Текст книги "Друг большого человека"

Глава 8

Что больше всего ценил в себе Аристарх Иванович Тишаев, так это интуицию. В отличие от большинства близких и дальних людей она, родимая, его никогда не подводила. Да, периодически она могла просто «спать», ни на что не реагируя, но если начинала «бодрствовать», то неизменно давала своему хозяину точные и совершенно верные подсказки.

Именно интуиция двенадцать лет назад шепнула Аристарху Ивановичу, занимавшему скромную должность консультанта организационного управления, сориентироваться на приезжего из Екатеринбурга Романцева. В то время в мэрии все на кого-то ориентировались, благо выбор был обширный, десять претендентов, и основная часть сотрудников ставку делала на тогдашнего вице-мэра, всячески ему подыгрывая, а Тишаев нацелился на Романцева. Тихо, осторожно, незаметно для коллег – но точно.

Интуиция подсказала.

А еще она подтолкнула не напрямую к Романцеву, а к человеку, который был рядом и о котором шептались, дескать, это «серый кардинал», то есть самая что ни на есть ключевая фигура.

Аристарх Иванович умел не только прислушиваться к собственной интуиции, но и просчитывать разные варианты. И вариант, как приблизиться к Бузмакину, он тоже просчитал, причем осуществить его на практике оказалось совсем не трудно – в то время любой сторонник был для Леонида Борисовича ценен, особенно представитель той самой организации, где Бузмакин и хотел обосноваться.

В процессе выборов Тишаев никак не «светился», но кое-какие полезные услуги оказывал, в результате чего уже после победы Романцева был назначен заместителем начальника организационного управления. Вообще-то Аристарх Иванович рассчитывал на должность начальника, но Бузмакин сказал: «подожди», и Тишаев не воспротивился.

Ждать он тоже всегда умел.

Через два года Аристарх Иванович возглавил-таки управление, которое еще через три года расширили, дав ему дополнительные полномочия, в том числе работу с кадрами.

Сразу после последних выборов состоялся серьезный разговор с Бузмакиным. Начал его Леонид Борисович, но толчок дал Аристарх Иванович, заговорив об уходе руководителя Аппарата Суслова. У того наступал предельный возраст, при котором, по закону, разрешалось оставаться на муниципальной службе, а дальше сохранить свой пост он мог исключительно на контрактной основе.

– Суслов не собирается заключать контракт, – сообщил Тишаев. Он прекрасно понимал, что Бузмакин в курсе. Как уж тому быть в неведении? – Я как человек, занимающийся кадровыми вопросами, счел нужным об этом проинформировать. Причем сначала вас, а потом Вячеслава Васильевича. Конечно, нового руководителя выберет он, но, полагаю, будет правильным, если заранее подобрать и предложить Вячеславу Васильевичу кандидатуры. Тут, Леонид Борисович, первое слово должны сказать вы. Мне так кажется. – И Тишаев внимательно уставился в глаза Бузмакина.

– Разумно. Думаю, первой в списке будет Гудовская? – Бузмакин тоже внимательно посмотрел в глаза Тишаева.

– А может, вы?

– Я? – Леонид Борисович едва заметно улыбнулся.

– И одновременно возвести руководителя Аппарата в ранг заместителя мэра. Я проанализировал структуры мэрий ряда других городов, это расхожая практика.

– Вряд ли ваша идея подходит мне, но будем советоваться с Вячеславом Васильевичем, – туманно изрек Бузмакин.

Через десять дней Романцев пригласил к себе Тишаева и предложил ему стать руководителем Аппарата. Про вице-мэра, однако, даже не обмолвился, и Аристарх Иванович понял: первая партия отыграна успешно, а вот со второй придется подождать.

Что ж, ждать Тишаев действительно умел. Причем в самом широком смысле слова.

