Текст книги "Образовательное пространство в обществе риска"

Ирина Мироновна Лоскутова
Образовательное пространство в обществе риска (на примере средней школы современной России)

© И. М. Лоскутова, 2011

© Издательство «Прометей», 2011

Введение

Образование – довольно распространенный предмет социологического анализа, но, в то же время, теоретически он недостаточно разработан. Повышенное внимание к нему социологов обосновано не только тем, что в течение своей жизни каждый индивид проходит через этот социальный институт, но и тем, что именно образование дает потенциальную возможность для будущего успешного позиционирования в социальном пространстве.

В аспекте социальной философии образование – это процесс осознания индивидом идентичности («единения») с природой, поиска форм «природного» оформления своего Я, отрицание биологической доминанты индивида и его замещение социальной доминантой, в результате чего индивид преобразуется в «социум», то есть в личность. Социологи подходят к определению понятия «образование» более инструментально, рассматривая его как «функцию социума, обеспечивающую воспроизводство и развитие самого социума и систем деятельности»[1]1
  Социология: Энциклопедия. – Мн.: Книжный Дом, 2003. – С. 653.


[Закрыть].

Однако автор пытается предложить другой подход: объектом нашего исследования является не образование как независимый от общественных изменений процесс, а образовательное пространство как особая социальная структура взаимодействий, определяющая социальные практики и представления агентов этого пространства. Такое выделение объекта дает, по мнению автора, определенное преимущество исследователю. Оно заключается в следующем: этот ракурс рассмотрения, во-первых, позволяет, основываясь на социологической традиции, логически проследить взаимосвязь социального и образовательного пространства, а во-вторых, исследовать образовательное пространство в контексте качественных изменений в современном обществе, называемом «обществом риска».

Несмотря на иной ракурс рассмотрения, автор опирается на огромный опыт исследований в этой сфере. Надо отметить, что изучение проблем образования началось еще в дореволюционной России. Они нашли отражение в работах Л. М. Клейнборта и П. Сорокина. В советской социологии изучение образования систематически проводилось, начиная с конца 50-х годов. В этом направлении работали такие ученые как Л. Н. Коган, М. Н. Руткевич, Л. Я. Рубина, М. X. Титма, В. Н. Турченко, Ф. Р. Филиппов, В. Н. Шубкин, Е. А. Якуба, Д. Л. Константиновский и ряд других авторов.

Исследования в области образования, как правило, тесно смыкаются с исследованиями проблем молодежи. Социология молодежи занимается изучением молодежи как социальной группы, ее социально-демографических характеристик, а также взаимосвязей и отношений с другими социальными группами. Следует отметить работы таких исследователей как В. С. Магун, Э. А. Саар, М. X. Титма, Ф. Р. Филиппов, Г. А. Чередниченко, В. Н. Шубкин и другие.

В зависимости от объекта исследования можно выделить, по крайней мере, три важнейших направления отечественных исследований образования:

• изучение роли современной системы образования как фактора изменения социальной структуры и канала социальной мобильности;

• исследование жизненных планов учащейся молодежи;

• социальный облик и образ жизни педагогических кадров.

Ближе всего к теме нашего исследования первое направление, которое достаточно полно представлено в отечественной социологии. В рамках этого направления следует, прежде всего, отметить работы В. Н. Шубкина. Особенно интересно его сибирское исследование начала 60-х годов, в котором на основе изучения межпоколенной профессиональной мобильности молодежи утверждалось, что советское общество не свободно от неравенства в системе образования, трансмиссии статусов и прочих стратификационных проявлений, свойственных другим не социалистическим обществам. Он показал, что образование обладает дифференцирующей функцией, призванной «рассредоточить» подрастающее поколение по пирамидальным ячейкам социально-профессиональной структуры, наполняя «социальную общность» противоречиями, выраженными в различии экономических интересов. Так, по мнению ученого, «реализуется в течение в среднем 15–20 лет начальная стадия пирамидального замещения поколений в иерархии общественного разделения труда. Особенность этой социальной пирамиды в том, что в условиях виртуального представления равенства шансов взрослеющая молодежь стремится «вписаться» в нее с вершины. Однако из-за ограниченности объема вершины входящая во взрослую жизнь молодежь, как показал в своих «социологических опытах» В. Шубкин, в конкурирующей «давке» постепенно «скатывается», пополняя нижние слои социальной пирамиды вплоть до основания. Это столкновение интересов порождает социальное противоречие, осознаваемое индивидом чаще как неравенство шансов, реже – как социальное неравенство»[2]2
  Шереги Ф. Предисловие // Константиновский Д. Л. Неравенство и образование. Опыт социологического исследования жизненного старта российской молодежи (1960 – начало 2000-х) – М.: ЦСП. – С. 12.


