Текст книги "Неземная девочка"

Глава 14

Маргаритка быстро надоела Борису. Она была чересчур влюблена, слишком податлива и абсолютно безропотна.

– В характере весь цимес человека, – заявил Борька как-то Леониду. – Баба без характера – что день рождения без вина. Можешь ты сыграть на скрипке, у которой струн нет?

– Насчет скрипки тебе виднее, – ехидно отозвался Ленька. – А вообще Комариха – хорошая девка! Хорошая телка! Хорошая бабка!

– Ха! Чего? – фыркнул Борис.

Ленька спохватился, что ляпнул машинально не совсем то.

– Ну, будущая бабка! Выкрутился…

– А ты, Боб, какого типа девочек любишь?

– Я? Вот таких! – И Акселевич неплохо изобразил жесты бьющего боксера.

– Бой-девок, значит! – резюмировал Леонид. – Интересное кино… А я тяготею к пышечкам. К очаровательным пышечкам. Смысл не в том, что пышечки, а именно – очаровательные пышечки!

Борис расхохотался:

– Вот тебе и вот! А как же Дуся? Ей до пышечки как тебе до министра иностранных дел.

Ленька всегда отличался выдающейся тупостью в изучении английского. Одинцов насупился:

– Это особь статья, как ты говоришь.

Весь класс давно знал, что Леонид влюблен в Дусю. Что думала по этому поводу сама Дуся, не знал никто. Марианна старалась помочь Одинцову, преследуя свои шкурные интересы, – еще одна соперница ей была ни к чему. Но сделать она ничего не могла. Дуся только упрямо твердила своим замогильным голосом, что мечтает умереть, и этим моментально вывела раздражительную Марьяшку из себя.

– Придурочная! – заявила та без обиняков. – Посмотри, как солнце светит!

– Ага! – с готовностью подхватила болтавшаяся рядом Маргаритка. – Я тоже его так люблю!

Марианна презрительно скривилась:

– А посему в готы мы с тобой явно не годимся, – и язвительно хихикнула.

Но Дуся не прореагировала, словно оглохла. Суицид, он и есть суицид.

А Ленька начал ходить за Дусей кругами. И наконец добился своего – влюбленные порой невероятно назойливы, как октябрьские дожди, – уговорил Дусю пойти с ним погулять.

Отправились почему-то в Коломенское, хотя стоял премерзкий продувенный ноябрь. Брели по скользкому, предательски ломающемуся под ногами насту.

Дуся начала с расспросов. Спросила, как Ленька относится к мужчинам, красящим волосы. Леонид пожал плечами:

– Ну, если пожилой человек седину закрашивает – это я где-то могу понять.

– Нет, я не о том. Если у парня волосы выкрашены, скажем, в зеленое… Вот к такой, скажем, окраске как ты относишься?

Леонид замялся. Девка абсолютно вывихнутая… Лицо донельзя перепудрено, глаза подведены черным. Выражение на морде – своеобразная смесь вызова с застенчивостью.

– Честно ответить?

– Да, если можно.

– По-моему, он просто педик, – брякнул Ленька.

И сразу почувствовал: Дуся сделала по этому ответу какой-то вывод о своем кавалере, и причем вывод не в его пользу. Одинцов – не ихний. В общем, разочаровал ее Ленька таким ответом. А каков ихний – Леонид тогда еще не мог понять. Сюда бы Бориса… Этот знал все.

– Старайся по возможности не ляпать, чего не надо, в сердцах, – поучал Борька. – Но уж если ляпнул – ну так ляпнул! И тогда не надо этим казниться и мучиться.

– А кожаные штаны ты любишь? – монотонно спросила Дуся.

– Не-а.

– А как ты отнесешься к поступку женщины, сделавшей стильную татуировку?

– Ну, это ее личное дело.

Ленька, с одной стороны, начал раздражаться от девичьего допроса, с другой – было любопытно, что там еще последует.

– А как ты относишься к ногтям, крашенным в черное, накладным клыкам, готическим перстням?

– Если это по приколу, то пусть где-то так будет, ладно. Просто интересное кино, – сказал Леонид. – А если человек к этому относится серьезно, то он меня настораживает.

– То есть люди, которые это носят, и явно не в шутку, тебя настораживают, и ты бы не хотел с ними дружить? – уточнила Дуся.

