Текст книги "Измайловский парк"

Глава 15

Тот день у Стаей выдался необычно тяжким. Виген надумал сделать евроремонт, и было решено снять часть денег с книжки, с долларового счета. Он был заведен давно, еще при жизни отца, когда Виген начал зарабатывать в Москве, и довольно неплохо.

Правда, ходили упорные слухи, что при большинстве хирургических вмешательств в офтальмологической клинике, где оперировал Айрапетов, больным вносят инфекцию, и они потом долго с ней мучаются. Говорили, что операции на глазах – тончайшая работа, далеко не всем по силам, и ни о каком поточном методе здесь речи быть не должно.

Стася слухам не верила – она верила мужу. Все относила на счет людской зависти. И очень беспокоилась за сына.

– Кувшинка, у тебя гипертрофированные тревоги, – говорил Виген.

Но ничего не мог поделать с женой – успокаиваться она не желала и по-прежнему мечтала удержать сына при себе на всю оставшуюся жизнь. Смешное намерение…

Зато отправиться в банк за долларами Стася не боялась, хотя Виген просил ее дождаться вечера, чтобы сходить туда вместе.

– Тут рядом, в соседнем доме, – сказала Станислава. – Сниму баксы и вернусь. Что со мной может случиться?

Доллары она сняла, а когда вышла из банка, увидела двоих молодых мужчин, в отчаянии чуть ли не ползающих по грязному асфальту. Стася удивилась.

– Потеряли! – повернулся к ней один горестным, искаженным от муки лицом. – Сберкнижку потеряли! Мы ведь перед вами деньги брали, помните? Десять тысяч…

Станислава растерянно кивнула, хотя их не помнила – в банке змеилась большая очередь.

– Можно восстановить… – робко заметила она. – Если есть копия договора…

– Да нам нужно срочно опять снимать! – простонал незнакомец. – Так складывается… Мы не все сегодня получили, оставили на потом. Посмотрите, милая, вдруг вы нечаянно нашу книжку прихватили? И вы тоже! – обратился он в полном отчаянии к другой женщине, вышедшей из банка.

Женщина покачала головой, но на всякий случай глянула в сумку.

– Нет, вот только моя! – И она вытащила и показала сберкнижку. – Другой нет.

– Да это же случайно можно взять, ненароком, даже не заметить, – бормотал несчастный. – А у вас нет? Посмотрите, пожалуйста…

Стася тоже открыла свой маленький любимый баульчик, чтобы проверить. И в эту секунду мужчина птицей взлетел с асфальта, с потрясающей ловкостью выхватил у нее из сумки кошелек с долларами и метнулся к стоявшей неподалеку машине. Его напарник сидел уже там. Машина рванулась с места и исчезла.

Две женщины стояли, недоуменно глядя друг на друга.

– Что… это?.. – наконец заторможенно, еле-еле складывая слова, спросила Стася. – Мои деньги…

– Милиция! Ограбили! – заполошно заголосила очнувшаяся счастливица, которую не тронули. – Помогите!

Стасю довели домой сердобольные менты. Они же вызвали с работы Вигена и позвонили, по просьбе Станиславы, Галине Викторовне.

– Ладно, ничего, обойдется, – бормотала та, меряя Стасе давление. – Тебе нельзя волноваться, лежи и думай о солнышке. И вообще, из всех потерь потеря денег – самая незначительная и пустая. И жалеть надо не тех, у кого нет денег, а тех, у кого их слишком много.

Примчался Виген, и Стасе стало чуточку легче. Она лежала и плакала. И думала, как просто обвести ее вокруг пальца…

– Не одну тебя, – назидательно сказала Галина. – Мы все – лопухи и недоумки по сравнению с этими… не знаю, как и назвать их… нелюди они…

К вечеру боль и обида стали понемногу притихать, Стася к ним притиралась, но вечером не пришел домой Арам. Его сотовый не отвечал, и Стася поняла, что этот день, как испытательный круг, не кончится никогда. А точнее, кончится очень плохо.

Арам зашел после лекций подстричься. Что-то сразу царапнуло лицо. Он обернулся: то был взгляд Светы.

– Ты откуда взялась?

Светлана подошла поближе. Ее коллеги смотрели любопытно, аж глазки вылезали из орбит.