[Закрыть].

Проблема неравенства в образовании как исторического и социального явления в процессе воспроизводства социально-профессиональной структуры общества составляет императив многолетнего социологического творчества Д. Л. Константиновского, А. А. Овсянникова, М. Н. Руткевича и ряда других исследователей.

Эти авторы выделяют следующие факторы, влияющие на интеграцию выпускников школ в социальное пространство:

• социальное происхождение индивида, определяемое по социальному статусу одного или обоих родителей;

• вид школы, в которой он обучается до девятого класса, и тип учебного заведения для более старших возрастных групп;

• характеристики места его жительства – регион, уровень урбанизации населенного пункта.

Влияние социального происхождения на перспективы социальной интеграции отражено практически во всех исследованиях по проблемам социальной мобильности. Наиболее важной характеристикой этого процесса является оценка связи между социальным статусом родителей и образованием их детей. Традиционно при определении социального статуса учитывают профессиональную квалификацию и, нередко, должностной статус. В исследовательском проекте, реализуемом под руководством В. Н. Шубкина, социальный состав учащихся анализировался по агрегированным группам, в которых статус определялся положением родителей учащихся по отношению к власти и собственности. Подробное описание данного подхода представлено в работе Д. Л. Константиновского[3]3
  Константиновский Д. Л. Динамика неравенств / Под ред. В. Н. Шубкина. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – С. 18–20.


[Закрыть].

По мнению исследователей, другим фактором, определяющим шансы молодежи на продвижение в социальном пространстве, является вид школы. Он, по мнению М. Н. Руткевича, опосредует связь между статусом родителей и уровнем образования ребенка. Социальный статус родителей коррелирует с выбором школы и продолжением обучения после девятого класса. Вместе с тем, вид учебного заведения определяет шансы выпускника на поступление в высшее учебное заведение[4]4
  Руткевич М. Н. Социальная ориентация выпускников основной школы // Социологические исследования. – 1994. – № 10. – С. 30–43.


[Закрыть]. Этот автор утверждает, что «различие между социальным составом родителей «обычных» и «статусных» школ, сохраняется и даже усиливается» в старших классах средней школы[5]5
  Руткевич М. Н. Социальная ориентация выпускников средней школы // Социологические исследования. – 1994. – № 12. – С. 53.


[Закрыть].

К аналогичному заключению приходит Э. М. Коржева, утверждающая, что «дети не только отличаются по социально-образовательному цензу родителей, но целыми классами и школами тяготеют к тем или иным социальным группам»[6]6
  Коржева Э. М. Адаптация подростков к рыночным отношениям // Социологический журнал. – 1996. – № 2. – С. 148.


[Закрыть].

Наконец, исследование С. А. Алашеева и И. В. Цветковой, проведенное в середине девяностых годов в Тольятти и Санкт-Петербурге, показало, что «в связи с появлением лицеев, гимназий, частных школ важным фактором, опосредующим характер межличностных отношений, становится вид школы». Они указывают также на то, что ученики статусных школ (лицеев, гимназий, частных школ) ценят знания, полученные в школе, больше, чем ученики обычных школ[7]7
  Алашеев С. А., Цветкова И. В. Межличностные отношения в школе // Социологический журнал. – 1998. – № 3/4. – С. 231.


[Закрыть].

Третьим фактором, влияющим на интеграцию выпускников школ в социальное пространство, является уровень урбанизации места жительства молодых людей. Этот фактор впервые был выделен В. Н. Шубкиным и детально освещен в исследованиях Д. Л. Константиновского[8]8
  Константиновский Д. Л. Динамика неравенства / Под ред. В. Н. Шубкина. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – С. 18–20.


[Закрыть].

