Текст книги "Неземная девочка"

А потом Валерий предложил поиграть в забавные игры с психологическим уклоном. И все трое – веселые, хмельные – с радостью согласились. Воспитанная Лялька никого своим присутствием не обременяла.

Начали с такой игры – надо было по кругу поцеловать у соседа то, что тебе у него понравилось больше всего. Валерке у Бориса приглянулась кружка с чаем в его руке. Поцеловал кружку. Зиночка особо выделила позванивающий Валеркин поясок. Поцеловала поясок. Наконец дошла очередь до Бориса.

– Тебе что в Зинаиде нравится? – строго спросил Валерий.

Как человек нестеснительный и откровенный, Борька честно брякнул:

– Фигура.

– А что конкретно? – Валерка отличался беспредельной дотошностью.

Борис посмотрел на отлично видное, выпуклое и мягкое пузечко.

– Живот!

Зина опустила глаза в тарелку.

– А про женский живот говорят «животик»! – объявил знаток всех языковых деталей Валерка.

Борис охотно исправился:

– Именно! Животик!

Но поцеловать голое пузо Зина вновь не дала – опять натянула топик и разрешила целовать только через маечку.

– Ну-у! Так нечестно! Не придуривайся! – закричал изменник Валерка. Все-таки великое это дело – мужская солидарность. – Ведь Борис не говорил «майка понравилась», а сказал «животик понравился»! И по-настоящему интересный поцелуй получился как раз у Бориса. У нас с тобой – кружки какие-то, пояса… Чепуха!

Зина не ответила. И пришлось начать новую игру в угадывание слов. Требовалось загадать слово или понятие и его изобразить. Остальные угадывали.

Валерка загадал «кенгуру». Но сестра как-то узнала об этом, шепнула Борису, и они решили приколоться: говорить все, что угодно, кроме «кенгуру». Потешить самолюбие Крупченки.

Валерка изобразил качание на руках кенгуриного «ребенка», затем убрал его в «карман» на животе, а потом, поджав руки, резво запрыгал по комнате.

– Малыш! – крикнула Зина.

– Нет, наверное, что-то туристическое! – деловито возразил Борис.

Валерка посмеялся – дурачки! – и показал все заново.

– Папа играет с ребенком!

– Или гуляет!

Валерка начал удивляться:

– Да вы чего? Совсем не то… Я вроде понятно показываю! – И снова продемонстрировал то же самое, и опять попрыгал.

– Ну точно, папа играет с сыном или дочкой!

– А-а-а! Ты вездеход показал!

С Валеркой случилась смеховая истерика. Аж глаза закатил. Вскочил и давай опять неистово и сосредоточенно прыгать по комнате, поджав руки в виде кенгуриных лапок.

– А-а, это прогулка! – обрадованно завопила Зина.

– Да что с вами такое, бестолковые?!

Он схватил сестру и дополнил ею показ. Посадил ее на корточки и попрыгал с ней вдвоем, будто – вот оно! – дитя из кармана и тоже прыгает.

– Ха! Морской конек! – заявил Борис. – Или… или похищение детей.

У Крупченки уже глаза перекосились от смеха. Он то хохотал, то кричал.

– Ну, еще показываю! Последний выход!

И в пятый раз заскакал по паркету. Зина и Борис, весело переглянувшись, грянули хором:

– Кен-гу-ру!

– Мы знали, только тебя разыгрывали! – добавила Зина.

Валерка облегченно выдохнул:

– А я подозревал… Потому что, думаю, не можете вы оба быть такими тупыми! Или пьяными. – И тотчас затеял новую игру. Он оказался просто неистощим на выдумки и развлечения.

Борис по жребию вышел из комнаты. А когда вошел – ух ты! На диване возлежит Зинаида, а над ней, протянув к ней руки, стоит, припав на колено, Валерий. И оба хохочут.

– Ишь ты подишь ты… Вы изобразили статую любви! – хмыкнул Борис. – Но тут кое-что не мешало бы изменить… На руки надо! Валерий! Бери ее на руки!