Он не протопал командной поступью в кабинет руководителя Аппарата, а вошел туда, как входят в зрительный зал в разгар спектакля, – аккуратно, почти неслышно, стараясь никому не наступить на ноги и никому не помешать наслаждаться происходящим на сцене действом. Он слишком давно работал во власти и потому хорошо усвоил одну истину: ты можешь быть очень важным начальником, но ты всегда будешь слабее «системы», даже очень небольшой, каким был Аппарат мэра, и если ты намереваешься ворваться в эту «систему» на лихом коне да еще и с шашкой наголо, то почти наверняка рискуешь потерять и шашку, и коня, и, не исключено, собственную голову.

Таких самонадеянных глупостей Аристарх Иванович никак не мог себе позволить. В «систему» предстояло входить постепенно, с учетом всех нюансов, и уж только потом, опять же аккуратно, подстраивать ее под себя. Это было не так уж сложно с учетом того, что Тишаев не раз взаимодействовал с сотрудниками Аппарата и прекрасно их знал.

Менее всего его волновали секретарши – вполне милые женщины без выпендрежа, амбиций и, что тоже немаловажно, «порочащих связей». В былые времена Аристарх Иванович дарил им на праздники цветочки и коробки конфет, пользуясь их неизменным расположением.

Не беспокоила его и Конькова – эта серая мышка, бесконечно шуршащая бумажками. Она скрупулезно собирала разные справки, сортировала их, систематизировала – иными словами, занималась черновой работой, которая потом усилиями Назаровой и Гудовской воплощалась в то, что именовалось «документами для мэра». Конькова никуда не лезла, ни во что не встревала, никого не трогала – самая настоящая мышка, затаившаяся в своей норке.

Не слишком тревожился Тишаев и по поводу Никиты Гальцева. Столько лет провести рядом с Романцевым… Да мог бы уже так шагнуть! А он как был классическим ординарцем, так им и остался. В лицо Аристарх Иванович говорил Гальцеву: «Ты же умный мужик!» – а про себя думал: башку свою ты напрягать не умеешь и не любишь. Впрочем, так думали многие. Романцев с Бузмакиным наверняка тоже, потому и не «двигали» Никиту никуда, хотя тот явные амбиции имел.

Сложнее было с Назаровой. Аристарх Иванович никак не мог понять, каким образом она столь быстро – одни скачком – сделала карьеру от обычного социолога до помощника мэра, причем в двадцать шесть лет, и даже заподозрил дела амурные, но не нашел этому никаких подтверждений, по крайней мере, в стенах мэрии. В принципе у него не было объективных претензий к Назаровой – уж кто-кто, а многолетний «орговик» мог оценить четкость и въедливость помощника по протоколу. Но… Была в Марине Евгеньевне одна черта, которая раздражала Тишаева. Ему почему-то неизменно казалось, что сдержанная и вежливая Назарова – эдакая шкатулка с секретом, причем с секретом очень важным, но никакими уловками не раскрываемым. Руководитель оргуправления мог не обращать на это особого внимания, но руководитель Аппарата считал, что должен все знать и всем управлять.

Работать с Назаровой было в принципе легко: есть поручение – есть его выполнение, и можно ничего не напоминать, не контролировать, не подстраховывать. А вот управлять – сложно. Назарова никогда не вставала в позу, не огрызалась, не «качала права», но при этом умудрялась каким-то образом дать понять, что она готова играть по установленным правилам, но ровно в той мере, какую считает для себя наиболее разумной.

«Пусть все остается как есть. Пока…» – решил тогда, два года назад, Аристарх Иванович, прикинув, что для него лучше иметь Назарову в союзниках, нежели в противниках. Особенно с учетом совершенно особой ситуации, которая складывалась в отношении Ады Юрьевны Гудовской.

