Текст книги "Короли Молдаванки"

– У меня был удачный день! Я получил большой гонорар в «Одесском вестнике». Смотрите, что я буду сейчас делать! Смотрите все!

Внезапно писатель вытащил из-за пазухи большую, толстую пачку денег и, выхватив какую-то часть, зашвырнул ее в открытую форточку чужого окна на первом этаже. Потом он принялся бегать по улице, швыряя деньги в открытые форточки разных окон.

– Деньги – мусор! – кричал он. – Гори они синим пламенем! Да здравствует мир без денег! Литература несовместима с грязной монетой!

И все хохотали, кричали во все горло. А Олеша продолжал бросать деньги до тех пор, пока полностью не разбросал всю пачку. Но и после этого всё продолжал кричать…

Глава 7
Заключение судебного медика. Одинокий Волк Илья Кодыма. Случайная встреча. Вечер в семье Грановских. Второй труп

Пытаясь сосредоточиться, Володя сидел над заключением судебного медика, присланного из анатомического театра. Он внимательно вчитывался в каждую деталь.

Описание повреждений… Причина смерти… Судебный медик явно владел даром художественного слова, делая на полях приписки простым карандашом, понятно, что на черновике документа, предназначенного для следственной работы, поскольку оригинал уже находился в папке уголовного дела, предназначенной для Бочарова.

Причина смерти – колото-резаная рана в области шеи, нанесенная острым предметом, по всей видимости, заостренным ножом. Если по-простому, без всяких протоколов, Когану перерезали горло. На полях судебный медик сделал приписку: «Резал так глубоко, как будто хотел отрезать ему голову».

Это означало, что убийца нанес глубокую рану либо по каким-то своим, личным причинам, либо так сильно ненавидел Когана, что хотел по-настоящему отрезать ему голову, но что-то помешало ему в последний момент. Что? Не решился, передумал, не хватило физических сил, кто-то вспугнул? Нет, версия «кто-то вспугнул» исключается. Ведь тело где-то хранили, в тайном месте, целых пять дней. А затем – намеренно прицепили так, чтобы было видно, чтобы его нашли.

Да, но желание убийцы, чтобы тело нашли, никак не согласуется с изуродованным лицом. И еще вопрос: почему убийца изуродовал жертве лицо, но не снял с руки золотой браслет с инициалами, по которому легко опознать? Почему?

Борис Коган, колбасный король… В памяти предательски четко всплыла кровавая, вспухшая маска бело-красного цвета, в которую убийца превратил лицо. Багровые, кровавые раны и нетронутые полоски кожи, оставленные как бы нарочно. Жуткое зрелище! Судя по заключению судебного медика, убийца наносил удары по лицу избирательно, опять-таки, чтобы оставались полоски белой кожи.

Но зачем?!

Поздним вечером, оставшись в кабинете Полипина в полном одиночестве, Володя пытался составить для себя воображаемый портрет не только убийцы, но и жертвы. Но пока вопросов было больше, чем ответов.

Итак, вспухшая багровая маска застывшей крови с нетронутыми полосками белой кожи – то, во что убийца превратил лицо жертвы. Черты лица были уничтожены. Опознать – нельзя. Все это выдавало определенный замысел убийцы – но какой?

Обхватив голову руками, Володя напряженно думал.

Он вдруг вспомнил ужас и отвращение, охватившие его в тот самый момент, когда он взглянул на труп. Во всем этом было что-то животное, нечеловеческое. Словно это был не человек, а какой-то предмет, не человеческое лицо, а кусок мяса или… Или…

Внезапно Володя похолодел. Страшное сравнение возникло из ниоткуда и, разрастаясь, принимало все более реальные очертания. Не человеческое лицо, а… кусок колбасы! Вот оно, это жуткое сравнение: кусок колбасы, белые вкрапления в красное, белые куски, вдавленные в кровь… Колбаса! Коган был мясным и колбасным королем. Хотел ли убийца намекнуть этим на сферу деятельности Когана или смеялся над ним, намеренно уродуя лицо так, чтобы оно напоминало кусок колбасы? Интуитивно Володя почувствовал, что понял страшный замысел убийцы. Но от этого ему становилось еще более тошно. Кроме того, наталкивало на одну мысль.