– Если честно, да, – признался Ленька. – С помощью подобных вывертов можно втянуться в нехорошие вещи.

Дуся вдруг оживилась:

– Ты говоришь таким тоном, словно уже сталкивался с похожим.

Ленька вздохнул:

– Угадала. У меня было там кое-что в прошлом, но я, к счастью, выбрался.

– В секту, что ли, попал?

– Я не такой парень, чтобы в секту попадать! – отрезал Леонид. – И вообще о глупостях не хочу рассказывать.

Когда-то Ленька действительно носил дурацкий перстень. Дурной знак… А потом на него напала свора гопников, избила, сломала нос и сорвала перстень.

Дуся поняла, что трогать эту тему дальше небезопасно. А Леонид догадался, что она делала о нем дальнейшие заключения и все они одинаковы – он не тот, кто ей нужен…

– А вообще, знаешь, даже Гамлет был гот. Самый настоящий гот! Ты сообрази. Носил черное. Пребывал в депрессии. Постоянно думал о смерти, разгуливал по кладбищам и разговаривал с черепами. Нарочно обострял отношения с родственниками и уединялся. И юмор у него был чисто готический.

Ленька вздохнул. Он ощущал, что ему рядом с Дусей трудно, неприятно. Да и она уже потеряла всякое желание гулять – сутулилась от ветра, запахивала плотнее длинное черное пальто, посматривала все чаще на свои замызганные грязью стильные черные сапоги…

– Ты проявляешь ко мне слишком большое эмоциональное внимание и смотришь на меня как на женщину! – внезапно заявила Дуся. – А мне это очень тяжело, я этого не выдерживаю.

– Интересное кино, – проворчал Ленька. – А как мне на тебя смотреть – как на телеграфный столб, что ли?! И если ты такие вещи выдаешь на полном серьезе…

Он не договорил. Даже и думать о продолжении не стоит…

Взаимопонимания, к которому стремился Ленька, не появилось. Но он все тянул, пытаясь подольше не расставаться с Дусей. Она брела рядом, как автомат.

Однако позже и постепенно Ленькина настойчивость и его очевидная влюбленность стали делать свое дело. Дуся начала понемногу оттаивать, легче шла на разговоры, охотнее соглашалась на прогулки…

Пока в дело не вмешался Борис.

Женька утонула в бассейне «Москва».

– Ниночка! – закричала мать, бросаясь к дверям. – Как хорошо, что папа тебя привез!.. Ниночка…

Отец и Борис молча стояли в углу передней.

Потом рассказывали, что был какой-то маньяк, который в бассейне «Москва» подныривал под девушек и женщин и хватал их снизу. Видимо, тринадцатилетняя Женя просто испугалась от неожиданности и не сумела отбиться и позвать на помощь.

Кстати, окончилась жизнь того маньяка в том же самом бассейне, где он убивал других. Ему попалась женщина не робкого десятка. И когда убийца схватил ее, она, вместо того чтобы лишиться чувств и речи от ужаса, не видя, кто это, машинально сильно ударила туда, куда сумела, свободной ногой. Угодила маньяку прямо в челюсть, вывихнула ее или сломала. Отчего тот сам потерял сознание и утонул.

– Женечка… – шептала бабушка. – Звездочка моя ясная… Лучше бы я умерла вместо тебя… Что мне, старой, делать на этом свете? Я покончу с собой…

– А как же мы с мамой? – спросила Нина.

И бабушка чуточку успокоилась и пришла в себя.

– Даже поцеловаться ни с кем не успела… – твердил о Жене Борька.

Почему-то именно это казалось ему самым страшным.

После Жениных похорон, в которых принимали участие почти все Нинины бывшие одноклассники, за что она была им безмерно благодарна, вдруг появился отец.

Нина пыталась заниматься в своей комнате, но поневоле прислушивалась к происходящему за стеной. Бабушка уже спала. Она разом сдала после Жениной смерти.

– Тома, я хочу вернуться, – говорил отец. – Новой семьи у меня нет, Нина – единственная дочь.

– А если бы Женя осталась жива? – без всякой интонации спросила мать.

– Нет, ну ты соображай, что говоришь! Зачем обсуждать то, чего все равно не существует?