Один Крупченко поднял вторую Крупченку… А ведь не случайно Борис все это предложил. Он замыслил проверить братца на могущество: не сдрейфит ли он, поднимет ли такую? Дама-Круп – ченко – ничего себе пышка, кило на восемьдесят самое малое!

Валерка поднял. И застыл с сестрой на руках.

– А теперь, по правилам игры… – И он передал Зинаиду на руки Борису, раз уж тот придумал такой вариант.

А что? Борька был бессознательно готов к этому. И охотно бережно взял у него из рук старшую Крупченку. Ух и тяжела… Аж спина начала трещать. Но ничего – удержал…

Валерка щелкнул их фотиком.

– А я потом твоему бывшему мужу, Зинаида, фотографии покажу, – стал куражиться Валерка. – Чем ты тут занимаешься – у каких-то незнакомых мужиков на руках катаешься!.. Борь, что ты ее носишь?! Да швырни ты ее! В окошко выкинь!

Борис словно призадумался и медленно двинулся со своей тяжелой ношей к окну.

– В окошко!

– Ой, не надо-о-о! – состроив испуганный вид, закричала Зиночка.

На пороге возникла Лялька в ночной рубашке до пят.

– Спокойной ночи! – серьезно сказала она, не обратив никакого внимания на шум и на мать на руках у гостя.

Повернулась и вышла. Борис смущенно осторожно поставил Зиночку на ноги.

– Она всегда сама ложится, – виновато сказала Зина. – Но без спокойной ночи не может.

Вечер у Крупченков подходил к концу. Очень весело… Борис съел кучу закусок и выпил бутылку хорошего крымского вина. Все нормально, он не пьян, лишь в состоянии психоделического кайфа.

На прощание Борька поцеловал Зиночке руку. Увидев это, Валерка нарочито истово и громко причмокнул дважды губами, добродушно его поддразнивая. Мол, ах ты, какие нежности! Борис демонстративно поцеловал другую руку. После этого Валерка нарочито несколько раз четко поаплодировал. Мол, как шикарен этот высокопарный жест! И отправился вместе с Борисом на троллейбусную остановку.

Красивый психоделический вечер… Никто не шатается, все в полном порядке, только – в психоделическом состоянии.

Глава 7

Как подумала в первый день на школьном дворе Нина, так и получилось. Стала Надежда Сергеевна ее любимой, ненаглядной учительницей. У Нины редко мысли расходились с делом.

Хотя в младших классах все поголовно были влюблены в Надежду Сергеевну: и Борька, и Филипп, и Леня, и Марьяшка, и Маргаритка Комарова, которую Борька быстро прозвал Комарихой. Но когда начальная школа подошла к концу, Нина заволновалась и бросилась к матери:

– Мама, что же мне делать? В пятом классе у нас будут другие учителя! А Надежда Сергеевна опять возьмет первачков! Но я без нее не останусь…

Тамара Дмитриевна улыбнулась:

– Снова пойдешь в первый класс? Уже не получится. А Надежда Сергеевна окончила вечернее отделение филфака и теперь будет с вами и дальше. Станет вести у вас русский и литературу.

– Ой, мама!.. – в восторге прошептала Нина.

Чем поражала детское воображение Надежда Сергеевна, Нина тогда не задумывалась. Да и не сумела бы в то время определить. А немного позже поняла – самоотдачей. Настоящей любовью к своей работе и детям. А в школе – что там скрывать! – чаще всего работают холодные, равнодушные к детям люди. И зачем они туда приходят, понять невозможно.

Когда Надежда Сергеевна вела урок, когда она рассказывала – а говорить она тоже умела прекрасно! – класс замирал, внимая каждому ее слову. У нее прекрасно получалось собрать детское внимание, сконцентрировать его, сосредоточить на себе. Педагог по призванию, совсем еще юная женщина с разлетающимися над высоким лбом нежными волосами стояла, вытянувшись столбиком, возле учительского стола, и двадцать пять пар больших, округлившихся от внимания, напряжения и восхищения детских глаз смотрели на нее неотрывно и обожающе.

