Текст книги "Лилианна. Судьбе вопреки"

Утром, одев выстиранное и отглаженное платье, Лилианна решила выйти на улицу. Она чудесно понимала, что ей как воздух необходима новая одежда, новое белье и обувь. Под строгим взглядом старой экономки, девушка терялась и попросить ее сделать покупки не осмелилась. Один за другим Лилианна обходила магазины, она могла часами разглядывать то одно, то другое. Но стоило хозяйке или хозяину подойти к девушке с расспросами, как Лилианна в страхе убегала прочь. Лишь поздно вечером, набравшись сил, горе покупательница дрожащей рукой положила на прилавок пару тонких лайковый перчаток. Маленькая улыбчивая старушка, работающая в лавке, с недоумением посмотрела на посетительницу.

– Господи надо же заплатить! – наконец догадалась Лилианна.

Со страху она абсолютно обо всем забыла. И начала судорожно рыться в небольшой сумочке, висевшей на руке. И наконец, Лилианна высыпала на прилавок небольшую горсть золотых монет. Однако по лицу продавщицы девушка сразу поняла, что это слишком много и, сделав вид что ошиблась, с улыбкой сгребла их назад в сумочку, оставив на столе лишь одну из них. Но судя по горстке сдачи даже этого было много. Взяв заветный кулек, девушка медленно, задрав нос, направилась к выходу, хотя больше всего на свете ей хотелось приподняв длинные юбки опрометью бежать до дому. Душа пела, а ноги сами пускались в пляс. Облегчение, радость, гордость сменяли друг друга. Никогда в жизни Лилианна не чувствовала себя такой свободной, смелой и уверенной в своих силах. Еще в Лондоне, разглядывая шикарные витрины магазинов, девушка мечтала зайти туда с высоко поднятой головой и, выбрав самую дорогую вещь, небрежно высыпать пригоршню золотых монет на прилавок и удалиться под изумленным взглядом притихшей толпы. Только сейчас, получив сдачу, Лилианна поняла, насколько она богата. И как ценен маленький сундучок с золотыми монетами, подаренный королем. Раньше она редко задумывалась о ценности денег. Ни каких-то дорогих вещей, одежды или лошадей, а именно самих денег. И если в Англии девушка представляла разницу между несколькими су и золотой монетой, то в Испании она знала только название местных денег, и ни разу живя в гасиенде не держала их в руках. Придя домой Лилианна закрыла на щеколду дверь и высыпала содержимое сундучка на широкую кровать. Девушка долго перебирала пальчиками золотые монеты, любуясь их блеском и красотой. На следующее утро донья Родригес де Сальваро маркиза де Бранчифорте, принцесса Пьетраперция в сопровождении двух крупных лакеев и одной молоденькой горничной, в большой открытой коляске, нанятой накануне, поехала за покупками.

– Что же, возможно жить в Мадриде будет ни так уж и плохо! – подумала Лилианна, оглядывая ворохи кульков, свертков, коробок и коробочек, заваливших большую кровать.

Теперь-то девушка наизусть выучила сложную денежную систему Испании: 4 реала составляют 1 песету; 10 реал это 1 эскудо; 10 эскудо равен 1 дублону Изабеллы, золотому. Теперь в сундучке помимо золотых дублонов были и серебряные испанские пиастры. Было что-то завораживающее в желтоватом и беловатом блеске этих монет.

Прошел месяц, с тех пор как донья Сальваро перебралась в дом мужа. Весь этот месяц Лилианна прожила как в розовой дымке. Безудержный подъем, начавшийся после первой покупки, захлестнул девушку с головой. Она как изголодавшийся странник, волею судьбы попавший на пир никак не могла насытиться этим прекрасным чувством свободы. Задыхаясь в доме мужа, девушка дни напролет проводила в погоне за новым платьем, сумочкой, веером. Она была удивлена, узнав, что за эти годы мода не стояла на месте и то, что носили великосветские дамы в Лондоне перед свадьбой, уже никто не одевал. Наряду с греческой модой начинает появляться римская, турецкая.