Тишаев прекрасно знал, что место руководителя Аппарата было обещано ей. Он также прекрасно знал характер Ады – ломовая лошадь, мудрая ворона, дерзкая тигрица и ехидна ехидная в одном тщедушном теле. Если Назаровой можно было пытаться управлять тонко, то Гудовской вообще никак. Внешне она, вероятно, приличия соблюдет (хотя и это не факт!), но «под ковром» всегда будет миной замедленного действия, и поди угадай, когда рванет. Назначь мэр его, Тишаева, своим заместителем, и сразу бы нарисовалась другая картина: все-таки статус соответствующий. С руководителем Аппарата и одновременно вице-мэром Аде уж всяко пришлось бы считаться, тем паче, что ей подобный статус никто не обещал.

Ан нет, не получилось. Вернее, не захотелось. Кому – Романцеву? Может, и ему, но прежде всего Бузмакину. Это уж как пить дать!

Ничего неожиданного в эти два года не произошло. Секретарши оставались милыми женщинами, Конькова – тихой мышкой, Гальцев – образцовым ординарцем, Назарова – независимой дамой, Гудовская – лошадью, вороной, тигрицей и ехидной. Но… Все они были не его людьми. Они соблюдали установленные правила взаимоотношений, однако Тишаев всегда понимал: они – чужие и руководителем – реальным руководителем! – его не считают. Бузмакин – вот кто реально управлял Аппаратом.

Но Аристарх Иванович умел ждать. И в этом ожидании – действовать. Осторожно, без лишней суеты и резких движений – естественно и убедительно.

Именно так он привел Кирилла Логинова – сына хороших приятелей, объяснив необходимость появления нового ординарца заботой о Никите Гальцеве. Вполне естественно и убедительно. Свой человек, параллельно работающий с человеком Бузмакина, был первым шагом.

Следующий он намерился сделать в сторону Марины Евгеньевны Назаровой.

Месяца четыре назад Романцев затеял очередную реорганизацию. Вот именно очередную, а сколько их было за двенадцать лет, больших и маленьких, Тишаев уже не помнил. На сей раз реорганизация была как раз маленькая – от структур, занимающихся образованием, культурой, спортом и взаимодействием с общественными организациями, «отщипывались» кусочки, которые складывались в комитет по делам молодежи. Аристарх Иванович предложил на пост руководителя комитета Назарову. А чем не кандидатура? Умная, энергичная, опытная и при этом еще совсем молодая… Кому как не ей этих самых молодых и доверить?

«Нет», – ответил мэр, причем без всяких объяснений. «Этого и следовало ожидать», – заметил чуть позже Бузмакин и многозначительно ухмыльнулся.

Эти многозначительные ухмылки Бузмакина, как и его жесткие высказывания «в лоб», Аристарх Иванович терпеть не мог.

А спустя еще месяц возникла ситуация, которая просто вогнала Тишаева в бешенство.

В город должна была приехать делегация крупных бизнесменов во главе с очень большим федеральным министром. Именно большим, исключительно нужным для Градовска, и подготовке к этому визиту в мэрии готовились как к мероприятию исключительной важности. Общее руководство было возложено на первого вице-мэра, а все, что касалось непосредственного участия самого мэра, – на Тишаева. Как и полагалось в таких случаях, Аристарх Иванович связался с руководителем Аппарата министра, чтобы уточнить детали, и услышал фразу, от которой внутренне прямо-таки взвился.

– Извините, – с холодной вежливостью заявил министерский коллега, – но все согласования я буду вести только с вице-мэром.

– Почему? – спросил Тишаев не столько потому, что не понял, сколько потому, что надо было как-то отреагировать.

– Подобные процедуры предполагают согласование с человеком, обладающим соответствующим статусом, – последовал уже не столь вежливый, но еще более холодный ответ.

Аристарх Иванович положил трубку с полным ощущением, что ему плюнули в лицо. От омерзения захотелось тут же плюнуть самому, причем прямо в телефон, но он, разумеется, ничего такого делать не стал, лишь принялся с остервенением вытирать лицо носовым платком.

Вот ведь сукин сын, столичный хмырь!

