Текст книги "Королевская кровь. Горький пепел"

Ранее захлопнувшиеся скалы бесшумно валились в снова проступающий переход – падали в него огромные камни, сыпались глыбы льда и снега, очерчивая контуры «цветка» и пропасть посередине.

Не вышло.

Раздался знакомый гул – на Демьяна пикировала «стрекоза» со всадником, Бермонт увидел его бледное от страха лицо, швырнул в чудовище молот – башка раньяра разлетелась, тело отшвырнуло куда-то далеко.

– Не вышло, мой король? – проорал каким-то образом появившийся рядом Ровент. Бойцы отступали и сейчас, образовав полукруг вокруг короля, отбивали атаки инсектоидов. Стояли свист, ор, рев, рычание. – Ты вообще знаешь, как это делать?

Демьян оскалился, рявкнув на слишком говорливого линдмора, и, отвернувшись, опустился на колени лицом к порталу, зашарил руками по насту, как слепой. В руки ему ткнулись притянутые его волей две стихийные жилы – и он потянул их на себя, вверх, вставая, и вместе с ними поднимались в небеса мегатонны породы… Выше, выше, выше!

Он засипел от натуги, чувствуя, как трещат связки и мускулы. С нутряным земляным стоном вставали по обе стороны от перехода каменные стены. Огромные, как две гранитные ладони, они все росли – сто метров, двести, триста…

Из-за гор вышло солнце, на лицо Демьяна упали лучи и тут же скрылись за поднимающимися скалами. Король дрожал, стараясь не моргать, чтобы не потерять сознание. Лицу стало горячо. Он облизнулся – из носа текла кровь.

За его спиной ожесточенно сражались и умирали его люди, а он все тянул гранитные стены вверх, пока «цветок» не оказался на дне глубокой пропасти, – а затем с силой свел ладони.

Загрохотало. Каменные стены столкнулись с таким ревом, что затряслось все вокруг. Столкнулись, сдавливая «цветок» перехода, и замерли на секунду в оглушающей тишине – но по ним побежали трещины, и огромные глыбы стен начали рушиться в провал, складываясь в него, как карточный домик. Демьян, откатом брошенный в снег, засипел от разочарования и слабости, глядя за замедленным обрушением чудовищных пиков. А затем перевернулся на живот, вспорол себе ногтем запястье и, впечатав его в наст, зарычал, прижавшись щекой к снегу.

Стихийный дух откликнулся сразу – будто ждал этого приношения и будто дело было на алтаре, питающем Стену, а не далеко от него в горах. Кровь зашипела, впитываясь; ткнулись вверх, сквозь снег, острия-камни, пронзая вторую ладонь, – много сил нужно было духу, большой оплаты он требовал. Многолетний слежавшийся наст вокруг короля вдруг взорвался зеленоватой дымкой – словно кто-то огромный снизу стукнул кулаком, и поднялся вверх сияющий белый столб, обнажая камень, а дымка впиталась в тело Демьяна. То стихийный дух отдал часть своей силы в обмен на кровь.

Бермонт, шатаясь, с трудом встал на четвереньки – руки светились зеленоватым и вязли в камне как в тесте – и, чувствуя гору, как свое тело, поднял голову, глядя на лежащий выше ледник, погрузил пальцы глубже в гранит и пошевелил ими.

Гора загудела, а сияющий в свете солнца ледник вдруг пошел аккуратными трещинами, будто кто-то снизу разрезал его как торт, заревел, затрещал – и выплюнул длинный узкий «язык», который за какие-то секунды донесся до портала, врезался в поднятые Демьяном и продолжающие обрушаться скалы, а затем, обсыпав и короля, и застывших от ужаса противников снежной крошкой, потек в переход, перемалываясь и перемешиваясь с камнем и землей. Портал замигал, контуры его начали искажаться, скручиваться – и тек, и тек в него гигантский ледопад, пока тот не схлопнулся.

Ледник с ворчанием продолжал ползти вниз, в долину, переваливаясь через остатки скал и уходя вправо от бойцов. А его величество поднялся на слабых ногах, достал из воздуха молот и пошел на помощь своим.