– Приехала… От тетки сбежала, достала она меня, прямо плешь проедать стала. Вот работаю… Уже больше месяца. В общаге живу. Хочу комнату снять. Денег только подзаработаю…

– Подстрижешь? – Арам шлепнулся в кресло.

Светлана задумчиво провела ладонью по его волосам.

– А ты как? Учишься?

Арам пожал плечами: что говорить, когда нечего говорить…

Светлана взяла ножницы:

– А как твоя любовь? По имени Женька? – Взгляд стал напряженным, неестественно-резиновым.

Женька… То был ведь выбор твой…

Она в последнее время упорно избегала Арама, ссылалась то на холод, то на дождь, то на привязавшийся к ней хронический насморк…

Недавно Арам в который раз спросил Женьку, когда наконец вечером он сможет ее увидеть. И она нарочито, по-дурацки завихлялась, вздернув голову:

– Вечером? Ха! А ты что, считаешь, у меня совсем нет личной жизни?!

Женька…

– Ты приехала, чтобы поразузнать именно о ней? – угрюмо спросил Арам Свету. – Кучеряво… С комнатой я могу тебе помочь: у меня есть один знакомец на курсе, у которого мамашка промышляет сдачей лишних метров. Правда, это не близко – в Ясеневе, зато метро рядом. И недорого. И тетка она хорошая, верующая, в церкви служит, к тебе приставать не будет. А потом, ее часто дома не бывает – то в храме, то сына проведывает. Он тоже славный малый.

Светлана просияла:

– У меня смена скоро кончится, давай поедем посмотрим?

Арам кивнул:

– Сейчас позвоню, – и вытащил мобильник.

Валерий начал встречаться с Женькой этой осенью.

Женя оказалась веселой, неугомонной, и неуемность, отличавшая ее всегда и во всем, быстро надоела Валерию. Он жил совсем в ином ритме, предпочитал во всем размеренность и спокойствие, и заданный Женькой высокий темп считал опасным и ненужным. Кроме того, он никогда не понимал всех этих танцулек до утра, терпеть не мог баров, кафе и прочих развлекательно-увеселительных заведений.

Но Женю влекло именно на эти танцульки, она тянула за собой Валерия и радовалась, что он рядом с ней. Дискотеки, ночные клубы… Родители ей ничего не запрещали. Свободное воспитание! Да и потом, они считали ее человеком взрослым и достаточно разумным. И за дочку не слишком волновались.

Довольно скоро завсегдатаи небольших кабачков, куда Женька бегала со своей студенческой компанией, привыкли к тому, что бойкая Евгения пляшет, отбивая каблуки, а ее новый мрачноватый солидный импозантный кавалер – и где оторвала себе этакого? – все вечера напролет сидит за столиком в углу, потягивая вино, и пристально следит за своей резвой дамой.

Сокурсницы Женьки прямо обзавидовались.

– А вы почему не танцуете? – без конца приставали они к Валерию вначале.

– Не умею, – флегматично отзывался он.

– Мы научим, – выражали девушки горячую готовность.

Но Панин учиться хмуро отказывался, и Женины сокурсницы, с огромным сожалением, потихоньку, одна за другой, отходили в сторонку ни с чем. Женька торжествовала. Она была уверена, что этот красивый высокий будущий врач влюблен именно в нее.

– Какие сегодня твои подруги красивые! – сказал ей Валерка. – Прямо как-то особенно… Хотя это, по сути, психоделический эффект – под воздействием спиртного мне все видятся особенно красивыми, как никогда не увидеть в трезвом состоянии. Вот ведь точно сказано: «Не бывает некрасивых женщин – бывает мало водки».

Женька выслушала это слегка шокированно, немного закатив глаза, а потом с усмешкой заметила:

– Ах, Валерка… До чего же ты нециничный.

Валерий прекрасно видел ее уверенность в нем, ее нескрываемое ликование, радость, и чувствовал себя негодяем, настоящим подлецом. Только это ничего не меняло. Иногда вдруг становилось жаль этой немного смешной, трогательной девушки – ведь Валерка обманывал ее, и делал это сознательно. Как потом он будет с ней объясняться, какие покаянные, оправдательные слова произносить? Но Панин всякий раз отгонял от себя эту мысль. Будет все это не скоро, и вообще неизвестно, что там впереди, что и как сложится, а посему зачем задумываться о будущем? Надо жить настоящим. И он жил в соответствии с этим принципом.