Дома Нина увлеченно без конца рассказывала Женьке и бабушке про Надежду Сергеевну. Юлия Ивановна улыбалась, вздыхала и вспоминала Ростов и свою милую, незабываемую школьную литераторшу.

– Я пойду учиться только к ней! – наконец закричала сестра и помчалась к тетке. – Мама Тома! Я хочу учиться у Надежды Сергеевны!

– Ты и будешь у нее учиться! – улыбнулась Тамара Дмитриевна.

Женщина практичная и любящая своих детей, она сумела легко подружиться с любимой учительницей дочки, завоевать расположение молодой женщины, которая даже стала делиться с Тамарой Дмитриевной своими проблемами и тайнами.

На нервной почве у нее началась экзема, все лицо обметало красными пятнами и прыщами, и Тамара Дмитриевна узнала, в чем дело: муж Надежды Сергеевны, режиссер-неудачник, стал вовсю погуливать, несмотря на юность и красоту жены. Тамара Дмитриевна вздохнула:

– Я давно живу одна, с двумя девчонками и мамой. Распространенная женская судьба… И распространили ее наши мужчины. С огромным успехом и немалым удовольствием.

Вскоре Надежда Сергеевна с мужем разошлась. И перенесла все свои душевные силы и любовь на детей из своих классов.

За Ниной после уроков приходили бабушка с Женькой. Надежда Сергеевна всегда вылетала вниз, в раздевалку, или во двор и подхватывала Женьку на руки. Женька смеялась.

Нина смотрела на учительницу и начинала смутно догадываться, что этой юной красивой женщине многого недостает в жизни. Прежде всего – своего ребенка.

Надежда Сергеевна прижимала к себе хохочущую и болтающую ногами Женьку и шептала ей на ухо что-то ласковое.

– А что тебе говорит Надежда Сергеевна? – как-то спросила Нина у сестры.

Она нисколько не ревновала, даже наоборот, гордилась и радовалась, что учительница так любит ее сестру. Просто ей хотелось знать.

– Детка маленькая, такая детка маленькая, – сообщила Женька.

– И все? – разочарованно протянула Нина.

Она не подозревала о том, что Тамара Дмитриевна еще в самом начале учебы дочери была озадачена и расстроена ее оценками. Вроде бы девочка старательная, читать начала еще в пять лет, а приносит одни тройки. И сама очень от этого переживает. Тамара Дмитриевна поделилась своими огорчениями с бабушкой Олега Митрошина, тоже постоянно приходившей за внуком в школу.

– А вы подарки Надежде Сергеевне делаете? – спросила бабушка.

Наивная Тамара Дмитриевна растерялась:

– Нет…

Бабушка Олега засмеялась:

– А вы делайте! Можно даже не слишком дорогие. Главное – внимание к учителю!

Переломив себя, Тамара Дмитриевна стала покупать конфеты, духи, сувениры… И неумело, неловко вручать их учительнице. Научила делать то же самое и свою мать. Юлия Ивановна тоже неприятно удивилась, но на что не пойдешь ради любимой внучки!

И гордая собой, радостная Нина начала приносить из школы пятерки и четверки.

Когда она освоилась с дорогой и начала сама бегать в школу и из школы, за ней тотчас стал таскаться Борька. Сначала он шагал рядом молча, а потом вдруг однажды попросил у Нины ее ранец.

– Зачем это? – подозрительно спросила она.

– А затем… – пробурчал Борька. – Неотесанная ты! Мужчина должен носить тяжести, а не женщина.

Нина осмотрела его с великим сомнением:

– Мужчина? Ну ладно… Держи! Сам напросился! – и бросила ему свой ранец.

Потом Борька начал часто наведываться во двор, где Нина гуляла с сестрой.

– Привет, Шурупыч! – орал он. – Дай мне побегать с Женькой!

И Женька, уже хорошо его знающая, сразу с пронзительным смехом и визгом бросалась от него. А он несся вдогонку.