– Роскошь и любовь к новому дошли до такой крайности, – услышала однажды Лилианна разговор двух матрон, – что дама, одетая по-римски, стыдится принимать гостей своих в комнате, убранной во французском стиле. Когда хозяйка одета гречанкою, тогда и мебель непременно должна быть греческая, когда она в турецкой шали, тогда мягкие диваны покоят ее прелести и богатые восточные ковры лобызают ее ноги.

Лилианна решила не отставать от великосветской моды и пустилась «во все тяжкие». Она буквально сметала с прилавок дорогих магазинов понравившиеся вещи, нисколько не заботясь о том, что по городу уже поползли слухи о чрезмерном, немыслимом мотовстве жены дона Диего.

Тем более что моде Франции, а значит и испанского двора, перестали подходить простота и скромность «греческих» одежд. Тяжелые шелка и бархат Лиона теперь плотно укрыли недавних «нимф и богинь» Наполеоновского двора. Император восстановил красный и синий, цвета королевской власти. Тяжелые ткани расшивались массивным античным орнаментом, эта вышивка золотым каскадом окружала тяжелые трены и подолы придворных платьев. Головы модниц венчались драгоценными диадемами, чалмами и тюрбанами. Очень Лилианне понравилось то, что бальные платья получили съемные шлейфы, которые можно было быстро снимать, чтобы принять участие в танцах. Мужская мода была не менее роскошной. Мужчинам полагались форменные мундиры, присвоенные тому или иному учреждению, где они служили. Самые модные и состоятельные надевали бархатные и атласные кафтаны, богато вышитые шелками. И пусть Лилианна еще не выезжала в свет, однако витрины магазинов и женские журналы многое могли поведать внимательной моднице. Упряжка, итальянская мебель, чешский хрусталь, испанские зеркала, русские меха, драгоценности. Аристократия недоуменно оглядывалась вслед, завидев ее инкрустированную золотыми бляхами коляску.

– Откуда у жены арестанта, лишившегося всего своего состояния такое количество шальных денег? – спрашивали вокруг.

Но, увы, недолго. Как только Жозеф Бонапарт впервые, по-хозяйски переступил порог старинного особняка, уже ни у кого не возникло вопросов, чьи деньги с такой легкостью тратит донья Сальваро. Тихий шепот, липкие взгляды стали преследовать девушку буквально на каждом шагу. Даже поездки по городу стали для Лилианны неприятной необходимостью. Возбуждение и эйфория резко сменились упадком сил. Теперь хозяйка особняка могла сутками не вылезать из душной спальни. Непереносимая летная жара еще больше выматывала Лилианну. Окруженная непониманием и осуждением даже в собственном доме, девушка превратилась практически в узницу своей комнаты, комнаты которую Лилианна так ненавидела до сих пор. Частые визиты короля стали сущим испытанием для девушки. Вечера в компании Жозефа тянулись медленно и не доставляли удовольствия ни хозяйке дома, ни ее венценосному гостю. Порой Лилианне казалось, что только изысканный ужин, щедро разбавленный дорогим французским вином, приводит короля в этот дом. Но это впечатление быстро рассеялось, после одного неприятного инцидента. Однажды вечером, выпив чуть больше обычного, Жозеф вдруг неожиданно набросился на девушку. Король уже не раз намекал «фаворитке» о своем желании «укрепить связь», однако Лилианне удавалось обходить острые углы, вовремя менять тему или отшучиваться. Разомлевший после ужина и вина Жозеф галантно принимал условия игры. Именно поэтому его грубое нападение стало полной неожиданностью для девушки. Ни следа от галантности и сдержанности не осталось, когда Жозеф вдруг подобно голодному зверю набросился на девушку. Лилианна и охнуть не успела, как оказалась на полу. Неожиданность была столь велика, что первые несколько секунд тело находилось как будто в ступоре. Лишь почувствовав, что задыхается под тяжестью навалившегося на нее мужчины, Лилианна стала бешено сопротивляться. Она пускала в ход коленки, кулаки, отпихивала, колотила, уворачивалась, но в Жозефа как будто дьявол вселился. Услышав как трещит ткань тонкого муслинового платья, девушка вцепилась когтями в щеку насильника. Видимо острая боль привела мужчину в чувства. Он охнул, на мгновение застыл, а потом, оттолкнувшись рукой, перекатился на спину. Обретя неожиданную свободу, Лилианна притихла. В полной тишине было слышно только их прерывистое дыхание. Немного успокоившись, девушка привстала на локте и стала внимательно наблюдать за королем. В том, что нападения больше не последует, она не сомневалась. Жозеф лежал на спине, тяжело дыша. Широко открытые глаза смотрели в потолок и казались неживыми. Лицо и шею покрывали крупные капли пота. Вдруг Жозеф резко выдохнув воздух сел. Лилианна от неожиданности шарахнулась в сторону. Не глядя на девушку, король тяжело, с усилием встал. Казалось, каждое движение дается ему с трудом. Подойдя к столу, Жозеф схватил бутылку вина и стал жадно пить ее прямо из горла. Допив остатки, он с силой швырнул ее в камин. Лилианна взвизгнула, когда острый осколок стекла, отскочив от каминной кладки, порезал обнаженную ногу. Жозеф в два шага пересек комнату и, наклонившись, внимательно посмотрел на маленькую ранку, из которой тонкой струйкой стекала кровь. Лилианна вдруг остро почувствовала, что ее нога обнажена до самого бедра и стала судорожно прикрывать ее остатками платья. Жозеф хмыкнул, как будто ее скромность была для него забавной.