– Мы вообще ничего с тобой не будем делать, – чересчур ровным голосом сказала мать. – Ты не вспоминал все эти годы даже про Нину. Единственную дочь… Забыл про нее. Не интересовался, как она живет, как я…

Нина не выдержала, вскочила и ворвалась в комнату к матери. И сразу споткнулась взглядом о темноватый кусок паркета в углу… Темнее всего остального пола. Там стояла Женькина тахта, которую Борис, Ленька, Филипп и Олег вытащили из дома еще до похорон.

– Ты зачем сюда пришел? – спросила Нина. – Тебе что здесь нужно?

– А ты вообще молчи, докторша засраная! – заорал отец. – Иди зубри свою латынь!

Нина сжалась.

– Вон! – сказала мать отцу и встала.

И Нина вдруг вспомнила, как Борька объяснял ей, почему богиню мудрости Афину Палладу изображают с копьем в руках. Она вооружена – и это понятно: если мудрость приходит в наш мир без оружия, ее быстро сживают со света.

– Послушай, Боб… – Нина мялась, жалась, чувствовала себя очень неловко. – Зачем ты увел Дусю у Леньки?

Они встретились ненадолго, возле его института.

– Затем, зачем тебя у меня увела судьба, – холодно отозвался Акселевич. – Жизнь, полная ошибок… Это я про свою.

Нина нередко задумывалась, почему Борька так результативен с девушками. Особой красоты у него нет. Да, он умный, начитанный, общаться с ним интересно, но неужели выигрывают в любовных делах всегда умные? И Нина наконец догадалась: тот, кто уверен в своей победе – победит обязательно. А Борька ни на секунду не сомневался в своих успехах. Вот быть уверенным в поражении нельзя – тем самым ты его программируешь.

После возвращения в Москву и Жениных похорон они действительно уже почти не виделись.

Бабушка постоянно болела, стала все путать, Нину звала Тамарой и наоборот, а потом вдруг обеих называла Женями. Мать выбивалась из последних сил, чтобы только Нина смогла окончить медицинский. Жили почти впроголодь.

Совсем сломанная горем Юлия Ивановна, всегда любившая сладкое, стала часто плакать и просить есть. Всю свою стипендию Нина тратила на джемы, варенья и шоколад для бабушки. Сладкому та радовалась, как ребенок.

Возвращаясь из института поздно, Нина усаживалась возле бабушки, лежавшей целыми днями в одиночестве, кормила ее и расспрашивала о самочувствии. «Скорее бы мне выучиться, – думала Нина, – чтобы самой лечить бабушку».

В квартире Шуруповых теперь пахло старостью. Это был стойкий, невыветривающийся запах, как запах воды, которым всегда пропитывается долго сохнувшее белье.

Как-то Нина спросила бабушку, что она любит. Юлия Ивановна подумала и вполне деловито ответила:

– Твоего дедушку. Нина слегка растерялась:

– А еще кого?

Бабушка еще с минуту подумала и так же коротко и деловито сказала:

– Еще шоколадку.

– И все?

– Ну, пожалуй, все. А что еще надо?

– Нет, нет, ничего, – поспешно отозвалась Нина.

Вечерами она часто рассказывала о своей учебе матери, и Тамара Дмитриевна, по профессии инженер-электрик, слушала с большим удовольствием. Однажды Нина поделилась с матерью историей одной любопытной операции.

– И больной выздоровел? – спросила, выслушав все с огромным интересом, Тамара Дмитриевна.

– По-моему, нет.

– Как нет?!

– Он, кажется, умер, если я не ошибаюсь… Да какая разница! Я тебе рассказываю, какая была уникальная операция, какие оказались замечательные врачи, а ты спрашиваешь, что там с больным произошло!

Мать посмотрела на Нину с нехорошим вниманием:

– Ты – будущий врач и говоришь такое?! Стыдно даже слушать! При чем тут операция, когда речь должна идти прежде всего о жизни человека! Это и есть главное, а не уникальность ваших методов! Неужели ты не понимаешь столь простых вещей?!

Нина смутилась. Мать была совершенно права.

Однажды она спросила, вновь пристально разглядывая Нину:

– Ты меня извини… Но разве за тобой в институте никто не ухаживает? А ты замкнулась на школе, на этих юношеских воспоминаниях… Может, тебе стоит уже от них отказаться? Забыть все?