Они укрепились у осколка скалы, вжавшись в нее спинами и отражая атаки взбесившихся раньяров и охонгов. Армейским частям был послан сигнал о помощи – но, судя по всему, остальным войскам тоже приходилось несладко. Бермонт держал щит сколько мог – но силы утекали, и пришлось отказаться от него. Боевые маги, израсходовав резерв, взяли в руки обычное оружие. Они должны были открыть Зеркала для эвакуации отряда, но не сумели из-за сильнейших стихийных возмущений после действий Демьяна. Один за другим возвращались в землю каменные охранники-варронты – их время истекало, – падали берманы охраны и линдморы, прикрывая друг друга и короля, и никому не было дела, кто тут мятежник, а кто нет.

Мелькнула мысль, как будет стыдно перед Пол, если он снова умрет. Мелькнула – и пропала, вытесненная свистящим жаром битвы. Демьян в очередной раз встретил налетевшего раньяра ударом молота и покачнулся – в глазах потемнело. Слишком много сил отдал. Не упасть бы.

Его кто-то подхватил, помог опереться спиной о скалу. Ровент. Черты помощника расплывались, как и всё вокруг. Нападающие охонги и планирующие сверху раньяры казались черными пятнами, и Демьян закрыл глаза, чтобы прийти в себя, – сейчас ему было проще ориентироваться по звукам и запахам. От окружающих берманов несло порохом, животным потом, кровью и адреналином. От инсектоидов – муравьиной кислотой и страхом их наездников.

– Наши идут, мой король, – раздался рычащий голос Ровента. – Недолго продержаться… – линдмор выругался, судя по звукам, прыгнул куда-то в сторону. Совсем рядом раздался гул крыльев, животный визг, звук вспарываемой плоти, заглушаемый криками защитников короля и звуками автоматных очередей. Демьян, покачнувшись, открыл глаза. В нескольких шагах от него опустившийся раньяр трепал одного из охранников, обернувшегося медведем, – бок был уже разворочен, и красная кровь лилась на и так пропитанный ею снег. Позади к защитникам, качаясь на тонких лапах и проваливаясь в снег, подбирались охонги – может, десяток шагов был до них или два. Берман визжал от боли и ярости, пытаясь выворачиваться из страшных челюстей, драться, и без толку царапал лапами по хитину. Глаза его уже закатывались – и Демьян, сглотнув слюну с кровью, оттолкнулся от скалы и под предупреждающий крик Ровента прыгнул к чудовищу, впечатывая меж огромных фасеточных глаз молот. Отвернулся от издохшей «стрекозы» – и тут же засипел от боли, задергался, вцепившись в лапу охонга, пронзившего его грудь. Из последних сил получилось рвануть вперед, прижимая инсектоида к скале, вибрирующе и гортанно отдать приказ своей стихии – камень поглотил охонга до половины и снова застыл, дробя его панцирь и внутренности.

Демьян выронил молот, застонал, выворачивая и выламывая из себя лапу мертвого чудовища. Глаза застило кровавым туманом, на губах запузырилась пена, ударило в голову яростью от запаха собственной крови. В груди остался осколок лапы-лезвия – а Бермонт, почерневший, с безумным взглядом, развернулся, разрывая на себе начавшую вдруг мешать одежду. По телу его пробегала дрожь, и он зарычал в сторону нападающего на него очередного охонга – всадника уже подстрелили, и он болтался, свесившись с седла, а пули сухо стучали по хитину и влажно вонзались в человеческую плоть. Демьян схватил инсектоида за морду, голыми руками раздирая пополам, а затем, видя только черные пятна сквозь кровавый туман, метнулся вперед, к следующему, недовольно и легко отшвырнув бросившихся ему наперерез охранников.

– Отец милосердный! – закричал с отчаянием Ровент. – Берсеркер!

– Не лезьте ему под лапы! – заорал еще один из линдморов. – Он сейчас не разбирает своих и чужих!

Его величество с торчащим из груди осколком остервенело рвал на части инсектоидов – он был уже весь окровавлен, покрыт множеством порезов, но неумолимо несся вперед, на очередную жертву, с рычанием рвал ее, тряс содрогающимися огромными останками над головой и бросал их в стороны.

– Как его остановить?