Итак, большинство исследователей выделяют следующие основные характеристики образовательной системы современной России:

• «самовоспроизводство» страт социального через систему образования;

• разрыв между качеством образования, которое предоставляют школы, и требованиями к нему, предъявляемыми со стороны вузов;

• усиление влияния фактора урбанизации на доступ к качественному образованию;

• региональное «замыкание» средних специальных и высших учебных заведений;

• большое значение семьи и друзей и минимальное – школы в профессиональном самоопределении молодежи.

Все эти характеристики образовательной системы России сохраняют свою актуальность и обостряются в обществе риска. «Общество риска – это специфический способ организации социальных связей, взаимодействия и отношений людей в условиях переходного состояния от определенности к неопределенности (или наоборот), когда воспроизводство жизненных средств (условий жизни), физических и духовных сил человека приобретает не социально направленный, а преимущественно случайный, вероятностный характер, вытесняясь производством самого риска»[9]9
  Зубок Ю., Чупров В. Социальная регуляция в условиях неопределенности. – М.: Академия, 2008. – С. 49.


[Закрыть]. Риски вносят свои особенности в получение образования как вид инвестиций в человеческий капитал. Этот вид инвестиций становится все менее надежным. По яркому замечанию У.Бека, система образования в обществе риска напоминает «призрачный вокзал». Поезда уже не ходят по расписанию или идут в другом направлении, вагоны переполнены, но билеты все равно брать надо[10]10
  Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс – традиция, 2000. – С. 219.


[Закрыть]. В обществе, где риски приватизированы, ответственность, экономические затраты и риски инвестиций в человеческий капитал перекладываются на самого индивида. Современному молодому человеку, чтобы успешно интегрироваться в социальное пространство, недостаточно иметь только среднее образование, необходимо получить профессиональное, специальное или высшее образование. Но и его получение не дает надежной гарантии достижения желаемого социального статуса.

В обществе риска необходимость образовательной карьеры не утрачивается, но она становится непредсказуемой и сложно поддается планированию. Соответственно, долгосрочное планирование зачастую заменяется сосредоточенностью на временно возможном. Это может означать, что при «закармливании» избыточными образовательными содержаниями вновь обнаруживается голод на образование. Но с тем же успехом это может и означать, что, осознавая обесценивание содержательных квалификаций, молодой человек стремится лишь к формальному завершению образования как к страховке от нисходящей мобильности. Аттестат или диплом об образовании уже ничего более не гарантирует, но он по-прежнему и даже более, чем когда-либо, есть условие, могущее предотвратить сползание в нижние страты социального пространства. По мнению Бека, это ведет к возрождению сословных критериев в распределении социальных шансов[11]11
  Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс – традиция, 2000. – С. 229.


[Закрыть].

Объективной предпосылкой, усиливающей рискогенность процессов в образовательном пространстве России, является инновационная составляющая трансформации общества, в том числе и образовательного пространства. Модернизация образовательного пространства порождает угрозы особого характера – инновационные риски.

Ответом на вызовы общества риска может быть усиление рефлективности, углубление знаний об этом этапе развития общества, поиск новых подходов к изучению образовательного пространства во взаимосвязи с рискогенными факторами современности. Такая попытка предпринята в данной монографии.

Глава 1. Общество риска как социальная реальность и основная детерминанта социальных процессов

В современном обществе фактор риска лежит и основе многих социальных проблем, возникающих в различных структурах и социальных группах. Во многом это объясняется изменениями, которые характерны для эпохи постмодернизма и связаны с ускорением, которое отмечается во всех сферах жизнедеятельности современных обществ. Они проявляются в растущем динамизме общественных взаимодействий, в стремительном рождении и таком же быстром отмирании новых социальных образований, в расширении пространства свободы и ответственности индивидов и групп, в снижении предсказуемости изменяющихся жизненных ситуаций. Для них свойственно укорачивание протяженности временных интервалов, в которых индивид может рассчитывать на определенное постоянство условий жизнедеятельности. Иначе говоря, ускорение темпа жизни способствует росту социальной неопределенности и усилению риска.

С одной стороны, риск становится свойством социального пространства и среды обитания индивидов (стихийные бедствия, экологические катастрофы, несовершенство современной техники и технологий, экономические и политические кризисы, террористические акты, ошибки социального управления). С другой, проявляется в индивидуальной неготовности и в неумении действовать в условиях неопределенности, в неспособности оптимизировать ее возможные последствия. То есть риск, проникая в механизм жизнедеятельности современного человека, становится объективным условием и способом реализации его жизненных стратегий.

