Текст книги "Время созидать"

Но в это верилось слабо.

Несколько мгновений Тильда смотрела вслед целителю. Потом глубоко, с наслаждением вздохнула – лица коснулся сырой воздух, который принес сладкие, терпкие ароматы самшита и сырого камня.

И нехотя побрела назад, к дверям, раскрытым настежь в темные покои дома, где жила уже пятнадцать лет.

У двери на столике стояла лампа, и Тильда увидела письма, пришедшие на ее имя. Их было несколько: пузатые коричневые пакеты – из Градостроительного ведомства, одно письмо на белой и одно – на голубой бумаге. Чтобы отвлечься от горестных, темных мыслей, Тильда взяла их все и тут же вскрыла печать сначала на голубом.

Это было приглашение на ежегодное празднество торгового дома «Солейн», объединяющего виноделов, подписанное старинным другом ее отца. Тильда отложила его – на празднество в этом году она не собиралась. Нужно будет сочинить вежливый ответ с отказом…

Письма из министерства не содержали ничего необычного, это были бумаги на подпись и сметы.

Белый же конверт и печать на нем принадлежали брату. Тильда взломала сургуч. Быстрые, неаккуратные буквы складывались в три предложения: «В вино попал жук тукки. Все бочки «Западного Арха» пропали. В этом сезоне выслать денег не смогу».

Не веря, Тильда смотрела на лист бумаги в руке. Смотрела, а буквы то вспыхивали синим, лезли в глаза, то искривлялись, расплывались в каком-то тумане. Ее обступила липкая морось, и ощущение было такое, будто идешь наощупь в темном погребе, а к лицу пристала паутина.

Она выругалась – бессвязно и зло, выражая всю боль, все отчаяние в словах. Четыре пятидневья до Долгой ночи! Без денег, вырученных за вино, она не сможет собрать оставшуюся сумму для господина Коро, а недоимки в этот раз он не потерпит – в прошлом году она и так не смогла заплатить десять золотых.

Тильда вышла на крыльцо и села на мокрые ступени, и от резкого движения боль вонзилась в колено раскаленным гвоздем. Тильда хотела завыть – в голос.

Но у нее больше не было ни слез, ни слов.

5

Предутренние серые сумерки застали Тильду в напряженной позе за письменным столом – среди вороха конторских книг и расписок.

Она откинулась на спинку стула, чувствуя затылком холодное твердое дерево. Глаза болели, а плечи сводила судорога. Тильда провела ладонью по лицу, пытаясь стереть усталость, заставить себя сосредоточиться на цифрах.

Длинные столбцы их чудились, едва она закрывала глаза, эти цифры наливались красным и распухали, будто напившиеся крови пиявки, и никак не отодрать, никак от них не избавиться, и в голове – только бесконечные ряды чисел, что получено и что израсходовано, описи имущества, общая сумма, остаток и долги…

Тильда встала, чтобы размять затекшую спину. Прошлась по кабинету: от бюро к окну, от окна – к пустому камину, от камина – к шкафу.

Чтобы выплатить долг господину Коро, ей не хватало семидесяти золотых монет. Тильда смотрела на перстень с геммой и серебряные часы-луковицу, лежащие на столе – единственные ценные вещи в этом доме. И то и другое – подарки отца. Даже если продать их, а заодно и оставшиеся картины, и добавить еще то, что было отложено на черный день, можно выручить в лучшем случае две трети суммы.

Взгляд наткнулся на громоздкий шкаф в углу. В его ящике, запертом на ключ, хранилось пятьдесят тионов серебром, приготовленных для уплаты рабочим и подрядчикам.

Это неправильно, сказала Тильда себе, но рука сама потянулась за ключом к цепочке на поясе. Я не имею права лишать рабочих их жалованья, – пробубнила из своего угла совесть, но ключ повернулся в замке. Я не смогу вовремя вернуть эти деньги, – доказывал разум, но ладонь ощупывала тяжелые холодные кругляши.

А перед глазами вставало узкое бесцветное лицо господина Коро с хищной, острой улыбкой и взглядом дознавателя.

В ее ремесле честность – не добродетель. И стоит ли бороться, чтобы эту добродетель сохранить?..