– Никак! Берсеркер у Бермонтов просыпается от тяжелых ран! Не остановится, пока не упадет замертво!

– Надо! Надо остановить!

Демьян слышал эти крики, но не понимал их – в голове гудело, и он, отбросив оторванную у охонга лапу, харкнул кровью на наст и огляделся, дрожа, скалясь и бросаясь в разные стороны, выбирая новую добычу. Враги в страхе отступали – но к королю приближался огромный тха-охонг: такой же появился у Василины на дне рождения. Всадник на спине его отдавал приказы, прячась от выстрелов за хитиновыми выростами, – а тха-охонг, похожий на гигантского муравья, скрещенного с богомолом, верещал и качал башкой размером с автомобиль. Вот он поднялся во весь рост, заслонив солнце и дергая лапами. Демьян зарычал, бросаясь вперед, – чудовище на мгновение застыло, озадаченное таким поведением, когда ему в бок врезался снаряд, разворотивший хитин и взрывной волной отбросивший Бермонта назад, – а затем еще один и еще, и гигантская уже мертвая туша начала медленно заваливаться на короля.

Демьян, помотав головой, отпрыгнул в сторону, шатаясь, засипел, от невыносимой ярости раздирая когтями себе грудь, и кинулся к очередному охонгу. Разорвал его и человека на нем – с всхлипом прервался вопль о пощаде, звучащий одинаково во всех мирах, а его величество понесся дальше. Уже слышались шум бронетехники, взрывы, чьи-то крики – будто окликали его. Бермонт метался по насту, кинулся на один из легких танков, появившихся на поле боя, прыгнул сверху, пытаясь выломать башню, – и тут кто-то долбанул его по затылку.

В глазах потемнело. Он развернулся.

– Прости, мой король, – повторил Ровент, каким-то чудом взобравшийся за ним на танк, и вторично ударил Бермонта прикладом – теперь в лоб. Голова загудела. Уже теряя сознание и соскальзывая с танка, Демьян успел перехватить автомат, выгибая его и ломая руку державшему оружие. Внизу на короля набросились еще несколько берманов – он дрался, крушил, ревел, в него брызгало кровью, но его, шатающегося, завалили все-таки на снег, вжали мордой в наст… тело казалось ледяным, мышцы сводило до боли…

– Челюсть! – крикнул кто-то. – Нужно, чтобы не свело челюсть!

В морду ткнулась чья-то ладонь, и он сжал зубы, прокусывая ее и, кажется, вырывая кусок мяса… и погрузился в темноту.

Очнулся Демьян все на том же поле боя, но не на снегу, а на осколке скалы, связанный ремнями по рукам и ногам. Куска лапы охонга уже не ощущалось, и грудь была перебинтована. Во рту чувствовался вкус лекарств, тело покалывало от виты. Рядом стоял санитарный бронемобиль, а над королем колдовали виталисты в белых халатах, надетых на бронежилеты. Увидели, что он открыл глаза, и насторожились, отступая.

– Не трону, – сипло сказал Бермонт, поворачивая голову.

Маги сняли ремни и продолжили свои манипуляции, окутывая его белесой дымкой стихии Жизни. Снежный покров за их спинами был покрыт телами людей и охонгов. С гор струилась снежная поземка, сияющая радугой. Было очень тихо.

Он посмотрел наверх. Солнце стояло прямо над ним, ослепляя, и он заморгал, выдыхая; на глаза выступили слезы. Повернул голову в другую сторону.

Там, на снегу, сидел бледный Ровент, прижимая к себе переломанную, как прутик, руку. Вокруг собрались остатки королевского отряда. Всего два-три десятка. Один из охранников, морщась, протягивал врачу ладонь, из которой был вырван кусок мяса.

– Подойди, – просипел Демьян мятежному линдмору.

Ровент встал, приблизился, наклонился.

– Сколько времени?

– Почти два часа дня, мой король, – рыкнул Ровент. Голос его был ломким от боли.

Демьян сглотнул, закрыл глаза и снова открыл их. От виталистических процедур начало клонить в сон, и он боролся с наступающей дремой.

– Полина… Полина…

– Что, мой король? – глухо прорычал Ровент ему в лицо.