Нина вздрогнула:

– Да, ухаживали. Но школа… Не знаю, как тебе объяснить… Почему-то мне кажется, что она для меня стала самой главной. Словно это она – моя жизнь, а все остальное – лишнее, всякие мелочи, чепуха, прикладное…

Мать помолчала.

– Борис… – тихо сказала она. – И Надежда… Это все они… Это они вдвоем тебя присушили. – И неожиданно вышла из себя: – Какое-то проклятье на твою голову! Тебе нужно жить дальше, выходить замуж, детей рожать, а ты все вспоминаешь да вспоминаешь! Когда это кончится, наконец?!

Никогда, подумала Нина. Но отвечать ничего не стала.

О Дусе и Борисе Нине доложила вездесущая Марианна, поторопившись сообщить свежую новость.

– Леня так старался, так бился… Очень долго. Ты ведь знаешь, – не сдавалась Нина, глядя Борьке прямо в глаза. – И потом, Боб… Еще одна немаловажная деталь. Рост…

Она выдала самое сокровенное, тайну, которую все скрывали друг от друга. Леонид был очень маленького роста, ему подходили далеко не все девушки. И вот как раз крохотная Дуся…

– Трагическая история отношений Черномора и Головы – еще одно подтверждение пагубности далеко зашедшего комплекса Наполеона, – лениво изрек Борис.

– Перестань! – крикнула Нина. – Так нельзя! Прибери к рукам свой характер!

– Вопрос можно? Ты знаешь, как льзя? И вот, главное, все суются, лезут, спрашивают… Все учат – ты не так живешь, надобно вот так! А кому известно, как надо жить именно мне для моего счастья? Пускай каждый живет как хочет, без принуждения. И кстати, Шурупыч, почему это твоя любимая Надежда не приехала на Женькины похороны? Прости, что лезу в душу, но это взаимно.

Нина смутилась. Она сама позвонила Надежде Сергеевне и все рассказала. Та заохала, но сразу сказала:

– Ниночка, ты прости, не смогу. Иначе у меня не будет потом сил жить, вести уроки, растить Люсю…

– Да, я понимаю, – прошептала Нина, но впервые в жизни она любимую учительницу не поняла. И даже в глубине души осудила.

Надежда Сергеевна не так давно родила, и Люське было всего около двух лет. Правда, сильно ее дочка не обременяла: чаще всего с малышкой сидели девочки из школы, которым нравилось возиться с ней.

Учительница не стеснялась просить о помощи и Нину, и других своих выпускников.

– Надо помочь, – всегда говорила мать. – Бабушка полежит одна.

И Нина ехала сидеть с Люсей, тревожась за бабушку, пока Надежда Сергеевна проводила в школе свои излюбленные поэтические вечера.

Незаметный дядечка, муж Надежды Сергеевны, постоянно работал и, видимо, стал уже довольно заметен, потому что купил машину и всюду теперь возил жену. Правда, одеваться она продолжала в жуткое старье, и Борька всегда зло иронизировал по этому поводу.

– Пускает пыль в глаза, – говорил он. – Чтобы не подумали ничего лишнего. Тартюф в юбке.

После Женькиных похорон мать, которая по сей день сохранила с Надеждой хорошие отношения – они часто перезванивались, – позвонила и со слезами рассказала, какая Женька была красивая в гробу.

– Она лежала прямо прекрасная, волосы распущенные, ресницы длинные-длинные, – плача, говорила Тамара Дмитриевна. – И такое лицо…

– Ну что ты, Тамара?! – с каким-то озлоблением воскликнула Надежда Сергеевна. – Разве могут быть красивыми мертвецы?! Ты сама подумай!

Мать осеклась…

– Жизнь, полная ошибок, – повторила Нина Борису. – Это я о своей…

Он хмыкнул:

– Шурупыч, не надо больше о Дусе…

Больше она в его жизнь не вмешивалась. Зато потом, когда начались выборы в Мосгордуму и любимая учительница решила попытаться поиграть в политику…

Глава 15

В очередной раз поселив жену в квартире Шуруповых, Борис привычно сразу исчез. И Нине пришлось, как обычно, занимать крымчаночку.