Женька была говорлива. Валерию даже не приходилось ее расспрашивать, она сама охотно и много рассказывала о себе: о своих родителях, подругах, о журналистике.

– Какой ты, Валерка… – Женька, иногда не находя нужных слов, смеялась. – Не могу тебе объяснить…

– Не можешь? – поддразнивал ее Валерий. – А ведь ты будущая журналистка. И должна быть специалистом по объяснениям и словам.

Женька опять смеялась:

– Должна. Но пока еще не стала.

– Трудный путь?

– Ага! – пропела Женька. – Вообще, я бы выбрала себе такую серьезную тему, как наука. Но как за нее взяться? Надо ведь много читать, разыскивать подходящие материалы…

– А разве сейчас это кому-нибудь интересно? – удивился Валерий. – По-моему, все читают только про отношения Пугачевой и Киркорова да про дрязги Волочковой с Большим театром. А информацию для газет твои коллеги берут в Интернете, извини, конечно, за прямоту.

Женька снова расхохоталась:

– В общем, ты прав… Я сама как задумаюсь иногда, о чем буду писать, так мурашки по спине… Одна желтуха! Но с другой стороны, в газете, где я уже публиковалась, есть постоянный научный раздел. И у него завелись свои преданные читатели. Не молодые, конечно, но главное, что появились. А вот твоя медицина… Она всегда интересует всех. Если ее оживить, сделать попроще и полегче… Всякие там рубрики «Будь здоров и не кашляй!» или «Термометр тебе в руки»… Народ обчитается! Болезни и их лечение – самые популярные вопросы, сам понимаешь. На гребне волны. И ты здесь можешь мне помочь.

Валерий помогать не собирался, но распространяться на эту тему не спешил.

– Я одно время ходила в школу юного журналиста, – рассказывала Женька. – Там собирают салаг, решивших поступать. Приходят какие-то юнцы и девицы с журфака и занимаются с нами кто во что горазд: кто сценки разыгрывать, кто стихи сочинять на заданную тему, кто репортажи писать… «Мой любимый город», например. И так из занятия в занятие. И почему-то они все, эти «преподаватели», постоянно сидят на столах. Традиция у них такая, что ли? Или они боятся, что под ними стулья обломятся? Ну и «юные журналисты», в подражание старшим, тоже начинают сидеть на столах, ноги поднимать и руками размахивать – дурной пример заразителен, а уж пример «учителя» – в квадрате… В общем, насмотревшись на этот дурдом, я плюнула на эту ненормальную ШЮЖ. А потом, поговорив уже с сокурсниками, выяснила, что многие из них тоже ходили в эту школку и тоже бросили. Видимо, это – общее место. Все, клюнув на агитки, бросаются туда, но, воочию посмотрев, что она собой представляет, бросают.

Женя преданно заглядывала Валерию в глаза, и ему становилось стыдно и жарко. Он играл этой доверчивой открытой девочкой, как куклой. Играл без зазрения совести. Да нет, он, конечно, мучился. Но разве это его оправдывало?

Совесть начинала исподволь потихоньку глодать и терзать Валерия. Чем дальше, тем больше. Это плохо, думал он. Так будет совсем невыносимо. С этаким мучительным грузом на душе… Совесть оказалась очень непослушным существом и беспредельно чувствительным – едва не по ней, взбрыкивала моментально.

Может, ее стоит укротить? – спрашивал себя Валерий. Чтобы не была столь изнеженной – пусть погрубеет. Это разумнее, и так больно не будет… Больно не поймешь из-за чего… Но совесть – дама с характером. Женского она пола, совесть, поэтому Панин, джентльмен, не умеющий поднимать руку на дам, не мог с ней совладать – вот в чем проблема.

Да и вообще – есть ли она, совесть? К большинству людей в настоящее время этот вопрос не имеет никакого отношения, а поэтому и Валерка специально над ним раньше не думал – не было повода. Теперь пришла пора поразмышлять на эту тему.

Что это такое – муки совести? Раньше он искренне не представлял этого, даже не мог припомнить, чтобы она донимала его хоть раз в жизни.