Минуты три Тишаев переваривал пакостные слова министерского хмыря и сукиного сына, а потом вдруг разом успокоился и даже обрадовался. Правильно говорят: нет худа без добра. И с этой мыслью он отправился к мэру докладывать о результате только что состоявшейся короткой беседы.

Романцев, как и ожидалось, немедленно вспылил, высказав все, что он думает о «жалком московском чиновнишке», который вообразил себя невесть кем. Тишаев на это подчеркнуто спокойно уточнил, что чиновнишка не такой уж и жалкий, все-таки руководит Аппаратом министра, и хотя Аристарху Ивановичу подобное поведение крайне неприятно, он способен вникнуть в ситуацию. Должность-то, конечно, одна, однако же там Москва и министерство, а здесь Градовск и мэрия, так что он, Тишаев, статусом действительно не дотягивает. При этом Аристарх Иванович намекнул, дескать, нечто подобное уже случалось, например, когда звонили от губернатора, разумеется, не столь откровенно и нагло, однако же было, было… и ничего тут не попишешь. Уж кому-кому, а Вячеславу Васильевичу это должно быть хорошо понятно…

– Ладно, я подумаю… – неопределенно пообещал Романцев.

А вечером к Тишаеву заглянул Бузмакин. Прошелся по кабинету туда-сюда, осмотрелся, словно попал сюда впервые, затем присел на край стола для заседаний. Тишаев терпеть не мог, когда кто-то усаживался на стол, и кому другому строго выговорил бы, но тут промолчал.

– Слушай, Аристарх, – Бузмакин растянул губы в своей характерной ухмылке, – кончай ты из нас дураков делать.

Он так и сказал: «из нас».

– Вы кого и что имеете в виду? – Тишаев изобразил недоумение, но изобразил без особого старания – скорее, для проформы.

А чего уж слишком стараться? В принципе все ясно, и каждый понимает, о чем речь. И упоминание о Романцеве во множественном числе тоже совершенно очевидно. «Мы с Тамарой ходим парой…» Прямо как в детском стишке.

– Да брось!.. – отмахнулся Бузмакин все с той же ухмылкой. – Ты прекрасно знаешь, кого и что я имею в виду. – И вдруг посуровел, поджал губы, процедил: – К власти рвешься, а, Аристарх? Думаешь, зама получишь, всех по стойке смирно поставишь? И меня в том числе? Или мне «вольно» разрешишь, а? Так вот ты, Аристарх, можешь сколько угодно мечтать всех поставить, а только из головы-то не выбрасывай, кто тебя на это место поставил. Я тебя поставил, Аристарх, я! Романцев-то Гудовскую хотел. Но я переубедил, доказал! Ада хоть и съела все, но я-то Аду знаю – она меня в любой момент не только в задницу, но и в самую башку готова клюнуть. Клюв, правда, слабоват – против меня, конечно! А вот тебя, Аристарх, может. И ты этой вороне даже перья как следует не пощиплешь! Потому что Романцев не позволит! И Никиту не отодвинешь, пусть твой Кирилл хоть золотым будет!

Тишаев никогда не сцеплялся с Бузмакиным. Но тут решился. Нет, не сцепиться (упаси бог!) – воспротивиться. Нахмурил брови, покачал головой, произнес с укором:

– Вы, Леонид Борисович, напрасно со мной так разговариваете. Что вы меня на это место продвинули, я прекрасно знаю. Но и вам, Леонид Борисович, с этого прямая выгода. Гудовская действительно еще та птица! А я и для вас, и для Вячеслава Васильевича самый что ни на есть надежный тыл. Но тыл тогда по-настоящему надежен, когда хорошо укреплен. А я это про себя никак сказать не могу. Суслов, предшественник мой дорогой, развел тут оранжерею. Адочка, Мариночка, Никитушка!.. Сделайте, голубчики!.. Потрудитесь, дорогие!.. – Тишаев фыркнул. – И они тут, как у себя дома, с чайком да кофейком… работу работали.

