Текст книги "Магия дружбы"

На излом (месяц после выпуска)

– Вот ты где.

На стол, где устроился с ужином усталый орк, упала ломкая тень. Орк поднял блеклые глаза с покрасневшими белками и криво улыбнулся в темные с проседью усы.

– Мое почтение, магистр. Давно вернулся?

Тень не шевельнулась. Темные глаза смотрели сердито.

– Утром. Я искал тебя, Тумаг.

Орк поставил локти на стол, переплел пальцы. Движения его были тяжелыми, медленными.

– Да я не прятался. Вот он, я.

– Ты что с девочкой сделал, Тумаг?

Орк подвигал челюстью взад-вперед. Мелькнули крупные неровные зубы.

– А что ты на меня волчищем смотришь, магистр? Я к тебе пришел. Я тебя спросил: есть толковый искатель под рукой? Ты сам ее ко мне привел. А теперь глядишь так, будто я ее украл.

– Тумаг, я просил ее беречь. А ты что сделал?

– Я берег. Хотя вообще-то я не нянька.

Мужчина нависал над столом, буравя глазами орка, тот угрюмо глядел исподлобья.

– Ну хорошо, – магистр ногой выдвинул стул, уселся, сложил руки на груди. – Давай рассказывай, как угробил мою любимую ученицу.

– Нечего рассказывать! – Орк стукнул кружкой и на стол плеснул эль. – Я делал свое дело, все делали свое дело, и девочка твоя – тоже! Тяжко обернулось? Тяжко. Моя вина? Не моя. С виду была обычная история: мага свернуло с пути, понесло по кочкам, ну бывает, случается. Наша работа какая? Отыскать, скрутить, доставить. Кто ж знал, что там такое?

– Рассказывай, – повторил мужчина, цедя слова сквозь зубы.

Тумаг тоже сложил руки на груди.

– Я тебе баечник? Девочку расспроси.

– Не могу.

Орк молча смотрел, ждал.

– Не могу, – повторил мужчина. – Она уехала. Ничего не объясняла, оставила мне записку, что не может быть искателем. Для нее уже назначение было готово, а она… Вот так.

– Не может быть искателем? – переспросил орк. – Кто ее спрашивает? Она уже искатель. Куда она убежит-то от этого?

Мужчина пожал плечами, сник.

– Тумаг, я хочу знать, что там случилось.

– Ты без меня знаешь. Все знают. Много шума было.

– Я не слушал шум. Я только вернулся из Алоники. Я хочу правду, а не слухи, и из первых рук. В подробностях.

Орк долго молчал, постукивал ногой по полу, потом махнул рукой и подвинул кувшин на середину стола.

– Паршивая история вышла, Дорал. Ты наливай себе тоже. Я расскажу.

* * *

Я думал, это будет прогулка. Неприятная – что ж хорошего, когда маг начинает творить безобразия? Неприятная, да. Но недолгая, не трудная и уж тем более без гнусных подарочков. А вышла одна из самых паскудных историй в моей жизни.

Нам требовался хороший искатель, потому как деревушка была далеко на юге. Кто знал, чего может натворить пришибленный маг, пока мы до него доберемся?

Молодой парнишка, самоучка из большой деревни. Жил да не тужил, ходил через порталы, работал на общинном поле, делал травяные составы. А потом у него чердак сорвало. Причем к тому вздоху, как нас известили, что дело дрянное, он уже разошелся так, что лишь держись! Ты ж знаешь, как это бывает.

Ну что, взял я твою девочку, взял трех боевых, да поехали.

Когда добрались до деревни, там уже творилось не пойми что. Маг на людей бросался, животину обижал. Слово ему поперек сказать боялись, потому как с теми, кто пытался, непременно случалось плохое. Кого дворовая собака порвала, сбесившись. Кто язвами покрывался, криком исходил…

К тому времени, как мы доскакали до деревушки, парнишка то ли прознал, то ли просто понял, что нельзя ему оставаться. Спалил хату деревенского головы вместе с самим головой, да и сбежал. Соседского младенца забрал из колыбели, совсем крохотулечный был ребятенок, даже имя ему дать не успели.

