Текст книги "Королевская кровь. Горький пепел"

Ирина Котова
Королевская кровь. Горький пепел

Иллюстрация на обложке

Станислава Дудина

Карты

Александры Гладыш и Вероники Акулич

Иллюстрации

Вероники Акулич и Анны Ларюшиной

© И. Котова, 2019

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2019

Часть первая

Глава 1

Из доклада связного армии иномирян, тха-нора Арвехши, императору Итхир-Касу

«Мой император. Целую край твоих одежд и спешу доложить, что генерал Ренх-сат почти добился успеха. До полного захвата страны, называемой Инляндия, его отделяет три клочка земли и три горстки сопротивляющихся. Он припадает к краям твоего плаща и обещает, что не пройдет и двадцати восходов лун, как вся страна будет в твоей власти, и шлет тебе тысячу рабов и десять сундуков с сокровищами, а своей невесте, твоей несравненной внучке Анлин-Кас, триста рабов и шесть сундуков с украшениями, взятыми в захваченных городах.

Мой император. Твой верный генерал Манк-теш сообщает, что в стране, называемой Блакория, все еще держатся морозы, и продвижение идет медленно, а сопротивляются нашей армии ожесточенно. Он склоняет голову перед твоим гневом и просит твоей милости и подкрепления. Отправленные на подмогу отряды почти полностью перемолоты в битвах, пусть справедливы будут к их душам боги.

Мой император. В стране, называемой Бермонт, наши войска закрыты в горах льдом и снегами, и попытки продвижения не имеют успеха. Враги осыпают твою армию небесным огнем, а по ночам в лагере появляются страшные звери, загрызают и похищают солдат, портят снаряжение. Генерал Харол-тон припадает к краю твоего плаща и спрашивает, не разумнее ли им вернуться через переход и присоединиться к другим частям армии, чем умирать в бездействии от холода и голода? Если же будет воля твоя прислать подкрепление, то они готовы пойти на прорыв во имя твое и завоевать для тебя эту землю или отдать жизни.

Мой император. В морозной части страны, называемой Рудлог, ситуация сложная: большой город Лесовина еще не взят, а наши войска хоть и захватывают новые территории, но быстро тают из-за коварных действий противника и сильных колдунов, которых пленные из местных называют магами. Генерал Виса-асх тоже просит о подкреплении. В теплой же части этой страны идут победоносные бои, захваченная нами земля растет, и армия продвигается к столице – во славу твою, великий тха-нор-арх.

Мой император. Оставшиеся армии ждут, пока откроются еще два портала. Сферы лежат спокойно, мерцания не видно, и не беспокоятся рядом животные. Время еще не пришло».

Из обращения императора Итхир-Каса к своим генералам

«Верные псы мои, слава и сила Лортаха! Говорил я с богами. Приняв жертвенную кровь, открыли они мне, что недолго осталось до их прихода в новый мир, дабы помочь вам. Молитесь, готовьтесь к их появлению, бейтесь хорошо, и я награжу вас, и они не оставят без награды. Поведали они мне и что скоро откроются переходы у оставшихся сфер, и все наши войска смогут вступить в победоносную войну. Боги недовольны, что продвижение замедлилось, поэтому слушайте меня: нам дадут новое оружие, с которым мы захватим этот мир за декаду, и я сам при открытии следующих врат возглавлю одну из армий, чтобы сокрушать врагов и вести вас за собой».

* * *

В холме под лакшийским храмом клубилась тьма. Старые боги, жестокие боги, творили новое оружие: из мертвой крови и плоти, которыми здесь пахло, боли и страха, из духа жизни, что впитали они за тысячелетия жертвоприношений.

Боги спешили: Лортах был иссушен ими и ослаблен, и скоро должно было настать время, когда они не смогут существовать, даже приняв в жертву всех жителей этого мира. Нет, им нужна была новая планета, полная энергии, и поэтому все силы они бросили в свои армии и с нетерпением ждали момента, когда порталы укрепятся настолько, что смогут пропустить их.