Она подошла к макету храма, стоящему у окна, провела рукой по искусно вырезанному из дерева куполу и двойной колоннаде, по скатам крыш над порталами, по аркам окон…

Был еще один выход. Зыбкий и ненадежный.

Тильда знала, что у нее есть право обратиться к торговому дому «Солейн» за помощью – ведь в нем помогали всем своим членам, оказавшимся в затруднительном положении.

Так что приглашение на прием оказалось кстати – праздник должен был состояться через два дня. Но Тильда не полагалась только на помощь торгового дома, в крайнем случае она готова была расстаться с частью родовых земель. Она без колебаний продала бы и опостылевший особняк в столице и переселилась в Бронзовое кольцо, но дом был завещан Арону, и распоряжаться им Тильда не могла.

– Проклятье!.. – Она в бессильной ярости сжала кулаки.

«Ты все равно утонешь», – подсказала ей темнота.

Взгляд заметался по кабинету: стены, выплывавшие из темноты, клонились из стороны в сторону, словно пьяные. Предметы не хотели принимать привычные очертания.

«Горы горя пройдешь? Горы огнем горят, как уголья».

Взгляд остановился на распахнутых дверцах шкафа – изнутри тускло блеснули выстроенные в строгий ряд, как солдаты на плацу, корешки томов «Истории Республики». А голос все шептал – то едва различимо, то громче, он твердил об огне и горе, о темноте и забвении, принося откуда-то дыхание тлена и времени. Тильда ухватилась за край стола, но дерево под пальцами вдруг стало невыносимо скользким.

– Кто ты? Что ты? – шепнула Тильда.

Темнота расхохоталась в ответ.

– О, милая, ты меня знаешь, знаешь…

Ветерок тронул тяжелые пыльные шторы. Скрипнула половица. А с портрета над камином глянуло знакомое лицо. Гарольд Элберт – вместо портрета отца.

– Вот и свиделись, любовь моя.

Тильда вздрогнула от голоса, властного и сильного, скрипучего, как рассохшееся дерево.

Мужчина шагнул ей навстречу с портрета – такой, каким она его помнила. Высокий, крепкий, с тонкими усами и бородкой. Тильда отшатнулась, попятилась, натыкаясь на стулья и кресла. Покатился упавший с подставки глобус.

Гарольд Элберт надвигался, растягивая в улыбке узкие губы. Тильда пыталась схватиться за что-нибудь, но под пальцами был лишь воздух.

В лицо дохнуло холодом и сыростью, землей – такой знакомый запах, запах акации и дождя… Мокрые, потные ладони на лице, на шее, и вниз, к вырезу платья, поползли по спине, что-то коснулось губ – как в поцелуе… Тильда резко дернулась, чуть не потеряв равновесие, сделала шаг, второй – к двери.

– Убирайся! Мразь!

– А ты изменилась, – глумливо шепнул ей в ухо Гарольд. – Что это? Седина? А на руках – мозоли? Где же моя нежная женушка?.. Зато Арон стал так похож на меня…

Тильда попыталась вырваться, но что-то резко отбросило ее к стене, и дыхание перешибло, потолок и стены завертелись, меняясь местами. Перед глазами поплыли цветные круги.

– Твоя семейка… надменные богатеи, туда им и дорога, всегда на меня смотрели, ты смотрела… как на дерьмо… Под корень срубить, сжечь, чтобы только зола, ненавижу, ненавижу, – бормотал Гарольд, и его голос то звучал рокотом барабанов, то затихал до едва слышного шепота.

Тильда вскочила, рванулась из зыбких объятий, хотя ноги подкашивались и дрожали колени, и бросилась прочь – из кабинета, в коридор, вниз, вон из дома!..

На лестнице она столкнулась с Мэй. Девушка с грохотом уронила совок и чуть не опрокинула ведро с углем. Она вскрикнула – и этот исковерканный жуткий крик замер в воздухе.

– Прочь, – приказала Тильда, оттолкнув оцепеневшую девушку.

Округлив от ужаса глаза, та ринулась по коридору и пропала за одной из дверей.

