – что выросло, то выросло. Но я обычно молчал. Отец был скор на расправу и не гнушался физическими наказаниями.

– Да, папа, – сказал я, чтобы не злить отца. Дело это было дохлое – вывести его из себя могло всё, что угодно. С возрастом я понял, что папа просто вымещал на мне своё плохое настроение, но в детстве постоянно чувствовал себя виноватым и даже не знал, в чем провинился. Наверное, в том, что родился на свет.

– Надеюсь, ты хоть в этом году найдешь друзей, – заявил он. Почти каждый год он наказывал мне перестать быть аутсайдером, но ничего не менялось. Я продолжал быть изгоем школы, и вряд ли что-то могло измениться в этом учебном году. Поэтому я только пожал плечами.

Отец безнадежно махнул рукой и посмотрел на меня так, будто я был какой-то невиданной зверушкой, а не его сыном, потом вышел из комнаты. Я покосился на часы, висевшие напротив моей кровати. Мы общались с ним всего несколько минут, а настроение было окончательно испорчено. Папа напомнил мне, что сегодня последний день лета и нужно ехать в школу, а туда я хотел попасть меньше всего на свете. Как жаль, что лето невозможно продлить ещё хотя бы на один день. Уже завтра меня ждёт начало пытки длиною в год, и я никак не мог изменить течение времени.

Зато я отлично провёл летние дни: всё свободное время читал. Одноклассники такое времяпрепровождение вряд ли бы оценили и обязательно что-нибудь бы сказали в мой адрес, но сам я был счастлив. Отец, как всегда, уехал в командировку на целых два месяца, почти до конца августа. Можно ли было представить большее счастье? Всё это время никто не шпынял, не обзывал и не учил меня жизни. Мама в отсутствии отца всегда становилась доброй. Она готовила мне любимые блюда и разрешала читать допоздна.

Когда отец был дома, она всегда вела себя со мной строже. Его методы она одобряла и считала, что без них я разбалуюсь и перестану уважать старших. И, конечно, она не хотела вырастить из меня слабака и неженку. После трепки она любила меня этим утешать, но никогда не защищала от отца.

Иногда мы гуляли с ней по вечерам, когда она приходила с работы. Я немного стеснялся поначалу, ведь все мои знакомые тусовались с друзьями, а у меня их не было. Был, конечно, Тимур, пухлый и задумчивый мальчишка, с которым мы сидели за одной партой, но он жил на другом конце города, а ещё он интересовался исключительно компьютерными играми, в которых я мало что понимал. Они мне казались жутко скучными, и я бы лучше побегал на улице или почитал. Но Тимур был домосед и терпеть не мог книги.

– Мне школы хватает, – бурчал он, когда я пытался рассказать ему какой-нибудь интересный сюжет. Так что общение у нас было только на деловые темы. Тимур часто у меня списывал, но мне было не жалко. Учеба не вызывала у меня ярких эмоций, хотя учился я хорошо. Одноклассники думали, что я обычный ботан, но я бы с удовольствием променял все свои хорошие оценки на настоящего друга.

Тем летом я целыми днями копался в отцовской библиотеке, и это стало для меня маленьким приключением. Средневековые романы, очерки о путешествиях, рассказы о природе – всё это я жадно поглощал, забывая об обеде и ужине, пока мама не напоминала мне, что надо поесть. Когда в моих руках оказывалась книга, я уже предвкушал, как побываю с главным героем в лесах Амазонки или как полечу на космическом корабле в далёкую галактику. Каждая книга была для меня открытием, откровением. Я просто проваливался в текст с головой, словно наяву сражался с рыцарями и водил войска в бой. Там я был по-настоящему счастлив, ибо там была та самая жизнь, о которой я так мечтал. В такие моменты школа и одноклассники становились для меня такими далёкими и неважными.