После разведки в новом мире одна из их теней была уничтожена. Три оставшихся бесконечно скользили над лесами побережья материка Ларта, надеясь найти беловолосую девку, о которой было предсказано, что нельзя ее выпускать на Туру, иначе захлопнутся порталы. Пусть ловчие доложили, что девка и ее защитник, скорее всего, погибли, – нужно было убедиться в этом. Но боги не могли обнаружить беглецов: чужак, давно вторгнувшийся в Лортах и запертый в горной долине, прикрывал свои поселения и область далеко за ними от их взглядов. Зато беглецов, если они еще были живы, могли поймать люди – и обязаны были поймать их.

Пятнадцатое марта по времени Туры,

Нижний мир

– Огонь?

– Ронха.

– Дом?

– Орен.

– Император?

– Тха-нор-арх. – Алина пнула небольшой камешек, который, попав в ближайший папоротник, отскочил от него, спугнув мелкую пташку, и вздохнула. – Я давно запомнила эти слова, профессор. Все же в этом языке слишком много шипящих и глухих. И почему-то каждое третье слово с приставкой «тха». Скажите лучше, что она значит?

– Тха – это «огромный», – терпеливо пояснил Тротт.

– Ага, – Алинка повеселела, – а «нор» – это «аристократ». А арх… арх – благословенный. То есть тха-нор-арх – самый большой и благословенный богами аристократ?

– Верно.

– А тха-охонг – «огромный охонг», – увлеченно продолжала принцесса.

– Верно.

– А тха-орен – дворец! – она дунула на пряди, упавшие на лицо.

– Я уже понял, что вы поняли, Богуславская, – едко проговорил инляндец, и она воздела глаза к небу, нарочито обиженно надув губы. «Ну вы и зануда, лорд Макс» не прозвучало вслух, но мысли спутницы были так же очевидны, как и то, что солнце клонится к горизонту.

Макс воспользовался паузой, чтобы оглядеться и прислушаться. Теперь он постоянно существовал в режиме сканирования окружающего пространства. Даже во сне расслабиться не получалось.

С момента их прыжка со скалы прошел почти месяц, а они все еще не дошли до поселения дар-тени. И не потому, что Богуславская задерживала их, – наоборот, она заметно окрепла, мышцы на руках и ногах приобрели рельеф, и теперь принцесса куда легче выдерживала и полноценные дневные переходы, и вечерние тренировки. Но влажный папоротниковый лес кишел охонгами и отрядами из твердыни Аллипа, посланными навстречу. А в спины дышали ловчие из отряда старого знакомого, нора Хенши.

Хорошо, что Охтор за прошедшие годы исходил лес между холмами и поселением вдоль и поперек и знал в нем каждый папоротник. Пришлось петлять, чтобы обходить засады и чутких охонгов, заметать следы, отказываться от разведения костров. Беглецы то прятались от отрядов ловчих в убежищах, вымазавшись мускусными железами местного мелкого оленя – только чтобы не учуяли охонги, – то шли ночами, пробираясь почти вплотную к чужим отрядам или обходя их по мелкому морю. Все это удлинило время пути больше чем вдвое. И Макс прекрасно понимал: то, что их до сих пор не поймали, – невероятная удача.

Он начал учить Алину Рудлог местному языку сразу после того, как они вплавь добрались от скалы, в которой провели день, до берега, к которому вплотную подступал папоротниковый лес. Когда Тротт очнулся в нагретой пещере, обнимая горячую принцессу, крепко спящую у него на коленях, он долго слушал ее дыхание, не двигаясь, чтобы не разбудить, и ругал себя за то, что не подумал об изучении языка раньше. Погибни он на холмах, и как бы она смогла объясниться с главой поселения, даже если бы у нее получилось дойти до него?

А когда проснулась она, сонная и раскрасневшаяся, с прилипшими от жары ко лбу волосами и посмотрела на него зелеными туманными глазами, в которых были и воспоминания о прошедшей ужасной ночи, и усталость, и смиренная готовность идти дальше, а потом улыбнулась подбадривающей улыбкой, так похожей на улыбку Михея, – Макс понял, что не имеет права погибнуть, прежде чем выведет ее отсюда. Потому что без него она точно никуда не дойдет.