В последнее десятилетие во всем мире стал отмечаться рост социальных практик, связанных с сознательным и добровольным испытанием риска и опасности. Появились целые направления в массовой культуре, сопряженные с преднамеренным негативным воздействием на аудиторию, направленным на пробуждение чувств неуверенности, страха, уязвимости, отвращения к окружающему миру. Имманентность рисков не только отразилась на современном обществе, но и придала ему качественно новый характер. Сложилось целое научное направление – рискология. Изучению социальной природы рисков посвящены работы многих отечественных и зарубежных ученых.

С. А. Красиков выделяет два базовых направления понимания риска за рубежом. Первое получило название реалистического[12]12
  Красиков С. А. Исследование рисков в западной социологии // Социологические исследования. – 2008. – № 9. – С. 12–19.


[Закрыть]. В его рамках риск интерпретируется в естественно научных, математических и технических понятиях. В основе этого подхода лежит определение опасности, вероятности ее проявления и математический расчет возможного ущерба. Риск рассматривается как нечто объективное, независимое от социальной и культурной среды, познаваемое, измеримое и, следовательно, в определенной степени предсказуемое. Это направление используется техническими дисциплинами, экономикой, статистикой, психологией, эпидемиологией и другие Его очевидным недостатком является невозможность исследовать социальные и культурные интерпретации рисков и их влияние на степень безопасности, на институты общества, его структуры и процессы.

Второе направление называют социокультурным. Оно вытекает из философии, этнографии, социологии. Здесь риск рассматривается в качестве социального конструкта, укорененного в культуре, социальных отношениях и институтах общества. В рамках этого направления одни ученые рассматривают риск в качестве объективно существующей опасности, детерминированной социальным и культурным контекстом. Другие полагают, что риск, в отличие от опасности, – социальный конструкт, продукт исторически и культурно обусловленной интерпретации. Именно на этот подход мы будем опираться при анализе образовательного пространства.

В рамках социокультурного подхода исследователи ставят вопросы о природе риска и его соотношения с опасностью, о его месте в жизни современного общества и о теоретико-методологических основаниях исследования риска. Представитель этого направления М. Дуглас, британский социолог и антрополог, изучает интерпретацию рисков на разных этапах развития общества. Этот автор, исследуя связь рисков с типами общественной солидарности и систем ценностей, стоит на позициях структурного функционализма Т. Парсонса. С точки зрения М. Дуглас и ее соавтора А. Вильдавски, ценности общества и социально-политический контекст имеют решающее значение в оценке того, что, для кого и в какой степени является риском[13]13
  Douglas М., Wildavsky A. Risk and Culture: An Essay on the Selection of Technological and Environmental Dangers. Berkeley and Los Angeles: Univ. of California Press, 1982.


[Закрыть]. От типа социальной солидарности зависит то, как люди находят консенсус в отношении «наиболее желаемых перспектив» общества, какие формы социальной жизни они предпочитают»[14]14
  Ibid. – C. 4–6.


[Закрыть]. Поскольку большинство разделяет представления об идеалах и ценностях, формируются общие представления об угрозах и рисках. «Объективные» процессы взаимодействия людей с природой, развития знаний и технологий в конкретных обществах получают оценку и наделяются значением в соответствии с системой ценностей. Общество стремится предотвратить не все «объективно существующие» опасности и не на все риски обращает внимание, а строит их иерархию, выбирает как наиболее опасные те, что зеркально отражают общественные идеалы: «Мы выбираем риски в том же составе, в котором существуют наши социальные институты»[15]15
  Ibid. – C. 9.


[Закрыть]. Именно поэтому риски становятся предметом не столько научных и экспертных обсуждений, сколько политических и общественных дискуссий.

Но наиболее полно основные положения социокультурного подхода сформулированы немецким ученым У. Беком, автором концепции общества риска, которая отражена в его одноименной работе[16]16
  Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс – традиция, 2000.


[Закрыть]. В ней утверждается, что современное общество находится в процессе перехода от индустриального общества к обществу риска. Он (риск) рождается в русле прогрессирующей модернизации и становится детерминирующим фактором среды жизнедеятельности. Для ученого риск представляет собой неотделимое свойство современного общества рефлексивного модерна, что качественно отличает его от модернистского индустриального общества. Процесс непрерывного обновления, лежащий в основе культуры модерна, привел к тому, что современное общество, рожденное прогрессом модернизации, стало развиваться вопреки ее институтам и структурам. «Мы переживаем изменения основ изменения», – утверждает У. Бек[17]17
  Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс – традиция, 2000. – С. 16.