Девочка твоя считала у перепуганных сельчан образ и повела нас. И вот мы скачем-скачем, а ближе не становимся. Уходит от нас, зараза. Кругами водит. Мы сначала не понимали, отчего не можем изловить самоучку. Что может вполсильный, обученный Картами маг?

Ну, он нам показал. Фантомы воротил. И не простые, Дорал!

Случаются кошмарные сны, до того настоящие, что нельзя не поверить. Это было похоже. И все его иллюзии слоились.

Это знаешь, как? Будто просыпаешься от кошмара, что был до одури похож на правду, и понимаешь – все-таки сон. Но еще ходишь по дому и кажется, будто вот-вот натолкнешься на что-нибудь из того, что привиделось, уж очень настоящим оно казалось во сне. Боишься обернуться, открыть двери, отдернуть занавесь. Кажется, будто глядит кто-то. Что вот-вот…

А потом случается иная дрянь, и ты мечешься, мечешься, а потом понимаешь: да такого не могло быть, просто не могло! – и пробуждаешься снова. Кошмар в кошмаре. И тогда уже не можешь понять: в этот раз ты по-настоящему проснулся или снова спишь и видишь дурной сон?

Вот такие у него были фантомы. Ох, Дорал, чего мы там насмотрелись!

Пригорки, на которые мы въезжали, оборачивались гигантскими мокрицами. Набранная в ручьях вода становилась гноем. Небо трепыхалось будто одеяло, которое трясли демоновы руки, с него сыпались звезды и падали вниз, на лету обращаясь в слепящий звук. Не фыркай. Тонкий мерзотный звук, а после него опускается тьма.

Мы ходили через красный кисель, который мучал кожу сухим жаром, потом оказывались в дрожащем студне, затем среди громадных водорослей, после был дождь из потрохов, а потом…

Были фантомы, замаскированные другими фантомами, и действительность, которая притворялась иллюзией. Мы могли въехать в лес, думая, что движемся по полю. Однажды чуть не сверзились в овраг, который прикидывался речкой.

Мы бы не продрались через эти иллюзии сами или сошли бы с ума, заплутав. Твоя девочка нас вела через все это помешательство. День за днем. Мы временами не понимали: идем по настоящему миру или по больному сознанию этого паршивца.

И ты понимаешь, эта сволота все время держалась где-то рядом, нельзя же питать фантомы издали. Хитрый, гадина, как лисица. Вот-вот хвост промелькнет, вроде как временами ты видишь его краем глаза, но никогда не уверен.

И ребятенок плакал среди всего этого, мы временами слышали. Жалобно так заходился, отчаянно. Ох, как нас это злило, Дорал! Он мучает дите, а мы все не можем до него добраться. Мы тогда еще не поняли, зачем он ребятенка с собой потащил.

А твоя девочка все вела нас. Как по нитке. Труднее всех ей было, если по правде. Мы четверо терялись в месиве из настоящего мира и фантомов, а она во всем этом еще выглядывала его след. Он петлял так же, как эти видения, он терялся, истончался, снова вылезал… Она жила среди кошмаров, даже во сне.

Не смотри так на меня. Я ее поддерживал, как мог, хотя что я мог?

Она не ныла, ты не думай.

Вот так мы его гнали до самой Меравии, все не могли пробиться через эти скопища иллюзий. И никак не могли понять, где он берет столько энергии, чтобы создавать и поддерживать их. Чтобы устроить подобное, нужна целая армия магов, да и та вскоре упала бы без сил. Самоучка не мог делать сотой доли того, что мы видели. Мы ничего не понимали, у нас не было сил, чтобы строить догадки, потому что весь мир вокруг нас стал одним большим помешательством.

Несколько раз мы находили мертвые тела – два раза были подлетки, один раз женщина и один раз девчушка. Потом оказалось, тела настоящие, но тогда мы ни в чем уверены не были.

И тут твоя девочка, а она уже тогда на тень походила, вдруг говорит: а ведь аура тоже искажается иллюзией. Похоже, очень похоже, сразу не разобрать во всем этом месиве, но следы разные. Их двое было, двое, представляешь? Никогда бы нам без нее не понять. Очень сильный искатель, очень! И как она в том состоянии что-то соображала еще? Не понимаю. Скала, не девчонка!