– И нормально работали! – перебил Бузмакин. – Не хуже, чем при тебе.

– Может, и не хуже! – возвысил голос Тишаев. – А я хочу, чтобы работали лучше! И Вячеслав Васильевич хочет! Он уже замаялся говорить об обновлении нашей работы. О том, что результат должен быть эффективнее. А получается пока неважно!

– Потому что ты кучу формальностей развел. У тебя на каждый шаг Романцева тонна соломы подложена. В эту солому все результаты и проваливаются.

– Зато и проколов у нас меньше!

– И толку тоже меньше!

– Неправда! – Тишаев едва не грохнул кулаком по столу и даже пальцы в кулак сцепил, однако вовремя остановился, разжал пальцы, глубоко вздохнул, произнес спокойно, но с нажимом: – Суслов руководил Аппаратом десять лет. И мог бы им руководить еще. Закон, как мы с вами прекрасно знаем, позволяет. Но Суслов ушел на пенсию, и если мне кто-то скажет, что он очень рвался на заслуженный отдых, то я не поверю. Это Романцев решил, что ему надо уходить.

– И я, – уточнил Бузмакин. – Я тоже так решил.

– И вы, – согласился Аристарх Иванович. – А все почему? Потому что Суслов ничем и никем толком не управлял! В Аппарате каждый окучивал свою делянку, а потом тащил урожай в общий котел, рядом с которым с большой ложкой стояла Гудовская и перемешивала, перемешивала… А Суслов только и знал, что соли добавить, сахара подсыпать, масла подлить… В итоге иногда это варево получалось вкусным, иногда не очень, иногда просто отвратительным, а все потому, что хорошее блюдо – это всегда строгая рецептура и четкая технология! А вот этого как раз и не было!

– По-настоящему хорошее блюдо… – Леонид Борисович неожиданно улыбнулся мечтательно и причмокнул губами, – всегда требует фантазии…

– Но прежде всего строгой рецептуры и четкой технологии! Этого-то я как раз и пытаюсь добиться!

– А при чем здесь должность вице-мэра? – Мечтательная улыбка сменилась на ухмылку. – Ты – руководитель Аппарата, вроде как шеф-повар. Ну и давай, вари вкусную и здоровую пищу.

– Это вам, Леонид Борисович, с нашими аппаратчиками просто, – досадливо скривился Тишаев. – Вы можете быть хоть советником, хоть дворником, но все знают, кто вы такой есть, и все с этим считаются. И не только наши аппаратчики считаются, но и вся мэрия, и весь город. А мне для того, чтобы по-настоящему работать, нужны мощные рычаги.

«Ты – советник, по должностной инструкции – мой подчиненный, но при этом вваливаешься в мой кабинет, когда хочешь, сидишь на моем столе да еще ехидничаешь. А все потому, что ты – ближайший друг мэра, причем не просто друг, а главный мусорщик, без которого этот чистоплюй Романцев был бы по уши в грязи», – с ненавистью подумал Тишаев, но вслух произнес другое:

– Мне, Леонид Борисович, должность зама для дела нужна, а не для записи в трудовой книжке.

Бузмакин оторвался от стола, постоял с полминуты, вперившись в Тишаева взглядом, и двинулся к двери. На пороге оглянулся и бросил:

– Вот и нечего трудовую книжку марать.

«Чтоб ты сдох!» – в бешенстве прошептал Тишаев, глянув на захлопнувшуюся дверь.

О приезде Казика и Вандовского Романцев рассказал Аристарху Ивановичу лишь накануне вечером, хотя днем мэр уже встречался с начальником следственного комитета. Причем вопреки устоявшейся процедуре, при которой руководитель Аппарата заранее был в курсе цели любого визита к мэру, на сей раз Тишаев даже не знал о самой встрече. В рабочем графике Романцева она отсутствовала, и это крайне насторожило. Более того, в графике следующего дня Казик и Вандовский тоже не фигурировали, хотя поступило распоряжение: утром собрать весь Аппарат. Но прежде Романцев вызвал Тишаева и кратко – слишком кратко для столь серьезного случая! – рассказал о гостях из Сибири и причине, по которой эти гости пожаловали.