Книги я любил с самого раннего детства. Я рано научился читать: мама постаралась. Она часто рассказывала мне сказки перед сном, и я всегда с нетерпением ждал вечера, чтобы окунуться в волшебный мир. Я приобрёл отличную отдушину, которая всегда защищала меня от невзгод мира. Что бы со мной ни случилось, я всегда мог открыть обложку и на мгновение забыть о том, что происходит в моей жизни. И с возрастом я не утратил эту чудесную привычку.

Книг у нас дома было огромное множество. Отец любил их коллекционировать. Раз в месяц он обязательно заезжал в магазин, чтобы купить что-то интересное. Иногда он брал меня с собой и обычно никогда в эти моменты не ругался, а даже советовался, что сегодня мы купим. Он доверял моему вкусу. По возвращению он, конечно, опять принимался за старое, но в те моменты я почти чувствовал себя счастливым рядом с ним. Жаль, что это быстро заканчивалось. Сам он читал не очень много и покупал книги только по старой памяти. В какой-то момент он начал говорить, что они мне вредят. Он считал, что книги уводят меня в мир фантазий, тогда как мне нужно учиться реальной жизни.

К сожалению, я был его самым большим разочарованием жизни. У меня было плохое здоровье и дурной характер. Мне было тринадцать лет, и у меня не было ни одного друга. И во всем этом он винил меня.

– Почему ты вечно с таким недовольным лицом? – шпынял меня отец, когда приходил домой с работы. – Поэтому у тебя и нет друзей. Посмотри на остальных пацанов.

Обычно он ещё приводил в пример моих одноклассников. Он хотел, чтобы я стал популярным, и чтобы меня уважали. Он пытался занять меня спортом, но из этого мало что получалось. Я саботировал тренировки, и отцу пришлось от меня отстать.

Зато за прошедшее лето я здорово вытянулся, а светлые волосы у меня чуть потемнели. Но из зеркала на меня по-прежнему продолжал смотреть худой нескладный подросток с мрачным выражением лица. Друзей во дворе у меня тоже не было: мне запрещали играть с соседскими мальчишками, чтобы они плохо на меня не влияли.

В школе я был изгоем и мальчиком для битья. Отец отдал меня в частную школу-интернат для одарённых детей. Туда принимали учеников либо за какие-либо заслуги в учёбе или спорте, либо за большие деньги. Методы воспитания были самые инновационные: из нас хотели вырастить элиту Фанагории. Все выпускники этого чудесного заведения показывали самые лучшие результаты в самых разных отраслях жизни. По крайней мере, так было написано на сайте любимой школы, а учителя часто подчёркивали, как нам повезло, что мы сюда попали.

Отец платил кругленькую сумму за моё обучение здесь с первого класса. Меня выбрали из толпы таких же семилеток за высокий интеллект, как утверждал наш директор Амадей Иванович. Владел школой некий Андрей Романов – личность в нашем городе известная. Меценат, миллионер и просто замечательный человек. Дома отец говорил, что он всё своё богатство украл, но при встрече всегда здоровался с господином Романовым так сердечно, что можно было подумать, что они старые друзья. Меня передергивало от этого лицемерия, и я говорил себе, что в будущем никогда не буду себя так вести.

Моя жизнь в «Городе Солнца», а именно так называлась моя школа, не задалась с самого первого дня моего появления там. Мама уверяла, что я найду здесь много друзей, вещала о настоящей мужской дружбе, о верности и преданности. Я слушал её, разинув рот, и искренне верил, что всё именно так и будет. В книжках же тоже так пишут – значит, точно правда.

Реальность внесла свои коррективы уже 1 сентября. В школу я явился при полном параде и с дурацким веником в руках. В тот момент я был очень горд собой. Мне сказали подарить букет школьной учительнице, но я плохо её помнил, в результате чего чуть было не вручил его учителю физкультуры, чем вызвал приступ хохота у своих будущих одноклассников. Я поначалу не понял, что они смеются надо мной, и радостно помахал им рукой, улыбнувшись во весь рот.