В то время они уже окончили институты. Нина работала в районке и мечтала куда-нибудь перейти, чтобы получать хоть немного больше. Борис после МИЭМа почти сразу начал писать в городскую газету, увлекся и вскоре устроился туда в штат. Он привычно посмеивался:

– Раньше я работал инженером на оборонном предприятии. А теперь – тружусь в газете. Ха! Сменил, так сказать, штык на перо.

Борька был постоянно занят.

– Кругосветка! – лениво и важно говорил он. – Постоянная работа… Это особь статья.

Нина отлично понимала, что дел у него полно, но как же Зинаида? А та тихо, скромно, безмолвно сидела на диване, ожидая, когда, наконец, позвонит любимый Борька. И помогала Нине кормить бабушку.

В конце концов Нина стала звереть.

– Только люди, не имеющие никаких занятий, кажутся по горло занятыми! – ляпнула она Борьке, когда тот возник через два дня. И то лишь по телефону. – Тебя жена ждет, грустит и скучает! Ты что, Боб, совсем охамел?

– Какое у тебя нынче ругачее настроение… Мне нужно привезти своим с рынка картошку, – сказал Акселевич. – А уже потом я смогу подъехать.

– Картошку?! – возмутилась Нина. – Больше некому?

– Шурупыч, ты ведь прекрасно знаешь, что некому. Отец болеет, мать не в силах. Алку заставлять? Сейчас возьму БМВ и поеду…

– Ты купил машину? – изумилась Нина.

– Об что речь? Это моя сумка на колесах так зовется в просторечии. А вообще, мне приятно думать, что у моей матери не появилось ни одной морщинки по моей вине, не прибавилось ни одного седого волоса из-за меня.

– Ну и думай! – раздраженно крикнула Нина.

Зиночка безмолвно и тихо сидела в комнате, словно ничего не слышала.

«Борис ненадежен, – думала Нина, глядя на нее. – Ненадежен во всем, хотя мне всегда казалось наоборот. Я ему доверяла… Но кто раз обманул, обманет снова. А среди всех нас одни – обидчики, другие – обиженные. Иначе не может быть. Зачем эта Зинаида вышла за него замуж? Любит, наверное…»

О себе Нина предпочитала не размышлять. И никогда не забывала о том последнем звонке Маргаритки…

Прошло два месяца после Женькиных похорон. И Маргаритка, тоже в те страшные дни безотказно и безмолвно помогавшая Шуруповым, вдруг позвонила Нине.

– Ты как там? – безразлично спросила она.

– Спасибо, ничего, – отозвалась Нина. – Я тебе очень благодарна за все… Помнишь, как мы с тобой ходили в церковь?… А ты как?

– Я тебе тоже очень благодарна, – так же делано равнодушно ответила Маргаритка. – За все… Нина, зачем ты поехала с Борькой в Крым? Разве ты не знала обо мне?

Нина растерялась. Не знала?… Марьяшка ей все уши прожужжала. Только Нина почему-то не поверила тогда Марианне. Решила, что роман этот с Маргариткой – лишь на словах, и ничего серьезного, то есть постельного (хотя и это может быть несерьезным), там нет. Каждый понимает все так, как ему удобнее и выгоднее, так, как он хочет понимать.

– Я… – запнулась Нина. – Я…

– Да, ты! – закричала, не выдержав, Маргаритка. – Ты! Человек, который никогда ничего не знает! Но ведь ты все знала! Прекрасно знала! И это не помешало тебе поехать с ним! Это стыдно, позорно! Кто уж точно не может предать – так это глухонемой и к тому же еще инвалид без рук и ног! На всех остальных полагаться невозможно! Я тебе всегда верила, во всем доверяла! Ты была такая… такая… – Маргаритка не нашла нужного слова. – А стала совсем другая! Правильно Борька говорит: «Бабы всегда дружат только до первого мужика!» Я тебя ненавижу! – И она швырнула трубку.

Женитьба Акселевича была и оставалась загадкой и неожиданностью. Этого не никто не мог предвидеть.

На всех вечерах он неизменно охотно садился на углу стола и посмеивался:

– Мне все равно! Я убежденный холостяк, поэтому и могу сесть спокойно на уголок. Жениться не собираюсь. Возможно, судьба уготовила мне вечное безбрачие. Вот тебе и вот… Я и родился, видимо, с какими-то особенными задатками старого холостяка. И это вовсе не несчастье, как думают некоторые товарищи. На мой взгляд, ежели человек женился, больше ему надеяться не на что. Песенка женатика спета, ему крышка! Вы попробуйте только впустить женщину в свою жизнь! И сразу увидите, что ей всегда нужно одно, а тебе – совсем другое. И потом… Да вы представьте себе, мне – и жену! Это же для нее будет кошмар!

