Текст книги "Мужчины бесятся (сборник)"

– И что, она не могла занять нигде? – Алена таких раскладов не понимала.

– Не знаю… – Малыш впервые подумал об этом. – Не могла, наверно. Грустная была, заболела, может быть. Не до меня ей было. А пацаны старшие ходили на станцию вагоны разгружать. И мне говорят: с нами пойдешь? Я есть захотел и пошел. Им всем по пятнадцать где-то было, а мне двенадцать, но мешки я тягал такие же, как они. Вечером нам заплатили…

– Сколько?

– Мало, мало, Ален. Но я знаешь как рад был. Прикинь, мать голодная дома одна, где отец – никто не в курсе, а я иду домой, деньги несу.

– Умничка ты моя! – Алена раскинула руки, чтобы обнять. – Спартанское воспитание у лапочки было. Дай обниму. Малыш, дай обниму…

Малыш обнял Алену и тут же принялся медленно, отмеривая на глаз, заливать воду в рис.

– А как спина болела! С непривычки. Руки в мозолях. Я зашел на рынок, купил там плов и домой бегу, несу скорее маму кормить.

Казан можно было оставить на некоторое время, Малыш убавил огонь и наклонился к Алене. Что-то его внезапно расстроило, он уткнулся носом к ней в грудь.

– Знаешь, как я ревел потом…

– Почему?

Алена посмотрела на Малыша, ей показалось, что он сейчас заплачет.

– Почему? Что случилось?

– Забегаю в нашу квартиру, – Малыш продолжал. – «Мам! – кричу, – я тебе плов принес». Смотрю – тишина и ботинки отцовские в прихожей. Родители в своей комнате, не выходят. Я сажусь на кухню, есть свой плов. И тут вижу – хлеб лежит на столе, виноград, колбаса… Открываю холодильник – там битком. Отец зарплату получил, вернулся. Но я все ждал, думал, выйдут, спросят: «Откуда плов?»…

– И что? – Алена торопила. – Что родаки сказали?

– Ничего…

– Как? Малыш?

– Ну так, Ален! Вот так…

Алена заревела. Так ей стало жалко мальчишку, который бегал по Фергане с коробкой плова. Заревела, запричитала: «Я не могу… Я не могу». Малыш ее же и утешал. «Не плачь. Молодые были родаки, глупые. Может, мы с тобой еще хуже будем». Алену утешал и сам за компанию поплакал. Малыш любил себя пожалеть.

Поезд качался, и Малыш качался на нижней полке. Опять ему вспомнился южный город, совсем не похожий на русские города, вспомнились улицы – старые, узкие, и жаркий рынок, где чайхана работала до самой ночи. Он спросил у попутчицы:

– Девушка, а вы сами из Ферганы? Или в гости едете?

Звезда опять улыбнулась, надменно и насмешливо, как показалось Малышу.

– Поезд питерский, – сказала она, – вы не обратили внимание? Мы в Питер едем.

Ой, да, да, да! Вот теперь Малыш и обратил внимание. А то все думал, что такое на занавесках написано. «Северная Пальмира»? Какая такая «Северная»?

И сразу Малыш припомнил бутылку виски, которую он распивал с мужиками за киоском у вокзала. Ни одного лица не видел, только шарф мохеровый. Шарфик мохеровый, старый, затертый, каких давно не носят. Когда Малыш явился с открытой бутылкой к кассам дальнего следования, этот шарфик к нему подошел. Он спросил: «Пацан, куда едешь?». «В Фергану», – Малыш ответил. «Зачем? – шарф спросил, и двое в шапках тоже спросили: «На фига?» «С моста бросаться», – Малыш ответил. И тут все трое его обступили. «Ты че, пацан! У нас все мосты в Питере. Тебе в Питер нужно. Бери билет, а то щас правда в Фергану уедешь». Вот так Малыш и взял билет на фирменный питерский поезд.

Деньги были, немного, но были. Он собирал на подарок Алене. Не было у нее нормального телевизора. Был старый, с плеером, в который нужно вставлять диски.

По выходным Малыш с Аленой любили посмотреть кинцо. Кидали жребий, что сегодня – боевичок, ужастик или мультики. Малыш любил боевики, Алена – ужастики и мультфильмы.

– А давай купим смарт? – Малыш придумал. – Повесим на стенку? Будем все по онлайну смотреть. Знаешь, как классно?