– Я не хотел тебя пугать, просто все накатило. Неужели тебе совсем не хочется попро…

– Нет! Вы дали слово! – слишком быстро и слишком громко выкрикнула девушка.

– И я его сдержу! Хорошо. Пусть все останется как есть, – сказал король и никак не пояснив сказанное, вышел из комнаты.

Лилианна еще долго сидела на полу и размышляла над произошедшей сценой. Сколь ни мал был ее опыт общения с мужчинами, но даже она понимала, что попала под горячую руку. Видимо и в самом деле на него многое накатило. Жозеф хотел снять накопившееся напряжение, выплеснуть на кого-то злость и агрессию. Никакой влюбленностью здесь и не пахло. На месте девушки могла оказаться служанка или какая-то другая более доступная женщина.

После инцидента Жозеф несколько недель не приходил в дом к донне Сальваро. Лилианна уже вздохнула свободно, втайне надеясь, что после неприятной сцены у короля пропадет к ней интерес. Но получив ароматную карточку с приглашением на званый вечер от какой-то графини, поняла, что ее чаяниям не суждено сбыться. Выход в свет в роли королевской содержанки приводили Лилианну в ужас. Лишь представив липкие презрительные взгляды и шепот за спиной, девушку начинало трясти. На два дня, Лилианна, которая никогда раньше не болела, слегла с приступом сильной головной боли. В следующий раз перед самым балом было «случайно» испорчено платье. Увы, всех этих хитростей надолго не хватило, и девушка прибегла к одному из главных оружий женского пола, к слезам. Однако уговоры и мольбы быстро надоели Жозефу и он с суровой решительностью потребовал от девушки выполнения своего долга. Лилианна хорошо понимала, что за богатство и свободу нужно платить, однако старалась как можно дольше отодвинуть этот день.