Очевидно, потому, что он раньше ничего необратимого не совершал. Пусть и делал какие-то пакости, но, значит, они на поверку не принесли настоящего, зримого отрицательного результата для людей. Иначе он бы давно узнал, что такое совесть. Оступившихся она мучает всегда, и от склада человека, от его воли ничего не зависит. Муки совести так же реальны, как муки человека с ампутированной ногой. По силе они не меньше, и от них так же не отвертишься. И как бы глубоко человек ни пал, каким бы себя ни изображал – эти муки будут. Их существование – такой же объективный духовный закон, как закон всемирного тяготения в физике.

Хотя однажды, довольно давно, отец в шутку заметил, что обдумал проблему совести на основе логики, с помощью трезвого и научно-реалистического взгляда. И пришел к такому выводу: девяносто процентов, даже, возможно, девяносто девять, что такого понятия объективно нет, но все-таки один процент за то, что она существует.

Существует… Ведь деваться от ее тяжести Валерке стало некуда, приходилось тянуть ее на себе дальше и иногда видеть во сне Женьку: красивую, гордую, но такую послушную ему и безвольную рядом с ним…

Снился порой и друг Арам – романтик и наивняк, не понимающий многих нюансов и подробностей жизни. Странным образом привязался Валерий к этому дурачку… Словно Арам притягивал к себе своей простотой и добродушием, бесхитростностью и открытостью.

Валерий мучился, отчаянно завидовал его наивности и терзался собственной неполноценностью. Ему требовалось любой ценой вырваться вперед и доказать свою силу и необычайность. Иначе жизнь теряла для него всякий смысл.

«А о чем ты думал тогда, в парке, друг дорогой? – спрашивал он себя. – Ты только и думал о своей шкуре! Испугался, выученик дяди Бори? Затрясся за свою жизнь, задрожал за нее… Ну и что? Все за нее трясутся и дрожат. Что в этом противоестественного? Но Женька и Арам…» До этого у Валерия не возникало ответственности за чьи-нибудь судьбы, разве что за свою собственную. А вот сейчас родилось чувство долга, незнакомое прежде. Друзья… Какое хорошее слово!.. Просто отличное… Зачем Валерка согласился на сомнительное предложение в парке? Его что, убили бы за отказ?

И почему бы этой дуре с ее разбогатевшим, высоко зарвавшимся папой не влюбиться в Айрапетова? Такой видный, обаятельный, умный парень… И ее обожал без памяти. Так нет, подавай ей Панина…

С той истории в парке все и началось… Валерий скрывал ее от всех.

И сам усердно старался очаровать Женьку, понравиться ей, пленить ее непостоянное сердце. И пленил.

Зато его просто бесили Женькины обязательно розовые или лиловые лифчики. Он ненавидел эти цвета и считал их чудовищной безвкусицей. Смешная Женька… Такая забавная и тихая в постели…

Он сидел во дворе, возле детских качелей. Опаздывал на очередное свидание с Евгенией. Ничего, подождет… Неслышно приковылял дядя Боря.

– С девками озоруешь, парень?

Валерий поднял голову:

– Привет! Давно не видались…

– Надобности не было… А я все о тебе знаю. Хороша! – Дядя Боря закурил, закрываясь от ветра. – Богатенькая девица… Наследница! Приданое получит о-го– го! А деньги нашел?

– Какие еще деньги? – не сразу понял Валерий.

Дядя Боря наклонился к нему. Бесцветные глазки заморгали быстро-быстро, как-то предостерегающе.

– Ты, парень, больше никуда не езди. Дело тебе говорю! Иначе напорешься на большие неприятности.

– Да я уже думать об этом забыл!

– Вот и славно, – пробормотал дядя Боря. – Ты знаешь, кто такой хороший человек? Это тот, о котором думать нечего, а которого надобно или слушаться, или ненавидеть. – И ушлепал в темноту.

Глава 16

Поскольку мать уходила довольно часто, Валерий ухитрялся нагло приводить девиц к себе. Однажды соседка встретила его с Женей возле дверей квартиры и игриво погрозила пальцем. Но матери наябедничала тотчас. Все вокруг – сплошные доносчики… Воспитанные еще великим вождем всех народов.