И словно кто-то резко сдернул темное пыльное покрывало с лица, и Тильда увидела, что все вокруг – обыкновенное, привычное: дубовые панели на стенах, белая штукатурка, скамьи и сундуки, старинная мебель черного дерева.

Темнота уползала, сворачиваясь в углах, чужая хватка ослабла и вот пропала вовсе. Мысли стали ясными.

– Госпожа…

Внизу, у подножия лестницы, стоял Эрин с подносом.

– С вами в порядке все?..

Вернулась боль в колене, а сердце все еще колотилось, и дышать было трудно, как будто она долго бежала. Тильда добрела до скамьи и опустилась на нее, невидяще глядя сквозь стену. Руки тряслись.

Вдруг ее запястья коснулась сухая и горячая ладонь – и на плечи лег теплый платок. Эрин словно выводил ее из темноты – к ясному дню, к теплу, к свету, к людям.

– Хотите чаю? Я мигом! – его голос, живой, настоящий, знакомый с детства, успокаивал.

– Спасибо, Эрин, лучше подогрей вина.

– В кабинет принести, госпожа?

Тильда кивнула.

Вопросы. Вопросы жгли ее. Возможно, то был всего лишь сон, морок… или?..

…или это злое колдовство сына?..

Эта мысль, больная и страшная, ударила мощно, как морской вал, и заставила Тильду подняться и, хромая, дойти до комнаты Арона.

Плотные шторы и закрытые нижние ставни погрузили ее в полумрак. На столе стояла курильница с травами, которые слабо тлели. Тильда не помнила, чтобы отец Терк оставлял здесь эту курильницу… Сын лежал на кровати неподвижно, его голова тонула в мягкой подушке.

Тильда глубоко, прерывисто вздохнула. Все спокойно… пока.

В комнате пахло как-то странно. Чем-то жженым, как будто горелыми грязными тряпками, душно и мерзко, от этого запаха невозможно было отвязаться.

– Что же… – Тильда наклонилась к сыну. Он лежал, повернувшись к стене, и дыхание у него было размеренным и глубоким, как у спящего. Но сердце колотилось в предчувствии – смутном и диком.

Ей хотелось разбудить Арона, заставить сейчас же собрать вещи и ехать в Оррими, но нужно было дождаться ответа от настоятеля.

Тильда молча вернулась в кабинет. Подняла глобус, с подозрением покосилась на портрет отца – его лицо казалось добродушно-обыкновенным.

Вдруг что-то стукнуло в окно. Тильда резко обернулась – никого. Она распахнула створки – и ей показалось, что кто-то прячется за деревьями. Тильда замерла – замерла и фигура. Чужак! На фоне синеватых в утренних сумерках каштанов явственно различался некто, стоящий внизу на дорожке и глядящий вверх, прямо на нее.

Тильда не помнила, как схватила с подставки тяжелый отцовский пистоль, который Эрин всегда держал в порядке, как взвела курок.

– Убирайся.

Человек склонился, будто снимал шляпу в приветствии.

– Кто бы ты ни был – убирайся.

Выстрел оглушил ее, ослепил пороховой вспышкой, но Тильда удержала оружие, хотя отдача оказалась сильнее, чем она помнила. Фигура за окном проступала сквозь пороховой дымок, приобретая странные вытянутые очертания, и вдруг пропала, словно ее сдул ветер.

– Госпожа? – В комнату почти влетел Эрин. – Что…

– Будь ты проклят, – зло пожелала Тильда, правда, она сама не знала, кому. Обернулась к Эрину с бесполезным уже пистолем в руках.

Эрин забрал его, помог собрать разлетевшиеся со стола бумаги. И ни о чем не спрашивал, ничего не говорил.

– Я думала, к нам полезли воры, – наконец смогла произнести Тильда, когда больше не осталось дел, которыми можно было занять руки. – Кто-то ходил там…

Эрин без слов кивнул, и Тильда отпустила его.

Она еще раз заглянула в ящик, в котором хранились деньги. Решение пришло само, отчаянное, неправильное, но неизбежное.

И когда Тильда вернулась в спальню – она кивнула своему бледному, растрепанному отражению в мутном старом зеркале. И увидела, что в волосах как будто прибавилось седины, а глубокая морщинка пролегла между бровей.