– Знаю, Малыш.

Алена не любила навороты, ее устраивал и старый телик, и старая машинка. Все свободные деньги она тратила на путешествия.

– Мне сейчас не до смарта, – сказала она. – Нормальный смарт стоит дорого.

– Ну и что? Я заработаю. Я могу работать в две смены.

– В две смены, в две смены лапочка моя пойдет работать…

– Пойду.

Алена с умилением взглянула на Малыша и спросила его, как Карлсон в ее любимом мультфильме:

– Малыш, а как же я?

Малыш был нужен Алене отдохнувшим, веселым и голодным. Идеальный любовник на один сезон. А он не понял, он строил планы.

– Я буду зарабатывать, Алена!

– Малыш… – повторы начинали раздражать, – мы не умеем зарабатывать деньги. Бизнес – это не про нас.

– Но почему? Я научусь.

– Ты научишься, может быть. Но я уже нет.

– Да почему? Почему, Алена? Ты управляешь чужими делами! Почему не можешь открыть свой бизнес?

– Почему… – Алена не знала ответа на этот вопрос. – Может быть, я просто не хочу? Может быть, я сразу все транжирю, я не умею ничего планировать… И потому, что у меня нет времени, я никогда не вернусь в свои двадцать лет… Малыш! Как ты не понимаешь, взрослого человека невозможно переделать!

На смарт Малыш заработал, эти деньги торчали из кармана его теплой куртки. Он хлопнул себя по лбу и засмеялся:

– А! Все равно! Мне без разницы. В Питер так в Питер.

Поезд прибыл на Московский вокзал. Сразу оттуда Малыш спустился в метро и дернул в центр, он даже не подозревал, что его ждет наверху. В Петербурге Малыш еще не был и никаких других красивых городов не видел. Он вообще ничего красивого не знал, кроме Ферганской долины. С погодкой ему повезло, день был ясным. А что может быть лучше зимнего ясного дня в Петербурге, особенно когда видишь этот город в первый раз? Малыш вышел на Невском, и тут на него навалилась эта шикарная громадина.

Перспектива Малыша впечатлила, и он побежал по проспекту до колоннады Казанского собора. Он хотел добежать до конца и проверить: «Там везде, что ли, так? Сильно?» Он таращил глаза и повторял только одно это слово: «Сильно! Сильно! Сильно!»

Солнце, снег и духовой оркестр у Зимнего дворца – его все это ослепило. Трубы сверкали, дамы в театральных костюмах приглашали фотографироваться, гусарские марши припоминались по старым фильмам. Малыш сфотографировался в обнимку с ряженым Царем и отправил картинку Алене. «Алена! Я в Питере!».

Он знал, что Алена еще спит, и ответа не ждал. До обеда Малыш гулял, очарованный и пьяный. Он заходил погреться в кафешки и там заказывал по пятьдесят.

Около часу дня Малыш оказался у Петропавловской крепости. От Алены он слышал: «Казематы, казематы». Она любила заниматься просветительством и рассказывала Малышу про какую-то бабу, которая утонула в этих казематах. Что за баба, почему утонула – Малыш забыл, фамилия этой бабы, такая простая, смешная, в голове вертелась, Малыш щелкал пальцами, но так и не вспомнил. Решил потом еще раз спросить у Алены, когда она проснется.

В киоске, раскрашенном под черно-белую полицейскую будку, пекли блины. Малыш купил себе один с икрой, один с вареньем, взял стакан чая и отошел к высокому столику. Слетелись воробьи, один припрыгал ближе всех и клюнул блин с тарелки. Малыш сфотографировал воробья и скинул Алене. «Ален, воробьи тут борзые».

На соборе зазвонили колокола. Малыш сначала не обратил внимания, а потом прислушался. Перезвон был не церковный, колокола вызванивали знакомую песню. Малыш узнал: «А нынче нам нужна одна победа! Одна на всех, мы за ценой не постоим». Он захотел скорее позвонить Алене и разбудить ее, чтобы она тоже послушала. Радость била через край, сразу столько красоты на Малыша свалилось: и Невский, и мосты, и будки черно-белые, и красный камень крепостной стены, и колонны эти яркие, расстрельные[1]1
  Малыш имеет в виду Ростральные колонны (прим. автора).