– С кем это видела тебя сегодня Анна Николаевна? Кто к тебе приходил? – поинтересовалась вечером Галина Викторовна, любопытная, как все женщины без исключения.

– Ты ее не знаешь, – уклонился от ответа Валерий.

– Но могла бы и узнать, – вполне логично заметила мать.

– Нет, это ни к чему, – хмуро заявил Валерий. – Девушки приходят и уходят! Со всеми не перезнакомишься.

– Смотри-ка, какой опытный! – восхитилась и удивилась мать.

Женька сначала жутко стеснялась приходить к Валерию. Тем более днем. Смущалась, робела… Совсем не похожая на обычную Женьку с надменно вздернутым носом. Валерий посмеивался втихомолку.

Когда он первый раз пригласил ее к себе, она ни о чем таком не подумала, пошла совершенно спокойно. Чай пить. Только вместо чая обнаружила в комнате роскошно сервированный стол с вином.

– Это… что? – изумленно пробормотала Женька. – Прямо дипломатический прием…

– Да ладно! – махнул рукой Валерий. – Какой там еще прием! Ты что, бывала на них?

Женя покачала головой.

– Ну а если нет, зачем тогда сравнивать? Все равно не знаешь!

Валерий преследовал одну тайную цель: напоить, обласкать и соблазнить. Чего и добился запросто, в два счета.

Женька не особенно сопротивлялась, лишь растерянно поправляла на себе непрерывно бретельки лифчика, не давая его снять.

– Нет, так не пойдет! – решительно заявил Панин. – Хочу видеть тебя всю! Всю твою красоту! И вообще, запомни для начала, необразованная: здесь у тебя одно из самых сладких местечек! – Он выразительно коснулся ее груди.

Женька покраснела.

– И даже не для меня! А для тебя самой. Сечешь? А у тебя вообще кто-нибудь уже был?

Она робко кивнула.

Видно, такой же, как она, дурачок, вроде Арама, иронично подумал Валерий. И приступил к решительным действиям… Дальше дело пошло легче. Только Женька очень боялась забеременеть.

– Меня папа тогда убьет! – шептала она.

– Да ладно, не убьет! – отмахивался Валерий. – Это все так говорят для красного словца. Не бойся, я буду очень осторожным.

И был. Он тоже не нуждался в лишних неприятностях и осложнениях в виде незаконнорожденных детей.

Ему мучительно хотелось рассказать кому-нибудь правду, и не ради совета, а чтобы излить душу. Она без слов иногда задыхается. А иногда и от слов тоже. Ему было бесконечно жалко Женьку. Она пострадала сильнее всех и вообще без вины виноватая. А может, признаться ей во всем? Выложить всю подноготную как на духу? Это тяжко, сложно, мучительно – признаваться в содеянном, но ложь еще ужаснее просто сама по себе. Страшнее лжи, наверное, лишь предательство, но они ведь двоюродные брат с сестрой. А Панин сейчас вконец запутался, и другого выхода, кроме раскаяния и откровенного признания, у него нет. Но кому она нужна, эта правда?..

«Чистосердечное признание смягчает меру наказания, – мрачно думал Валерий. – Определенную, вынесенную лично тобой меру наказания твоей собственной душе, которая вся истерзалась. Ты сейчас жалеешь себя самого, это естественно. А ты забудь о себе и жалей Женьку и Арама, вспомни о них, подумай… Ведь им приходится несладко, а будет – еще хуже. Хотя боль при операции и после нее сулит надежду на хорошую жизнь».

После поездки с плеч Панина словно свалился один тяжелый камень, но эта другая беда. Этот обман… Зачем Валерий на него отважился? Он точил душу Валерия, изматывал и требовал разрешения.

Иногда Валерий пробовал обдумать случившееся. От собственных мыслей становилось еще горше и тоскливее.

Он пытался оправдать себя тем, будто и понятия не имел, что у Арама все так серьезно. Валерий был уверен, что здесь рядовая дежурная влюбленность, каких множество. Они обычно следуют одна за другой, не оставляя в сердце глубоких отметин.