И вот, поздним августовским вечером, облаченная в роскошное тяжелое бархатное платье, цвета красного вина, с драгоценной диадемой в черных волосах донья Родригес де Сальваро маркиза де Бранчифорте, принцесса Пьетраперция медленно поднималась по ступенькам театра, положив дрожащую холодную руку на рукав вышитого золотом мундира короля. Девушка догадывалась, что это первый совместный поход в театр не будет для нее праздным выходом в свет, однако лишь оглядев с высоты королевского ложа зал, поняла какой пыткой будет для нее это летний вечер. Уже впервые минуты, незаметно разглядывая публику, Лилианна сообразила какую глупость совершила, согласившись одеть в театр это присланное накануне яркое кричащее платье. Не смотря на засилье французской моды испанки одевались весьма сдержанно, предпочитая строгие туалеты и пастельно-светлые тона и все возможные оттенки темного цвета. Лишь несколько платьев, в которых яркие цвета сочеталось со строгостью кроя, притягивали взгляд. Сама фигура любовницы короля разжигала любопытство, а уж ее красный, усыпанной драгоценными камнями наряд, стал без сомнения гвоздем этого вечера. Во время небольшого антракта Лилианна сидела, опустив глаза и спрятав в складках юбки дрожащие руки. Бесконечная череда почтительных приветствий, которые предназначались королю, ни в кое мере не касались его спутницы. Испанское дворянство не скрывая любопытства, разглядывало девушку, награждая ее то – испытующим, то – презрительным взглядом. Лилианна знала испанский уже достаточно хорошо, что бы понимать сквозь шум толпы обидные реплики, брошенные в ее адрес. Нет, в нее не тыкали пальцем, не кричали в лицо. Никто бы не осмелился открыто оскорбить новую пассию короля, да еще в его присутствии. Но от их нескромных взглядов, от презрительно поджатых губ девушку бросало то в жар, то в холод.

– Вы ведь специально прислали мне это платье? – уже не сдерживая рыдания, закричала Лилианна, как только король со своей спутницей скрылись в полутьме закрытого экипажа.

– Ты была прекрасна. Тебя заметили. Дай тебе волю, ты бы оделась как серая мышка или надела на голову колпак. Я не потерплю радом с собой серости и посредственности! Ты привлекла внимание толпы. Уже завтра о тебе заговорит весь город.

– А вам только этого и надо, что бы на меня таращились! Что бы меня на каждом углу обливали грязью!

– О своем чистом имени надо было думать до того как ты на всю страну прославилась своим мотовством! Играй свою роль, солнце мое, ведь тебе за нее так щедро платят! – похоже, нытье девушки стало выводить Жозефа из себя.

Прикусив язык, Лилианна отвернулась к окну. Сглатывая слезы, она поклялась себе никогда в жизни не носить красные платья. Платья цвета крови, цвета пьянящего вина, цвета ее горькой славы. Увы, это было только начало.

Лилианна перебирала пальчиками маленькие, ароматно пахнущие карточки. В детстве, играя в доме родителей, она так мечтала, что когда-нибудь, повзрослев, будет получать вот такие элегантные приглашения на балы, приемы и обеды. Как будет решать пойти на бал к герцогине такой-то или к графине такой-то. А потом выбирать платья, шали, шляпки. Мама не могла похвастаться большим гардеробом, однако она никогда не ругалась, если девочка часами крутилась возле зеркала, обернувшись в длинную кашемировую шаль или накидывала на плечи единственную выходную накидку матери и прохаживалась по комнатам, путаясь в ее длинной поле. И вот сейчас ее детские мечты сбылись. Туалетный столик завален приглашениями и карточками. Вот только у Лилианы не было никакого желания куда-то выходить. Прошли уже более двух месяцев, с момента ее первого выхода в театр. Под нажимом короля свет принял ее сначала с любопытством и призрением, позднее с холодным равнодушием.