Словом, Дорал, у них реликвия была. Творила и держала иллюзии, одну за другой, как озверелая. Перезарядить они ее не сумели, но, пока работала, питали долго.

Когда эта дрянь наконец выдохлась – твоя девочка нас быстро к ним привела. Как она держалась – я не понимаю. Знала, что надо, и держалась. Почти не спала к тому времени несколько дней, только заснет – ее тут же одолевают видения. Так что не спала и ничего не ела, то и дело у нее кровь носом шла. Жуть. Я ее, считай, на себе волок.

Она довела нас до западного предела Меравии, до подножья Драконовой горы. Там мы этих гадов скрутили в пещере. Один из них некромантом был. Не парнишка, а тот, второй маг. Ребятенка выжал, питая реликвию, а потом, когда тот помер, поднял и дожимал из него какие-то крохи. Представляешь? Мертвяга-младенец.

Ох и досталось им, я тебе скажу. Все мы им припомнили: и ту первую деревеньку, и трупы по дороге, и свои видения. И за перерожденного ребятенка отдельно отсыпали. Девочка твоя сама его упокоила. А потом села подле тельца, взяла его за ручку, да так и сидела, пока мы этими гадюками стены обтесывали.

Про нас никто не скажет, что мы не чтим общинных законов. Доставили обоих в целости и со всей возможной быстротой. Не Божиня весть в какой сохранности – это да, но мы очень злыми были. Повезли этих сволот в меравийскую Школу, до нее было всего полдня пути, да и лаборатория некромантская, хотя вроде общая, а стоит все-таки на их земле, а не на нашей.

Там и судилище вышло. Парнишку на плаху определили. А некроманта отпустили.

Отпустили, не смотри так на меня. Оказалось, он не беглый и не придурочный, а имеет должность в некромантской лаборатории под началом колдуна, который вот-вот научится закреплять остатки аур зомбарей. Потому они и рвались в горы Драконовы, в лабораторию шли. Дошли бы – парнишку тоже могли бы отбить. Но не успели… На судилище колдун за своего сопляка вступился, а там и обе Школы такой вой подняли! Так что некромант отделался заключением в своей лаборатории. Пятнадцать лет без права уходить дальше горы Драконовой. Но на деле – сам понимаешь. Показаться на дорогах Меравии он не сможет, а вот если в Даэли сбежит – никто не узнает, а и узнает – не почешется.

Вот что сломало твою девочку, Дорал. Не погоня, не фантомы и даже не мертвяга-ребятенок. А то, что этого гада отпустили. Он таких дел натворил – она ж видела это все. Едва себя не угробила, чтобы поймать эту погань. А его отпустили.

И кто ей такую подлючесть подсунул? Своя же Школа. Которая твою девочку растила, воспитывала и шесть лет говорила ей про маговский долг.

Такое вот получилось дело. Нет моей вины. Я не знал, куда приведет эта история, а только выходит так, что без девочки мы бы не справились. Не всякий другой искатель нашел бы эту сволоту, не всякий бы стал так выкладываться. И одной гадине из двух все-таки башку отрубили.

Вот и скажи мне: радоваться или печалиться, что твоя девочка с нами поехала?

Пойдем, Дорал. Смеркается. Теперь-то чего уж.

И знаешь, что? Я после этой заразной истории зарекся возить некромантов на судилища. Если случится какому из них напаскудить и попасть ко мне в руки – живцом не уйдет. А больше я ничего сделать не могу. Ты же знаешь.

Воплощение (четыре месяца после выпуска)

Вы предложили Школе взять на перо всех магов Ортая, включая приезжих, переезжих и самоучек. Вы тут с ума посходили? Это все равно как если бы жрецы отвечали за действия каждого человека, умеющего читать. К тому же школьная канцелярия не успевает справляться даже с отчетами гласников!

Не переоценивайте возможности магии. Не так часто любимым детям Божининым случается натворить непоправимого, а на такие случаи в Ортае имеются законы и судилища. Не вижу дурного в желании магов избирать свой собственный путь.

Из выступления ректора в столичном совете

Лучше бы она громила все вокруг.