Тротт там же, в пещере, заставил ее еще раз попытаться вернуться на Туру, но ничего не вышло. Как и до этого, как и после этого.

Богуславская несколько дней после ночного перехода была необычайно тихой и испуганной – и в глазах ее появилось какое-то новое, серьезное и печальное выражение. Она периодически остро поглядывала на Макса, но молчала, пока он не выдержал:

– Спрашивайте, Алина.

Принцесса покачала головой и ничего не ответила. И только ночью, привычно уже прижавшись к нему спиной в очередной норе, пахнущей сухим мхом и древесной щепой, тихо проговорила:

– Нам ведь не выбраться отсюда, да, лорд Макс?

– Вы внезапно осознали серьезность нашего положения, Богуславская? – с намеренным едким недоумением произнес он. – Мне казалось, скорость вашего мыслительного процесса быстрее.

Их голоса в маленьком убежище, вокруг которого расстилалась ночь, звучали глухо и почти неслышно.

– Не бурчите, – прошептала она укоризненно и затихла. Но не заснула – и Тротт, скривившись, коснулся ее руки и сказал:

– Это сложно, Алина. Но не невозможно. Мы не должны были дойти даже до холмов – но мы дошли и прошли их. Надеюсь, удача и дальше будет нам сопутствовать, а я сделаю все, чтобы вы вернулись на Туру.

Ее пальцы в его ладони дрогнули.

– Как хорошо, что вы есть. – Она тяжело вздохнула, явно заставляя себя расслабиться, и нарочито бодро поинтересовалась: – А вы возьмете меня на стажировку, когда мы вернемся?

– Возьму, Алина.

– И в лабораторию свою пустите?

– Конечно.

Она хмыкнула.

– Вы сейчас все что угодно пообещаете, да?

– Да, – принцесса не видела его мимолетной улыбки.

– Я подумаю, что у вас попросить, – пробормотала она довольно. – Потом. Обязательно что-нибудь придумаю.

На следующий день она снова была собой – любознательной и бодрой Богуславской. Только глаза оставались взрослыми – так бывает у побитых жизнью подростков и у бродячих собак. Но иномирянские слова повторяла бойко и опять сыпала вопросами.

– Неужели все здесь говорят на одном языке? – удивлялась принцесса. – У нас на одном материке несколько десятков языков и диалектов, а здесь – один?

– Это империя, – объяснил Макс. – Которая существует очень давно. Поэтому есть умирающие местные языки и есть общий, на котором в основном и говорят. Свою роль сыграло и постоянное подтопление материка. Каждый год многие поселения снимаются со своих мест и идут в центр, а там языки перемешиваются, ассимилируются.

У принцессы оказалась превосходная память, и сейчас, спустя три недели, она уже худо-бедно могла изъясняться на языке Лортаха. Иногда Макс требовал разговаривать с ним и отвечать ему только на лорташском, и Богуславская очень забавно воспринимала это как вызов – она упорно пыталась объясниться даже в то время, когда ее словарь состоял из пары-тройки сотен слов. Впрочем, она любила вызовы, это он заметил.

В округе было спокойно. Сейчас они пробирались по чаще, где старые папоротники росли так кучно, что охонгу было не пройти. Но здесь отсутствовали источники воды – к ближайшей речушке беглецы должны были выйти завтра к вечеру, а пока приходилось экономить то, что есть во флягах, и обходиться без умываний.

Наступила темнота, на листьях папоротников замерцал отблеск первой поднимающейся луны. Принцесса шла молча, сосредоточенно, почти не пыхтя, – теперь они двигались еще пару часов после наступления темноты, чтобы оторваться от преследователей. Она, конечно, устала и, когда думала, что он не видит, терла глаза и тихонько вздыхала. Но после того как Макс скомандовал: «Привал», – уселась на землю, вытерла лицо влажной тряпочкой – воды во флягах оставалось чуть больше половины, – немного отдохнула и без напоминания тяжело поднялась на ноги. Заниматься.