– Узнай, просыпалась ли сегодня королева, – рявкнул Бермонт и от усилия снова потерял сознание.

Очнулся. Солнце чуть заметно сдвинулось по небосводу. Он повернул голову и встретился глазами с Ровентом. Рука его уже была загипсована и лежала в лубке. Линдмор, встретив его взгляд, покачал головой.

– Не просыпалась, мой король.

«Поля, Поля… опять я подвел тебя».

Заскребло в горле, и Демьян снова сглотнул. Поманил барона к себе.

– Найди мою одежду. Пусть все ищут. Там… в кармане… мешочек с иглами. Найди и принеси мне. Если буду без сознания, вколешь мне в левую руку. И каждый день до полудня надо вкалывать, сколько бы я ни спал. Сделай.

Он опять впал в дрему, периодически всхрапывая и вскидываясь, как больное животное. Сквозь болезненный туман, просыпаясь, он видел, как бродят по полю берманы в облике медведей, принюхиваются, топчутся у той скалы, где он дрался. Там все было перепахано боем, залито кровью и завалено трупами инсектоидов и защитников.

Наконец его взяли за руку, сжали – и в кожу вошла раскаленная игла. Он завыл, выгибаясь, – обжигающая судорога прокатилась по телу и отступила, оставив Бермонта тяжело дышащим и мокрым.

– Ты уверен, что это нужно, мой король? – с сомнением поинтересовался Ровент, отступив. – Не добьет это тебя? А то за тобой и меня казнят, и за дело.

– Ты много говоришь, – прорычал Демьян. Помотал головой, оглядываясь: вокруг суетились врачи и военные, оказывая помощь раненым, рядом стоял адъютант. – Ненсан, жду доклада по итогам битвы. И проследи, чтобы Ровента пускали ко мне. Ровент, свободен.

Барон и мятежник неодобрительно поклонился.

– Я благодарен тебе, – сказал Бермонт, глядя ему в глаза. – Позаботься, чтобы те, кто выжил из нашего отряда, получили нужную помощь.

Лицо Ольрена Ровента чуть разгладилось, он поклонился вновь – и пошел прочь. Над королем снова склонились виталисты, но он мотнул головой.

– Сначала я выслушаю командующих.

– При всем почтении, ваше величество, – заметил пожилой маг Жизни, в круглых очках, с острой седой бородкой, – если мы не завершим выжигание яда, то восстанавливаться вы будете очень долго. Чудо, что вас еще не парализовало.

– Меня не парализует, – сказал он и поморщился от привычного чувства вины. – Введите мне тонизирующее, и пусть кто-нибудь отправится на охоту. Мне нужны свежая кровь и около двух часов на совещание. А после я буду в вашем распоряжении.

Через полчаса в палатке госпиталя, который организовали прямо здесь, на склоне, состоялся короткий военный совет. Демьян, бледный, полулежал на койке с иглой в вене, мерно капала капельница, а командиры докладывали об итогах битвы.

Враг, измотанный морозами и чудовищными условиями, дрался ожесточенно, но быстро сдался. Этому способствовало и то, что иномирян застали врасплох, и то, что удалось провести много техники и оборудовать защищенные позиции для орудий. Первыми залпами выбили несколько десятков огромных тха-охонгов и продолжали уничтожать их – основную ударную силу врага. Раньяры, плохо ориентирующиеся в сумерках, начали беспорядочно метаться, подставляясь под выстрелы минометов и установок. Отряды бермонтцев, вооруженные огнеметами, окружив врага, вызвали панику и давку среди охонгов. И все равно бой продолжался почти восемь часов, а отдельные окопавшиеся группы иномирян сопротивлялись до сих пор.

Склон был усеян трупами. В плену оказались несколько тысяч захватчиков, включая высший командный состав.

Хуже всего было то, что оставшиеся без управления охонги и раньяры начали разбегаться и разлетаться по окрестностям, и так как их изначально было больше двух тысяч, то отлавливать и уничтожать предстояло не меньше нескольких сотен. Наименее пострадавшие отряды королевской армии по свежим следам отправились на поиски инсектоидов.