Ефима собиралась спокойно и деловито, как будто сверяясь с невидимым списком у себя в голове. Может, и в самом деле соорудила его: несколько раз Хон ловил ее сосредоточенный взгляд, обращенный в один и тот же угол. Но было непонятно, то ли это случайность, то ли там и впрямь висит видимый только Ефиме фантом.

Фантомный список необходимых вещей? Вполне в ее духе. Она любила эксперименты с бытовой магией. Да и с другой тоже.

Лучше бы она рвала эти вещи на куски и швыряла на пол.

Ефима собиралась очень быстро: укладывала необходимые в дороге мелочи в котомку, остальное – в сундучок. Тот заполнился всего наполовину. Удивительно, как мало вещей у нее скопилось за четыре года!

Она не старалась тянуть время, чтобы он смог прочувствовать всю глубину случившегося, успеть остановить ее. Да он и не сумел бы. Не потому, что не хватило бы времени теперь, а потому что его не хватало раньше. Теперь-то уж что.

Она решила. Значит, остановить ее может разве что смерть, или каменная стена, или отряд наемников с самострелами. Причем стена и наемники – лишь ненадолго.

Иногда Ефима натыкалась взглядом на Хона, безотчетно и пусто улыбалась. Эмоций в ее глазах было не больше, как если бы на стуле восседал не Хон, а пустой тулуп.

Лучше бы она избегала смотреть на него.

Уложив в сундук последнюю склянку, Ефима снова вперила взгляд в угол. То ли сверялась со списком, то ли вспоминала, не забыла ли чего. Хон не сводил с нее глаз. Хотя ни на что не надеялся.

Ефима в последний раз рассеянно мазнула по нему взглядом, снова отсутствующе-пусто улыбнулась и направилась к двери. Котомку она повесила на плечо, сундук плыл следом. Она не обернулась. Не потому, что наказывала его, – просто было незачем.

Хон закрыл глаза.

Лучше бы она еще испытывала к нему хоть что-нибудь. Злость, ненависть, да пусть даже презрение.

Что угодно.

* * *

– Коврижку? – Наместник гостеприимно подвинул плетенку поближе к Хону.

Тот потянул носом и аж зажмурился от вкусного медового запаха.

Через занавесь дикого винограда на дощатую террасу лился солнечный свет – утренний, мягкий. Поглаживал теплыми пальцами столики и еду-питье на них, плетеные стулья, сухие доски пола и полотняную шторку, что прикрывала наместников кабинет от жары и от мух.

Жаль, что его стряпуха не кладет в коврижки орехов: утверждает, что эти гномские затеи – излишества или, говоря стряпухиным языком, «Не пойми чего удумки». Хон считал, что ей просто лень возиться.

Он отпил глоток отвара из малины и впился зубами в коврижку. Восхитительно!

Наместник, Террибар, с одобрением следил, как старшина городской стражи поглощает печево.

– Еще бери, – подбодрил наместник. – А то, гляжу, совсем с лица спал за эти дни. Посмурнел, побледнел. Отощал. Скоро сможешь за мною прятаться.

– Не дожжешшса, – невнятно прочавкал оркоподобный Хон и повел широченными плечами. Проглотил кусок и добавил: – Таких, как ты, за меня троих спрятать можно, Террий.

Наместник, молодой, тонкий, шустроглазый, выглядел рядом с Хоном как куница, примостившаяся подле медведя. Пучок солнечного света попадал через листву на его щеку и темные волосы, вылавливал в коротких темных кудрях медные сполохи.

– Панибратствуешь, – укорил Террибар.

Старшина стражи фыркнул. А как официальничать с человеком, который моложе тебя на десять лет и с которым отношения почти дружеские? Даже если по форме один другому подчиняется.

К тому же Террибар никогда не задирал носа. Молодой, а толковый. Понимает, что одно дело делаем, что в мире надо жить, подходы искать, отношения налаживать.

– Еще кружечку? – Наместник поднял кувшин, долил отвара себе и старшине стражи.

Хон взял из плетенки новый кусок печева.

Ефима всегда добавляла орехи в коврижки, не ленилась возиться. Напротив, она всегда говорила: если мельчить орехи в ступке, при этом думая о ком-то неприятном, то занятие тут же обретает смысл и дело движется споро.