Нина смотрела на них и думала, что почему-то многим нужна именно ее сестра…

На уроках Борька, по-прежнему сидящий рядом, слишком часто брался расплетать и заплетать Нинины косы. Она не обращала внимания. В глубине души, едва просыпающейся и до конца еще себя не осознающей, оживали приятные ощущения от прикосновений Борькиных рук. Иногда он, дурачась, опутывал косами свою шею, шутовски вытаращивал глаза и стонал:

– Задыхаюсь… Спасите!..

– Борис, тебе здесь не парикмахерская, а класс! – строго замечала Надежда Сергеевна.

– Пардон, – рассеянно бросал он и продолжал свое увлекательное занятие.

В старших классах Надежда Сергеевна заворожила подрастающих детей полностью. Она была смела в оценках и не стеснялась обратить их внимание на некоторые скользкие детали.

– А как вы думаете, почему Фамусов так точно знает, когда должна родить вдова? Не причастен ли он к этим родам?

И класс, догадываясь о причине, одновременно смущался и взирал восторженно и благодарно. Подобные намеки и сальности всегда подкупают и пленяют неопытные сердца, и учительница это очень хорошо знала. Она играла подобными откровениями, превратив их в метод влияния на классы. Физиология с ее сомнительными тайнами была и остается грязным, но могучим орудием власти в руках изворотливых людей.

Нину Надежда Сергеевна обожала, потому что та всегда писала хорошие сочинения и вообще любила литературу.

– Неземная девочка, – часто повторяла она, глядя на Нину и ласково прикасаясь к ее косам.

И ее прикосновения сильно отличались от Борькиных, хотя у обоих казались добрыми. В чем их разница, Нина пока объяснить себе не умела.

Звать ее неземной девочкой Надежда Сергеевна стала после одного случая.

Толстенькая Маргаритка Комарова за одно лето так раздобрела, что ее даже с трудом узнали в сентябре. Это было в пятом классе. Мальчишки, потешаясь, издевательски вытаращили глаза. Девочки презрительно повели плечиками, особенно проворная Марьяшка-худоба постаралась ярко выразить и всем показать свой непередаваемый, неподдельный, прямо-таки фантастический ужас.

Бедная Маргаритка покраснела, пугливо заморгала, стушевалась и робко стала пробираться к своему столу.

– Комариха! – заорал на весь класс Борька. – Ты что, у нас Е, да?

Он сказал одну только букву «Е», но весь класс все понял и дружно загоготал. И тогда Нина подошла к нему и снова, как когда-то в первом классе, вцепилась в его роскошные вихры. И больно потянула к полу. Борис перекосился от боли.

– Шурупыч, отпусти!

Руками он пытался отбиться от нее, но боль мешала сделать это по-настоящему, в полную силу. Закадычный Борькин друг Ленька метнулся на выручку, но Филипп Беляникин и Олег Митрошин разом мгновенно перегородили ему путь-дорогу. Нина знала, что они в нее влюблены.

Маргаритка смотрела на Нину преданными благодарными глазами. И тут вошла Надежда Сергеевна.

– Что у вас здесь происходит? – строго спросила она. – Нина, отпусти его!

– А он! – исступленно закричала Рита и подлетела к учительнице. – А он, знаете, он меня одной буквой обозвал!

– Буквой обозвал?! – закричал Ленька. – Но ведь человека нельзя обозвать одной буквой! Дура ты! Надо, как минимум, три.

Надежда Сергеевна вздохнула:

– Нина, да отпусти же его!

– Ни за что! – пыхтя от усердия, сказала Нина. – Пусть сначала извинится! Он назвал ее еврейкой! Он антисемит! Это позор!

И весь класс дружно застыл от изумления. Борька имел в виду совсем другое, матерное слово. И все всё поняли, кроме Нины.