Одновременно с изучением языка Тротт начал учить ее бою с ножом. Оружие принцесса держала неправильно, как бить – не понимала, училась с трудом и долго не могла себя заставить замахнуться на наставника. Она ранилась о лезвие, роняла острый нож на ноги, с ужасом отбрасывала его, если нечаянно царапала Макса, и отчаянно злилась оттого, что у нее не получается. Вот и сейчас: стоит, сжав рукоятку слишком далеко от лезвия и чересчур высоко подняв руку, – из такого положения не вгонишь оружие под ребра или в живот, а сил пробить ребра у нее точно не хватит.

– Ниже руку, Богуславская. Согнитесь немного, как я учил. Вот так. А теперь бейте. Бейте, а не тыкайте хаотично и не жмурьтесь! От того, что вы закроете глаза, противник не исчезнет!

– Я уже говорила, я боюсь вас поранить, профессор, – сгорбившись, проговорила она.

– Вы при всем желании меня не заденете, – сухо ответил Тротт. – А вот того, кто не ожидает атаки, – вполне. Поднимите голову. – Принцесса послушно выпрямилась, сверкая в темноте зелеными глазами. – Прикрывайте тело второй рукой. Крепче хват. Бейте!

Она ударила – и Макс сдвинулся вправо совсем немного, перехватив и вывернув ей ладонь с ножом, зажал принцессу спиной к себе, обхватив рукой над грудью. Богуславская застонала от боли, но не остановилась – пнула его по коленке, неожиданно впилась зубами в предплечье… и так удивилась, когда оказалась на свободе, что застыла, вместо того чтобы бежать.

– Хорошо, – Тротт, поморщившись, потер кожу выше запястья, где наливались красным следы зубов. – Только кусайте сильнее. Вы не за столом, чтобы деликатничать.

Алина фыркнула:

– Да и вы не сильно-то вкусный, профессор. Давайте дальше, а? – она зевнула. – Спать очень хочется.

Пощады спутница теперь не просила и не жаловалась. Но ему иногда становилось до невозможного тошно при взгляде на прокушенную от боли губу – если слишком сильно выворачивал руки – или на порезы на теле. От запаха ее крови Тротта до сих пор кидало в состояние сжатой пружины – хотелось то ли убивать кого-то, то ли крушить все вокруг. Но он сдерживался. Он вообще умел себя контролировать.

После тренировки, когда принцесса остывала, сидя на земле, Макс сообщил:

– Если все будет спокойно, послезавтра окажемся в поселении.

– Правда? – Алина даже лицом просветлела, принимая у него из рук ломаную сухую лепешку.

– Правда, – буркнул Тротт, глядя, с какой жадностью она вгрызается в пресное угощение, чуть ли не давясь от голода, запивая его водой и закатывая глаза. – Немного осталось. Надеюсь, удача нам не изменит.

На следующий день Алина бодро пробиралась вслед за профессором по надоевшей папоротниковой чаще. Вокруг было жарко, тихо и мирно. Каких только растений тут не росло! Огромные папоротники принимали самые причудливые формы: они были то со стволом в виде бутылки диаметром с домик, увенчанной пышной кроной, то высокие, покрытые чешуйками, как шишки, то витые, то растущие горизонтальными волнами, напоминающими гигантских змей. Ребристые стволы, шарообразные, плоские, кое-где сросшиеся в длинные стены, которые приходилось обходить… И еще сотни видов, от карликовых до гигантских, в сочных листьях и дуплах которых кричали птицы и жужжали насекомые, а у корней то и дело мелькала какая-нибудь местная живность. Чаща постепенно редела и становилась не такой непролазной. Но принцесса почти не обращала на все это великолепие внимания, погрузившись в мечты. Перед ее мысленным взором вставали то удобная кровать с одеялом и подушкой, то ванна, то – верх желаний! – кусок мыла и мочалка, которые она не выпустит, пока не смоет с себя всю грязь. А если еще можно будет сварить суп… Живот свело, пятая Рудлог сглотнула слюну и со стыдом посмотрела на напряженную спину Тротта. О чем она думает? Суп, мыло – когда их в любую минуту могут поймать и убить!