Аристарх Иванович обычно очень точно угадывал, когда следует высказывать мэру собственное мнение, и в этот раз прямо-таки чуял, что лучше промолчать, принять к сведению без комментариев, однако же не удержался, рискнул.

– Мне кажется, – осторожно сказал он, – что это дело наше… внутреннее… и совершенно чужие люди… Это может быть как-то не так… неправильно воспринято. Все же сотрудники вашего Аппарата…

Договорить он не успел, потому что Романцев вдруг перекорежился лицом и… нет, не рявкнул, как это делал периодически в искреннем гневе либо в гневе напускном (такое случалось, и не так уже редко), а плотно сжал губы и процедил:

– Мне плевать, как сотрудники моего Аппарата это воспримут. Понятно?

И, не дожидаясь ответной реакции, ушел в комнату отдыха, громко хлопнув дверью.

Аристарх Иванович малость потоптался в пустом кабинете и тоже двинулся к двери, но к другой, ведущей в приемную. Однако на пороге остановился, сообразив, что по-прежнему продолжает держать в руке приготовленную для мэра папку, и направился обратно к столу.

Он ничего не собирался на этом столе разглядывать. Он видел этот стол тысячу раз. И содержимое папок, которые стопкой высились на краю и которые для кого-то вполне могли быть предметом жаркого любопытства, Тишаев тоже в общем и целом знал – почти все документы проходили через него. Так что заметил он эту бумажку совершенно случайно – просто глаз упал на квадратный листок, где было написано: «Казик Аркадий Михайлович. Вандовский Игорь Анатольевич» И три жирных вопросительных знака.

Эти вопросительные знаки, рядком выстроившиеся друг за другом, почему-то особенно зацепили Тишаева. Никогда прежде он ничего подобного в пометках Романцева не видел. И не мог понять, что же они означают, – то ли большое сомнение, то ли сильное удивление, то ли нечто другое, совершенно Тишаеву не понятное.

В принципе на это можно было просто наплевать. Подумаешь, какая невидаль! Ерунда ерундовая! Но интуиция… хваленая интуиция Тишаева вдруг очнулась, встрепенулась и заскребла острыми коготками.

Она так и скребла весь следующий день, когда появились эти увенчанные знаками вопроса сибиряки, когда они общались с сотрудниками Аппарата и когда, наконец, полтора часа беседовали с самим Аристархом Ивановичем.

Откровенно говоря, беседа с Казиком и Вандовским оставила странное ощущение. Словно это был не деловой разговор, а некий безобидный треп людей, которые просто решили скоротать время. Тишаев ни в какой треп не верил и все ждал подвоха, прислушиваясь к интонациям и пытаясь угадать подтекст. Однако ничего ровным счетом не прослушивалось и не угадывалось, и в конечном счете Аристарх Иванович прикинул, что три вопросительных знака, выписанные мэром, означают одно: серьезное недоверие к ценности этих залетных птиц.

На какое-то время Тишаев испытал искреннее разочарование и одновременно облегчение, но довольно скоро интуиция выпустила коготки, и Аристарх Иванович почувствовал: все не так просто, эти птицы отнюдь не милые голуби, а тем паче не глупые курицы, они затеяли какую-то свою игру, и вот теперь ему, Аристарху Ивановичу, впору самому выписать три вопросительных знака.

Что это за игра?!

Весь конец рабочего дня он провел в размышлениях, а потом набрал номер мобильного телефона и, услышав голос Казика, сказал, что надо поговорить.