[Закрыть]… Вот тут бы погулять с Аленой, почему они сразу не поехали вместе, почему она собралась одна в какой-то Копаоник?

Малыш набрал Алену и приговаривал: «Аленушка, скорее, скорее трубочку возьми, колокола звонят».

– Ален! – он закричал, когда она ответила. – Я в Питере!

– Я сплю, – проскрипела Алена и Малышом не назвала, как раньше.

– Ален! Я тебя люблю! Послушай!

Он поднял телефон, направил его на колокольню, чтобы Алена услышала: «А нынче нам нужна одна победа! Одна на всех мы за ценой не постоим».

– Слышала? Ален, ты слышала?

– Да, слышала.

– Ален! Скажи, скажи, как эту бабу звали… Ну бабу, ту, которая в казематах утопилась?

Алена отключилась, абонент был недоступен.

Почему она его больше не хочет, почему разлюбила, Малыш не понимал и не верил, что можно сначала любить, вместе спать, вместе кончать и плакать, а потом взять и уехать одной в Копаоник и трубку не брать. Малыш погрелся в соборе, увидел гробницы русской династии, подумал «саркофаги» и пошел наугад, в город.

Проблемки засветились осенью. В октябре у Алены появились друзья. Друзья детства, однокурсники, бывшие коллеги со старой работы, друзья мамы, девочки из клуба, которым негде переночевать… Эти люди приходили на кухню к Алене, пили с ней у стойки и отрубались на ее диване. Ржали они громко, Малышу всегда резало слух, когда они смеялись. Из-за стола он уходил первым, Алена говорила: «Я сейчас, я сейчас», но Малыш засыпал один в ее черной спальне.

Иногда она уезжала в гости к кому-то из этих людей. Выходной, ему, Малышу предназначенный, пропадал. Это называлось – «у меня же есть обязательства перед другими людьми, я не могу все свободное время проводить только с тобой». Тогда Малыш отправлялся работать в автосервис, в яму.

Однажды вечером, это случилось в начале декабря, Алена вернулась пьяная в хлам с подружкой.

– Это Чуп, – представила ее Алена.

Подружка кивнула. Ноги ее не очень держали, пять шагов до кухни она прошла автопилотом и рухнула на диван, не заблудилась. Потому что эта Чуп, оказывается, бывала здесь, в Алениной квартире, когда Малыша тут и в помине не было. И не нужно было делать на это все кривые недовольные рожи, но Малыш рожи делал, и губы надувал, и смотрел с обидой на Алену.

Она развалилась в своем кресле и потягивалась, зевая.

– Опять начнешь ругаться? – спросила она Малыша.

Он понимал, что разговор начинать не стоит, но все равно начал.

– Я тебе надоел?

– Подустала я немножко…

– Бухать неизвестно с кем не устала?

– Малыш, не злись, – Алена погладила его носком по коленке, – я ездила к своему крестному сыну. Да, у меня есть крестник. И ему уже знаешь сколько лет? Пятнадцать, Малыш.

– Ты опять?

– А что опять? Когда тебе будет тридцать, мне будет сорок пять. А когда тебе будет сорок пять, мне будет…. – Она свернулась в клубок и сложила руки под щеку: – Посчитай, Малыш, сам, я посплю.

– А давай мы не будем считать, – он развернул ее к себе вместе с креслом, – а? Давай ты завтра просто останешься со мной и не пойдешь ни на какую работу?

– А давай ты завтра заплатишь за мою квартиру?

– Твою квартиру можно поменять. Нам не нужна квартира в центре, давай найдем дешевле…

– Малыш, у нас нет минералочки? – Алена раззевалась до слез. – Малыш, будь другом, а? Сгоняй за минералочкой.

Ой, как он себя потом ругал за эту минералочку! Он вышел из квартиры и хлопнул дверью, злой и на мертвую подружку, которая храпела на диване, и на Алену, которая промотала без него два выходных, и на себя – за то, что ничего изменить ему не удается… Дверь хлопнула, английский замок щелкнул язычком, Малыш не собирался возвращаться. Но через квартал у ночного магазина он остановился, купил воды и побежал назад.

Малыш звонил, стучал, бил кулаками в Аленину дверь… Для чего? Зачем он это делал? Будил соседей для чего? Не открывают – не ломись, может быть, эта дверь не твоя. Тебе же сказали: взрослого человека изменить невозможно, чужую жизнь ты не изменишь, потому что и свою изменить не можешь. «Дверь? Не моя? – Малыш уперся. – Моя! Моя эта дверь!»