Но существовала еще одна, более серьезная причина, по которой Панин дерзнул совершить подлость и отважился на предательство. В этой причине Валерию не хотелось признаваться даже самому себе. Он пытался ее забыть и вычеркнуть, но ничего не получалось. Оказалось, что он на редкость тщеславен, амбициозен и готов воспользоваться любым поводом и предлогом, чтобы подчеркнуть свою силу и авторитет, лишний раз доказать свое преимущество перед другими. И Женька стала всего-навсего зацепкой, чтобы Валерий вновь сумел покрасоваться, важно выпятить грудь и горделиво заявить: «Видите, каков я? Ни одна девица не пройдет мимо! Так и липнут! А я тут ни при чем!»

На самом деле он отлично сознавал, что при чем, и еще как при чем. И вообще все выглядело куда грязнее и хуже, чем он пытался себе сейчас доказать. Существовала еще одна, третья подоплека вероломства Панина. Она и стала главной. Но рассказать о ней Валерий решился бы только под страхом смерти.

Панин чувствовал себя совсем отвратительно. Ну почему он так себя ведет? Почему не может жить спокойно, как мать? Почему он вечно лезет куда-то, куда-то вмешивается, чего-то ищет?

Валерий вздохнул и внезапно вздрогнул.

И с тоской вспомнил, как всегда элегантен отец в любых одеяниях, даже в мятом больничном халате.

Комната Светлане очень понравилась, тихая ласковая хозяйка – еще больше, и они сразу договорились, что Света переезжает.

– Я помогу, – пробурчал Арам.

Светлана не могла сдержаться и чмокнула его в щеку.

Как-то все слепилось и слилось в одну тягостную думу о Женьке… И Араму хотелось любыми способами сбросить с себя эту тяжесть, освободиться, легко выдохнуть и забыть… Если бы можно было забыть… И может быть, как раз Света…

Они приехали в общежитие. Света проворно собрала свои нехитрые вещички, отказавшись от помощи Айрапетова, который сидел на стуле, мрачно рассматривая жалкую комнатенку с бурыми стенами и промокающим потолком.

– Мужская помощь мне будет нужна позже, – объявила Светлана.

Появился комендант общежития – мужик лет пятидесяти, успевший к вечеру хорошо поддать. И заорал:

– Светка! Да ты чего, ёбнулась, что ли?!

Арам нахмурился еще больше. Светлана покраснела.

– Павел Иваныч, я уезжаю. Деньги заплачены.

Комендант продолжал кричать:

– Да я не о том, девка, что мне твои деньги?! Плевал я на них! Ты мужика где взяла?! Черномазого этого?! Тебе русских нету?! В России живем!

Арам сжал кулаки и вспомнил Валеркину науку. Светлана полыхала яркой помидоркой и смотрела испуганно то на одного, то на другого.

– Нет, девка, что же это такое?! Ну, ты хороша! А помнишь, что мне обещала?! Нет, Светка, это что же, в самом деле? Ты другого не могла притащить?!

Светлана попыталась его образумить:

– Павел Иваныч, мы потом с вами все обсудим, когда вы проспитесь, а сейчас идите и ложитесь, пожалуйста, спать!

Но тот хохотал и петушился:

– А чё? Я и сейчас прекрасно могу обсуждать, меня не надо раньше времени спать ложить! – И дальше посыпались фразы, в которых и печатных слов почти не было.

Светлана не выдержала:

– Павел Иваныч! Я с вами когда-нибудь матом ругалась?! Я ни разу ни с кем на матах не общалась, сколько у вас живу! И с нами попрошу не выражаться!

Арам хмыкнул:

– Милицию вызывать не придется?

Светлана торопливо обернулась:

– Да нет, ничего, мы сейчас разберемся!

– Девка, – заныл Павел Иванович, – а можно мне к тебе сесть на колени?

И Света ответила нарочито спокойно и деловито:

– Женские колени – очень хрупкая штука, так что давайте не будем рисковать!

Внезапно комендант устал, ослаб, присел на кровать и заснул, свесив голову набок.

– Вперед! – скомандовала обрадовавшаяся Светлана.

Они взяли по большой сумке, Арам еще нацепил на спину громадный рюкзак, за которым сзади его головы вообще не было видно. Из вещей осталось еще ведро с аудиокассетами и пластмассовый красный глубокий и широкий тазик типа бадейка.