В последние месяцы Ефима не пекла коврижек. Оно и к лучшему: Хон очень хорошо понимал, чье лицо она бы представляла на дне ступки. А печево наместниковой стряпухи и без орехов получилось замечательным.

Террибар тоже потянулся к плетенке.

– Люблю утро, – поделился он. – Неспешный завтрак, свежий воздух, солнце мягкое. Можно выпить две-три кружки отвара, не забивая голову никакими делами.

Хон учтиво угукнул, хотя прекрасно знал, что наместник не расстается с заботами о городе ни на вздох, даже во сне. Слишком серьезными были его обязательства, слишком многим не по душе недавнее назначение, и совсем уж без меры запущенным – Мошук, город, во главе которого встал Террибар.

Весь восточный Ортай знал, что приниматься за спасение города нужно было еще десять лет назад. Предыдущий наместник многие годы занимался сплошным вредительством и попустительством, при нем безнадежно захирело даже лозоплетение, которым в былые времена Мошук славился на весь Ортай. Люди слонялись без работы и грызлись между собой, город обрастал грязью и безнадежностью, многие семьями разъезжались по родственникам, оставшиеся не видели надежды на лучшее.

И кто же был в силах спасти Мошук от умирания, вернуть утраченное, наладить забытое, найти потерянное? Террибар? Вот этот сопляк, едва разменявший третий десяток? Выходец из южного Ортая, ничего не понимающий в лозоплетении?

И все-таки у него получалось. Понемногу, постепенно. Первые подвижки уже были видны: чистые улицы, налаженная торговля с соседними селениями, собственный мошукский птичник. С помощью городского мага вычистили плантации вербы от травы, разросшихся пеньков, долгоносика и мавок-визгляков. И, хотя все понимали, что сделать предстоит еще очень много, люди стали глядеть веселей.

У Террибара были замечательные помощники. Мудрые, зрелые, рассудительные – такие как Хон. Или вот такие, как городской маг, недавний выпускник Школы. Он был даже моложе Террибара, а в Мошук прибыл всего четыре месяца назад, однако сумел поставить себя так, что с ним и считались всерьез, и советовались охотно.

Почти все. Почти.

– Отвары гоняете, значит? – Легкий на помине, маг выглянул из-за полотняной шторки.

– Заходи, Оль, – махнул рукой наместник и подхватил со столика в углу еще одну глиняную чашку, – подсаживайся. У нас сегодня дивные коврижки!

Маг потер ладони и уселся за стол.

Был он невысокий, плотненький, с добродушным круглым лицом и светлыми волосами. С первого взгляда заподозрить в нем мага было решительно невозможно. Со второго, третьего и далее – тоже. Мошукский гласник походил на молочника, пекаря, сапожника – кого угодно, только не на мага.

Оль в самом деле происходил из семьи пекарей, был сыном незамужней женщины и заезжего молодца. То, что молодец был магом, стало понятно не скоро – только когда Оль подрос и стал проявлять не абы какие способности.

Достаточные, чтобы в двадцать лет окончить обучение и получить должность гласника – городского мага, назначенного Школой. И спокойно, обстоятельно, без всякой, упаси Божиня, злобы, показать окружающим, что место свое занял не зря.

Теперь Оля в Мошуке ценили, очень уважали и даже любили, пожалуй. Почти все.

– Как твои дела? – поинтересовался маг, обернувшись к старшине стражи. – Где пропадал-то? Как сам, как жена?

Ефима молодого мага на дух не выносила. Хон считал, что совершенно напрасно.

Оль ее тоже не терпел. Хон признавал, что не без причин.

– Ефима ушла от меня, – ровным голосом произнес он и с вдумчивым интересом стал изучать кусок ковриги. – И уехала из города. Навсегда.

Террибар смущенно прочистил горло. Он-то, в отличие от Оля, знал, где Хон был в последние дни. В кабаке, вот где. Не то чтобы напивался – сосредоточенно и мрачно поддерживал состояние среднего опьянения, ни с кем не говорил и подолгу изучал огонь в очаге.

– О как, – Оль тоже смутился на вздох, но все-таки не удержался, уточнил: – Так тебе сострадание выразить или поздравить?