[Закрыть].

Главной идеей его концепции можно считать следующее положение: создание новых технологий ведет к производству новых технологических (прежде всего индустриальных) рисков. Социокультурный контекст общества риска в этом случае рассматривается как среда, которая реагирует на последствия технологических и социальных рисков.

Надо отметить, что У. Бек, как и многие другие современные ученые, не дает окончательного определения дефиниции «риск», но подчеркивает такие особенности риска: во-первых, риск всегда создается в социальной системе; во-вторых, объём риска является функцией качества социальных отношений и процессов; и третье, определение степени риска зависит от экспертов и экспертного знания.

Анализируя концепцию У. Бека, С. А. Кравченко дает следующее операциональное определение этого понятия.

«Социальный риск есть возникновение ситуации с неопределенностью, основанной на дихотомии реальной действительности и возможности: как вероятности наступления объективно неблагоприятного последствия для социальных акторов (индивидуальных или коллективных), так и вероятности обретения выгод и благ, что субъективно воспринимается акторами в контексте определенных ценностных координат, на основе чего осуществляется выбор альтернативы действия»[18]18
  Кравченко С. А. Социология: парадигмы через призму социологического воображения – М., 2007. – С. 668.


[Закрыть].

Ю. Зубок и В. Чупров, изучая свойства риска, добавляют: «Важным основанием в социологическом понимании риска явилось выделение двух его форм – объективного (средового риска как условия жизнедеятельности) и субъективного (деятельностного риска)»[19]19
  Зубок Ю., Чупров В. Социальная регуляция в условиях неопределенности. Теоретические и прикладные проблемы в исследовании молодежи. – М.: Академия, 2008. – С. 41.


[Закрыть]. Развивая этот тезис, можно сделать вывод, что для общего снижения уровня рискогенности социальной среды каждому социальному актору в современном мире необходимо осваивать социальные практики, оптимизирующие риски, овладевать навыками поведения и принятия решения, снижающими деятельностный риск.

Современные риски, подчеркивает Бек, нельзя понять с помощью одной системы значения, так как она не в состоянии оценить реальные совокупные опасности для жизнедеятельности людей. Невозможно также дать прогноз для последующих поколений в контексте нелинейности развития риска, ибо его природа включает как реальное, так и ирреальное, «угрозы, ожидаемые в будущем»[20]20
  Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс – традиция, 2000. – С. 38–39.


[Закрыть]. Результатом модернизации, по мнению Бека, становится растущая индивидуализация. С ростом индивидуализации социальных агентов увеличивается индивидуализация механизма принятия решений. А значит, неизмеримо возрастает индивидуальная ответственность за принятые решения.

У. Бек указывает на изменение установок в социальном производстве, прежде всего в производстве нового знания и новых моделей социального взаимодействия. Модернизация становится «политически рефлексивной», то есть оказывает влияние на политические институты и социальные процессы. Повышение наукоемкости каждого отдельного продукта приводит к изменению логики социального производства. Суть изменения состоит в том, что «логика производства богатства» сегодня уступает «логике производства риска». Современное общество становится «обществом риска». Речь, прежде всего, идет о том, что риски приобретают цивилизационный характер, они заложены в основе капиталистической цивилизации индустриального Запада в бесконечном росте потребления, что способствует развитию экономики, но одновременно превращает этот рост из средства снижения угроз и рисков в источник их увеличивающегося воспроизводства. Повышение рискогенности социальной среды непосредственно связано со стремительной индустриализацией, с одной стороны, и с непредвидимыми (негативными) последствиями модернизации, с другой.

Неслучайно У. Бек проводит аналогию – производство и распределение богатства в прошлом сменяется производством и распределением риска в современном обществе. Основой перехода от общества индустриального модерна к обществу риска является «смена логики распределения богатства в обществе, основанном на недостатке благ, логикой распределения риска в развитых странах модерна»[21]21
  Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс – традиция, 2000. – С. 21.