– Куда его? – задумчиво спросил Арам и взял ведро.

Недолго думая Света нахлобучила таз себе на голову и пошла впереди, придерживая его рукой и сдвинув на затылок.

Прохожие провожали их взглядами. Кто удивлялся, кто смеялся, кто крутил пальцем у виска… А одна бабушка спросила, шуткуя, что-то насчет новой моды. И Света ей в тон ответила:

– Да-да, бабуля, мы – законодатели новой моды и внедряем ее в жизнь!

Потом один дядька заметил насчет Санчо Пансы с его тазом на голове… Светлана тоже в ответ, не тушуясь, покивала.

Затем к ней пристал какой-то парень, с совершенно испитой и ободранной мордой. Хихикал, кривлялся… И Светлана с ним пообщалась с эдакой снисходительно– куражливой интонацией: а как еще с таким говорить?

– Ты не ревнуешь, ничего? – спросил парень Арама. Зашатался и схватился за стену дома.

– Нет, нет, он не ревнует, – опередила Арама Света. – Это мой двоюродный брат и очень хороший человек. Помогает мне переехать.

Наконец поймали машину. Водитель усмехнулся и спросил:

– Вместо шлема, что ли? Рокеры?

– Угу, – отозвалась Света, усаживаясь.

На новом месте Арам помог женщинам переставить кое-какую мебель, передвинул диван и здоровенный допотопный шкаф. Светлана лезла в помощники, пыталась шкаф подтолкнуть и вдруг заорала:

– У-у, не могу больше, роняю!..

– Спокойно, спокойно! – сказал Арам. – И вообще стоп! Не нервничай ты так. И зачем тебе мешаться у меня под ногами и таскать тяжести? Сам справлюсь! Мне-то не рожать!

Светлана стеснительно захихикала:

– Вот тетя мне тоже часто говорит именно эту фразу!

Потом хозяйка ушла к вечерней, а они остались вдвоем…

И Арам совершенно забыл о родителях и даже о Женьке…

Валерий и Арам не один год вместе бегали в кино, бродили по любимому парку, давали друг другу понравившиеся книги… Помогали чем могли. Поклялись в верности на всю жизнь. Глупая и смешная клятва детства… Хотя иногда Арам начинал думать, что не такая уж она неразумная. Пусть в ней есть немалая доля романтики, все равно… Люди должны верить в доброту и хранить честь. По крайней мере, стараться.

Правда, друзья не рассказывали друг другу о том, что творилось у них дома, и даже не подозревали, насколько там все сложно.

В полуснах Женька часто приходила к Араму – нарядная и до смерти уставшая, как невеста поутру после свадьбы.

Почему она так странно вела себя теперь?

Однажды вечером Арам увидел ее во дворе и бросился следом. Но Женька моментально исчезла.

– Закурить дай! – сказали рядом.

Арам оглянулся – знакомый жиган из Измайлова, по кличке Мурзик. Арам вытащил пачку, глядя Женьке вслед. Жиган стрельнул курево чересчур нагло – не одну сигарету, а целых три. Две заложил за уши, а одну сразу присмолил. Но с Мурзиком все равно спорить не стоило, а то с необыкновенной легкостью схлопочешь кулаком метко в живот. И в затаившемся московском дворике никто не станет звать на помощь милицию.

Жиган поглядел куда-то вбок кинжально-стальными глазами и как бы в благодарность за курево уронил краем рта, словно сплюнул:

– Гляди, щегол, как лихо заблядовали твою маруху! К ней уже давно этот кентяра подбивался. Из тех, недорезанных. Твой же приятель-хероман. Понял меня?

– Понял… – пробормотал Арам, ничего толком не понимая.

Но Мурзика нельзя было открыто не понимать, если не хочешь потерять прямо на месте небольшую часть уха или носа.

– Твой кент колотит понты… Ну и ты покуражься… Девка тебя ждет…

– Никто меня не ждет… – пробурчал Арам, прекрасно понимая, что Мурзик просто ненавидит Панина.

Жиган оглядел его сбоку, пристально и оценивающе.

– Пургу гонишь! А так… – Он помолчал. – Девок много…

«Мудрец, – подумал Арам. – Прямо умудренный жизнью опытный горный старец, знающий все и вся!»