Если умысел убийцы был именно таким, выходит, он прекрасно знал Когана, знал, что тот торгует колбасой! Если так, значит, убийца может находиться в кругу знакомых семьи Коган. Надо еще раз допросить жену Когана, надо составить список всех его близких знакомых.

Внезапно Володя вспомнил приказ Бочарова не трогать эту линию расследования. Да, но если не дернуть за эту ниточку, убийство не будет раскрыто никогда! А если убийцу не поймать, он убьет снова, бог знает кого… Убьет вот так…

Тут Володю осенила еще одна мысль. А что, если это не первое убийство таким способом? Если уже было нечто подобное некоторое время назад? Слишком уж жуткий, какой-то извращенный способ убийства… Если бы это была простая бандитская перестрелка или самоубийца в петле, то думать о прошлом не было бы никакой надобности. А вот так…

Чувствуя, что в этот вечер его осеняют совсем уж удачные мысли, Володя дал себе слово завтрашним же утром сразу отправиться в полицейский архив.

Был бы Володя обычным сотрудником, не видать бы ему архива как своих ушей. Но слухи распространяются быстро, и в полиции все уже знали, кто такой Сосновский. А потому Володя был допущен в святая святых – недра полицейского архива, где бесконечные полки с бумагами пахли годами и пылью. Ему даже разрешили взять с собой отдельные особо интересующие его тома.

Володя и сам не знал, что он ищет. Просто сработала интуиция, догадка, и после долгих размышлений он решил, что в этом есть смысл. Он ничего не сказал Полипину, и тем более – Бочарову. Полипин, возможно, просто поднял бы его на смех, ну а Бочаров пришел бы в ярость, ведь его интересовали только политические мотивы и ничего больше. Володя же искал подобные убийства. Что в Одессе подобного происходило раньше?

И, к своему удивлению, он скоро нашел ответ на свой вопрос. Тонкая папка в черном клеенчатом переплете, угол которой был объеден мышами, содержала на Володин взгляд невероятно ценную информацию. Он бережно унес ее в кабинет, а когда Полипин ушел домой, запер дверь изнутри, зажег настольную лампу (отчего в кабинете сразу стало уютно) и погрузился в давний полицейский архив.

В 1891 году в Одесской палате окружного суда рассматривалось дело о садистских убийствах некоего Ильи Кодымы, прозванного Одиноким Волком. Полицейский следователь по особо важным делам установил, что Кодыма убивал и расчленял свои жертвы в одиночку, не будучи связанным с преступным миром.

Прозвище Одинокий Волк Кодыма получил как раз в криминальных кругах, так как криминальные авторитеты, возмущенные бессмысленностью и жестокостью свалившихся на город преступлений, помогали полиции найти и обезвредить убийцу, который подставлял их под риск вечных полицейских облав.

Первый труп – молодая женщина – был найден под горой мусора в центре города. Причиной ее смерти стала глубокая резаная рана на горле – настолько глубокая, что у трупа отвалилась голова. На теле не было никаких следов насилия. Однако внутренности отсутствовали. Проще говоря: тело было выпотрошено, словно на скотобойне. Вдоль всего живота тянулся вертикальный разрез, через который были удалены внутренние органы. Все их впоследствии не нашли.

Через какое-то время в городе произошло пять подобных эпизодов – это были пять трупов. Исключительно женщины. Все трупы с отрезанными головами были найдены под грудами мусора. Все они принадлежали к разным социальным сословиям. Первой жертвой стала модистка из швейного ателье. Второй – домашняя прислуга. Третьей – уличная проститутка. Четвертой – преподавательница женской гимназии. Пятой – домашняя хозяйка, мать малолетнего ребенка. Было установлено, что все жертвы возвращались домой в одиночестве в поздний вечерний час.

Кодыма подкарауливал этих женщин в темном закоулке, хватал за волосы и перерезал горло с такой силой, что у них отваливалась голова. После этого он потрошил тело, а затем прятал труп в мусорной куче. В двух эпизодах – с модисткой и преподавательницей гимназии – убийца отрезал пальцы, которые впоследствии не нашли.

Следователь выдвинул версию, что нелюдя привлекли тонкие, аристократические руки этих двух жертв, имеющие удлиненную форму, которая свидетельствовала о благородном происхождении. И действительно, модистка и учительница относились к обедневшему дворянству, в то время как остальные жертвы – прислуга, проститутка и домохозяйка – были выходцами из простонародья, крестьянских семей.