– Тебя как звать, лошара? – поинтересовался белобрысый мальчишка, смеявшийся громче всех. Я не понял, что это меня так обозвали и подумал, что он назвал свое имя.

– Очень приятно, а меня Дима! – радостно выпалил я.

Я протянул руку для пожатия, потому что читал, что так делают все мальчики. Но мой одноклассник тут же побагровел и проигнорировал мою протянутую ладонь. Остальные мальчишки зашлись в смехе, и тут я почувствовал, что сказал что-то не то.

– Да я тебя! – прошипел мальчишка и отвесил мне тумака. Я стоял в шоке и пытался понять, что произошло. Отвечать я не стал, так был удивлен.

Надо ли уточнять, что следующие шесть лет моей жизни этот мальчишка по имени Колян Богданов всеми силами отравлял мне жизнь в школе? От него доставалось всему классу, но его любимой жертвой был, конечно же, я. Мы жили с ним в одной комнате, так что я научился спать урывками и отслеживать любые негативные действия Коляна в мой адрес. Иногда я чувствовал себя телепатом, пытаясь по лицу Богданова понять, что он в очередной раз задумал. Родители платили за него хорошие деньги, поэтому из школы его не отчисляли, а учителя только пожимали плечами, когда кто-то из девчонок на него жаловался.

Я никому не говорил о травле. В школе было негласное табу на жалобы взрослым. Нарушив запрет, о спокойствии я мог бы забыть: житья бы мне не дали и точно бы выжили из «Города Солнца». Как-то раз я пытался поговорить об этом со школьным психологом, но она только сказала, что я слишком высокомерен и считаю себя лучше других. Больше я к ней не обращался.

Моим единственным местом спасения была библиотека, где я прятался от Богданова и его дружков. Здесь они не появлялись, но вечером мне всё равно приходилось идти обратно в спальню и получать порцию издевательств.

В прошлом году Колян чуть приутих и даже перестал меня бить. В основном доставал меня словесно: как-то раз даже написал на задней парте в кабинете физики: «Лесков – лох». Но у нас установилось небольшое перемирие. Иногда оно нарушалось, когда у Коляна было плохое настроение. Коронным его номером было выкручивание рук, после чего жертву пинали его дружки – Денис и Кирилл. Одно время я постоянно ходил с синяками.

Втайне я завидовал Коляну. У него были друзья, веселье и нормальные родители, которые всё-всё ему разрешали. Иногда я задумывался, почему же я такой и почему меня не хочет принимать мир. Мысли эти были совсем невесёлыми. В результате, я пришёл к выводу, что сам виноват в своих несчастьях.

В нашем классе учился Артур Романов, сын учредителя, того самого Андрея Романова. Он тоже был ботан, как за глаза называл его Колян, да ещё и в школьной форме ходил по распоряжению отца: родственники собственников школы должны были ходить так и только так. Казалось бы, отличный повод поглумиться, но Артур умел поставить на место любого и ни с кем не ввязывался в драку. В нём чувствовалось достоинство. К тому же, у него были друзья – его братья и сестра. Романовы всегда держались вместе. В школе говорили, что они ведут свою родословную от царской семьи. Многие искренне в это верили, и даже Колян над этим не смеялся.

Я был одинок, а мне так хотелось кому-нибудь рассказать о последнем прочитанном приключении, о своих мечтах и желаниях. Но меня вряд ли бы кто-нибудь понял, разве что снова поднял бы на смех.

Поэтому школу я ненавидел. Мне хотелось остаться в своей комнате, взять очередную книгу и уйти далеко-далеко. Лето я вспоминал потом с щемящей грустью. По вечерам мать обычно сидела в гостиной, вязала и смотрела сериал. Слышался приглушённый звук телевизора, на улице шумела листва, а я бродил по другим мирам вне времени и пространства.