[Закрыть]. При этом развитие производительных сил, технологий, прогресс науки, овладение природой порождают риски, превосходящие те, которые порождались неразвитостью науки и технологии, бедностью, бессилием перед природной стихией. Современные риски, продукт рефлексивной модернизации (то есть модернизации модернизации), отличаются универсальным характером и сопряжены с формированием качественно новых «социально опасных ситуаций»[22]22
  Там же. – С. 21.


[Закрыть].

Особенностью современного общества становится также «невидимость» рисков. Многие из современных технологических рисков не могут быть восприняты органами чувств человека и быть подвергнуты математической проверке. Недоступные обыденному знанию риски подпитывают иллюзию отсутствия опасности. И здесь возникает актуальная проблема – повышение роли экспертного знания. Фактически, эксперты монополизируют право на определение объема риска и степени его вероятности. Именно в данном ключе знание получает новое политическое значение.

Риски, согласно концепции У. Бека, преодолевают границы государств и получают глобальное измерение. Универсальные для всех обществ опасности сопровождают постиндустриальное социальное производство, в какой бы стране оно не находилось. Техногенные катастрофы и промышленные аварии отражаются не только на состоянии экологической среды пострадавшей страны, но также и соседних стран. Последствия подобных катастроф сказываются в экономической сфере, как правило, следующим образом: катастрофа уменьшает ресурсы страны и перетягивает их значительный объем на ликвидацию последствий. Концентрация рисков ведет к так называемому «эффекту бумеранга» риска, то есть к универсализации и глобализации рисков, которые разрушают классовые и национальные границы. «Эффект бумеранга» рождает обратную связь, и потребление риска является одновременно началом его производства. Производство риска ведет за собой и следующие фазы: распространение и потребление риска. Потребление риска одновременно ведет к накоплению риска, росту «массы» риска. При потреблении происходит не поглощение риска, а его аккумуляция. Критическая «масса» риска растет. Риск становится растущим моментом социального производства.

В социальной сфере риски преобразуют социальную структуру. Свобода от рисков, относительная безопасность становится мощным фактором социальной стратификации. Как пишет У. Бек, «история распространения риска показывает, что риски, как и богатство, связаны с классовой системой, только обратным образом: богатство накапливается наверху, риски внизу.

В обществе риска возникают иные социальные силы, которые разрушают старые социальные перегородки. Ученый полагает, что будут возникать общности «жертв рисков», а их солидарность на почве неуверенности и страха может порождать мощные политические силы. Общество риска социально и политически нестабильно. Постоянное напряжение и боязнь опасностей раскачивают политический маятник от всеобщего страха опасности и цинизма до непредсказуемых политических действий. В этой степени риски, как представляется, укрепляют, а не уничтожают классовое общество. «Бедность притягивает к себе несчастливый избыток рисков. Богатство (в доходе, власти или образовании), напротив, может купить себе безопасность и свободу от риска»[23]23
  Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс – традиция, 2000. – С. 35.


[Закрыть]. Но производство рисков, в конечном счёте, поражает и тех, кто наживался на нём или же считал себя от них застрахованным. Отсюда следует вывод: производство рисков – мощный фактор изменения социальной структуры общества, перестройки его по критерию степени подверженности рискам. Концепция «общества риска» У. Бека пересматривает основополагающие ценности общества. Если нормативным идеалом прошлых эпох было равенство, то нормативный идеал общества риска – безопасность. Социальный проект общества приобретает отчётливо защитительный характер.

Таким образом, «общество риска» – это общество, производящее технологические и социальные риски. Производство рисков возникает во всех сферах общества: в экономике, политике, образовании т. п. Оно пронизывает всю социальную структуру, отражается на каждом социальном институте. Индивиды в таком обществе испытывают особое напряжение, связанное с различного рода рисками. Риски преобразуют социальную структуру общества, перестраивают её по критерию степени подверженности рискам.

Другой крупнейший социолог Э. Гидденс видит специфику общества рефлексивного модерна в особом статусе риска. Этот статус состоит не просто в увеличении рисков, а, прежде всего, в том, что мышление в понятиях риска и его оценки превратилось в свойство и экспертного, и массового сознания[24]24
  Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // Thesis. – 1994. – № 5. – С. 119.


[Закрыть].