Но вот впустил все-таки… Почему, зачем?…

Однажды Марианна поведала друзьям:

– Я собираюсь сниматься в одной телепередаче. Но конечно, не в «Окнах» Нагиева. Если бы я это сделала, мама бы мне этого никогда не простила!

– А вот у меня мать образцовая – она мне все прощает, – сказал Борис.

– H-да?… – Марьяшка стала очень заинтересованной и вкрадчивой. – А может, она далеко не все про тебя знает, Боб?

– Ну, как сказать… Если я прихожу домой в подпитии и в одежде заваливаюсь на постель – она сама меня раздевает и гасит свет.

– О-о! Да, это – действительно образцовая мама, тут нечего возразить!

– Вот посему я и не женюсь. Поскольку вряд ли найду такую жену, как моя мать.

– Это верно, – нехотя признала Марианна. – В данном случае твое решение не жениться логично.

Нине казалось: Борис никогда не забывает, что любим. И этим живет. А те, кто его полюбил… Они не слишком его занимали. Влюбились, не размышляя, всем существом… Вот тебе и вот!

Однажды Борис явился к ней на прием. Совершенно неожиданно.

– Следующий! – крикнула замученная Нина, уныло разглядывая груду карточек пациентов.

В основном поликлинику осаждали старики.

В последнее время старушки – а их осталось куда больше, чем стариков, – приходили в поликлинику тусоваться. Они вели возле кабинетов долгие беседы, не скучали и расходиться не хотели. Дома им было тоскливо, тяжко, а тут – подружки и собеседницы. Говорили о болезнях, детях, внуках и политике. В промежутках между беседами заглядывали заодно то к одному, то к другому врачу – получить рецепты или направления на обследования. Сочетали приятное с полезным.

И вот в такую, довольно доброжелательно настроенную очередь угодил Борька.

Он терпеливо сидел и ждал своей очереди войти в кабинет к Нине. И никуда не ломился, как к знакомому и даже близкому человеку. Под мерное воркование старушек Борька стал скучать и подремывать. Он собрался прогнать свою сонную одурь чтением, достал книгу – был уверен, что поможет, как всегда в таких случаях. Но не тут-то было! Состояние сонной одури с каждой страницей только усиливалось. В данном случае Акселевич чувствовал бы себя бодрее, не читая. Он загрустил. Книга-то – его любимый Фолкнер. Ишь ты подишь ты…

– А ты, внучек, с чем пришел? – наконец не выдержала одна из самых любопытных бабулек.

Все взоры тотчас обратились к Борьке.

– Да вот… – нехотя сказал он. – Давление высокое. И сердце барахлит…

– Куришь? – строго спросила бабулька.

– Без перерыва, – признался Борис.

– Бросай! – сурово приказала бабулька. – А что, жена за тобой плохо смотрит?

– Жены у меня нет, – соврал Борис, подумав, что это правда, если жена так далеко.

– Ну, это дело наживное, – бодро и деловито сказала бабулька. – А от давления что принимаешь?

Но ответить Борис не успел. К кабинету приковылял дедушка с палкой.

– Пропустите без очереди к врачу – я хромаю, плохо хожу и почти ничего не вижу! – громко оповестил дедок. – И прийти мне из-за этого пришлось очень рано, я далеко живу.

Борька удивился: дедок пришел один, без сопровождающих, да еще по такой страшной, опасной улице. Интересно, сможет хоть кто-нибудь поверить, что он хромает и почти не видит?!

За окнами гомонил и плавился, вытаивая на солнце, ростепельный и непостоянный март, то депрессивно-хмурый, то вызывающе веселый. Гололед на тротуарах, изувеченных колдобинами, склизкие лужи и отчаянный ветер. Плюс ко всему по утрам пока еще за окнами колдовала непроглядная темень.

В этот день, прилично намучившись по подобной погоде и дороге, Борька сам с великим трудом приплелся в поликлинику. Голова кружилась и болела, ноги не слушались. Но ему всего тридцать!