К новой пассии Жозефа дворянство быстро потеряло интерес. Девушка не была ни ослепительной красавицей, ни экстравагантной модницей, ни обаятельной светской львицей. Даже клеше алчной авантюристки, которым ее наградили вначале, рассеялось как дым. Но возможно на все это посмотрели бы сквозь пальцы, если бы не одно «но». Самым главным недостатком доньи Сальваро было то, что она даже в малейшей степени не могла и не хотела влиять на решения и настроения короля. Робкими, неслышными шагами, входя в светскую гостиную, Лилианна тут же старалась смешаться с толпой, а еще лучше найти укромный уголок, и спрятаться от шума, от суеты, от любопытных глаз. Девушка так и не смогла найти комфортный для себя круг общения. Сторонники короля игнорировали ее, противники открыто призирали. Поначалу она пыталась влиться в какую-нибудь группу людей, завести знакомства, начать разговор. Но стоило, кому-то обратить на нее пристальное внимание как Лилианна терялась, начинала заикаться и старалась как можно быстрее уйти. И куда только делась ее образованность и начитанность, которыми так гордилась ее тетя или внимательность к собеседнику и тактичность, которая так нравилась дону Диего и его гостям. Девушка понимала, что ее вынужденная компания приятна далеко не всем и никогда первая не начинала разговор. Жозеф часто ругал ее за подобное поведение. Однако Лилианна не хотела набирать очки эпотажными выходками или хамством. Буквально выпихнув любовницу в свет, король тут же бросил ее одну. Возможно, если бы Жозеф, хоть раз оказал ей прилюдно поддержку или заступился бы за нее, знать не посмела бы относиться к ней с таким призрением и отчуждением, но, увы, на балах и приемах король никогда не подходил к ней, не одаривал ее вниманием или благосклонностью. Однако, не смотря на все это, он дважды в неделю на виду у всего города посещал свою любовницу в ее старинном особняке. И пусть долгими вечерами они играли в шахматы и карты, но об этом догадывались только молчаливые слуги, для всех остальных Лилианна была шлюхой, подстилкой ненавистного короля. Как же обидно это была для одинокой испуганной девственницы. Еще один раз Жозеф попробовал воспользоваться ситуацией, но получив яростный отпор, более не настаивал. И это единственное за что девушка была ему благодарна.

Лилианна все еще в задумчивости перебирала карточки, когда после едва слышного стука в комнату заглянула экономка. Уже не впервые пожилая испанка входила, не дожидаясь приглашения, и это была не единственная дерзость, которую она себе позволяла. Сеньора Деборо была не просто опытной экономкой, прожившей весь свой век в этом доме, но и дальней родственницей дона Диего. Сначала Лилианна пыталась наладить с ней общий язык, но ничего кроме молчаливого призрения не получила в ответ. Возведенная в ранг почти что хозяйки, при холостом господине, она тяжело переносила приезд его молодой жены. Девушка понимала как трудно этой пожилой женщине, посвятившей всю свою жизнь служению этому дому и этой семье, смириться с прилюдным позором супруги дона Диего. И будь Лилианна знатных испанских корней, возможно бы экономка не осмелилась бы так себя вести, но перед «нищей англичанкой» расшаркиваться было не обязательно. Ее далеко не почтительное отношение к хозяйке накаляло и без того тяжелое положение в доме.

Слуги, подстрекаемые с одной стороны экономкой, с другой старым дворецким разбились на два враждующих лагеря. Одни всей душей приняли тихую, застенчивую хозяйку, ценя ее за доброту и участие, другие яро ополчились против нее, пользуясь ее мягкостью и робостью.

– Донья Сальваро, в гостиной вас дожидается мужчина. Говорит, что вы не откажитесь его принять, – поджав губы, отчеканила сеньора Деборо.

От девушки не ускользнул двусмысленный намек, вложенный в последнюю фразу. Можно подумать она с утра до вечера принимает мужчин. Однако единственным посетителем особняка был король и уж экономка то хорошо это знала. Конечно, надо было бы ее одернуть, да не хотелось портить себе настроение бессмысленной перепалкой со слугами. К тому же девушка до сих пор робела перед внушительной фигурой пожилой испанки.

– Кто он? Он представился? – с любопытством спросила Лилианна.

– Я, в отличие от сеньора Франца, не пропустила бы в дом неизвестно кого! Вот карточка! – фыркнула экономка, положив на столик маленький квадратик белой бумаги.

Щеки Лилианы предательски заалели. Намек по поводу того, «кого» именно старому дворецкому не стоило пускать в дом, был слишком прозрачен. Что бы скрыть замешательство девушка сразу взяла в руки карточку и тут же радостно вскрикнула.

Лаццаро

«Никколо Франческо Лаццаро. Художник».