– Комариха, прости! – провыл Борька. – А ты, Шурупыч, по жизни дура неотесанная! Вечно ты со своими шурупами! Я совсем не то имел в виду… Другое слово на «е»…

– Борис, какая гадость! – поморщилась Надежда Сергеевна и погладила Нину по голове. – Отпусти его, неземная ты девочка…

Так и повелось.

Насчет слова Нина выяснила все позже. Точнее, ее моментально просветила все та же ушлая и пронырливая Марьяшка. Со временем история с буквой почти забылась, а прозвище осталось.

– Ты мата не знаешь! – хохотал Борька.

Увидев на заборе английское слово fuck, Нина тоже очень удивилась:

– Что это за «фук»?

Шагающий рядом Борис опять расхохотался:

– Неотесанная!

– У вас изумительная дочка! – говорила учительница Тамаре Дмитриевне и вздыхала. Своих детей у нее все еще не было.

Борька продолжал на уроках задумчиво переплетать Нинины косы.

– Борис! – сердилась Надежда Сергеевна.

– Пардон… – отрешенно отзывался он, целиком погруженный в свое занятие.

На литературе в старших классах Борис начал все чаще и чаще устраивать небольшие провокации. Нина удивлялась.

Как-то Надежда Сергеевна, обожавшая Пушкина, сказала, что ориентироваться надо на золотой век русской поэзии – вот тогда никто ляпов и ошибок в версификации не допускал, все было строго выверено. Вершина, классика!

– Но тогда писал не только Пушкин, но и, скажем, Барков, – лениво заметил Борька.

– Ну да… И что же из этого? – тотчас нахмурилась Надежда. – Барков – непрограммный материал!

– Боб, расскажи о не программе! – тотчас влез Ленька.

Борис ухмыльнулся:

– К столу не выйти? Я лучше с места. Ну да, непрограммный Барков… Ха! Отметим: у него есть неточности в рифме? Нет! Да, писал он матерщиной и про вещи соответствующие, но при этом хоть раз ошибся по части ритма и рифмы? Ни разу! Вот тебе и вот… Значит, в точности подходит и соответствует вашему определению золотого века русской поэзии. И вы, как литератор, должны были ответить нам, а не шугаться от ужаса в кусты!

Нина усиленно задергала Бориса за рукав. Надежда Сергеевна стояла вся красная и кусала губы.

В другой раз она предложила классу подготовить обозрения по литературным журналам.

– Выберите каждый что хочет: «Новый мир», «Юность», «Наш современник», «Октябрь»…

– А можно «Колобок»? – спросил Борис. Естественно, поднялся хохот. Нина вновь сердито потянула Борьку за рукав.

– Надежда Сергеевна, а пусть Борис возьмет что хочет! Ну, к примеру, тот же «Колобок», «Мурзилку» и «Веселые картинки», и подготовит обозрение «Современные журналы для детей»!

– Опять ты со своими шурупами… – проворчал Борис.

Ему нравилось всячески дразнить и раздражать учительницу. Он стал упорно заявляться в класс в куртке, а Надежда Сергеевна его каждый раз за это ругала. В ответ он тотчас послушно сбрасывал куртку. И опять на следующий день являлся в ней.

Когда он в очередной раз вызывающе вплыл в класс в верхней одежде, Надежда озверела:

– Борис, сколько можно повторять одно и то же! Ты опять в куртке!

Он встал у дверей класса и начал молча деловито снимать куртку.

– Ну вот, так постоянно! И мы все изо дня в день любуемся, как Акселевич раздевается! Прямо-таки стриптиз в классе!

Борис хмыкнул.

– Стриптиз? А музыки нет! – Он подмигнул приятелям.

И те сразу, охотно и дружно, загудели, замурлыкали, запели свадебный марш Мендельсона. Марианна злобно захохотала, Маргаритка потупила глазки, неподвижная Дуся смотрела в упор. Нина ничего не поняла. Но Надежда Сергеевна почему-то залилась отчаянным румянцем и стала не в меру злобной…

Первая неясность в отношениях с любимой учительницей у Нины возникла в девятом классе, когда проходили лирику Лермонтова.