– Во все города и поселения отправить предупреждение, – приказал Демьян. Повел носом – у входа в палатку зашуршало, раздался влажный стук, будто кто-то скинул с плеч тушу на снег, запахло кровью, – и его величество облизнул увеличившиеся клыки. – Пусть оставшиеся в гарнизонах бойцы будут готовы защищаться. Нужно также проверить систему оповещений, чтобы использовать ее при появлении этих тварей, и проинформировать всех граждан, что инсектоиды боятся огня.

– Что делать с пленными, мой король? – спросил один из военных.

– Командиров – в замок на допросы, – Демьян заворчал, запах крови путал мысли. – Солдат отсортировать и распределить по линдам. Мы не обязаны их кормить, но морить голодом тоже нельзя. Пусть отрабатывают содержание.

В палатку, приоткрыв полог, заглянул адъютант, и запах свежей добычи стал невыносимым. Рану дергало, она горела, явно повышалась температура, и снова накатила сонливость – действие тоника заканчивалось, и если сейчас заснуть, то это будет надолго. Нужно подкрепиться, чтобы выздоровление шло быстрее.

– Все, – прорычал его величество, выдергивая иглу. В голове гудело, но он встал, шатаясь от слабости, и пошел наружу, на ходу меняя ипостась.

Через полчаса осоловевший от сытости медведь оторвался от растерзанной козьей туши. Глаза его закрывались, но ему каким-то чудом удалось вернуться в человеческий облик, прежде чем опуститься на снег и крепко заснуть.

Глава 8

Тридцатое марта, Инляндия

Люк Дармоншир

– Сегодня-завтра атакуют, милорд, – сообщил очевидное полковник Фрост, опуская бинокль.

Люк кисло кивнул – он тоже стоял на стене Третьего форта с биноклем, рассматривая позиции иномирян. Начинались они в паре километров от защитной полосы, и враг, видимо, уверенный в себе, даже не озаботился тем, чтобы скрываться. Сотни раньяров кружили в небе, то и дело к лагерю противника подходили новые отряды. А позади позиций врага в небеса под полуденным солнцем поднимались столбы дыма. То горели деревни.

– Выманивают, твари, – проговорил Люк тяжело. – Рассчитывают, что бросимся на помощь. Надеюсь, жители успели уйти.

– Большинство точно ушли, – откликнулся Фрост. – Но как бы то ни было, пока высовываться нельзя. Любой отряд они за минуту уничтожат.

Люк опять кивнул. Подготовленная защитная полоса давала им хоть какую-то надежду. Она и его умения. Лишь бы не подвели в нужный момент.

Готовность к первому и решающему бою чувствовалась во всех фортах. С новобранцами проводили последние инструктажи – благо прибыли инструкторы из Рудлога, – снайперы, в том числе группа серенитского майора Ла́риди, занимали свои позиции, и большинство из них знало, что не доживут до конца боя. Проверялись и маскировались орудия, на огневые точки подвозились боеприпасы, маги заряжали амулеты и накопители, солдаты продолжали наполнять бутылки смесью керосина, смолы и бензина и запечатывать их пробками с фитилями.

Огонь был их надеждой, и все понимали, что лишняя «жидкая бомба» может спасти жизнь. Огнеметов было немного, а вот бутылок с местного винозавода и ингредиентов для взрывоопасного коктейля подвезли с лихвой.

Люк недавно вернулся от Нории. Он не стал залетать в Вейн, хотя очень хотелось, и, несмотря на усталость, сначала невидимым облетел позиции врага, убедившись, что многотысячная армия иномирян уже вплотную подошла к Дармонширу, а потом только опустился у Третьего форта. И тут же запросил данные разведки. У иномирян появились туринские средства передвижения: автомобили, грузовики, единичная военная техника. Немного, но все же – значит, нашлись водители, которых удалось запугать или кто решил работать на захватчиков по доброй воле. Появились у них и минометы, и стрелковое оружие. Слишком быстро враги приспосабливались, осваивали туринские технологии и оружие. Но Люку, помимо этих знаний, нужны были цифры.

– Цифры примерно те же, что мы давали вам раньше, – доложил один из подчиненных Леймина, Юстейн. – Огромных инсектоидов у них около трех сотен. Каждый из них способен перебраться через стены фортификаций.