Встретили его по-домашнему – за журнальным столиком, уставленным чашками, банками с чаем и кофе, вазочками с печеньем и конфетами, однако же без всякого намека на горячительные напитки. Из строгого костюма Казик перебрался в пушистый джемпер, делавший Аркадия Михайловича похожим на меховой шар, а Вандовский, также распрощавшийся с костюмом, переоделся в джинсы и свитер, отчего стал смотреться еще могучее.

«Слон и моська. Только моська сильно разъелась и на слона, похоже, даже тявкнуть не собирается. Хотя все равно суетливая собачонка», – подумал Тишаев, наблюдая, как Казик колготится около столика, вопрошая с сахарной любезностью:

– Чайку? Он у нас, правда, в пакетиках. Для гурманов, конечно, это не чай, но удобно… удобно. Или, может, кофейку? Правда, тоже не для знатоков – растворимый… Вы как, вечером-то кофейком балуетесь? Мы вот с Игорем Анатольевичем позволяем себе, позволяем… И печенье, пожалуйста, свежее, вкусное… И конфеты… тоже весьма и весьма…

– Аркадий Михайлович очень любит всех угощать, – с эдакой покровительственной улыбкой заметил Вандовский, усевшись в углу дивана.

– Да, люблю, – подтвердил Казик. – А вы, Аристарх Иванович, устраивайтесь, где вам удобно. Хотите, на диване, хотите, в кресле. Где предпочитаете?

– Мне все равно, – сказал Тишаев, восприняв повышенное гостеприимство как хороший знак, и выбрал кресло, предоставив Казику безальтернативный вариант – диван.

Он намеренно сел именно так – чтобы видеть одновременно обоих и в определенном смысле отгородиться, заняв некую независимую позицию. Прием, как сознавал Аристарх Иванович, не новый, но достаточно эффективный.

По телефону Тишаев не стал объяснять причину своего визита, рассчитывая заинтриговать Казика и Вандовского, которые, конечно же, должны были тут же начать задавать вопросы. Подобное поведение Аристарх Иванович также не раз наблюдал. Однако же парочка помалкивала и даже не бросала любопытные взгляды, так что начать пришлось самому.

– Знаете ли, обстановка в мэрии довольно официальная, а мне бы хотелось поговорить с вами неформально… – заговорил он своим «фирменным» негромким голосом, в который добавил несколько ноток задушевности.

– Извольте, – разрешил Вандовский, а Казик лишь неопределенно кивнул.

Подобная реакция Аристарху Ивановичу не понравилась. Получалось, будто он, Тишаев, напрашивается на откровения, а эта парочка, по идее крайне в них заинтересованная, просто готова любезно выслушать. И никакого острого любопытства! И никаких попыток «разговорить» собеседника соответствующими вопросами! А Казик, суетившийся вокруг печенья с конфетами, и вовсе затих, разве что клубком не свернулся на диване. Впрочем, клубком у него вряд ли бы получилось – живот бы не дал.

– Так вот, я считаю нужным предельно откровенно высказать вам некоторые свои суждения, – продолжил Тишаев с той же внешней душевностью, но внутренней досадой. – Я уверен, что ваша… скажем так, работа… с сотрудниками Аппарата бессмысленна. Никто не мог быть причастен к убийству Леонида Борисовича. Люди они все проверенные, вы сами понимаете, случайных в подобной структуре не бывает. Искать надо, на мой взгляд, среди наших бизнесменов. Бузмакин имел с ними дела, и вы наверняка догадываетесь, серьезные дела!

– Типичная ситуация, – согласился Вандовский. – Чиновник с высоким положением обращает это свое положение в большие деньги.

– Вовсе не всегда, – неожиданно заступился Казик. – То, что чиновник – непременно коррупционер, расхожее заблуждение. На сей счет есть весьма интересные исследования. Работники образования, здравоохранения, правоохранительных структур обтяпывают всякие делишки и берут на лапу ничуть не меньше и не реже. А даже больше и чаще. А среди чиновников попадается немало очень даже приличных людей. Вы согласны, Аристарх Иванович?