Жиган развернулся и пошел, размашисто двигая руками в растянутых карманах бархатного пиджака, словно плыл кролем по воздуху.

И Арам вдруг догадался: Мурзик говорил о Валерке Панине. Недорезанный – это он.

Но надо было убедиться во всем и все увидеть собственными глазами. Это сделать нетрудно. Все влюбленные пары обычно гуляли в Измайловском парке.

Так вот почему Женька давно стала упорно избегать Арама… После того нескладного свидания на твердой скамейке, которое Арам часто вспоминал, особенно по ночам, с тревогой и радостью, Женя старалась ничего подобного больше не допускать. То ли была раздосадована их дурацкой близостью и злилась на Арама, то ли неожиданно переключила свое гордое внимание на кого-то другого…

Как уверял Мурзик, этим другим оказался лучший дружок Арама Валерий Панин…

В парке по дорожкам, липким от глины и разъезжающимся под ногами, все равно бродили упрямые обалдевшие парочки. Кто в обнимку, кто под руку, кто плотно сцепившись пальцами… А кто просто рядом друг с другом, еще не осмеливаясь касаться плеча или ладони вышагивающей рядом подруги…

Арам мигом обежал все знакомые закоулки, проверил все скамейки… Женьки не было видно. Почти успокоенный – видно, сбрехнул Мурзик, хотя на него не похоже, – Арам решил отправиться домой. И уже совсем на выходе из парка столкнулся с ними…

Они шли рядом, тесно сомкнувшись руками и плечами, словно хотели слиться воедино. Валерий привычно что-то оживленно рассказывал, жестикулируя. Да, говорить он умел здорово. Всегда был остроумным, начитанным, памятливым. А Женька… Бойкая языкастая Женька смотрела ему прямо в рот не отрываясь, ловила каждое слово.

Арам врос в глину. В груди что-то застонало и жалобно заплакало…

Никогда в жизни Женька не глядела так на него, никогда не любовалась им так откровенно, никогда не восхищалась им… Значит, она ходила с ним и даже не возражала против близости просто так. Всего-навсего… От скуки, от нечего делать, оттого, что нет никого другого, более интересного и увлекательного. И вот наконец такой захватывающий Женькину загадочную, туманную душу человек явился… В виде лучшего друга Арама Валерки Панина…

Арам потемнел от злобы и ненависти. Ведь Валерий все прекрасно знал! Сам давал взаймы когда-то на цветы для Женьки! Значит… Значит, он сволочь, негодяй, подлец! И ничего больше!

Арам стиснул кулаки и шагнул вперед, прямо к этой никого вокруг не замечающей, влюбленной, поглощенной собой парочке. Внезапно возник у нее на пути, загородив дорогу, суровый и мрачный, как неотвратимое возмездие.

Совсем недавно Арам и Женька шли по дорожке Измайловского парка, держась за руки, словно дети на новогодней елке, чтобы не упасть, и в мутно-серой темноте не различая, куда идут. Женька… Лживые глаза и пушистые косы, которые она без конца заплетала и расплетала… Светлана… А как же она?

Арам вспомнил о ней и едва не застонал. Кажется, он забыл, где находится, но вовремя опомнился.

Женька громко ахнула и тотчас насупилась, спрятав глаза в землю. Стерва! Рано выучилась предавать! Далеко пойдет. Точно так же, кэ. к Валерий.

Тот растерялся лишь на одно мгновение, просто от неожиданности, и сразу невозмутимо присвистнул:

– Салют, гангстерито! Ты что тут делаешь?

– А то же, что и ты! Прогуливаюсь по случаю отличной погоды! Только ты вдвоем, а я один…

– Ну, тут уж кому как повезло, сечешь? – нагло отозвался Валерий. – Судьба – тетка с характером! И ты, я смотрю, тоже.

Польстил… Мерзавец! Сначала увел у Арама любовь, а теперь хочет подсластить пилюлю… И вообще всяко умаслить и успокоить приятеля. Дескать, что тут теперь делить? Все вышло так, как вышло. Ты, конечно, молодец, но девушка, уж извини, стала моей. Ничего не поделаешь! Она сама сделала выбор. Чай, не маленькая. Иди, дружок, откуда пришел! У нас отныне дороги разные.