Хон отправил в рот последний кусок ковриги.

– Еще не решил, – признался он. – Но в лоб зарядить за такие вопросы уже могу.

– Тогда считай, что я ничего и не спрашивал, – покладисто отозвался Оль, – а сразу поздравил тебя, от всей души прям.

Хон насупился, но промолчал. Террибар опустил голову.

Острый язык, непреложность суждений и всякие странные увлечения делали Ефиму не самым приятным из известных наместнику людей. Красивая, умная, образованная женщина, видная особа в Мошуке, она могла бы найти себе занятия полезные и почетные, но Ефима предпочитала копаться в замызганных манускриптах и проводить эксперименты с магией. Один из них привел к пожару, другой – к дыре в кровле, а после третьего в доме поселился невыводимый запах ночной фиалки. После чего, не дожидаясь новых подарков, Хон перевез лабораторию жены в один из пустующих городских складов.

А ведь Ефима могла бы участвовать в благотворительных приемах, способствовать установлению связей с другими городами и прочими нужными делами помогать Мошуку.

– Может, еще куриное дерьмо поразгребать на твоем птичьем дворе? – с очаровательной улыбкой спросила Ефима Террибара, когда наместник однажды заикнулся о чем-то таком.

Она никогда не была своей в Мошуке. Пять лет назад появилась ниоткуда – судя по имени, из-за моря, но наверняка не знал никто, даже Хон. А теперь вот и исчезла в никуда – то ли снова за море, то ли в иные сумрачные дали. По правде говоря, никому в Мошуке до этого дела не было, все только вздохнули с облегчением.

Все, кроме старшины городской стражи.

Террибар взглянул на солнце и поднялся. Оль поглядел на Хона и тоже встал.

– Я думал, доведется повесить это на Террия, но раз уж ты тут – твоя и забота. Гном один придет, Эдфур, – у него какой-то родственник пропал. Я не слишком удивлюсь, если этот гном с утра на сонную голову просто плохо пересчитывал родню, но выслушать его стоит, правда же?

– Правда, – уверенно ответил Хон и поднялся. – Непременно нужно выслушать. Далеко не все еще спокойно у нас в городе!

* * *

– Все это Зызыг и его братия, – заявил Эдфур и выпятил челюсть.

– Серьезное заявление, – заметил старшина стражи и скрестил руки на груди.

Хон был гораздо выше и крупнее кряжистого гнома, но кузнеца это не смущало.

– Третьего дня мы в таверне были, – рассказывал Эдфур, – так едва не сцепились с тем огрызком бдыщева хвоста, еле разошлись без драки. А теперь чего? Нету племянника! Это Зызыг, некому больше! Да он на всю башку больной, представляешь, чего нес: что некроманты – почетные маги и что надо второй ихний испытарий открыть в Ортае! Чтоб у нас непокойники косяками носились, ты понимаешь?

– Вы из-за этого сцепились? – не поверил Хон. – Ну как дети малые. Поспорили б еще, с какой стороны яйца разбивать или с какой ноги за порог шагать. Кто последним твоего племянника-то видел?

– Младший сын, вчера днем. Племяш собирался к Урегейру, в ювелирную лавку.

Старшина стражи выжидательно смотрел на Эдфура, изогнув бровь.

– Ну что ты выпучился, кольцо выкупать он пошел. Жениться хочет, дурная башка. И знаешь, на ком? А на дочери кожемяки, к которой сын лудильщика в прошлом годе подкатывал! Я ж ему говорю: зачем тебе девка, что под конюшней не пойми с кем миловалась? Под конюшней, представляешь? А эта бестолочь молодая, четвертого десятка не разменявшая, уперлась! Люблю, говорит, и все тут!

Хон прижал ладонь к лицу.

– При чем тут Зызыг?

– Да при том, что ювелиру деньги нужны! Он чего, за просто так колечки раздает?

Хон зарычал.

– До ювелира этот осёл должен был деньгами разжиться, – поспешно объяснил гном, – а деньги ему стройщики с Западной задолжали, которым он склад разбирать помогал. На месте склада наместничьим указом велено строить мастеровую. Значит, если дурень собрался к ювелиру, то сперва должен был пойти на Западную. А кто у нас на Западной ошивается? Зызыг да его подпевалы!