Когда прошли первые волнительные мгновения девушка отвела сеньора Лаццаро в малую гостиную. После чашки дымящегося чая художник рассказал девушке о своем бегстве из гасиенды. Как оказалось, он уже несколько месяцев находился в Мадриде.

– После ареста дона Диего и вашего отъезда, французы почти сразу начали хозяйничать в доме, а уходя его разграбили. Увели лошадей и крупный скот, – после просьбы девушки начал свой невеселый рассказ художник.

– Значит, все остальное уцелело? Управляющий должен бы в случае беды спрятать припасы, а ценные вещи и оставшейся скот отогнать к соседям.

– Увы, дитя мое. Этот плут первый бросил нас, прихватив с собой значительный куш.

– Как он посмел!? Это же воровство!

– Увы, он был не единственным, кто поспешил воспользоваться ситуацией. Поняв, что хозяин не вернется слуги начали растаскивать домашнюю утварь и припасы. Соседи, те самые благородные доны, которые приклонялись перед доном Диего, тоже приложили свою руку. Кто-то ночью увез из сарая сено, кто-то угнал двух быков с дальнего пастбища. Но больше всех отличился дон Франциско. Объявив, что дон Диего должен был ему большую сумму денег этот «друг семьи» присвоил себе мельницу.

– Но это же подло! Бесчестно! Я надеялась, что они помогут, а они… – Лилианна была так возмущена что незаметно для себя перешла на английский.

– Увы, дитя мое. Их главная задача была не попасть под горячую руку французов. Ведь несколько человек обвинили в сговоре с доном Диего и арестовали. О дружбе речи не идет, когда нужно спасать свою шкуру. Ну, а уж если при всем при этом есть возможность безнаказанно обогатиться…

– Я хотела написать письмо в усадьбу и узнать как там дела, но так и не нашла время. Сначала ждала суда, надеясь что все образумиться. Потом… потом было не до того, – как-то робко обронила Лилианна.

Вдруг девушка густо покраснела. Только сейчас она сообразила что если сеньор Лаццаро узнал что она живет здесь, то он наверняка знает о ней и многое другое. Почувствовав заминку, сеньор Лаццаро одобряюще улыбнулся девушке.

– Вы меня осуждаете? – спросила она.

– Нет. Пусть бросит камень тот, кто безгрешен. А я, увы, многое в жизни повидал. Я знаю вас уже давно и вы никогда не были легкомысленны или порочны. Я слышал, вас взял под свою защиту дон Карлеонэ, но я не могу понять как вы попали в руки Жозефа. Возможно вы влюбились? Ваш брак нельзя было назвать удачным, а тут король, победитель. К тому же он богат.

– Я понимаю к чему вы клоните. Когда все это началось… я не смогла удержаться…мне так стыдно. Ну вы понимаете?

– Я вообще ничего не понимаю. Начните с начала, дитя мое, – одобряюще улыбнулся сеньор Лаццаро.

Лилианна так и сделала. Немного помолчав, она выложила старому другу свою историю. С самого начала, с того дня как однажды поздно вечером в дом ее мужа постучали солдаты. Сеньор Лаццаро слушал молча, не перебивая. Лишь его длинные красивые пальцы беспрестанно отбивали какой-то ритм на столе. Лилианна была благодарна этому эмоциональному венецианцу, за несвойственную ему сдержанность и тактичность. Прерви он ее рассказ какой-нибудь репликой, девушке было бы сложно его продолжить. А так незаметно для себя Лилианна не только поведала свой невеселый рассказ, но и раскрыла перед этим пожилым мужчиной свою душу. Когда девушка закончила, сеньор Лаццаро улыбнулся.

– Что же все не так плохо как мне казалось.

– По вашему «не плохо»? – изумилась Лилианна. Она ожидала совсем другого. Если не осуждения, то уж точно сочувствия своему горю, а тут…

– Жизнь вас потрепала, но вы умная и сильная и сделали правильный выбор.

– Я не очень вас понимаю, но я рада вашим словам. Мне было бы так тяжело увидеть призрение в ваших глазах, – грустно улыбнулась Лилианна. Она уже свыклась с мыслью о том, что она поганая овца.