Только очередь из бабулек дедку поверила довольно охотно, хотя и насупилась.

– Ладно, иди! – наконец, посовещавшись, дружно решили старушки.

Одного на всех мужичонку стоило пожалеть.

И Борька затосковал окончательно, полуприкрыв глаза. Но тут, на его счастье, из кабинета вышла Нина.

– Красавица наша! – дружно заголосили бабульки.

Они обожали своего участкового врача. Нина смутилась и вдруг выхватила взглядом из старушечьих рядов Акселевича.

– А ты что тут делаешь?! – закричала она. – С твоим давлением нужно дома сидеть! А ну, пошли!

И она втянула Борьку за рукав в кабинет.

– Боб, я ничего не понимаю… Тебя положили в больницу с гипертоническим кризом. Я сама позавчера разговаривала с твоим палатным врачом. Мне звонил Алексей Демьянович. У тебя уже был микроинфаркт. Ты чего хочешь? Чего добиваешься?!

– А меня родители не спросили, хочу ли я рождаться, когда затевали это дело, – завел свою обычную волынку Акселевич.

– Уподобляешься Дусе?! – возмутилась Нина. – Недаром ты провел с ней столько времени!

– Считала все наши общие часы и минуты? – мрачно спросил Борис. – Шурупыч, плохо мне… – и поднял на Нину нехорошие, хмурые глаза. – А из больницы я сбежал… Что мне там делать? Я больше туда ни ногой…

– Курить надо бросать! – Нина повторяла слова бабули из очереди.

– Люди уже тщательно исследовали: есть ли что полезное в табакокурении. И одно-таки достоинство нашли. Конечно, звучит как полнейшая хохма, но тем не менее доказанный факт! Курильщики не болеют болезнью Паркинсона! Рак и все прочее – да, безусловно, зато болезни Паркинсона у них никогда не будет. Вот тебе и вот…

Нина торопливо схватила тонометр. Давление оказалось более-менее приличным.

– А что плохо? – осторожно спросила она.

– Почему мы с тобой разошлись? – задумчиво поинтересовался Борька.

– Ты пришел сюда выяснять этот вопрос? – зашипела на него Нина. – А очередь у кабинета видел?

– Плевать мне на очередь! – объявил Борис. – Она вся симулянтская, стой мене. Так почему? Ты была вся такая нежная, трепетная, напрашивающаяся на поцелуи…

– Спроси сам себя! – отрезала немного смутившаяся Нина. – И вообще… С любым произнесенным, а тем паче написанным словом надо быть осторожнее. Тем более когда речь идет о таких словах, как «смерть». Я серьезно. Ты ведь когда-то сам меня просвещал в этом вопросе, а теперь напрашиваешься на большую беду. Вот тебе один реальный случай. Один десятиклассник – умный, талантливый – написал в школьном сочинении так: «Мне нравится этот автор – почитав его, мы не чувствуем себя мертвыми!» На что учительница ему сказала: «Я вам вообще не поставлю никакой оценки. Простите, но как я могу ставить оценку покойнику?» Потом этот парень странным образом попал в армию. Он поступил в институт с военной кафедрой, откуда в армию не брали. Но именно ему почему-то пришла повестка. Он попал в очень хорошую часть, где почти не встречалось никакой дедовщины. И его там убили. Его, загадочным образом призванного в армию из института с военной кафедрой, убили в одной из самых образцовых частей! Это уже не случайно. Ты задумайся над этим и имей в виду, что нельзя так просто играть словами.

– Любимая Надежда рассказала? – вздохнул Борька.

Нина покачала головой:

– Нет, мы с ней не видимся. Акселевич недоверчиво хмыкнул:

– С чего бы это? Ну ладно… А насчет наших просьб… С одной стороны, ежели ты оченно чего-то хочешь и страстно просишь о том Бога – это должно осуществиться, невозможного для Господа нет. Но с другой стороны – ежели ты, например, желаешь стать президентом страны, а у тебя – незаконченное среднее образование и хроническая фобия публичных выступлений – то, согласись, твои шансы все равно стремятся к нулю. Как ни хоти и ни проси… Ладно, пошел я. Пардон…

Нина схватила его за рукав. И Борис вдруг прижал ее к стене и начал целовать…

– Очередь подождет, – проворчал он. – Да, я знаю, что ты знаешь… И я люблю тебя за то, что ты все знаешь, но молчишь…

– Мне уезжать пора, – тихо сказала Зиночка. – Спасибо вам за все…

– Да нет! – в отчаянии закричала Нина. – Нет, этого не может быть! Он придет! Куда вам торопиться?