– Разумеется! – горячо заверил Тишаев. – И вы напрасно думаете, – он укоризненно посмотрел на Вандовского, – что мы все берем взятки, откаты и прочее. Заблуждаетесь! И я вовсе не хочу обвинить Леонида Борисовича в коррупции. Я ничего такого не говорил. Я просто сказал, что он имел с нашими бизнесменами серьезные дела. А как иначе? Бизнес нуждается в поддержке власти. Это совершенно открытые и – подчеркиваю! – законные отношения. В любой властной структуре есть люди, которые совершенно открыто и – подчеркиваю! – законно занимаются взаимодействием с бизнесом. А Леонид Борисович был очень влиятельным человеком, у которого к тому же были самые широкие полномочия.

– И всем этим он пользовался совершенно бескорыстно? – с откровенной издевкой уточнил Вандовский.

Тишаев едва заметно дернул уголками губ, то ли улыбнувшись, то ли покривившись.

– Вы думаете, что, к примеру, деньги на выборы мэра бескорыстные спонсоры приносили? Или вы полагаете, что Вячеслав Васильевич Романцев сам эти деньги добывал? – спросил он и сам же ответил: – Да ничего подобного! Добывал их в основном Бузмакин, причем в основном за ответные услуги. Это общепринятая практика. И сами эти услуги в основном организовывал Бузмакин и, естественно, всегда с этого что-то имел для себя. А как иначе? Он что, просто так, за спасибо грязь месил? В обязанности советника это никак не входило.

– А много грязи-то было? – полюбопытствовал Казик.

– Грязи в нашей работе всегда хватает…

Аристарх Иванович хотел добавить, что желающих ее разгребать гораздо меньше, чем самой грязи, и желания здесь вообще часто ни при чем, поскольку есть необходимость, и далеко не все это правильно понимают, и готовы свести счеты с человеком, который берет на себя подобные обязанности… А еще он хотел намекнуть – тонко намекнуть! – что Леонид Борисович Бузмакин слишком увлекся копанием в грязи и уже давно не ходил в чистых одеждах, а те, кто находился рядом, волей-неволей пачкались.

Но ничего такого он сказать не успел, потому как завибрировал мобильный телефон, и Тишаев, глянув на экран, увидел надпись: «Назарова». В первый момент он хотел не откликаться – в конце концов, у него серьезный разговор, а что такого экстренного могло случиться у помощницы по протоколу? – но затем все же нажал кнопку вызова и недовольно буркнул:

– Слушаю вас, Марина Евгеньевна.

– Аристарх Иванович! У нас ЧП! Мне позвонили из горбольницы. Машина сбила Никиту!

– Насмерть?! – поразился Тишаев.

– Нет, он даже в сознании. Там что-то с ногой. Его скоро повезут на операцию.

– Какая нелепость! – Тишаев раздосадованно мотнул головой. – Вы сообщили его жене?

– Его жена улетела в Индию, в отпуск. А я уже в больнице. Я решила сначала все выяснить, а потом уже сообщить вам.

– Значит, опасности для жизни нет?

– Вроде нет… – В голосе Назаровой скользнуло сомнение, но Тишаев не стал заостряться. Что-то с ногой – это не с головой, от этого не умирают.

– Спросите у врачей, нужна ли какая-то помощь, и держите меня в курсе, – распорядился он. – Завтра надо будет доложить мэру. – Аристарх Иванович сунул телефон в карман и произнес, обращаясь к Казику с Вандовским: – Новые проблемы. Гальцев попал под машину. Но там Назарова, она разберется.

– Мы полагаем, – сказал за двоих Казик, – нам тоже следует подъехать в больницу.

– Зачем? – Тишаев посмотрел с сомнением.

– Затем, – поддержал напарника Вандовский, – что в жизни бывают всякие совпадения, но некоторые выглядят особо сомнительными.