– Значит, нужно не дать им сюда добраться, – хмуро сказал Люк. Он сидел в своем кабинете в комендатуре – этот кабинет уступил ему командир форта, – курил одну сигарету за другой, был голоден, раздражен и заряжен адреналином из-за близкой опасности. Следовало собрать командиров, чтобы показать на карте увиденные им изменения в расположении врагов и обсудить тактику, следовало поесть, пока не начал кидаться на подчиненных… много чего еще следовало сделать.

– Мелких охонгов – почти три тысячи, – продолжал Юстейн. – И до пятисот «стрекоз». Основная ударная сила. Людей больше тридцати тысяч.

– И у нас четыре тысячи солдат и двадцать тысяч новобранцев, – резюмировал Дармоншир. – Чуть больше сотни орудий и ограниченное количество боеприпасов. Я понял вас, господин Юстейн. Спасибо, можете идти.

Он докурил, набрал на телефоне Марину. Она, на удивление, сразу взяла трубку.

– Я занята, Люк, – сказала она тихо. Голос ее был усталым. – Но хорошо, что ты позвонил. Я ждала твоего звонка.

Она так спокойно призналась в этом, словно не изводила его на протяжении последних двух месяцев.

– Я сейчас отдам приказ Леймину эвакуировать вас, Марина, – проговорил Люк. – Хотел, чтобы ты знала заранее. Не создавай ему проблем.

Она тревожно помолчала.

– Скоро, да?

– Да, – проговорил он честно. – Очень скоро.

– Оставь меня здесь, Люк.

– Марина. Нет.

Она вздохнула.

– К кому повезут раненых? Как я могу уехать, когда мы всё тут оборудовали, когда сработались? У нас тут дети… Ты боишься за меня? Не надо. Переноска работает. Да и Леймин каждый день проводит учения по срочной эвакуации. Я успею уйти, если оборона провалится. Оставь меня здесь.

– Нет, – повторил он коротко. – И у меня нет времени и возможности тебя уговаривать. Просто сделай, как я говорю, Марина. Не мешай мне своим упрямством. Если все обернется хорошо, вернешься и займешься госпиталем – он останется работать до последнего и без тебя. Если нет, я должен быть уверен, что хотя бы вы с Ритой и матушкой выживете.

Он ждал взрыва эмоций, обиды, но она только выдохнула резко и пробормотала:

– Прости.

– Прости? – переспросил он, не веря своим ушам.

– Ты прав, Люк. Я уеду.

У него словно гора с плеч свалилась, и он, затянувшись, отложил сигарету на пепельницу.

– Я люблю тебя, Марина.

– И я тебя, – он едва расслышал это, так тихо она призналась. – Поэтому не вздумай погибнуть. Слышишь меня, Люк? – в голосе прорезались нервные, испуганные нотки. – Только посмей оставить меня одну! Я еще не испортила тебе жизнь так, как ты этого заслуживаешь.

– Ни за что, детка, – он улыбался. Ему стало легко – так, наверное, чувствовали себя воины в древности, когда их благословляли на бой прекрасные девы. – Я еще не подарил тебе все драгоценности мира.

Над фортом пролетел порыв ветра, покружил вокруг Люка – тот незаметно двинул рукой, и ветер расстроенно куснул его холодком за пальцы и полетел дальше.

– Сюда направляются, что ли? – с тревогой пробормотал полковник Фрост. – Неужто началось? В укрытие, ваша светлость!

Люк снова поднял бинокль. Над дальним лесом взлетели около пятидесяти раньяров, и они целенаправленно двигались к фортам. Завыла сирена, на башнях форта защелкали, поворачиваясь, орудия – привычные уже к отстрелу летающих на разведку стрекоз, – с четырех сторон раздалось: «Огонь!» – и забухало, заставляя дрожать каменные стены, засвистело… В стае раньяров начали расцветать огненные всполохи – и то одно, то другое чудовище падало вниз.

– Огонь!

Снова загрохотало. Форт заволокло дымом, послышались щелчки отстреливаемых гильз. Люк, отступив под прикрытие башни, следил за приближающимися инсектоидами в бинокль и всматривался, хмурясь и пытаясь понять, что видит.

– Они несут что-то, – сказал он Фросту. Покрутил окуляры прибора, но от дыма видимость сильно ухудшилась.