Из соседней квартиры выглянула соседка.

– А вы лбом давайте! Молодой человек, – подсказала она, – к чему вам голову жалеть? Мозгов-то у вас все равно нету.

Домой Малыш не пошел, как будто его привязали к этой двери. Он остался в подъезде, свернулся на подоконнике у батареи и кое-как поспал там несколько часов.

Утром дверь открылась. Алена вышла проводить свою Чупину. У лифта они целовались противно и долго.

– Ну давай, ну давай, моя дорогая, – говорила Алена.

Чуп кивала, она еще не могла шевелить языком.

Подружка поехала вниз, Малыш подошел к Алене и ударил ее кулаком. Подбородок и ухо он задел так сильно, что Алена упала.

Он испугался. Минутная ярость отошла быстро, так же, как вспыхнула. Он увидел кровь, поднял Алену с пола и сразу начал извиняться.

– Прости, Алена! Я не хотел! Ален, я не хотел! Прости! Не знаю, как я это сделал! Я не знаю!

Алена потирала разбитую губу, рассматривала кровь на своих пальцах и молчала. Из квартиры напротив высунулась соседка.

– А потому что спать нужно ночью! Молодой человек! Дома, в кровати! Тогда нервы будут в порядке.

– Доброе утро, – Алена кивнула соседке.

Она посмотрела на Малыша, на его издерганную рожу и сказала ему:

– Все, Малыш, считай, что мы попрощались.

А он не верил! Он не понимал, как можно попрощаться из-за одной ошибки. Он знал, Алена его за все простит, потому что она его любит, а выгоняет его только потому, что боится. Она боится, что Малыш ее бросит через пять или через десять лет, и поэтому сама его сейчас бросает, первая. Малыш набрал СМС: «Алена, я тебя не брошу! Никогда! Ответь мне, Алена, я прыгну с моста».

На Троицком мосту Малыш остановился. От прогулки, от холода алкоголь выветрился, и за дурным веселым подъемом снова наступил провал. Ботинки отсырели, перчаток не было, на ветру он начал замерзать. Малыш снова рухнул в свою яму страданий, и сразу вся красота Петербурга померкла. Солнце садилось, короткий зимний день заканчивался, а фонари еще не включили. Малыш смотрел равнодушно на питерскую шикарную панораму, на снежную Неву, Адмиралтейство, которое он, впрочем, не узнал. Он звонил Алене и опять ей кричал: «Мне плохо! Плохо! Плохо! Я брошусь с моста! Алена, если бросишь трубку – я прыгну!»

Нева в эту зиму замерзла, покрылась льдом, бугристым, неровным, с острыми кочками. Под мостом в тяжелых тулупах сидели любители рыбалки среди достопримечательностей. Мужики отошли от своих лунок и задрали головы, посмотреть, кто там орет.

– Алена! Я прыгну! Я утоплюсь! Я прыгну с моста! Мы больше не увидимся, я тебе обещаю, только послушай меня! Один раз! Всего один раз меня послушай!

У Алены не было времени слушать. Она пошла в ванную и встала под душ. С моста не прыгнет, в этом она не сомневалась. Ведь стоит же сейчас Алена в теплых струях перед зеркалом, живая и здоровая? Стоит. А ведь тоже кричала: «Я умру без тебя! Мне плохо!» «Больная была», – усмехнулась Алена.

Свой душ она называла «Джонни», не всегда, а только в напряженные нервные моменты, когда ей срочно хотелось расслабиться. «Джонни» удобен, он не устраивает скандалов, не дерется, с «Джонни» все просто: включаешь тепленькую, кончаешь за две минуты – и вперед, на любимую работу.

После душа она была совершенно спокойна. Надела черные узкие брюки, тунику, тоже черную, сапожки в черном лаке на высоком каблуке и под глазами нарисовала тонкие черные стрелки.

Малыш перебесится. Успокоится, если не сегодня, то завтра. А лет через пять какая-нибудь Крошка напишет ему прощальное письмо, пообещает броситься с моста, а Малыш почитает, вздохнет с сожалением, как же без сожаления, вздохнет… А потом отправится принимать теплый душ. И будут ему все мосты до звезды.