– Ну хорошо, – неохотно согласился Хон. – Я потолкую с Зызыгом. Хотя вы, конечно…

– Ага, – кивнул гном, – а я с тобой пойду. Только погоди полвздоха, топор свой прихвачу. А то знаешь, вредно орков к стенке прижимать, не перекрывши путь к отходу!

– Не дури, – старшина стражи вытянул руку, будто хотел поймать гнома, если тот попытается прорваться к двери мимо него. – Сам схожу и все узнаю. Твое дело какое? Кузнеческое? Вот им и занимайся.

Гном набычился.

– Ладно, – Хон махнул рукой. – Топор оставь только. А то подумают еще невесть что, в самом-то деле…

* * *

Бабке было семьдесят два года – возраст по ортайским меркам почтенный, но еще не дряхлый. Во всяком случае, к Божине под порог она пока не собиралась и очень переживала, как бы что-нибудь не отправило ее туда раньше срока.

– Воеть! – повторила бабка. – Да жутко так, тягуче. Спасу нет! Оберег мне нужен, о-бе-рег.

– От чего? – в который раз спросил Оль. – От чего оберег-то? От собаки соседской?

– Р-рау? – Из-под стола высунулась грязно-белая лохматая морда.

Маг потрепал ее по щеке.

– Не собака то! – замотала головой бабка. – Собаки так не воють!

– Ну, волков-то в городе всяко нет. Может, мерещится вам?

– Воеть! – не согласилась старуха.

Лохматая морда высунулась с другой стороны стола и стала подпихивать носом ладонь хозяина. Оль рассеянно погладил собаку, та довольно прищурилась, вывалила набок розовый язык.

– Место, Мавка, – шепотом велел маг и снова обратился к бабке: – Слушайте, вы ж не в избе посреди леса живете, а? Кому ж выть в городском квартале, за каменными стенами? Думаете, за соседским забором оборотень завелся от грязи?

– Не, – рассудила старуха, – у соседей тихо все.

– Ну, видите!

– А вот ежели спуститься посеред ночи в дальний погреб, пройти закрома да ящики с морквой, перебраться к северной стенке да ухо к ней приложить – так и воеть!

Оль на вздох закрыл глаза.

– За каким… кхем… надобно ходить в погреб посреди ночи?

– Послушать, – удивилась его непонятливости бабка. – Воеть же!

Оль некоторое время без всякого выражения на лице смотрел на старушку, про себя решая: дать ей какую-нибудь висюльку под видом оберега и отправить восвояси или все-таки пойти да проверить?

Не так давно став гласным магом, Оль подчас не понимал, как относиться к обращениям посетителей. С одной стороны, он очень старался на корню пресекать любые безобразия. А с другой – от горожан иногда такой ерунды наслушаешься!

Чувство долга взяло верх – вдруг и правда воет?

Маг вздохнул и поднялся из-за стола.

* * *

На столе у Террибара скопилась целая стопка бумаг. Разумеется, все они были очень срочными. Конечно, все подписи необходимо было поставить сегодня. А все решения принять вчера. Или даже позавчера.

Даже если у подателей этих бумаг они лежали на столах мертвым грузом и вчера, и позавчера.

– Так угадайте, из-за кого встала стройка на Западной? – вопрошал старший стройщик, нависая над столом своим крупным телом.

От стройщика пахло пылью, костром и смолой. Тронутые сединой волосы, крупными кольцами спускавшиеся ниже ушей, бросали узорчатые тени на стол.

– Хм-м-м, – протянул наместник, покусывая перо и быстро пробегая глазами написанное.

– Хон! – Стройщик произнес обличающе, как будто «Вы, наместник!». – То есть не сам Хон, а жена евойная. Только ее колдовское барахло как раз Хон тогда на склад перетащил, сам, ни с кем не совещался. А что теперь получается? Дом тот надо разбирать, мы двери-то вскрываем – доброго денечка, полна коробка магического хлама! Оказалось, тама эта… лабратория жены Хоновой, резник-сосед подсказал. Так вот, маговский скарб надобно вывезти. Но Ефима, говорят, уехала. А Хона не видать уже сколько дней. Вот и стоит дом неразобранным, потому как внутри ейное барахло.