– Огонь!

Грохот, взрывы, дрожь земли… Уцелевшие раньяры были уже совсем близко, и отчетливо стало видно, что именно они несут.

Люди. Инляндские солдаты. Зажатые в лапах и в челюстях, содрогающиеся, еще живые. Форт замер, а стая со всадниками пронеслась высоко над четырьмя замолчавшими башнями, и жертвы с криками ужаса полетели на каменные стены и брусчатку, разбиваясь насмерть.

– Скоты, – сдавленно прошептал полковник Фрост. – Какие же скоты… – Он развернулся к одной из башен и заорал – его длинное лицо с седыми бакенбардами наливалось кровью: – Огонь, бл***! Огонь, чтобы ни одна тварь обратно не долетела!

Орудия и так работали как бешеные, а меж упавшими двигались санитары, щупая пульс в надежде найти живых и оказать помощь.

Вечерний совет начался тяжело. Люк уже знал, что никому из жертв акции устрашения выжить не удалось. Знал и то, что на коже некоторых из них было вырезано по-рудложски слово «сдавайтесь». Их, безымянных, сфотографировали, чтобы хоть так иметь возможность опознать в будущем, и похоронили в лесу за фортами. Первые павшие еще не начавшейся битвы, первые могилы – и все понимали, что вскоре их тут будет множество.

Слухи о происшествии за какой-то час облетели все форты.

– Как бы то ни было, а своего они добились, – резюмировал полковник Фрост на вечернем совещании. – Люди в панике, ваша светлость. Не все. Но уже есть дезертиры. Боевой дух подорван, и нужно что-то с этим делать.

Люк и сам видел днем страх в глазах бойцов форта – и как они поглядывали туда, где замывали пятна крови на брусчатке. Он вздохнул. В управлении толпой он никогда не был силен. Вот в игре один на один – другое дело.

– Объявите построение, – приказал он. – И сделайте так, чтобы в других фортах меня тоже слышали.

Через полчаса на плацу Третьего и всех остальных фортов выстроился личный состав, от новобранцев до опытных офицеров. Люк поднялся на стену, кивнул в ответ на «здравия желаем, ва-а-аша свет-лость!» и осмотрел солдат.

От них ощутимо тянуло холодным страхом и вязким отчаянием. Ощущал он и вспышки злости, и угрюмую решимость, и нетерпение – здесь, на этой стене, перед сотнями людей, его восприимчивость словно возросла в десятки раз. И то, что он чувствовал, ему не нравилось. Люк выдохнул, заговорил в микрофон – и по всем фортам из динамиков зазвучал его голос:

– Солдаты и офицеры, – хрипло начал он, – инляндцы! Сегодня мы видели наглядную демонстрацию того, что с нами сделают, если мы не вцепимся в эти стены, эту полосу земли зубами и не отстоим ее. Нам показали, что плен хуже смерти. А это значит, что нам ничего не остается, кроме как победить или умереть в бою.

Страх собравшихся стал плотнее, холоднее – еще немного, и начнется паника.

– Нельзя отступать! – крикнул Люк. – Некуда отступать! Мы последний оплот Инляндии. Мы надежда наших родителей, жен и детей. Но даже если мы отступим, если дрогнем, война все равно придет за нами и нагонит нас – наши товарищи, пришедшие из районов, занятых врагами, это подтвердят. Вы боитесь? Не боятся только мертвые. А мы еще живы. Мы живы! И даже если жить нам осталось немного, нужно забрать с собой как можно больше врагов.

Страх и злость дрожали, смешиваясь, перетекая одно в другое.

Люк выдохнул и продолжил:

– Я, герцог Дармоншир, такой же сын этой земли, как и вы, говорю: я буду драться наравне с вами, буду сражаться, пока хватит сил. Так, чтобы мне не стыдно было перед богами. Ради наших матерей, жен, детей. Я не подведу их. А вы? Вы не подведете? Не слышу!

– Нет, – раздался неуверенный выкрик из строя.

– Нет.

– Не подведем.

– Громче! – приказал Люк.

– Не-под-ве-дем!