С Троицкого моста Малыш вернулся на Невский. Он бежал наугад, носился по городу, по безумной хаотичной траектории, от моста до моста, перескакивая ледяные остекленевшие лужи. Мойку, Фонтанку, канал Грибоедова он пробежал. И оттуда опять позвонил.

– Я на мосту! Алена!

– На каком ты мосту? – вздохнула она утомленно.

– Не знаю! Какая разница?

– Как выглядит мост?

– Лошади какие-то… Морды лошадиные…

Малыш вцепился в первого из прохожих:

– Скажите, какой это мост?

– Аничков, – ему ответили.

– Аничков мост, Ален!

– Хорошо, – сказала она, – В Питере много мостов. Не надо на каждом стоять и орать.

– Ты мне не веришь? Ален, ты что, не веришь, что я прыгну?

– Все, мне некогда, – ответила Алена, – я на работу.

Это была ее последняя смена перед отпуском. На следующий день Алена уехала на лыжный курорт, о чем свидетельствует очередной магнитик у нее на холодильнике. Она отдыхала от своей ночной жизни две недели, всего две недели. Все это время, целых две недели, Малыш разгружал вагоны в морском порту.

С тех пор они больше не виделись. Как-то весной Алена заехала в сервис, протянуть ремень, и там узнала, что Малыш остался в Петербурге. Папа сказал: «Ему там понравилось».

Десять признаков банкротства

Каждое утро импозантный Вася Натыкач звонил в наш офис и ругался. Повод? Повод был не нужен, Вася и без повода любил покричать. Скандалы заменяли ему и зарядку, и завтрак, и секс.

– Натыкач! – я его оглашала, и все менеджеры ставили руки крестом.

– Соедините меня с директором, – на этом Вася обычно настаивал.

А директора нет! Директор занят, поэтому ругаться с Васей приходилось мне.

– Вы сломали нам сделку! – начинал он. – Почему вы не отгружаете мой заказ?

– Предоплата… – я вздыхала. – Договор…

Вася помнил договор, но с радостью хватался за любую возможность поспорить. Он сразу включал свое «Ага-а-а-а!», как будто включал дрель.

– Ага-а-а-а! Договор! Да что вы говорите?! Неужели так сложно войти в положение? Мы серьезные люди! Мы имеем право на отсрочку!

– Конечно, – говорю, – я передам ди…

– Передай! – он не давал мне слово вставить. – И напомни, пожалуйста, своему занятому мужу – это мы делаем вам оборот! Нам давно пора увеличить кредитный лимит!

– Согласна, – я всегда соглашалась, – абсолютно согласна. Все передам.

– Я это слышу целый год! – бушевал он. – Я не оставлю этот саботаж! Я дойду до ваших акционеров!

«Дойду до ваших акционеров» звучало на особенном подъеме, после этой фразы Вася бросал трубку.

Через пару минут перезванивала его жена, легендарная Люся Натыкач, и продолжала концертную программу.

– Вы за кого нас держите? – она на меня кричала. – Где твой муж? Я неделю не могу на него выйти!

Люся была звездой, и к тому же очень темпераментной. Вот она-то как раз и добиралась до наших акционеров. Однажды на большой выставке Люся поймала нашего шефа и повисла на нем, как маленький бульдог.

– Отдайте нам южное представительство! Ваши люди не справляются! Поставьте директором меня! Всех увольняйте, а меня поставьте! Я вам организую продажи!

Шеф смотрел с удивлением на это чудо в енотовой шубе. Где-то на стенде ему вручили рекламную газету, он скручивал ее в трубочку, как будто хотел взять и прихлопнуть, как муху, эту назойливую бабенку, которая машет пред ним красным клатчем.

– Кто эта женщина? – спросил он. – Я думал, она меня изнасилует.

Люся Натыкач! В городе ее знали. Вместе с мужем она приехала на русский юг из Мариуполя и раскрутила свой собственный бизнес. Начали понемножку – продавали крестьянам шурупчики, гаечки, но уже через пару лет Люся перешла на трактора. И все без копейки денег! Все благодаря таланту. У Люси был талант легко и быстро входить в контакт с людьми. А уж после того, как Люся вошла, ее не так-то просто было выгнать.