Нина прочитала стихотворение «Благодарность» и задумалась.

 
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей,
За жар души, растраченный в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я еще благодарил.
 

– А кому посвящено стихотворение? – спросила она на уроке. – Кого поэт благодарит?

Надежда Сергеевна чуточку смутилась:

– А как ты сама думаешь?

– Ну… Любимой женщине, наверное, – пробормотала Нина.

– Вот тебе и вот! – хмыкнул Борька и потянулся к ее косам. – Неотесанная!

– Отстань! – отмахнулась Нина. – После девятилетки в парикмахерский техникум пойдешь?

– Тебя не спрошу! – огрызнулся Борис и испытующе, иезуитски уставился на литераторшу. – Так как же, Надежда Сергеевна? Вопрос можно? Насчет посвящения? А то ведь Нинка не отстанет от вас со своими шурупами…

Нина смутно давно чувствовала, что Акселевич пережил в себе, переварил раннее чувство благоговения и признательности к первой учительнице. Оно у него растворилось, бесследно растаяло по каким-то причинам, неизвестным Нине, но весомым, серьезным. Это она тоже чувствовала. Точно так же начали посмеиваться над Надеждой Сергеевной вслед за Борисом Филипп, Ленька и Олег. А Марьяшка, так та в открытую заявляла:

– У меня эта пафосность и выспренность Надеждиных речей прямо вот здесь сидит! А все потому, что ложь нельзя сказать просто: она всегда требует громких слов. – И Марианна выразительно упирала палец в свои ребра справа, очевидно намекая на печень.

Дети выросли, стали другими, перестали реагировать на эмоциональность, вдохновение и фривольности. Они их больше не подкупали. Детям хотелось чего-то иного, но четко сформулировать и выразить свои желания они пока не умели.

Только Нина никакого внимания на изменения не обращала. Она по-прежнему любила свою учительницу.

Однако от ее вопроса Надежда Сергеевна явно замялась и ответила довольно неохотно:

– К женщине это как-то не подходит… Тебе не кажется?

– Не знаю… Ну да, наверное… А к кому подходит?

Мальчишки наблюдали за Надеждой Сергеевной откровенно насмешливо.

– Видишь ли… – мялась та. – Это благодарность жизни…

– Жизни? – удивилась Нина. – За обманы и предательство? Я не понимаю…

– И не поймешь никогда после таких объяснений! Даже не волновайся! Врать плохо, а плохо врать – ишшо хуже! – издевательски произнес Борька. – Что вы все крутитесь вокруг да около, Надежда Сергеевна? Скажите хоть один раз в жизни правду!

– Акселевич! – в гневе крикнула покрасневшая учительница и ударила ладонью о стол.

– Борис! – умоляюще прошептала Нина и, волнуясь, больно дернула себя за косу. – Перестань! Замолчи! Не надо!

– Ха! Ни слова в простоте не скажет! – юродствовал Борька. – Или вы так боитесь этого слова «Бог»? А впрочем, вам ли его не бояться… Не можете произнести Его имя всуе? А ведь именно Его одного и нужно благодарить за все! И бояться тоже.

За Борисом уже давно установилась прочная слава парня опасного, дерзкого, языкастого, способного на любую неожиданную выходку. Зато незаурядного.

Мальчишки дружно заржали. Надежда Сергеевна, с растекающимися по всему лицу багровыми пятнами, вихрем вылетела из класса.

– Да что с тобой?! – крикнула Нина Борису. – Что ты как с цепи сорвался?! Хочешь всеми силами утвердить свое лидерство?! Чтобы всегда только твое слово было последним?! Ты бы попридержал характер!

Марьяшка хихикнула. Маргаритка пугливо заморгала и потупила глазки. Борька взялся задумчиво переплетать Нинину косу.

– Ишь ты подишь ты… – прошептал он. – Ты у нас, Шурупыч, по жизни такой человек: никогда ничего не знаешь… И вечно всех идеализируешь. Хорошо это или плохо?

Тотчас за его философским вопросом зазвенел звонок.