Словно в ответ на ее мысли сверху раздался знакомый гул. Алинка быстро шмыгнула к древесному стволу, привычно распласталась на нем, провожая взглядом едва видимую сквозь большие листья папоротников «стрекозу» со всадником. Оглянулась – лорд Тротт тоже смотрел на улетающего раньяра, и выражение лица его было очень мрачным.

Стоило чудовищу скрыться из виду, как инляндец отошел от ствола, прислушался. Снова раздался гул.

– Еще одна, проф… – начала Алина испуганно, но он прервал ее жестом, поводя головой в стороны и втягивая носом воздух. Шагнул назад, в укрытие, и, когда вторая стрекоза скрылась, свистяще рявкнул:

– Бегом, Богуславская! Скоро тут будут охонги!

Он побежал, и Алина без слов сорвалась с места, понеслась следом, уже на бегу соображая, что в воздухе действительно едва уловимо тянет муравьиной кислотой. Затем и эти мысли ушли – она, подавляя желание оглянуться, сосредоточилась на удержании ровного дыхания и на том, чтобы не споткнуться об очередной осклизлый корень или пенек. И чтобы не отстать.

Следующие несколько часов превратились в сплошной бег с небольшими передышками.

Тротт бежал, перепрыгивая через коряги, периодически оглядываясь на принцессу. Где-то в стороне мелькала черная тень – и он перехватывал Алину за руку, дергал за прикрытие стволов, пережидал. Слышался гул – и он прижимал спутницу к земле под пышной кроной, сжимаясь сам, – и тут же тянул ее дальше, когда раньяр пролетал мимо.

Принцесса не жаловалась. Она сосредоточенно дышала, слушалась его безмолвных команд и, похоже, даже бояться не успевала.

Лес шумел, лес скрипел, сообщая чуткому уху Макса о том, что полон чужаков. С разных сторон под лапами охонгов скрипели ветки и хлюпала вода в лощинках, слышались их верещание и голоса ловчих. Их с Богуславской еще не увидели, слава богам и местной буйной растительности, но количество наемников было таким, чтобы и крысозуба не пропустить.

Деревья росли все реже, а значит, и лес просматривался дальше. Спереди раздалось тонкое верещание охонга – и Макс, резко остановившись, выругался и толкнул Алинку к витому папоротниковому стволу. И шепотом приказал:

– Лезьте вверх, быстро!

Алина даже не стала спрашивать как – хотя папоротник напоминал мясисто-зеленую детскую горку, закручивающуюся по спирали в небеса и там распадающуюся на гигантские листья. Кое-где края «желоба» почти смыкались, где-то расходились – и принцесса, пыхтя, упираясь руками и ногами в ребристую прохладную кору, лезла вверх, слыша позади такое же тяжелое дыхание Тротта и стараясь двигаться поскорее. Внутри папоротника сильно пахло чем-то, напоминающим лавровый лист, смешанный с алоэ.

– Еще! – шипел инляндец, когда Алина останавливалась в страхе, что дрожащие руки подведут и она сорвется вниз, утянув за собой и профессора. – Выше! Иначе нас учуют!

Она лезла и лезла, не обращая внимания на мешающие крылья, пока в очередном витке, пятом или шестом по счету, Тротт не дернул ее за ногу, призывая остановиться.

Здесь желоб-ствол располагался почти вертикально, и края его сходились совсем близко – между ними была щель сантиметров двадцать, не больше. Внутри он напоминал широкую бочку. Алина изо всех сил упиралась руками и ногами в стенки, растопырила и крылья, но руки немели, отказывали.

Снизу послышались голоса.

– Сейчас упаду, профессор, – прошептала Алинка, с отчаянием представляя, как она выкатывается из этой «горки» прямо под ноги преследователей.

– Не вздумайте, – процедил он. Зашевелился – принцесса даже боялась опустить голову, чтобы посмотреть, что он делает, – а инляндец подполз выше, ей за спину, и, упираясь только ногами, достал у нее из ножен кинжал, воткнул рядом с ее рукой.

– Держитесь, – второй, его нож вошел в кору рядом с другой ладонью. Алинка вцепилась в рукояти, а Тротт обхватил ее за талию и прижал к себе. Сразу стало легче.