Но во всех пяти случаях убийца вырезал внутренние органы абсолютно одинаковым способом.

Задержали Кодыму благодаря случайному свидетелю, который видел его в лицо. К тому времени город был уже наводнен страшными слухами, и в нем возникла паника. Так, женщины боялись вечерами выходить на улицу, а молодые люди, сбившись в группы, били всех, кто, по их мнению, вел себя подозрительно.

Как выяснилось после задержания, Кодыма вел жизнь абсолютно обычного, законопослушного гражданина. У него была семья. Никто даже не подозревал, что именно он может быть страшным Одиноким Волком, о котором говорил весь город.

Когда его арестовали, он признался еще в двух убийствах женщин и указал места, где спрятал трупы. Тела нашли. Обе погибшие оказались уличными проститутками. Кодыма объяснил это тем, что именно проститутки позже всего задерживаются на улице, их легче встретить в ночной час. Следователь, допрашивающий его, имел веские подозрения, что убийств может быть и больше, однако следствию удалось доказать только семь эпизодов.

Поскольку подробности этого уголовного дела были слишком страшны и жестоки, Илью Кодыму судили в закрытом режиме судебного заседания. Его признали полностью сумасшедшим и поместили в одиночную тюремную камеру на пожизненный срок. Это было сделано для того, чтобы избежать ненужных волнений в городе, которые могли разгореться, если бы вместо тюрьмы Кодыму поместили в лечебницу. Но в тюрьме убийца просидел недолго – всего три месяца: он умер, задохнувшись во сне. Слухи по поводу его смерти ходили разные, среди которых – что он был убит тюремной охраной, подкупленной кем-то из родственников жертв…

Итак, в Одессе уже существовал страшный убийца, которого удалось обезвредить без всяких политических мотивов. Однако в глаза бросалось странное сходство ран на теле жертв. Плюс – внутренности под мусорной кучей. Все же остальное было другим – начиная с пола жертв и заканчивая тем, что, в случае с Кодымой, у жертв отваливалась голова.

Внутренние органы были удалены из тела точно так же, с помощью вертикального разреза, и Володя задумался о том, что бы это могло означать. Было ли это простым совпадением, или в этом было зашифровано нечто более важное? Володя не знал.

Как бы там ни было, он аккуратно спрятал папку с делом Одинокого Волка Ильи Кодымы в свой стол.

Когда Сосновский вышел на улицу, было уже темно. Идти было некуда – домой, вернее в комнаты на Дворянской, совсем не хотелось. И он медленно шел по улице, погруженный в свои собственные мысли.

Стук копыт, раздавшийся за спиной, заставил его шагнуть в сторону. Его сердце тревожно забилось от того, что он по глупой случайности едва не угодил под копыта лошадей.

– Эй, да погодите вы! Я вам говорю! – Громкий голос заставил Володю обернуться. Он увидел элегантный, лакированный, двухместный экипаж, которым правил его новый знакомый с литературного вечера, художник Грановский.

– Владимир Сосновский! Я пытаюсь докричаться до вас! – Осадив лошадей, художник привстал с места. – Куда идете вы в одиночестве с таким печальным лицом? Что-то произошло?

– Нет, ничего страшного. Всё проклятая работа в полиции – никакого от нее настроения, – вымученно улыбнулся Володя.

– Тогда я предлагаю вам поднять настроение! Поехали ко мне ужинать! Посмотрите мастерскую, познакомлю вас со своей женой.

– Не знаю, удобно ли. Ваша жена может рассердиться неожиданному гостю.

– Ни в коем случае! И она, и я обожаем гостей, тем более – новых. И вообще – мы очень редко ужинаем в одиночестве. Так что вы можете ехать без стеснения!

В любое другое время Володя конечно же отказался бы от этого предложения, но пустой осенний вечер нагнал на него такую тоску, что было радостно от любого появления человеческого лица. К тому же он вспомнил рассказ о жене Грановского, и ему страшно захотелось на нее посмотреть. Поэтому без зазрения совести Володя сел в экипаж и поехал к Грановским. В общем, и ехать оказалось не долго. Грановский занимал весь первый этаж довольно дорогого доходного дома на Коблевской улице, рядом с цирком.

Квартира художника поражала роскошью и богатством обстановки. Выросший в богатом особняке в Петербурге, Володя смог оценить и настоящие персидские ковры, и тканные золотом настенные гобелены ручной работы, и хрустальные светильники, и обтянутую натуральным бархатом и атласом мебель, и позолоченные зеркала.