Вася в этом дуэте жил, как лев в прайде. Охотилась Люся, но табличка с золотыми буквами «Директор» висела на двери его кабинета. Он умел произвести хорошее впечатление, хотя, если честно, меня смущали его пиджаки и галстуки. Что-то меня настораживало, возможно, золотые запонки или золотая пряжка на ремне… Но только меня, на русском юге золотишко никого не раздражало. Тем более никто не мог подумать, что семейная фирма супругов Натыкач обанкротится. Несмотря на все экспромты, Натыкачи вписались в южный рынок, там любили таких персонажей.

Веселая скандальная манера выбивать отсрочки и скидки никому не казалась странной. Люся была уверена: чем громче – тем лучше. Поэтому она кричала мне в трубку что-то непонятное, но очень бойкое.

– Гоп-гоп-гоп! Чина гоп! – примерно из этого состояли ее аргументы.

И в конце обязательно:

– Соедини меня со своим мужем! Я вам не девочка! У меня клиенты! Мне некогда ждать!

Ха! Не на такую нарвалась. Чтобы я? Из-за Люси Натыкач? Нарушала закон о цензуре и впадала в плоскость ненормативной брани? Ни за что.

– Люся! – Я целовала телефонную трубку. – Ты очень эгоцентричная женщина…

Чета Натыкач любила комплименты. Актерский талант требовал признания, «эгоцентризм» был принят как хороший критический отзыв. Трубку снова взял Вася, тональность разговора заметно поменялась.

– Ребята, – он улыбнулся и поправил бабочку, – мы не хотим с вами ругаться. Мы же все в одной лодке, мы же братья-славяне. Вы приехали работать, и мы приехали работать. Вы здесь чужие, и мы тоже стояли очередь за регистрацией. Нам нужно дружить. Давайте встретимся… – он сам это предложил, – поговорим спокойно, по-семейному. Сходим в какой-нибудь ресторанчик…

– Сходишь с Люсей в ресторанчик? – спросила я мужа.

Ответил он как раз примерно то, что вы подумали. Вот так вот мы и подружились.

Встречу назначили на берегу Азовского моря, от закрытых помещений мой муж сразу отказался. Супруги Натыкач согласились отправиться в дикое место на Азовских лиманах.

А что такого? Тамань мне нравится, здесь просторно. Едешь-едешь станицами, и вдруг за домами, там, где кончаются огороды, сверкает море. Я всегда мечтала, чтобы вышел за огород, а у тебя там не речка, не ручеек, а море.

Мы ждали Васю у крестьянского рынка. Я подошла к старухам-казачкам, которые торговали редиской и раками. Черные живые копошились в глубоких корзинах, а вареные красные лежали в эмалированных тазах. Большие раки продавались по двадцать рублей, средние – по пятнадцать, мелочь – по десять. Там, в торговых рядах, я услышала знакомые интонации.

– Ой, женщина, ну не на-а-адо! Я не собираюсь с вами спорить…

– Мужчина, вы просили каких побольшее – я вам наклала…

– Женщина, откройте глаза! Вашим ракам цена десятка, а вы кладете мне по двадцать!

– Ото ж я не знаю своих раков! Чи большие у меня, чи нет! От дивитесь на него! Стал и хаит моих раков!

– Вот только тыкать мне не надо! Я к вам на «вы», а вы тут сели и хамите.

– Нехай он едет лесом! – заверещали все торговки. – Хотит больших, а шоб отдай ему по десять!

Весь этот перебрех закрыла женская партия.

– Да подавись ты своими раками!

Это взвизгнула Люся Натыкач. Она схватила пакет и вытрясла всех раков обратно в таз. С тихими проклятьями Люся с Васей отошли в конец ряда к другой торговке. Вот тут я их и увидела.

Супруги Натыкач! Он – весь в белом, высокий, презентабельный, нос с горбинкой, стрижечка волной. Она – задиристая крошка, сарафанчик эсочка, панаму отвернула, а глаза у нее лучистые-лучистые.

Вася протянул руку моему мужу и до моей щеки дотронулся щекой. От него приятно попахивало легким холодным ароматом.

– Вот и встретились, – он улыбнулся, – друзья, так сказать, конкуренты.

Симпатичный мужчина. Парфюм опять же тонкий… Сама не пойму, откуда возникло мое подозрение. Объективной причины не было, но меня испугали белые туфли. Нормальные туфли были у Васи, по сезону, по моде, под брюки. Но как только я их увидела, так сразу и подумала: все ясно – белые туфли.