– А вот это зря! Вот за это вы достойны осуждения!

– То есть как? Я не поняла?

– Очень просто. Да, я был наслышан о том, что вы являетесь любовницей Жозефа. Хотя и сомневался в этом. Но даже если бы это было так, я не вижу в этом ничего позорного. Испокон веков короли брали себе в любовницы прекраснейших представительниц своего времени. Целые эпохи смотрят на нас лицами этих великолепных женщин. Вся история Греции, Рима, Византии, Франции пропитана духом свободной любви. Такие фигуры как Монтеспан и Памподур гремят ничуть не меньше, чем короли этих времен. А что вы слышали о бедных женах этих монархов? Почти ничего. А они были королевами.

– Я никогда об этом не думала.

– А зря! Глядя на стакан, наполовину наполненный водой, вы видите что он наполовину пуст, не замечая что он наполовину полон. Вас осудил и отверг свет совсем не за вашу связь с королем, а потому что вы не оправдали их ожиданий. Но хуже всего то, что вы позволили им осудить и отвергнуть себя. Выживает сильнейший.

– Боюсь это не для меня. Зная что мне предстоит очередной выход в свет, у меня начинают трястись коленки. Я чувствую себя белой вороной среди этой толпы. Когда кто-то заводит со мной разговор, я заикаюсь, начинаю путать английские и испанские слова.

– И зная этот небольшой грешок, вы теряетесь еще больше.

– Да пожалуй.

– Вы знаете испанский, знаете английский и французский.

– Учить то меня учили, но… я знаю испанский не достаточно хорошо что бы свободно общаться на нем с испанцами, а из беглой французской речи я понимаю не все. Я начинаю путаться, переходить на английский. Не знаю. Мне проще сидеть в уголочке и молчать.

– И это ваша главная ошибка. Вы снова видите пустой стакан, а не полный. Да вы не владеете в совершенстве испанским и французским. Даже изучая язык с детства, иностранцу тяжело соперничать с исконными носителями языка. Общепринятые обороты, пословицы, афоризмы. Это впитывается с молоком матери. Подумайте лучше о другом. Ведь вы знаете испанский значительно лучше французов, а французский получше испанцев. Так?

– Возможно.

– Тогда вы в лучшем положении, чем большинство из них. Жозеф привел с собой большое количество французской знати, которое по малейшему поводу грызется с испанскими донами. Вы же сами видите что свет разбит на два непримиримых лагеря. Про французский и про испанский. Да и сами испанцы ни как не могут договориться.

Лилианна кивнула. Конечно живя в доме дона Диего девушка слышала о правлении Бурбонов, отречении Карла IV и его сына Фердинанда VII и провозглашении на престол Иосифа 1, Жозефа Наполеона. Но только стараниями дона Айседора она стала неплохо разбираться во внутренней политике Испании, в ее партиях и группах. Французы и испанцы вели сражения не только на поле брани, но и в стенах гостиных и салонов.

Даже если не брать ярых монархистов, сторонников Фердинанда VII, можно с уверенностью сказать, что в рядах про французской партии не было единства. Сторонники конституции – либералы, представлявшие идеи французской революции с пеной у рта доказывали свою правоту, без устали критикуя реформаторов, так называемых «офранцуженных». Последние, в число которых входили государственный секретарь де Уркихо и военный министр О'Фаррилл были уверены что только сотрудничество с сильной Францией может помочь Испании не только в борьбе против соседей, но и защитить испанские власти против самого оккупационного режима.

– Но не могу же я их помирить, – улыбнулась девушка.

– Этого никто и не требует. Но вы практически на равных можете общаться с одной, другой и третьей группой. Ведь вы жена заговорщика, любовница французского короля, к тому же англичанка.

– По-вашему это мои плюсы? – изумилась Лилианна, – Для них я жена нищего арестанта, шлюха ненавистного короля, к тому же глупая англичанка.