Алина затихла, глядя из укрытия вниз, на землю, где остановились два охонга со всадниками. Ей было жарко, за спиной тяжело дышал профессор Тротт – он тоже был горячий и напряженный, и сердце его колотилось так же, как ее собственное.

Люди переговаривались, охонги с тонким верещанием поводили передними лапами в воздухе, крутили треугольными головами.

– У них на лапах обонятельные ворсинки, – неслышно шепнул Тротт на ухо – и она дернулась от щекотки и прикосновения жесткой бороды. Крепкая рука тут же сжала ее сильнее, и Алинка замерла. Ствол от ее движения, как ей показалось, скрипнул просто оглушительно. Но ловчие внизу не обратили на звук внимания.

– Спокойно, – так же тихо проговорил инляндец. – Мы, конечно, наследили, но запах этого растения перебивает наш, и если следов еще не заметили, то скоро уйдут.

Охонги действительно немного потоптались около их укрытия и пошагали дальше, от одного папоротника к другому, пока не скрылись из виду. Алинка закрыла глаза – от облегчения у нее даже в голове загудело.

А когда открыла, поняла, что звук был реальным. Прямо напротив принцессы, в витке ствола висела гигантская стрекоза. Крылья ее и издавали этот гул, двигаясь так быстро, что выглядели четырьмя смазанными веерами. Челюсть, способная перекусить Алинку, сжималась и разжималась, а два фасеточных глаза, казалось, смотрели прямо на нее.

– Тс-с-с… – рука Тротта сжала принцессу до боли, но она и так затаила дыхание и замерла. Стрекоза гудела, всадник ее, склонившись, что-то искал в седельной сумке. Сейчас, когда первый страх прошел, было понятно, что раньяр находится чуть выше того места, где затаились беглецы. Листья папоротника отбрасывали густую тень, видимо, поэтому наемник и залетел сюда – спрятаться от солнца. Он достал флягу, начал пить, долго пил, обстоятельно – Алинка успела разглядеть и странную черную кирасу на нем, и сапоги из зеленоватой пупырчатой кожи, и все мельчайшие сочленения тела раньяра. Наконец ловчий протянул руку к загривку «стрекозы», и чудовище с гулом полетело прочь.

Они провели в своем убежище, располагавшемся метрах в двадцати от земли, несколько часов до темноты. Было так жарко, что перед глазами принцессы периодически начинали прыгать черные пятна. Руки и ноги онемели, хотя она отпускала то одну, то другую, разминала, трясла ими. Профессор за спиной был почти недвижим. От запаха папоротника хотелось чихать и текли слезы, кончилась вода, но не это было самым страшным. К папоротнику то и дело выходили охонги или пешие ловчие, их силуэты мелькали среди стволов, а стрекозы так и вовсе кружили над лесом, как листолетный полк.

– Украсть бы такую и долететь на ней, – жалобно прошептала Алина, когда очередное крылатое чудовище пролетело мимо.

– Я не знаю, как ими управлять, – сухо признался Тротт. – У охонгов над нервным узлом подвижный вырост, как рычаг, и управлять ими может любой. Но при этом они настроены ментально на хозяина и легко могут сожрать чужака. Хотя и своего-то могут растерзать, если голодны, а человек ранен. А раньяров создали недавно, принцип управления мне неизвестен. Да и на спине раньяра мы как на ладони, стоит только подлететь поближе. Я предпочитаю не рисковать.

Говорили они мало, берегли силы. Вниз спустились, когда лес провалился в темноту. Алинка оглядывалась по сторонам – это был все тот же лес, только объемно-бархатный, с едва различимыми цветами.

– Даю две минуты. Времени на еду нет. Будем идти всю ночь, – предупредил инляндец, мерцая зелеными глазами. Принцесса поднесла руку к лицу, посмотрела на пальцы – на них едва заметно виднелись зеленые отблески – и бросилась к кустам.

– Держитесь за мной, – сказал Макс, когда она вернулась. – Если повезет, ближе к утру войдем под защиту Источника. Там есть вода, и нас уже трудно будет найти.