Гостиная в квартире Грановского напоминала аристократический бальный зал, где от паркета отражались огоньки ярких люстр. Хозяин радушно усадил Володю в одно из кресел.

– Не люблю ужинать в одиночестве, – сказал он при этом, – ну, а сегодня был бы совершенно пустой вечер, если бы я не встретил вас.

Он говорил что-то еще, но в тот момент все внимание Володи было приковано к дверям гостиной, откуда выходила элегантная молодая дама, вся в белых кружевах.

Зная, кем была жена Грановского, Володя в первый момент растерялся, так как мысленно представлял ее себе совершенно другой. Элегантная дама в дорогом кружевном платье, которая вошла в гостиную, не имела с портретом, нарисованным Володиным воображением, ничего общего.

Она была молода, не старше 30 лет, удивительно красива. У нее были тонкие, аристократические черты лица, черные как вороново крыло волосы, собранные в модную прическу, и лучистые карие глаза, в которых вспыхивали невероятно яркие огоньки. Жена Грановского была красива какой-то особой, чувственной красотой, под которой угадывалась настоящая природная страстность. Возможно, все дело было в дорогом наряде и в умении себя вести, но она ничем не напоминала знакомых Володе вульгарных девиц из веселого дома с грубыми простонародными именами. Поймав себя на этой, в общем-то, неприличной и не к месту мысли, Володя даже покраснел.

– Как хорошо, как славно! У нас гость! Я так рада! – Жена Грановского протянула обе руки мужу, и тот с любовью сжал их, одновременно целуя ее в щеку. – Познакомь меня с нашим гостем. Ужин уже готов.

– Владимир Сосновский, замечательный поэт, который служит в полиции, – произнес Грановский. – А это моя обожаемая жена Матильда.

Улыбаясь лучезарно и открыто, Матильда Грановская совершенно аристократическим жестом протянула Володе руку для поцелуя и пригласила мужчин следовать за собой в столовую.

Время пролетело незаметно, изысканный ужин прошел замечательно. У Матильды Грановской оказалось прекрасное чувство юмора, и Володя с удовольствием болтал с супругами, которые, похоже, души не чаяли друг в друге. Одинокий осенний вечер стал отступать, и у Володи потеплело на душе от уютной атмосферы дружеского общения, которая оказалась для него приятной неожиданностью. И, болтая вот так, за ужином, на самые разнообразные, растворяющиеся в воздухе темы, Володя понял, что отныне Грановские будут его лучшими друзьями. Самыми лучшими друзьями, которых послал ему Бог.

Когда ужин подходил к концу, Матильда, сославшись на усталость, удалилась к себе в спальню. А Грановский повел Володю в свою мастерскую.

Она располагалась тут же, под квартирой, и полностью занимала глубокий подвал.

– Как холодно! – Володя поежился, ступив на каменный пол подвала, заставленного холстами, подрамниками, сырыми полотнами, красками и всем тем, что необходимо для работы художника.

– Здесь всегда низкая температура, и очень холодно, потому что подвал соединен с катакомбами, – ответил, как бы опрадываясь, Грановский. – Вы слышали когда-нибудь про катакомбы?

– Да, что-то слышал. Это какие-то подземные ходы, которые идут под всем городом?

– Целый лабиринт многоярусных подземных ходов, который тянется не только через весь центр Одессы, но и выходит далеко к морю. Многие говорят, что катакомбы имеют естественное происхождение, но это не так. Я думаю, их сотворила людская воля как идеальное запутанное убежище от враждебного мира. Недаром и сейчас катакомбы представляют собой настоящий криминальный лабиринт, не говоря уже о контрабандистах, которые оккупировали все морские ходы. Катакомбы многоярусны, многоэтажны. В них нельзя ходить без проводника, иначе можно лишиться жизни – заблудишься, и никто не найдет. Но во многих домах есть входы в катакомбы – они называются минами. Если не углубляться вдаль, мина – идеальный погреб. Есть такой и у меня. – После долгой речи Грановский просто показал на дощатую дверь в стене.

– А вы когда-нибудь ходили туда? – Володя не спускал глаз с двери.