Мужские туфли молочных оттенков меня всегда смущали, у меня есть негативный опыт с белой обувью. За всю свою жизнь я не встретила ни одного надежного мужика в белых туфлях. Где я шлындала, на какие ботинки смотрела, вспомнить сложно, и тем не менее на моей памяти белые туфли носили альфонсы, аферисты, алкоголики, партийные работники и свингеры. Разумеется, я не собиралась всех мужчин в белой обуви зачислять в группу риска. И вообще на побережье Вася снял свои туфли, и я про них забыла.

– Сколько еще нам тащиться? – спросила Люся в станице.

– Тут рядом, – мой муж ответил, – еще полсотенки.

Мы выбирались к морю узкими желтыми дорожками вдоль каналов. Заболоченные озера и протоки заросли густым высоким камышом, за ним не видно ни человека, ни лодки. Дорога виляет по зеленым лабиринтам – и ни души кругом, только чайки смеются.

Море начинается сразу за лиманами. На берегу стоят маленькие рыбацкие базы с вагончиками вместо домиков, под деревом беседка и мангал, и никаких тебе шезлонгов. Глухомань, зато картинка интересная: море стальное, не синее, а именно стальное, небо голубое, акварельное и песок розовый.

Люся поправила шляпу, она берегла лицо от солнца. Вася притих, я полагаю, от восхищения.

– Да, – он разулся, тревожно оглядываясь, – надо бы почаще вот так вот… На просторе.

А песок, кстати, был розовым, потому что в нем полно дохлых креветок. Эта смолотая временем мука из мертвых панцирей и дает такой оттенок. В воде и в мокром песке копошилось много маленьких рачков, если присесть, поваляться в прибое, обязательно кто-то к тебе заползет под купальник. Но если немножко поплавать и быстро выйти, никаких рачков в трусах не останется. Я не боялась, но Вася не любил всех этих жучков, червячков, он очень тщательно вытирался, осматривал себя и долго вытряхивал полотенце.

Когда я увидела Васю в одних плавках, он снова показался мне подозрительным. Почему? Не знаю. Стройный мужчина, все у него хорошо, и плечи, и пресс, ноги длинные… Но мне не понравились бедра, они показались мне плоскими.

У меня негативный опыт с плоскими бедрами. Все мужчины в моей жизни, у которых была прямая, не рельефная, линия бедра, оказывались слабохарактерными и были склонны к многоженству. Таких очень легко сбить с панталыку, потому что они легко отвлекаются и многое забывают. Мужику с плоским бедром требуется постоянно все напоминать. «Дорогой, не забудь, тебе к восьми на работу», «Дорогой, ты помнишь, мы эти деньги отложили на мою шубу, не на твою»… Или, например, как говорила мадам Натыкач: «Вася, милый, ты сам обещал оплатить этот счет до десятого, не до двадцать пятого, а до десятого. Ты обещал, не я. Чем ты думал, когда обещал!». И все в таком духе.

Нет, нет, никакой научной основы за моими измышлениями нет. Это всего лишь женское визуальное впечатление – мне кажется, что плоские бедра недостаточно устойчивы. Муть, безусловно, это полная муть. И вообще, Вася поплавал и надел шорты. В воду с ракообразными он больше не полез, а я еще немножко побарахталась.

На берегу никого не было. Только пара джипов устроила ралли на песке, они гонялись по воде, это было очень красиво и весело: сверкающие брызги из-под колес летели фонтаном, парни орали… Люся на всякий случай отнесла подальше свое полотенце. «Наркоманы какие-то», – она немножко всполошилась. Но бояться было нечего, гонщики позабавились и укатили дальше.

Местные мальчишки прибегали ловить креветок. Они стояли по колено в воде, опускали на дно тряпки, потом вытаскивали их, и на растянутом полотне у них оставалось несколько штучек. Баловство, а не креветки. Мальчишки побросали свои ведра и стали играть в мяч. Он у них отлетел случайно, ударил Васю по лодыжке.

– Молодые люди! – он развернулся. – Вы не одни на этом пляже…

Мальчишки покидали мяч и убежали, из-за них волноваться тоже не стоило. Но объяснимо, объяснимо это мелкое раздражение: люди устали, много работают, как Люся говорила, «копеечка нервами дается». Слава богу, к ужину трудоголикам удалось расслабиться.