– Ну, это вы зря! Просто надо любую ситуацию повернуть к себе лицом. Фигура вашего мужа, хоть и нищего по-прежнему окутана ореолом славы, как заступника отечества. Если кое-где рассказать душещипательную историю о том, как коварный искуситель шантажом и подкупом подтолкнул бедную вдову на путь греха, ну и так далее. Свет падок на подобные истории. Кто-то будет жалеть, кто-то восхищаться или осуждать, но самое главное что про вас снова вспомнят. Это вас шанс выйти из тени, показать себя, найти свой круг.

– Я все понимаю. Я ведь не дурочка. Я пыталась! Но лезть в политику или интриговать мне не хочется.

– Вас никто на это и не толкает. Боже упаси! Сунься вы в этот змеиный клубок, вас сожрут с потрохами. Вас должны интересовать более возвышенные сферы.

– Да, конечно, я старалась. Но моего испанского не хватило что бы на равных обсуждать испанскую поэзию и прозу. Я плохо знаю местных авторов. Да и с современной, модной, французской литературой я не в сильном ладу. Я люблю английских писателей: Дефо, Джерома. А Джейн Остин. О ее книге я могу говорить часами. Но в Испании «Гордость и предубеждение» мало кто читал. Ее просто не поймут. Я зашла в тупик сеньор Лаццаро. То, что интересует их я плохо знаю, а то что интересно мне, не знают они. Наверное, я не слишком умна, не сильно образованна, да и вообще бестолкова.

– Я понимаю тебя, дитя мое. Ты винишь себя во всех неудачах, но я считаю что главный виновник твоих бед – твой муж. Дон Диего совершил несколько серьезных ошибок, за которые тебе еще долго придется расплачиваться. Он буквально выдрал тебя как нежный, едва распустившийся цветок из знакомого сада и бросил на раскаленный песок Испании, без ухода, любви и заботы.

– Вы все шутите!

– Да, какие уж тут шутки. Зачем он женился на тебе и увез из Англии, я не знаю. Да бог ему судья. Но как он осмелился втянуть совсем молодую неопытную девушку в заговор, да еще не позаботясь о ее дальнейшей судьбе? Если бы он представил тебя свету, нашел покровителей, ну или хотя бы понимая к чему приведет его проигрыш, обеспечил бы тебя, вывез из страны, – развел руками сеньор Лаццаро.

Лилианна сидела молча, опустив голову. Эти мысли давно приходили в ее голову. Да, дон Диего ее не любил. Да, он готов был жизнь отдать за свободу Испании. Но стал бы он действовать столь опрометчиво, если бы на ее месте была мать, его любимая Омелия?

– Что толку об этом говорить. После драки кулаками не машут. Пусть наш брак и не был удачным, но я все равно чувствую свою вину перед доном Диего. Бог свидетель, я пыталась соответствовать его ожиданиям. Старалась достойно войти в этот круг избранных людей, что бы еще больше не позорить древнее имя Сальваро, но у меня ничего не получилось, – вздохнула Лилианна. Она встала с кушетки, расправив уставшие плечи.

– В том то и дело. Ты все время старалась соответствовать чьим-то ожиданиям. Переделать себя. Но если вы не можете измениться под этот мир, измените мир под себя.

– О чем вы говорите. Как я могу изменить мир!? Я же не бог и не волшебница.

– Ну, это образное выражение. Вам нужно создать свой собственный круг. Вы хорошо рисуете, неплохо разбираетесь в живописи. Создайте свой солон. Для художников, людей искусства, для всех, кого привлекают разговоры о прекрасном, возвышенном, а не политические баталии. Вам пора стать самой собой. Стать привлекательной молодой женщиной. Свободной и состоятельной.

– Стать самой собой, – мечтательно проговорила Лилианна.

Как бы ей этого хотелось. Идея открыть солон была очень привлекательной. У многих знатных испанок был свой круг людей, знакомых по интересам, малый двор. Но они сильно зависели от своих мужей и их политических пристрастий. Но Жозеф вряд ли будет диктовать ей кого принимать в своем доме, а кого нет.