– Нет. Зачем? – улыбнулся Грановский. – Достаточно того, что у меня есть такой вход. Когда я работаю по ночам в мастерской, в полном одиночестве, это, ну как вам сказать, подхлестывает мое воображение. Я думаю о том, например, кто бы мог сюда войти.

– Ну а если действительно кто-нибудь войдет?

– Нет, – твердо сказал Грановский. – Дверь заперта на ключ. А ключ есть только у меня. Через эту дверь идет холод. Здесь очень приятно находиться в жаркие летние дни. А вот с наступлением холодов – нет. В катакомбах всегда постоянная температура не выше 10 градусов по Цельсию. А в холодные месяцы в моей мастерской температура опускается до пяти градусов. Вот как сейчас. Но я люблю холод. Он мне не мешает. Наоборот, заставляет думать.

Расхаживая по большой мастерской, Володя с увлечением рассматривал картины. Грановский действительно был очень талантливым и серьезным художником.

– Вы уже слышали историю моей жены? – неожиданно спросил Грановский, и Володя растерялся.

– Ну… да… не совсем…

– Конечно, слышали. Сплетни ходят по всему городу. И я никак не могу им помешать. На самом деле, я никого не собирался спасать. Я просто влюбился в эту милую, несчастную девочку, которая с отчаянной стойкостью сопротивлялась судьбе.

Ну вы же видите, что я намного ее старше. Поначалу мне действительно хотелось спасти ее от такой страшной жизни. А потом – потом я безумно влюбился в нее, забрал из этого ада, воспитал. Вы увидели, какой она стала. Никто не скажет, кем она была, если не знает ее истории. Это потому, что душа у нее невероятно чистая, а грязной ее сделала жестокая жизнь, которая бывает невероятно страшной и злой. Моя Матильда – самый яркий пример того, что никогда не надо судить людей и судить о людях по тому, что вы найдете в их прошлой жизни. Я рассказываю вам это потому, что хочу, чтобы вы знали, как все произошло…

Когда Грановский это говорил, лицо его было невероятно выразительным и одухотворенным. Он действительно безумно любил свою жену. Но Володя промолчал. Он категорически не был согласен с ним.

Несмотря на всю изящность и аристократичность Матильды, от которой попросту нельзя было оторвать глаз, Володя имел свое мнение по этому поводу. И он твердо знал, что никогда не смог бы поступить так, как поступил Грановский.

Но Володя все же был слишком хорошо воспитан, чтобы высказывать свое мнение там, где его не спрашивают. А потому, промолчав, он принялся, расхаживая по мастерской, рассматривать картины.

Внезапно его внимание привлекло знакомое женское лицо. Володя остановился напротив портрета, на котором в виде античной нимфы была изображена… мадам Коган.

– Вы знаете эту даму? – небрежно спросил он.

– Очень хорошо, – Грановский улыбнулся. – Это мадам Коган, жена богатейшего человека Одессы, торговца колбасой Когана. У меня недавно был с ней роман.

– Как это? Ведь вы так влюблены в свою жену…

– Одно другому не мешает. Тем более, Матильда ничего не знает об этом. Месяца два назад мадам Коган заказала мне портрет, мы стали часто встречаться. От скуки всё и произошло. Расстался я с ней, когда понял – наши отношения, с ее точки зрения, всего лишь месть ее мужу. Кроме того, я был не единственным ее предметом. Кажется, у нее был еще какой-то брутальный бандит с Молдаванки. Местный король…

– Вот как, – задумчиво протянул Володя, вглядываясь в лицо мадам Коган, которое показалось ему теперь совершенно другим.

Утром он выложил всё это Полипину.

– Выходит, она наняла бандита, чтобы избавиться от своего мужа, – подытожил Володя, – таким образом, мужа убила она.

– Вилами по воде писано, – хмыкнул Полипин. – То, что жена Когана была любовницей художника Грановского, еще не доказывает, что она убила собственного мужа. Что за бандит, как зовут, где встречались, кто может доказать? Не всё так просто!

– Ее надо арестовать и как следует допросить! – горячился Володя. – Я чувствую, что именно она виновна в убийстве мужа!

– Ой, только не делай мине за вырванные годы! – взорвался Полипин. – Ты пойдешь с этим к Бочарову? Вот и я не пойду! Ша, отстань! – Не выдержав, он даже показал рукой Володе, куда ему надо идти.