С рыбалки вернулся мой муж. Фонарь включил, единственный на базе. Луна поднялась полным кругом, тяжелая висела, как медный тазик.

– Гляньте, какая луна! – говорю.

– Я когда работала в собесе, – Люся глянула, – ой, что творилось в полнолуние! Все сумасшедшие сбегались…

Щуку пожарили, редиску порезали, вспомнили раков. Нормальный ужин получился, вино таманское опять же. Вася рассказывал, как он с Люсей познакомился. Облизнулся, прежде чем начать. Эта история ему самому после десяти лет брака все еще нравилась.

– Мы встретились на выборах. Я как раз тогда подумывал, а не начать ли мне карьеру в политике…

– Да, Вася! Там тебя и ждали, – Люся подбодрила.

– Работаю в Киеве, в предвыборном штабе, и вдруг меня посылают в какие-то Тягули наблюдателем на участок… Там была комнатка – чаек, бутерброды, водочка от нашего кандидата. Я туда заглянул, вижу – Люся режет семгу. – Вася облизнулся. – Я сразу заинтересовался.

– Семгу увидел! Мы тогда на картошке жили, у меня в собесе зарплата была восемьдесят долларов.

– При чем тут семга?! Я подумал: какая симпатичная девушка. И сразу у нее спросил: «Не угостите чаем?»

– Нет, ты сказал: «Девушка, а давайте чайку попьем на брудершафт».

– Нет, я сказал: «Не угостите чаем?» – а Люся открывает баночку с икрой и так шикарно ее мне намазывает…

– А мне что, жалко? Я только с первым мужем развелась. А тут икры пять банок дали. На участок.

– И она, умница, сразу меня кормить начала. Она мне сказала: «Покушайте, а то сейчас сметут».

– Да все голодные сидели!

– Да, Люся сразу меня кормить начала. Потом мы сели в разные углы, народ голосует, а мы переглядываемся. А ближе к вечеру поехали с урной голоса добирать. И она со мной в одну машину села.

– Не вдвоем! Не вдвоем! С нами наблюдатели были от конкурентов.

– А Люся, умница, что делала. Заходим мы с ней к бабушке. Люся улыбается: «Бабуля, вы голосовать будете?» – «Ой, дочка, а за кого, я ж их не знаю». – «Да за кого хотите, нам все равно». – «А ты-то, дочка, за кого голосовала?». – «Я вот за этого». – «А он хороший?». – «Симпатичный», – Люся говорит. «Ну, давай и я за него». Люся ей бюллетень на стол: «Вот в этот квадратик галочку поставьте». «Ой, дочка, я не вижу». И Люся, умница, берет старушку за руку и ее рукой ставит галочку.

– Я же в собесе работала! Я с этими бабками собаку съела!

– И никто не прикопается!

– А когда мы возвращались, она ко мне прыгнула на заднее сиденье. Ну, уж тогда я понял: «Надо брать!» Обнял ее немножко… И как она на меня посмотрела! Это надо было видеть, как она глазами сделала. И говорит: «Я люблю Меладзе».

– Ну, хватит! – засмеялась Люся. – Не ври!

– Да, так вот сразу и решила все точки над «i» расставить. Я, говорит, люблю Меладзе!

– Я концерт смотрела ночью! Мне что первое в голову пришло, то я и сказала!

– Но мы-то с Люсечкой план выполнили. Наш кандидат в Раду прошел. Нам премию дали. Смешно вспомнить – аж по сто долларов каждому! Мы их сложили и такую свадьбу отгрохали!

– На двести долларов! – Люся подтвердила: – Два дня гуляли! У друга в ресторане! С ментами!

– Мать моя, конечно, как узнала, сразу закатила скандал, – Вася сделал губы трубочкой и показал маму: – «Дурак! Женился на разведенной!» А сама? Сама же тоже развелась, мы до сих пор с отцом за квартиру судимся!

– Вот мы и сдернули из Киева! – Люся сказала. – Чтоб нас там родственники не сожрали!

– А я не жалею, – Вася перешел на серьезный тон. – Ни капли не жалею. Люся у меня такая активная. Я без нее один бы и не справился. Клиенты так иногда спрашивают: «А где ваш директор?» «Присаживайтесь, я директор», – говорю. А они удивляются: «Да? А мы думали, вот та вот женщина». А я не обижаюсь, я женой горжусь.