Закутавшись в платок, Тильда стояла у окна, и вино так и осталось не выпитым. Она стояла, пока горизонт на востоке не окрасился розовым, переходящим в алый, и на фоне этого фантастического, страшного в своей красоте рассвета не встали высокие иглы тысячи башен, дырявя шелк неба.

6

– Эй, Рем, слыхал? Да стой, оставь это!

Саадар нес доски и не видел того, кто его окликнул. Чья-то светлая макушка мелькнула рядом, потом пропала, а затем перед ним выскочил, как крыса из норы, смуглый паренек с выцветшими волосами и жидкой бородкой, действительно смахивающий на крысу. Кожаный передник съехал набекрень, одежда чем-то заляпана.

– Ну? Некогда мне лясы точить, Берт, – недовольно ответил Саадар и выдвинулся вперед, но проход был слишком узким, чтобы разойтись двоим, а паренек загородил его.

– Да ты послушай! – Лицо Берта раскраснелось, а глаза лихорадочно блестели.

– Зашибу, если не уйдешь, – предупредил Саадар, но парень не испугался. Он был из тех, что таскались за ним – Саадар и сам не понимал, откуда они такие берутся. После той истории с подмастерьями одни его остерегались, другие же наоборот – пытались с ним сойтись во что бы то ни стало.

– Знаешь, что болтают? Говорят, будто бы сюда сам господин Айхавен явится. А может, даже сам отец Идринн! Провинилась чем-то наша госпожа, что ли? Как думаешь? Таких шишек увидим, а можа, чего интересное выйдет.

– Мне-то что? Я знай свое дело делаю, до шишек этих мне как до звезд.

Но огонек любопытства в нем все же затеплился. Ему хотелось посмотреть, какие блестящие господа заявятся на стройку, а пуще того – как им понравится месить ногами здешнюю грязь.

– Госпожа сейчас всем сполна отвесила, – усмехнулся паренек. – Мастерам особенно. Ты ж знаешь, да? Мастер Руфус не уследил за тем, чтобы бревна вовремя привезли. А у нас гашеная известь кончается. И мастер Элберт ему как давай высказывать все! Пропесочила знатно. Ох и злая она! И знаешь, такая спокойная, но злющая! Ратто – того вообще высекли, хоть и было за что! Но не помню, чтобы она так лютовала! Как бы не полететь отсюда!

– Да с чего ты взял, что полететь можем?

Лицо парня аж перекосило – выцветшие брови поплыли вверх, а широкий рот разевался, как у рыбы. Берт быстро-быстро заморгал.

– А вспомни, как она с мастером Каффи обошлась! – начал он невообразимой городской скороговоркой, глотая окончания слов. – Он, конечн’, вор и порядочная свинья, ну так оно и понятн’ – кто к деньгам близк’, всяк вор, а у г’спожи голова не в порядке, она, понимаешь ли, на честности свернутая, да и вообще – я б на ее месте тож не рад был. Работа у каменщиков стоит. А скор’ зима, смекаешь? Ты с юга, кажись, а зимой-то у нас строить несподручн’, раствор не возьмется, у нас тут снег может выпасть очень даже нич’го! А теперь и мастеру Руфусу влетело. Она его обратно к каменщикам отправила, и нет у нас теперь мастера-строителя, а госпожа за двоих отдувается…

– Все-то ты знаешь. – Тяжелые доски неудобно оттягивали руки, а положить их было некуда. – Знаешь, что? Кончай болтать, мне отнести надо.

– А я бы на место Каффи встал! – мечтательно улыбнулся паренек, показывая заметную щербинку между передними зубами – говорят, к богатству такое. – А что? Я грамоте учен, математику знаю и не зеваю, если что.

– Так иди и скажи это госпоже Элберт. Или кишка тонка? Давай, вали с дороги.

Улыбку паренька как смыло, когда он увидел, что Саадар и не думает шутить – а просто идет вперед. В узком проходе под лесами Саадар бы задавил этого малого, и парень попятился, что-то невнятное крикнул, потом развернулся и скрылся за поворотом.