К изучению риска ученый подходит системно, то есть исследуя его на уровне целостных социальных систем, дополняя этот анализ видением глобализационной проекции. Общество, по его мнению, осознает себя в категориях риска, неуверенности и необходимости выбора. Как отмечает Гидденс, «современность есть культура риска. Этим я не хочу сказать, что социальная жизнь по своей сути более опасна, чем прежде; для большинства людей это не так. Понятие риска имеет фундаментальное значение для способа организации социального мира как непрофессиональными акторами, так и техническими специалистами. Современность снижает общую рискованность определенных сфер и форм жизни, однако в то же время привносит новые параметры риска, которые были прежним эпохам в основном или совершенно неизвестны»[25]25
  Giddens Е. Modernity and Self – Identity: Self and Society in the Modem Age. Cambridge: Polity Press, 1991. P. 3–4.


[Закрыть].

Риск является результатом модернизации и усиливается процессами глобализации. Развитие современных обществ, выраженное в абстрактных системах современности (информация, денежные системы), создало обширные сферы относительной безопасности для непрерывного течения повседневной жизни, более безопасные, чем в любом из досовременных обществ. Однако, по словам Э. Гидденса, подобный процесс – «палка о двух концах». Глобализация активизирует процессы социального производства. Возрастает сложность социальных систем и отношений. Э. Гидденс отмечает увеличение числа непреднамеренных последствий социальных действий. Сегодня человек окружен рисками, идущими от технологических и социальных систем. Угрожающие риски выходят из-под контроля не только индивидов, но и огромных организаций, включая государства. Неизбежность такой ситуации ставит под вопрос онтологическую безопасность человека.[26]26
  Ibid.


[Закрыть] Под онтологической безопасностью ученый понимает «конфиденциальность или доверие, которые являют собой природные и социальные миры, включая базовые экзистециальные параметры самости и социальной идентичности»[27]27
  Гидденс Э. Устроение общества. – M: Академический проект, 2005. – С. 499.


[Закрыть].

Прогресс науки и техники снижает долю обычных рисков (эпидемии, несчастные случаи, стихийные бедствия). Однако увеличивается доля институциональных рисков (рынки, биржи, избирательные кампании). Быстрые изменения в науке приводят к тому, что даже рекомендации экспертов содержат весьма большой потенциал риска при их реализации. Но, в тоже время, «риск – это динамичная мобилизующая сила в обществе, стремящемся к переменам, желающем самостоятельно определять свое будущее, а не оставлять его во власти религии, традиций или капризов природы»[28]28
  Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь – М: Весь мир, 2004. – С. 40.


[Закрыть]. Социолог подчеркивает, что «риск» как социальное явление имеет не только дисфункциональные последствия, но и содержит определенный потенциал позитивного развития. «Рискованные инициативы в сфере финансов и предпринимательства, – считает социолог, – это движущая сила глобализующейся экономики»[29]29
  Там же. – С. 19.


[Закрыть].

По мнению Гидденса, в условиях современного «ускользающего мира» перспективы экономического развития определяются целым спектром стратегий, «пакетом» перемен, несущим с собой риски и неопределенности.

Таким образом, риск не является полностью разрушительным фактором в современном обществе. Наоборот, осознание риска может играть в нем позитивную и мобилизующую роль. Сложность ситуации для социальных акторов дополнительно усугубляется еще и тем, что если в традиционном обществе решения принимались, как правило, коллективно, с опорой на веру в судьбу или сверхъестественные силы, то ныне груз ответственности за решения жизненно важных проблем перекладывается на самого индивида. Напрашивается вывод: социальным акторам в «обществе риска» необходимо учиться использовать позитивный потенциал риска, сформировать новую компетенцию – умение выстраивать свои жизненные стратегии в условиях общества риска, научиться принимать решения, ведущие к их снижению или оптимизации.

В условиях глобализации разрушаются социальные связи, которые в традиционных и индустриальных обществах выполняли функции формирования социального порядка: давали индивиду стабильность, чувства надежности бытия, уверенности в будущем, защищенности, вместе с тем сковывая его инициативу, ограничивая свободу, подчиняя личность группе. Разрушение этих связей освобождает индивида от традиционных ограничений, лишает его надежности и уверенности, повышает чувство тревожности и страха перед необходимостью выбирать. У индивида не остается возможностей положиться на традиции или переложить на кого-то (сообщество, лидера, специалиста) бремя риска. Поэтому, утверждает Гидденс, глобализация порождает общество риска как состояние всеобщей озабоченности, неуверенности и страха.