И снова она брела следом по проклятому папоротниковому лесу, облизывая сухие губы и мечтая попить, замирая, когда останавливался профессор, послушно поворачивая, чтобы обойти стоянки ловчих и места охоты пауков, вздрагивая от верещания ночных ящеров, переступая через бесконечные корни и кусты и сосредоточившись только на спине и крыльях лорда Тротта. Часа через четыре она погрузилась в полусон, и ее уставшему рассудку в какой-то момент показалось, что все произошедшее всего лишь снится ей, что все это нереально. Профессор с крыльями… чудовища… две луны… разве такое вообще может быть?!

Алинка задрала голову к лунам – под ногой хрустнуло, и сонливость как рукой сняло. Тротт обернулся, глаза его предупреждающе блеснули.

– Еще немного. Потерпите, – голос был сиплым. Он поманил ее поближе, склонился, с тревогой всматриваясь в лицо. – Немного, слышите меня, Алина?

Она кивнула. Говорить не было сил.

«Немного» растянулось на часы, полные жажды, пахнущие влажным мхом, муравьиной кислотой, ее потом, усталостью и страхом. «Немного, – мысленно шептала она себе в такт шагам, – немного-немного-немного-немного-немного-немного…»

Под ногами раздался плеск – но принцесса не могла посмотреть, что там: в ушах шумело, ее качало. Ей казалось, что они всё идут и идут, а потом Алина вдруг обнаружила, что ее усадили спиной к какому-то дереву и протягивают флягу с водой. Принцесса попыталась взять и не смогла – рука дрожала мелкой дрожью, и тогда Макс сел на корточки рядом, поднес флягу ей ко рту и поил до тех пор, пока она не отвернула голову и не схватила его за рукав.

– Мы дошли, профессор? Дошли?

– До поселения еще несколько часов, – сказал он, сделал несколько глотков из фляги и вложил ее принцессе в руку. – Но мы уже в безопасности. Нужно поспать. Дойдем днем.

Алина услышала только «мы уже в безопасности» и от накатившего облегчения откинула голову назад, прижавшись затылком к стволу. Постепенно туман из глаз уходил, открывая ей то, что она сидит у берега реки, а лорд Тротт, обнажившись – то ли думал, что она уже спит, то ли так устал, что ему было не до приличий, – с ожесточением натирает тело речным песком и полощет одежду в воде.

Все-таки он был чистюлей в превосходной степени.

Принцесса сидела, с вялым интересом наблюдая за движениями черных крыльев и мельканием белого тела, периодически поднося флягу к губам. Она остывала и с каждой минутой все сильнее ощущала, как от нее ужасно пахнет. Порылась в сумке, положила в рот кусочек рассохшейся почти в крошку лепешки и, поднявшись, принялась сдирать с себя обувь, штаны и сумку, а затем, шатаясь, побрела в воду.

Тротт оглянулся. Он не стал прикрываться, но и поворачиваться не стал, и Алина потянула с себя сорочку, присела, с наслаждением ощущая, как теплая, пахнущая торфом вода закрывает ее с головой, зачерпнула песка и тоже начала мыться.

Спать они легли, разделив остатки лепешки и напившись воды до бульканья в животах. И в этот раз спалось им сладко и легко. Как только могут спать два смертельно вымотанных человека, которые наконец-то получили передышку.

Макс Тротт проснулся от палящего солнца – и оттого, что носу его и губам опять было щекотно от светлых прядей. Волосы Богуславской пахли торфом и лесом, и тело ее было разгоряченным, и дышала спутница спокойно. Одно крыло она подложила под голову, второе во сне вытянула поверх Тротта, и теперь тонкий пух ласково касался его руки и пальцев.

Никуда не надо бежать. Не надо прятаться. Быть начеку.

Он расслабленно пошевелил головой. Губы скользнули с затылка на шею принцессы, коснулись кожи – жаркой, мягкой, нежной, как бархат. Макс в полудреме тронул ее языком – и тут кровь полыхнула, и он почувствовал прижавшуюся к нему девушку всем телом, глубоко, полной грудью вдохнул ее запах, юный, знакомый, волнующий – и, словно ошпарившись, дернулся от нее, выбрался из убежища и пошел к реке, мгновенно наглухо закрывшись и заперев все ощущения и мысли на замок.