– У меня выпускной бал, – грустно сообщила Зинаида.

– Что?! – изумилась Нина и подозрительно оглядела жену Акселевича.

– Выпускной бал, – без всякого выражения повторила Зиночка. – Лялька у меня детский сад заканчивает, выпускается… Наряд ей надо новый сшить…

И Нина не выдержала. Она пошла на предательство.

– Зина, – сказала она, – у Бориса новый роман… На этот раз с Марианной, вы о ней слышали…

Зиночка тихо заплакала.

Меньше всего стоит полагаться на человеческую порядочность, подумала Нина, со стыдом и раскаянием вспоминая свою поездку в Крым. А выбрать друзей и любимых так сложно… И мы от своего незнания и неопытности часто делаем своими спутниками жизни первых встречных, попавшихся нам на пути, хватаем просто так, наспех, рассматривая куда небрежнее, чем новые туфли.

– Человек без друзей и без любимых – больше человек, – однажды обронил Борис.

Через два дня, когда Зина уже уехала – ее все-таки проводил Борис, – он позвонил Нине.

– Шурупыч, вопрос можно? Зачем ты это сделала? – невозмутимо поинтересовался он. – Ты меня прямо потрясла.

– Я и саму себя потрясла, – призналась Нина. Борис нередко говаривал, поглаживая ее косы:

– На мой взгляд, ты, Шурупыч, не способна прощать.

Нина отмахивалась, смеясь:

– А за что мне тебя прощать?

Борька был близок к истине, но не учел одного, самого главного: подобные Нине люди действительно никогда не прощают предательства, но только по отношению к другим. На себя им обычно наплевать.

После Борькиных похорон позвонила Зиночка. Она так плакала, что Нина с трудом сумела разобрать всего несколько слов: «не успела», «Боренька» и «убили».

Нина и сама уже задумывалась над этим, а Алексей, брат Бориса, на поминках так прямо и объявил, что он этого дела не оставит и будет обращаться в прокуратуру. Дальнейшее Нине осталось неизвестным.

– Ты пиши мне, – сказала она Зинаиде. – И звони. И приезжай… Сходим к Борьке…

Зиночка не приехала. Ни тогда, ни позже.

Нина иногда задумывалась о том, известны ли Зинаиде все подробности отношений своего мужа и «хорошего парня Шурупыча». Очевидно, нет. Хотя кто знает… Могли что-то сболтнуть трепливый Ленька или легкомысленный Олег и даже Филипп, довольно сдержанный, но всегда умилявший Нину повышенной заботой о своей внешности. Он никогда не расставался с расческой. Нину это очень смешило и забавляло. С Маргариткой, Марианной и Дусей Зина знакома не была.

После похорон Борьки прошел очередной Новый год, отгремели петарды, отсверкали бенгальские огни, осыпались елки… Шуруповы встретили праздник печально. Одна только бабушка не замечала уныния дочери и внучки и с удовольствием ела конфеты. А Нина потихоньку подкладывала ей на тарелку халву и тосковала, глядя на иссушенную долгими годами бабушкину кожу.

– Да что такое это первое января? – всегда смеялся Борис. – Самый обычный день, следующий за тридцать первым декабря, тоже ничем не выделяющимся днем.

Резко зазвонил телефон. Нина вздрогнула от неожиданности. Мать посмотрела на нее с жалостью:

– Подойдешь? Наверное, тебя…

Но бабушка их опередила: встала, поспешила на кухню, сняла с чайника крышку, приложила ее к уху…

– Алло! Алло! – говорила бабушка. – Вас не слышно! Перезвоните! Ниночка, у нас не работает телефон.

– Да-да, мы починим, – рассеянно отозвалась Нина.

Она колебалась, стоя над аппаратом. И тот умолк…

Утром вдруг позвонила Маргаритка. Поздравляла.

– Я возмущена поступком Леньки! – заявила она. – И высказала ему все прямо в глаза! Так не делают!