– Угу, – Террибар старательно вымарал несколько строк и принялся аккуратно дописывать другие. – Почему ты не приказал очистить помещение?

– В этом городе прорва чужих голов, – хмуро ответил стройщик. – К чему на свою приключений искать? Может, эта баба возвратится через год. И скажет: а где ж мой хлам колдовской? Либо же Хон объявится, придет да спросит: куда девали последнюю память о моей любимой змее, то есть жене? И что я отвечать им буду, а? Нет, господин наместник, вы у нас главный – вы и решайте!

– Ну хорошо, хорошо! – Террибар нетерпеливо дернул плечом. – Я тебе бумагу подпишу, а ты организуй…

– Опись надо составлять, – стройщик мотнул подбородком и на непонимающий взгляд пояснил: – Казначей велел, не помните? Сами ж указ подписывали. Мол, если найдены ничейные мари… маритальные ценности, так их надо по описи вывозить и передавать на казначейский склад.

– Ну и передай по описи, – Террибар наконец поднял голову.

– Ага. – Стройщик переступил с ноги на ногу. – Я знать не знаю, как половина тамошнего барахла называется. И приближаться к нему боюсь. И все другие тоже… не знают и боятся.

Наместник застонал.

– Слушай, Буд, это ж теперь, по сути, вещи Хона. Давай его дождемся. Он вернется к вечеру и сам все заберет, ну не сегодня – значит, завтра…

– Некогда мне ждать, – уперся стройщик. – Мостовую ладить надо, место ровнять, пустырь за зданием чистить. А дерево?

– А что дерево?

– А то, что чистые бревна нарасхват, потому как в ближних лесах без лешаков порядка не стало: что с краю – короедами трачено и зайцами подрано, а в чащу вообще не проберешься, завалено все! Нам досюда аж из Эллора бревна тягают, их надобно в дело пускать, а у меня целая улица встала из-за этой лабратории. Как бородавка на… хм… она у меня!

– Значит, нужно подключать Оля, – решил наместник и поднялся из-за стола. Несколько раз сжал в кулаки затекшие от писанины пальцы. – Оль-то в этом барахле точно разбирается!

– Может, и разбирается, – отозвался городской маг, сунув голову в дверной проем, – только отвечать за него не станет. А ну как вернется Ефима? Опознать вещи я могу, а подписей своих ставить нигде не буду. Боюсь я этой тетки. Если ее добро уйдет с молотка опосля моей отмашки – она ж с меня шкуру спустит, причем взаправду!

– Что ты предлагаешь? – тоскливо спросил наместник, уже понимая, каким будет ответ.

– Вместе поедем. Мне все равно на Западную надо, проверить кой-чего…

– Воеть! – пояснил старушечий голос из-за спины мага.

– Ну вот, я опознаю вещи, а ты бумаги на них подпишешь. А после я по своим делам отправлюсь, а ты – тоже по своим. – Оль обернулся к стройщику. – Много там вещей-то?

– Не очень, – буркнул тот. – Если не слишком отвлекаться – до обеда управитесь.

– Значит, сначала опись составлю, а потом пойду бабкин погреб проверять, – решил Оль. – А ты, Террий, там рядышком побудешь пока. Тебе ж все равно, где бумажки свои изучать? Ну вот, опосля поставишь подпись на описи да обратно поедешь.

– Как же погреб – потом, если воеть! – донеслось из коридора.

– Повоет еще немного, – ответил Оль дверному проему. – Авось глотку сорвет-таки да уймется!

* * *

По пыльной улице с воплями бежал орк. Петлял между штабелями досок, разбросанными где попало инструментами и вырытыми ямами. Строительство на Западной шло полным ходом, улица была уставлена подводами и коробами с камнями, бревнами, досками.

Орк вилял между ними с ловкостью, неожиданной для его почтенного возраста и крупного сложения. Надо полагать, вдохновения ему придавали старшина городской стражи и пожилой гном, с гневными воплями носившиеся следом.

Террибар, Оль, стройщик и бабка остановились, привлеченные необычным зрелищем.