– Куда тебя несет, – пробормотал он со злой досадой, плеская в лицо воду. Руки дрожали, дыхание никак не хотело успокаиваться, а он все повторял: «Только не с ней». Не со вчерашней девочкой, которая младше его в пять раз. Не с той, что могла быть его дочерью. Не с дочерью убитого им друга, с кем он объединен тайной одной ночи и перед которым у него огромный долг. Не с принцессой крови, которая к тому же находится полностью в его власти, доверяет ему и зависит от него.

Инляндец, умывшись, зашел в прохладную с утра реку – по красноватой от железа воде шли круги, и легкая дымка таяла на солнце. Через пару минут он снова дышал ровно, привычно погрузившись во внутреннюю эмоциональную глухоту. Макс Тротт очень хорошо умел бороться с искушениями. У него было семнадцать лет, чтобы научиться.

Алина, проснувшись от того, что спине вдруг стало прохладно, долго нежилась в норе под корнями кряжистого папоротника, то пытаясь в полудреме вернуться обратно на Туру, то проваливаясь обратно в сон. В поверхностных сновидениях ее мелькали сестры и однокурсники, ехидничающие камены, веселый Димка Поляна и надежный добрый Матвей. Он обнимал ее, басил своим низким голосом «Как ты, малявочка?», а Алина, выныривая из снов, грустила, скучала и стыдилась, что с этой гонкой на выживание о Матвее почти не вспоминала. Сквозь дрему она слышала шаги, периодически раздававшиеся у убежища, потом запахло дымом, а она все лежала, сладко потягиваясь и вытягивая крылья, наслаждаясь тем, что не надо пока никого бояться и никто не гонит ее в путь.

В конце концов принцесса выползла на берег реки, оборвала кустик с ягодами, росший тут же, и с восторгом уставилась на несколько запеченных клубней, длинных рыбин и тушек каких-то мелких птиц, висящих на прутах над едва тлеющими углями. Тротта нигде не было видно, и Алина, спешно ополоснувшись и усердно почистив зубы размочаленным прутиком и оставшимися ягодами, натянула обратно сорочку, с жадностью схватила один из «шампуров» и впилась зубами в тушку. Мясной сок потек в рот, и она замычала от удовольствия, продолжая жевать.

Внимание ее привлек странный мелодичный свист – в нем явно была какая-то система и он точно был не животного происхождения. Алина поколебалась, но все же пошла в сторону, откуда он доносился, жмурясь на ярком солнце и кусая сладкий клубень. Выйдя на полянку метрах в десяти от стоянки, остановилась, с застенчивым восторгом рассматривая открывшуюся картину.

Среди гигантских папоротников, на зеленом мху, в утренней дымке, пронизанной косыми солнечными полосами, тренировался профессор Тротт с двумя туманными кривыми мечами в руках. Одетый в одни мокрые полотняные штаны, он двигался невозможно быстро, перетекал из одного положения в другое, прыгал, изгибался, разворачивался и рубил клинками, срезая листья и оставляя на стволах зазубрины. Он заметил принцессу, нахмурился, но движение не остановил – и Алинка, усевшись на землю и скрестив ноги, жевала свой лесной завтрак и смотрела на это представление, забывая дышать. Она уже видела инляндца в бою, но тогда все заканчивалось очень быстро и кроваво. А сейчас она могла посмотреть и на движение мышц на сухощавом теле, и на работу крыльев, и на отличную координацию…

– Богуславская, я разве разрешал отходить от убежища?

Алина не сразу услышала вопрос, зачарованно глядя на косые мышцы профессорского живота, блестящие от пота.

– Ваше высочество! – рявкнул он. – Вы меня слышите?

Она так опешила от этого «ваше высочество», что недоуменно заморгала и только потом призналась:

– Нет, лорд Макс. Я изучаю вашу анатомию. Но в общих чертах я поняла. Вы что-то там ругались.