– Громче! – повелительно и оглушающе рявкнул он, чувствуя, будто удерживает всех вокруг невидимыми напряженными нитями.

– Не-под-ве-дем-ва-ша-свет-лость! – покатился над фортами дружный рев. Страх сменялся решимостью, ощущением единства. Крепости откликались друг другу, и громко неслось над старыми стенами дружное: – Не-под-ве-дем-не-под-ве-дем-не-под-ве-дем!

Люк не спал этой ночью. Он ухитрился принести еще несколько ящиков со снарядами и раздобыть целый контейнер автоматов. Его светлость поднялся высоко в небо, подпитавшись от перламутровых первородных потоков, но в этот раз не позволил себе растечься и потерять способность мыслить, и, вернувшись, знатно погулял в лесу между защитной полосой у фортов и позициями иномирян, ломая деревья и выворачивая их с корнями. Невиданный ураган наверняка напугал не только врагов, но и своих, но зато к утру проходимость на нескольких километрах леса стала почти нулевой. Конечно, это не остановит тех же тха-охонгов и раньяров, но значительно замедлит продвижение вражеской армии.

Звезды еще сияли на черном и чистом небе, когда он полетел обратно к Третьему форту. И издалека увидел сияние прохладной и текучей, как огромный фонтан, ауры на берегу моря.

Нории ждал его, сидя на песке у кромки воды. Услышал, как Люк приземлился, повернул голову, махнул рукой, подзывая.

– Успел соскучиться по мне, Владыка? – с ироничным удивлением спросил Дармоншир. – Суток не прошло, как виделись.

Нории усмехнулся.

– Мне тяжело было отпустить тебя без помощи. Я принес подарок, – сказал он. – Садись. Дай руку.

Люк опустился рядом, скрестил ноги и протянул дракону ладонь. Тот вложил в нее что-то круглое – в темноте трудно было разглядеть, и его змеиная светлость поднял ладонь выше, к луне. В руке светился золотой кругляш на цепочке, с выгравированным знаком воды – двумя параллельными волнистыми линиями.

– Это зачарованный амулет, – проговорил Нории. – Я не могу помочь тебе сам, но они – могут. Сожми и скажи «аншаварах тер-сели».

Люк повторил, чуть не сломав язык, – амулет мгновенно похолодел, а волны, набегающие на берег с шуршанием, вдруг стали подниматься покатыми мутными горбами – со всех сторон, окружая сидящих полукругом. Выше и крупнее, пока Люку не стало несколько неуютно. Ничего уютного, надо сказать, нет, когда на тебя с утробным рычанием надвигаются несколько десятков громадных, размером с быков, похожих на бульдогов полупрозрачных псов со светящимися красным глазами. У одного из них, ближайшего, герцог точно разглядел внутри большую медузу, наверняка озадаченную не меньше его самого, у других в телах плавали рыбки. Псы рычали, сжимая кольцо.

Тер-сели

– Сидеть? – нервно предположил Люк. Дракон засмеялся, а морские собачищи как один плюхнулись на песок и замерли. Его светлость едва удержался, чтобы не вытереть со лба пот.

– Это тер-сели, водные духи. Они будут послушны тебе, – пророкотал Нории. – Я оплатил их помощь. Но помни: они не вечны. Они не могут долго находиться вне родной стихии, и чем интенсивнее их движения и сложнее раны, тем быстрее им нужно вернуться. Они помогут, но только на них не рассчитывай.

– Спасибо тебе, – просто сказал Люк. Опустил голову и устало потер ладонью глаза, но тут же снова посмотрел на Владыку. – А воздушных духов так привязать нельзя?

– Думаю, можно, – задумчиво проговорил Нории, подманивая одного из огромных тер-сели – тот опустил гигантскую башку рядом, на песок, и Владыка начал почесывать его за ухом. – Но большие воздушники неохотно спускаются с высоты вниз. Нужно им пообещать что-то очень привлекательное и зачаровать еще один амулет. Боюсь, на это нет времени.

– Нет, – согласился Люк тяжело. Поднялся; встал и дракон, хлопнул Люка по плечу.

– Береги себя, брат. Отпусти их, – он кивнул в сторону псов, – теперь они придут к тебе, где бы ты ни позвал. И пусть твоя война будет славной.