Двое подгулявших биндюжников, с рассветом вывалившись из кабака в районе Средней, на Староконке, горланили песни так громко, что со второго этажа дома их окатили ведром воды. Холодный душ несколько умерил музыкальный пыл гуляк, и, завернув к Градоначальницкой, они пошли вниз, к балке, там, где в яме на Балковской улице, в районе Дюковских дач, располагалось депо поездов.

Там, в депо, в старых, отслуживших вагонах местные деляги устроили подобие ночлежки, где за пару копеек можно было переночевать. А утром даже найти что-то вроде работы на станции – ну, к примеру, разгружать вагоны, или взвешивать грузы, ну или еще что-нибудь подобное.

Впрочем, биндюжники не столько нуждались в работе, сколько мечтали встретить веселых друзей, с которыми можно было скоротать за дешевой выпивкой остаток ночи. Жили они оба на Мясоедовской, идти до дома было достаточно далеко, а до ямы – рукой подать. А потому, прийдя в себя после ледяного душа, вместо того, чтобы через весь город переться к себе домой, они решили пойти вниз, в ночлежку на яме.

Поросший травой крутой спуск уходил в сплошную темноту, так что биндюжникам приходилось на ощупь спускаться по вырезанным в камне ступенькам.

– Слышь, Митяй, здесь столб стоял, – вдруг сказал первый, спускающийся впереди своего спутника между убогих, темных хибар, на склонах холма лепившихся одна к другой.

– Ша! Не было здесь никакого столба, шо ты еще выдумал, – отрыгнув, огрызнулся Митяй, и вдруг добавил как бы не к месту: – А ты мне 10 копеек должен.

– За шо это 10 копеек? – очнулся первый, но тут же сбился с темы: – Да вот смотри: столб, видишь? Вот столб, дурья твоя башка!

– А мне-то шо с твоего столба? Он все равно не горит! – невозмутимо ответил второй.

– Слышь, ты… – не унимался первый. – Смотри, там мужик у столба стоит.

– Ну и шо мне с того мужика?

– Давай подойдем, вдруг угостит папироской!

– А если не угостит?

– Сами возьмем! – Не сговариваясь, биндюжники направились, как могли, к маячевшему перед ним человеку под столбом.

Темный столб, видневшийся на вершине холма, освещался убогим огоньком, светившим из утлой хибарки в камне. И в свете этого тусклого лучика действительно можно было разглядеть высокую, долговязую фигуру человека, который неподвижно застыл у столба.

Биндюжники изменили маршрут и, вместо того чтобы спускаться вниз, пошли по тропке наискосок, к столбу.

Они подошли к человеку со спины.

– Слышь, мужик, огоньку не найдется? – прокашлялся первый, ну а Митяй без лишних слов толкнул человека в спину.

Тот не пошевелился. При этом спина его показалась Митяю почему-то странно твердой.

– А ну посвети! – скомандовал он.

Пока биндюжники искали спички, завалявшиеся где-то в карманах, пока чертыхались, зажигая огонек дрожащими руками, человек у столба по-прежнему оставался неподвижен.

Наконец Митяй поднес спичку к его лицу и вдруг выдохнул:

– Матерь Божья…

Его спутник, и сам увидев то, что так напугало Митяя, вдруг завопил неестественным, каким-то козлиным голосом:

– Гы… ы… ы…

Человек был привязан к столбу веревкой. Руки заведены назад. Голова запрокинута. На шее виднелась глубочайшая рана со сгустками запекшейся, багровой крови… Он был одет в офицерский морской китель иностранного образца, который был расстегнут, и вся грудная клетка трупа, на которой еще виднелись лоскутки белой сорочки, представляла собой сплошное кровавое месиво. В общем, было понятно, что человек мертв, причем очень давно…

К столбу, по всей видимости, его привязали уже мертвым, так как на траве под его ногами не было ни следа крови – Митяй специально посветил свечкой внизу, боясь наступить в кровь. Но самым страшным было другое. Лицо человека было сплошь вымазано темно-синей краской. И краска эта застыла, превратившись в какую-то дьявольскую маску, от которой в жилах просто сворачивалась кровь.

– Рвать когти надо, – продрав горло, хрипнул Митяй, – влипли, похоже… шухер…

Но бежать было поздно. За спинами биндюжников вдруг выросла внушительная фигура конного жандарма. И его громкий голос сразу вернул их к жизни:

– Шо это вы за тут делаете, а?..